— Отчасти да.... Я вижу, что вы недовольны, я не удо-
влетворяю вашим требованиям, а мне легче быть просто во-
лонтером.
— Это уж моя привычка, — сказал он. — Я не могу иначе...
Я должен кипятиться, такой у меня характер!»
Страсть к науке, к научной истине, пронизывавшая весь
научный путь Павлова, страсть, свободная от пут пошлости и
карьеризма, особенно выявлялась в моменты спора, полемики.
Эта страсть буквально гипнотизировала бесчисленных уче-
ников Павлова, приковывала к нему и заставляла прощать те
обиды, которые он иногда наносил.
Павлов нетерпимо относился к пустым фантастам и про-
фанам, зато к проверенным в науке людям, хотя бы и
заблуждавшимся, он был настроен добродушно и много сил
отдавал, чтобы переубедить их.
Благородство Павлова было заложено в основе всей его
могучей натуры, оно вросло в его существо прочными корня-
ми, оно снискало всеобщее признание, оно покоряюще дей-
ствовало на окружающих. Ощутить Павлова, понять его было
легко каждому, кто лично с ним сталкивался; в нескольких
ярких чертах, в простых, бесхитростных словах и поступках
Павлова было столько обаяния, что он с первого мгновения
невольно приковывал и привлекал к себе.
Очень ярко описывает свою первую встречу с Павловым
известный русский художник М. В. Нестеров
1
:
«Не успел я осмотреться, сказать несколько слов, ответить
на приветствие супруги Ивана Петровича, как совершенно не-
ожиданно, с какой-то стремительностью, прихрамывая на одну
ногу и громко говоря, появился откуда-то слева из-за угла,
из-за рояля, сам „легендарный человек". Все, чего угодно, а
такого „выхода'' я не ожидал. Поздоровались, и я вдруг по-
чувствовал, что с этим необычайным человеком я век был зна-
ком. Целый вихрь слов, жестов понесся, опережая друг дру-
га... более яркой особы я и представить себе не мог. Я был
сразу им покорен, покорен навсегда. Иван Петрович ни ка-
пельки не был похож на те „официальные" снимки, что я ви-
дел, и писание портрета тут же, мысленно, было решено. Иван
Петрович был донельзя самобытен, непосредственен. Этот ста-
рик 81 года был „сам по себе", и это „сам по себе'' было на-
столько чарующе, что я позабыл о том, что я не портретист,
во мне исчез страх перед неудачей, проснулся художник, за-
глушивший все, осталась лишь неутолимая жажда написать
этого дивного старика...
...Страстная динамика, какой-то внутренний напор, ясность
мысли, убежденность делали беседу с Иваном Петровичем
увлекательной, и я не только слушал его с огромным интере-
1
М. В. Н е с т е р о в , Давние дни, М., 1941.
28