политической прессы, сколько-нибудь талантливые люди оставили ее. Литературная критика,
сохранявшая еще некоторое подобие свободы, также утратила ее. Отныне малейшая крупица
независимости, самый незначительный грешок стали уголовными преступлениями».
При преемнике Фуше, министре полиции Савари правительство сделало еще новый шаг
с целью ограничения количества газет. Представляя Наполеону свой доклад о сокращении
числа изданий, Савари мотивировал необходимость проектируемой меры тем, что мнения,
выражаемые парижскими газетами за границей, принимаются за взгляды правительства,
почему и нужно, чтобы содержание газет подлежало строгому просмотру перед
напечатанием. Проект Савари в октябре 1811 г. стал законом. В Париже осталось всего три
«опасных» газеты: «Journal de l'Empire», «Gazette de France» и «Journal de Paris».
За сокращением числа периодических политических изданий и вычетами из их
доходности последовала конфискация права издательской собственности. Зерно этой
варварской меры уже заключалось в налоге на доход. Теперь пошли в этом направлении даль-
ше. По декрету 8 февраля 1811 г. был конфискован «Journal des Débats», уже
переименованный согласно желанию императора в «Journal de l'Empire». Заслуживают
внимания те макиавеллевские соображения, которыми Наполеон старался оправдать эту
разбойничью затею, а именно в мотивах говорилось, что эта мера проводится, «принимая во
внимание, что доходы периодических газет и листков не могут быть собственностью иначе,
как вследствие специально нами выданной концессии; принимая во внимание, что "Journal de
l'Empire" не был нами уступлен никому из предпринимателей, что настоящие
предприниматели извлекают значительные выгоды вследствие закрытия 10 газет, выгоды,
которыми они пользуются уже в течение многих лет и которыми они вполне покрыли все
затраты, произведенные ими в течение их предприятия; кроме того, принимая во внимание,
что не только цензура, но также всякое средство влияния на редакцию газеты должно при-
надлежать исключительно людям надежным, известным их преданностью Нашей Особе и
находящимся вне всяких посторонних влияний и связей».
Приведенным декретом «Journal de l'Empire» был уступлен акционерной компании с 24
акциями, из которых 8 были даны главному управлению полиции, а остальные 16 —
отдельным «надежным» лицам цензорского круга. Набор, бумага, мебель — все было
конфисковано без малейшего вознаграждения собственников! Конфискация в общем итоге
дала 1 502 000 франков, из которых треть осталась в руках акционеров, остальное поступило в
государственный доход. По отзывам полиции, «эта реорганизация газет дала его величеству
возможность награждать значительное количество людей полезных». Совсем иное мнение
высказал историк Вельшингер: «Последняя тень свободы исчезла, — пишет он. — Доходы,
собственность, управление газетами, редакторы — все стало правительственным. Газеты
независимые были закрыты или сделаны официальными. Создавать новые было запрещено,
оставшиеся же были не более, как орудиями в руках государственной власти и ее агентов. Их
политика, их убеждения были тем, чем угодно было их сделать распорядителю Франции.
Слова Наполеона "ils ne disent que ce que je veux" (они говорят только то, что я хочу), нашли
себе полное осуществление, печать была совершенно порабощена».
Декретом 17 сентября 1811 г. конфискация была применена ко всем другим изданиям.
Этот декрет не был опубликован, а оригинал его был даже сожжен в 1811 г. вместе с другими
важными документами императорского архива. Тем не менее благодаря ему собственность
всех журналов попала в руки императора и его приспешников. Стремясь всецело прибрать к
своим рукам периодическую печать, Наполеон особенно заботился о том, чтобы в нее не
проникали известия, неприятные для правительства. «Если даже известия справедливы, надо
выждать, — находил он, — пока не останется ни малейшего сомнения в их верности. Когда
же они сделаются уже решительно всем известны, нет никакой надобности публиковать их».
Что касается книг, то самые невинные произведения подвергались преследованию, раз
цензору приходила мысль, что они могли бы вызвать на размышления, неблагоприятные для
Наполеона. Так, в число запрещенных попали книги: «Миропомазание и коронование
Людовика XVI» или, например, «Отрывки из Сюлли, содержащие в себе разговор с Генрихом
IV». Не всегда проходили даже такие произведения печати, которые были сплошным хвалеб-
ным гимном в честь Наполеона. Например, аббат Айлльо воспел египетскую экспедицию в