Лотман Ю.М. Сборник работ (Ю.М. Лотман и тартусско-московская семиотическая школа)

Подождите немного. Документ загружается.

Глава П. Проблемы структуры стиха 131

Однотипные фонетические сочетания «крыс», «скры», «крес» в

сочетании с «ы» во втором стихе звучат совершенно по-разно-

у, получая различную семантику от лексических единиц, в

которые входят.

Каждый звук, получающий лексическое значение, приобре-

тает независимость, самостоятельность, которая отнюдь не

сродни «самовитости» и «самоцельности», ибо целиком опреде-

лена связью с семантикой слова. И вот эти, семантически на-

груженные, фонемы становятся кирпичами, из которых снова

строится это же слово. Грубо этот процесс можно представить в

следующем виде: некое слово (например, «стол») разделяется

на составляющие его фонемы «с», «т», «о», «л». Каждая из

них получает и лексическую нагрузку слова:

с >с'~стол

т »т'-стол

о^о' -стол

л >л'~стол,

где «с'», «тЧ, «о*», «л*» — это уже не обычные фонемы, с ко-

торыми мы имели дело в обычном языке, — они вторичны, об-

разованы на основе раздробленной лексической единицы и не-

сут в себе её значение.

Из этих элементов составляется слово вторичное:

«стол»->«с

». Мы убеждаемся, что простое включение сло-

ва в стихотворный текст решительно меняет его природу: из

слова языка оно становится воспроизведением слова языка и от-

носится к нему, как образ действительности в искусстве к восп-

роизводимой жизни. Оно становится знаковой моделью знако-

вой модели. По семантической насыщенности оно резко отли-

чается от слов обычного языка.

И снова мы имеем возможность убедиться, что особая музы-

кальность, звучность поэтического текста оказывается произ-

водной от сложности структурного построения, т.е. от особой

смысловой насыщенности, совершенно незнакомой структурно

неорганизованному тексту. В этом легко убедиться, сделав эк-

сперимент: ни одна, самым искусным образом составленная

строка бессмысленного набора звуков (звуков вне лексических

единиц) не обладает музыкальностью обычной поэтической

строки. При этом следует иметь в виду, что слова «заумного

языка» совсем не лишены лексического значения, в строгом

132 6. Повторяемость низших элементов

смысле этого слова

. «Заумные* слова в поэзии не равнознач-

ны бессмысленному набору звуков в обычной речи. Поскольку

мы воспринимаем издаваемые речевым аппаратом звуки как

язык, им приписывается осмысленность. Некая единица речи,

осмысляемая как слово по аналогии с другими, значащими, но

лишенная собственного значения, будет представлять абсурд-

ный случай выражения без содержания, обозначения без обоз-

начаемого. Слово в поэзии вообще, и в частности «заумное»

слово, складывается из фонем, которые, в свою очередь, полу-

чились в результате раздробления лексических единиц и не ут-

ратили с ними связи. Но если в обычном поэтическом слове

(например, «стол-ю'т'о'л'») связь звука с определённым лекси-

ческим содержанием раскрыта и объективна, то в «заумном

языке» поэзии, в соответствии с общим субъективизмом пози-

ции автора, она остаётся неизвестной читателю. «Заумное »

слово в поэзии не лишено содержания, а наделе-

но столь личным, субъективным содержанием,

что уже не может служить цели передачи обще-

значимой информации, к чему автор и не стремится.

При этом надо учитывать, что на уровне морфологии оно,

как правило, не отличается от отмеченных слов языка.

Для того, чтобы с точки зрения «музыкальности» сопоста-

вить экспериментальный бессмысленный текст с осмысленным,

звуки человеческой речи не годятся — мы неизбежно будем их

наделять значениями. Нам надо знать, что воспринимаемый

поток звуков не речь. Для этой цели удобнее механические зву-

ки.

Но и механические звуки могут быть носителями информа-

ции (уже музыкальной), если они структурно организованы

(структура — потенциальная информация). Абсолютно случай-

ное,

не структурное ни для создателя, ни для слушателя скоп-

ление звуков не может нести информации, но оно не будет

иметь и никакой «музыкальности». Красота есть информация.

Но в этом-то и различие «музыкальности», «красоты звуча-

ния» в поэзии от музыки, что здесь упорядоченность несёт ин-

формацию не о «чистом» отношении единиц, которые в отдель-

ности не значат ничего, а в структуре образуют модель эмоций

личности, а об отношении значимых единиц, каждая из кото-

См. М.Янакиев, Българско стихознание, стр. 13

—

16;

И.И.Ревзин, Мо-

дели языка, М., изд. АН СССР, 1962, стр. 21;

Б.В.Томашевский,

Стилистика

и стихосложение, Л., 1959, стр. 181 —183.

Глава II. Проблемы структуры стиха 133

рых на лингвистическом уровне составляет знак или осмысля-

ется как знак. Мы можем не знать значения слова «Байя» в

стихе Батюшкова:

Ты пробуждаешься, о, Байя, из гробницы ...

Ср.

в воспоминаниях Н.А.Павлович: «... Полузакрыв глаза,

спускается Мандельштам и бормочет: "Зиянье аонид... зиянье

аонид...". Сталкивается со мной: "Надежда Александровна, а

что такое "аониды"»?

Но мы не можем не знать, что «Байа», «аониды» — слова,

знак содержания, и соответственно их воспринимать. Слово, не

имеющее содержания (вообще или для меня, например, в силу

незнания), не адэкватно бессмысленному набору звуков. Раз я

знаю,

что это слово, я подразумеваю в нём неизвестное мне со-

держание. Бессмысленный набор звуков имеет на лексическом

уровне нулевое значение, непонятное слово — «минус-значе-

ние».

Однако ритмические единицы, образующие систему соотнесе-

ний,

свойственную лишь поэтической речи, делят стих (и со-

ставляющие его лексемы) не на фонемы, а на слоги. Дальней-

шее деление, доводящее слово до раздробления на уровне фо-

нем,

происходит в результате звуковых повторов.

Явление звуковых повторов в стихе — факт, хорошо изучен-

ный.

Значительно более сложна проблема связи этого явления с

вопросами семантической структуры. Если ритмическая струк-

тура приводит к со-противопоставлению элементов, носителей

лексического смысла, и образованию смысловых оппозиций,

которые не были бы возможны в обычной речи и которые скла-

дываются в систему связей, совершенно автономную от синтак-

сической, но, подобно ей, организующую лексемы в структуру

более высокого уровня, то звуковые повторы образуют свою,

аналогично функционирующую систему. Взаимное наложение

этих систем и приводит к раздроблению слова на фонемы.

В стихах:

Я утром должен быть уверен,

Что с вами днём увижусь я.

«Блоковский сб.», Тарту, изд. ТГУ, 1964, стр. 492.

134 6. Повторяемость низших элементов

Слова «утром», «уверен», «увижусь» находятся в определённой

связи, не зависящей от обычных синтаксических и иных, чи-

сто языковых связей. Звук «у» (вопреки утверждению

В.Шкловского в одной из его ранних работ

), конечно, сам по

себе никакого значения не имеет. Но повторение его в ряде

слов заставляет выделить его в сознании говорящего как некую

самостоятельную единицу. При этом фонема «у» осознаётся и

как самостоятельная, и как несамостоятельная по отношению

к слову «утром». Будучи отделена и не отделена, она получает

семантику от слова «утром», но потом повторяется ещё в дру-

гих словах ряда, приобретая новые лексические смыслы. Это

приводит к тому, что слова «утром», «уверен», «увижусь», ко-

торые в непоэтическом тексте составляли бы самостоятельные и

несопоставимые единицы, начинают восприниматься в семан-

тическом взаимоналожении. Происходящее при этом своеобраз-

ное отождествление этих слов приводит к необходимости рас-

крыть в их разности нечто единое для всех. При таком семан-

тическом наложении огромная часть понятийного содержания

каждого слова окажется отсечённой, подобно тому, как кон-

текст отсекает полисемию. Но зато возникнет значение, невоз-

можное вне этого сопоставления и единственно выражающее

сложность авторской мысли. В данном случае, подобная едини-

ца содержания — результат нейтрализации слов «утро», «уве-

рен»,

«увижусь», их «архисема», включающая пересечение их

семантических полей.

Сложность, однако, в том, что вся нестиховая структура язы-

ка, все синтаксические связи, все определённые контекстом

этой фразы, воспринимаемой как явление не-поэзии, значения

слов сохраняются. Но одновременно возникают и другие связи,

другие значения, которые не отменяют первых, а сложно с ни-

ми коррелируют.

Но и, более того, мы имеем дело не только со спорадически-

ми повторениями одного какого-либо звука, а с тем, что вся

звуковая система стиха оказывается полем сложных соотнесе-

ний.

Фонемы, наделённые лексической значимостью, вступают с

другими фонемами в оппозиции:

«Свидетельства "мрачности" звука "у" очень определённы в общем

почти всем наблюдателям». В.Шкловский, О поэзии и заумном языке, сб.

«Поэтика», Пг., 1919, стр. 15.

Глава II. Проблемы структуры стиха 135

1) по признаку одинакового отношения к ударности-неудар-

ности;

2) по признаку повторения одинаковых фонем.

3) по принципу семантизации языковых фонологических оп-

позиций, поскольку сам факт принадлежности текста к поэзии

приводит к семантизации всех его элементов.

Одновременно имеет место со-противопоставление фонем:

1) в ряду одного стиха;

2) в различных стихах.

Но реально это означает не со-противопоставление фонем, а об-

разование крайне сложной системы со-противопоставления зна-

чений, выделение черт общности и различия в понятиях, не со-

поставимых вне стиха, образование «архисем», которые, в свою

очередь, вступают между собой в оппозиции. Так возникает та

понятийная структура большой сложности, которую мы имену-

ем стихом, поэзией.

Термин «архисема» образован по аналогии с «архифонемой»

Трубецкого для определения на уровне значений единицы,

включающей все общие элементы лексико-семантической оппо-

зиции. «Архисема» имеет две стороны: она указывает на общее

в семантике членов оппозиции и, одновременно, выделяет диф-

ференцирующие элементы каждого из них. «Архисема» не да-

на в тексте непосредственно. Она возникает как конструкт на

основе слов — понятий, образующих пучки семантических оп-

позиций, а эти последние выступают по отношению к ней как

инварианты. При этом надо иметь в виду одну особенность:

языковые «архисемы» типа:

север—| противоположные

юг—' стороны света

(«не запад — восток»), —

абсолютны, они вытекают из структуры системы понятий язы-

ка. В поэзии мы сталкиваемся с иным: структурная поэтичес-

кая оппозиция воспринимается как смысловая. Её элементами

оказываются слова, решительно не соотносимые вне данной

структуры, что раскрывает в самих этих словах такую общ-

ность = различие, т.е. такое относительное содержание, кото-

рое вне данной оппозиции оставалось бы решительно невыяв-

ленным. Возникающие при этом архисемы присущи именно

данной поэтической структуре. В дальнейшем семантическая

136 6. Повторяемость низших элементов

структура строится уже на уровне архисем, которые, вступая

во взаимные оппозиции, раскрывают со-противопоставимость

своего содержания, образуя архисемы второго и высших уров-

ней,

что, в конечном итоге, ведёт нас к постижению одного из

аспектов структуры идеи произведения. Поясним это конкрет-

ным примером на материале стихотворения А.Вознесенского

Гойя ».

Гойя

Я - Гойя!

Глазницы воронок мне выклевал ворог,

слетая на поле нагое.

Я — Горе.

Я — голос

Войны, городов головни

на снегу сорок первого года.

Я — голод.

Я горло

Повешенной бабы, чьё тело, как колокол,

било над площадью голой ...

Я — Гойя!

О грозди

Возмездья! Взвил залпом на Запад —

я пепел незваного гостя!

И в мемориальное небо вбил крепкие

звезды —

Как гвозди.

Я — Гойя.

Повторы, с которыми мы здесь имеем дело, построены по

принципу рифмы и очень показательны для утверждения

принципиальной соотнесённости так называемого ритмическо-

го и эвфонического аспектов стиха.

Через стихотворение проходит цепь коротких, анафористи-

ческих, с параллельными синтаксическими конструкциями,

стихов. Начинающее их местоимение «я» — одно и то же во

всех стихах — выступает как общий член, «основание для

сравнения». В этой связи первый и второй члены двучлена

Глава II. Проблемы структуры стиха 137

(«Гойя», «Горе», «голод» и др.) взаимно противопоставлены,

подчёркнуто их неравенство, специфичность. Отличие первого

стиха от третьего, четвёртого и др. сосредоточено именно во

втором члене двучлена, и это отличие — в первую очередь се-

мантическое. Но слова, составляющие второй член, восприни-

маются не только в их отношении к одному и тому же перво-

му, но и в их взаимной соотнесённости. Основанием служит

единство их ритмической и синтаксической позиции и звуко-

вые повторы в словах «Гойя», «Горе», «голод». Но и внутри

этого взаимосоотнесённого ряда раскрываются и силы притяже-

ния,

и силы отталкивания. Однако и те и другие касаются се-

мантического, а не только лишь звукового плана. С одной сто-

роны, раскрывается семантическое различие (чего мы косну-

лись, говоря о рифме). Совпадение отдельных фонем в несовпа-

дающих словах лишь подчёркивает отличие слов, в первую

очередь по содержанию, ибо, как мы уже видели, там, где пол-

ное совпадение звучания сопровождается и совпадением значе-

ния,

музыкальность рифмы пропадает.

Но имеет место и другой процесс: слова «Гойя», «Горе», «го-

лос», «горло» выделяют общую группу «го», а сопоставление

типа «голос» и «голод» приводит к выделению и других фонем.

Создаётся система, в которой одни и те же звуки-в одинаковых

или сознательно-различных комбинациях повторяются в раз-

ных словах. И тут-то проявляется коренное отличие природы

слова в обычном языке и в художественном (в частности, поэ-

тическом) тексте. Слово в языке отчётливо распадается на план

содержания и план выражения, установить прямые связи меж-

ду которыми не представляется возможным. Близость плана

содержания двух слов может не находить отражения в плане

выражения, а близость плана выражения (звуковые повторы,

омонимы и т.д.) может не иметь никакого отношения к плану

содержания. С этим связано и то, что установить отношения

элементов слова (например, на уровне фонем) с планом содер-

жания в обычной речи невозможно

«Я — Гойя» ...

Ср.:

«Знак и обозначаемое связываются произвольно. Любой знак

можно связать с любым обозначаемым и любое обозначаемое с любым зна-

ком» (Н.И.Жинкин, Знаки и система языка, сб. «Zeichen und System der

Sprache», I Band, серия «Schriften zur Phonetik, Sprachwissenschaft und

Kommunikationforschung», № 3, Berlin, Akademie-Verlag, 1961, S. 159).

138

6. Повторяемость низших элементов

Начальный стих устанавливает тождество двух членов —

«Я» и «Гойя». Причём оба эти члена ещё не получили конкре-

тизации своей семантической структуры. «Я» — это «я» вооб-

ще,

«я» словарное; «Гойя» — семантика имени не выходит за

пределы общеизвестного. Вместе с тем, уже этот стих даёт неч-

то новое по отношению к общесловарному, внеконтекстному

значению составляющих его слов. Ясно, что, даже взятая сама

по себе, вне соотнесения с другими стихами, конструкция «Я

— Гойя» не однотипна, например, с «Я — Вознесенский». Вто-

рая конструкция утверждала бы тождество понятий, действи-

тельно взаимно равных. Одно из них («я») было бы лишь мес-

тоименным обозначением второго. Стих «Я — Гойя» строится

на отождествлении двух заведомо неравных понятий («Я <по-

эт

есть Гойя»; «я <не Гойя> есть Гойя»). Уже взятый сам по

себе,

этот стих свидетельствует нам, что и «я», и «Гойя» упот-

реблены здесь в каком-то особом значении, что каждое из них

должно представлять собой некую особую понятийную кон-

струкцию для того, чтобы их можно было бы приравнять. Эта

специфическая конструкция понятий раскрывается через систе-

му семантических оппозиций, особых сложно построенных зна-

чений, которые возникают в результате структуры поэтическо-

го текста. Уже первый стих выделяет сочетание фонем «го»,

как основного носителя значения в имени «Гойя».

В произношении стиха: «Я — го — я» фонетическое тождест-

во первого и последнего элементов воспринимается, в силу не-

разделимости в поэзии планов выражения и содержания, как

семантическая тавтология (я — я). Носителем основного семан-

тического значения становится элемент «го». Конечно, смысло-

вое значение фонологической организации первого стиха реа-

лизуется лишь в отношении к другим стихам, а выделенность

группы «го» в пределах отдельно взятого «я — Гойя» сущест-

вует лишь потенциально. Однако это выделение отчетливо реа-

лизуется в сопоставлении с последующими стихами:

«Я — Горе».

«Я — Голод».

Мы можем отметить, что между словами «Гойя», «Горе», «Го-

лод» устанавливается определённое состояние аналогии. Они

приравниваются, каждое порознь, общему элементу «я». При

Глава II. Проблемы структуры стиха 139

этом очень существенно, что все три стиха образуют однотип-

ные синтаксические конструкции, в которых роль второго чле-

на взаимно тождественна. Не только синтаксическое положе-

ние,

но и фонологический параллелизм (повторение группы

«го») заставляют воспринимать эти слова как

взаимосоотнесённые семантически. Из объёма их значений вы-

деляется некое общее семантическое ядро — архисема. Значе-

ние её усложнено параллелизмом со стихами:

Я — голос

Войны, городов головни

на снегу сорок первого года ...

Я — горло

Повешенной бабы, чьё тело, как колокол,

било над площадью голой ...

Вторая часть каждого из этих стихов функцией предикативнос-

ти приравнена к «горе» и «голод» из названных выше стихов.

Звуковой повтор — «голос», «городов головни», «года», «гор-

ло»,

«голой». К этому следует прибавить, что словосочетание

«голос войны», поддержанное той выделенностыд фонемы «в»,

которая получается в результате повтора:

Глазницы воронок мне выклевал ворог,

слетая на поле нагое ... —

устанавливает между словами, модулирующими «в» и «г», от-

ношение семантической соотнесённости. Следует отметить, что

«г» в слове «ворог» особенно семантически подчёркнуто, по-

скольку вся семантика слов и фразеологизмов «выклевал глаз-

ницы», «слетая» подводит к слову «ворон» (фонетически оно

подготовлено словом «воронок»). Неназванное «ворон» и су-

ществующее «ворог» образуют соотнесённую пару, в которой

семантическое различие выделяет фонемы «н — г», а совпаде-

ние группы «воро» устанавливает общность значений. Так об-

разуется сложная конструкция содержания: «Горе», «голод»,

«гол ос войны», «городов головни*,

глазницы воронок», «горло

повешенной бабы», «поле нагое* образуют взаимосоотнесённую

структуру, которая, с одной стороны, возводится к архисеме —

семантическому ядру, возникающему на пересечении полей

140 6. Повторяемость низших элементов

значений каждой из семантических единиц низшего уровня. С

другой стороны, происходит активизация признаков, отделяю-

щих каждую из них от общего для всех значения архисемы.

То,

что каждая из семантических единиц воспринимается в от-

ношении к семантическому ядру, диктует в ряде случаев совер-

шенно иное восприятие значения, чем если бы мы столкнулись

с нею, изолированной от всего ряда. Необходимо указать на

ещё одно соотношение. В разбираемом отрезке текста отчётливо

выделяются две группы стихов.

Первая:

Я — Горе

Я — голод

Вторая:

Я — голос,

Войны, городов головни

на снегу сорок первого года.

Я — горло

Повешенной бабы, чьё тело, как колокол,

било над площадью голой.

К этой группе примыкает стих:

Глазницы воронок мне выклевал ворог,

слетая на поле нагое.

Обе группы стихов уравнены, как мы отмечали, параллельнос-

тью синтаксической конструкции (распространённость, во вто-

ром случае, предикативного члена лишь подчёркивает родство

их синтаксических структур). Мы уже установили также и со-

отнесённость звуковой организации элементарных лексических

единиц обеих групп.

Однако наличие общности лишь подчёркивает отличие, су-

ществующее между этими двумя группами. Короткие стихи

требуют совершенно иного дыхания, следовательно, темпа и

интонации, чем длинные. Но разница не только в этом: «горе»

и «голод» — существительные отвлечённые, зримо не представ-

ляемые. Приравненное им «я» выступает как нечто значитель-

но более конкретное, чем они. «Длинные» стихи в этом отно-

шении сложнее. Именное сказуемое здесь не только конкретно,

— оно представляет собой обозначение части, причём именно