"идеальная ситуация диалога" (Хабермас), ни "неограниченная общность
коммуникации" (Апель), в которых могла бы подтверждать себя истина. Однако
здесь подразумевается нормативный идеал, т.е. предвосхищение безусловного
горизонта значимости для всякого возможного субъекта разумного понимания.
Безусловное требование того, что "есть", оказывается, в этом смысле,
субъективно неограниченным.
С другой стороны, а именно со стороны объекта, это предполагает: то, что
"есть", утверждается до всего другого, что бы то ни "было". Не может быть ни
вещи, ни положения вещей, вообще какого-либо сущего, которое могло бы
противоречить бытию этого сущего, упразднять значимость его бытия. Бытие
непротиворечиво включается в совокупность того, что вообще есть. Стало быть,
то, что "есть", находится в принципиально неограниченном горизонте всего
сущего – в горизонте бытия.
2.3.4.2. Сказанное выше подтверждается обратным образом: если бы наше
вопрошание и знание исполнялось в некоем принципиально ограниченном
горизонте, то мы ничего не могли бы достичь с абсолютной значимостью. Все
оставалось бы относительным, преходящим, поскольку из иных сфер и измерений
положение вещей могло бы представляться по-другому. Здесь следует еще раз
подчеркнуть: наше познание содержательно всегда ограничено определенным
аспектом, а следовательно, дополняемо и исправляемо, и в этом смысле
превосходимо. Однако то, что "есть", положено в безусловной значимости бытия,
а следовательно, в некоем неограниченном горизонте значимости. Иначе все
оставалось бы в крайней неопределенности, не было бы знания, не было бы
достоверности. Я даже не мог бы вопрошать о том, как нечто действительно
"есть", ибо этот вопрос предполагает уже безусловный – неограниченный –
горизонт значимости.
Если я наверняка знаю лишь нечто, и пусть это было бы лишь то, что я вопрошаю,
сознаю себя актом вопрошания и уверен [gewiß] в этом, или имею самую
банальную и обыденную уверенность, без которой я не могу жить, то тем самым
уже положена безусловная значимость, которая предполагает некий
неограниченный горизонт значимости. То, что я есмь и что я вопрошаю, никто не
может опровергнуть; это так, это значимо для всех и относительно всего, что есть.
Никто не мог бы это опровергнуть и ничто, что бы то ни было, не могло бы
упразднить значимость бытия.
2.3.4.3. Косвенно это подтверждается также у Канта. Экстенсивно он
ограничивает наше (теоретическое) познание сферой возможного опыта и (можно
сказать) интенсивно, или качественно, – в рамках опыта – сферой голого явления.
В основе этого лежит правильное, но не рефлектированное Кантом уразумение,
что познание, экстенсивно сведенное к ограниченной сфере (опыту), в рамках
этой сферы также может обретать предмет лишь интенсивно обусловленным и
ограниченным (явление), отнюдь не безусловно значимым способом.
Между тем если мы хотя бы что-то знаем надежно, то оно уже имеет некую
безусловную, а следовательно, неограниченную значимость. Мы ведь можем
вопрошать обо всем, вопрошать сверх всяких границ. Наше вопрошание
открывает уже неограниченный горизонт вопрошания и возможного знания. Но мы
вопрошаем о том, что "есть"" мы знаем о том, что "есть". Ну а поскольку нечто
"есть", оно положено в безусловной значимости бытия, в неограниченном