Розин В.М. Культурология

Подождите немного. Документ загружается.

мгновенный свободный и ответственный поступок... Только в горящем очаге

современных нравственных проблем оживают (в нашем сознании) и преображаются

(в свободной воле) трагедии и исторические формы культуры, вступают в живое

общение исторические Образы личности".

Но взаимососуществование двух (многих) диалогизирующих субъектов

разума, логики, двух (многих) диалогизирующих образов культур, двух (многих)

оспаривающих друг друга возможностей поступка в одном человеке предполагает,

что этот самый индивид должен созреть в личность и, истощив себя, начать заново

себя производить. Такой индивид существует не как личность, а в горизонте

личности...» [34. С. 7-8, 10, 29; 108. С. 258-259].

Таким образом, личность в трактовке Библера — это не просто индивид и

даже не только индивид, самодетерминирующий свою судьбу, но индивид, через

которого начинается новый разум, строится как особое произведение новый образ

культуры; именно в этом процессе индивиду приходится входить в горизонт

личности и самодетерминировать свою судьбу. Из какой позиции Библер выходит

на такое понятие личности? Во-первых, он идет от проблем современности, где

действительно разные логики, разумения и образы культуры сошлись лоб в лоб и

претендуют на единственность представления бытия. Во-вторых, Библер, следуя за

Гегелем, исходит из интеллектуального представления реальности как

разворачивающегося разума. В-третьих, это разворачивание Библер понимает как

становление разных культур и личностей, как все расширяющийся синхронный

диалог суверенных разумений и образов культуры.

В этой картине много верного, но и метафизического. Она верна, если считать,

что культура и разум — это, по сути, одно и то же. В «точках личности», если

последнюю понимать, как Библер (т.е. как зачинающую новый разум), с таким

отождествлением можно согласиться, но в общем случае — нет. Правда, Библер

разводит культуру и цивилизацию, связывая с последней не личность, а как раз

«обычного человека своего времени» и моменты функционирования социальной

жизни (цивилизация — это «жесткая умеренность», «снятие» культуры, а не

зачинание нового разума) [35. С. 298]. Но хотелось бы понять особенности

становления цивилизации, культуры и личности. Кроме того, лично мне более

импонирует стиль мышления, свободный от гегельянских реминисценций.

211

5. Общая характеристика культуры

Ни культура не может существовать вне человека, ни человек — вне

культуры. Тем не менее в теоретическом анализе они должны быть

охарактеризованы как самостоятельные целые. Для осмысления личности и ряда

других явлений культура может быть рассмотрена и истолкована в трех аспектах:

как социальная действительность, семиозис и творчество человека. Культура

порождается сознательными усилиями людей, в этом смысле это своеобразное

«произведение» (как писал В. Библер, «мир, понятый как произведение, возведенное

в статус особенного всеобщего»). Сюда же относятся трактовки культуры как

смыслообразования, построения картин мира, базисных культурных сценариев и т.п.

Однако все эти усилия — не только искусственное, но то, что становится

естественным, что входит в естественное и определяет его. Подобное оборачивание

обеспечивается прежде всего языком (семиозисом).

Будучи социальной действительностью или, по-другому, формой социальной

жизни, культуры рождаются, живут и умирают, взаимодействуют между собой,

причем новые культуры формируются, ассимилируя переосмысленный опыт и

структуры ушедших или рядом существующих культур. При таком понимании

культуру можно определить как социальный организм. Но если речь идет о

социальном организме, то понятие «организм» предполагает принятие по меньшей

мере следующих представлений: определенной формы осознания

действительности, позволяющей организму ориентироваться в среде и

целенаправленно действовать, соответственно, понятий среды, систем

жизнеобеспечения организма, наконец, способа воспроизводства себе подобных.

Примем достаточно очевидное предположение: социальный организм — это

организм, содержащий и использующий другие организмы (человека). Сознанием

последних (т.е. сознанием людей) он, вероятно, и пользуется как субстратом

собственного сознания, структура же сознания социального организма обусловлена

прежде всего семиозисом. Я долго не мог понять, как можно мыслить подобный

социальный организм, пока не вспомнил творчество И. Канта, где он наделяет

Творца антропоморфными свойствами. Кантианский разум — это и мышление

(творчество) людей, и действие самого разума, действующего посредством

человека. Более того, в мышлении Канта разум впервые осознает себя.

Зададимся вопросом, каким образом социум может осознавать окружающий

мир и самого себя? Вероятно, посредством людей, но действующих не столько как

биологические существа, сколько как обусловленные языком представители

культуры; в теоретическом плане мы должны сказать иначе: обусловленные

семиозисом и социальной организацией. Другими словами, когда человек мыслит и

осознает окружающий мир культурными текстами, адресуясь к другим

представителям культуры, удовлетворяя требованиям культурной коммуникации,

через него (им) мыслит и сознает социум.

Каково же содержание осознавания социума, о чем он, так сказать, думает,

чем озабочен? Если мы учтем, что культура рождается, живет и умирает, а также

212

взаимодействует с другими культурами, то можно предположить, что это и есть

забота социума. Социум думает и осознает, как возникает (становится) мир, что

он собой представляет, что собой представляют другие миры (сравни с разумом

Аристотеля, который мыслит самого себя. «И жизнь без сомнения присуща ему;

ибо деятельность разума есть жизнь, а он есть именно деятельность... разум мыслит

самого себя, раз мы в нем имеем наилучшее, и мысль его есть мышление о

мышлении» [10. С. 211, 215]).

Почему мир, а не что-нибудь другое? Вероятно, потому, что мир (реальность)

— это и есть самое общее представление для человека культуры, куда входит все,

что его окружает, и он сам. Также и потому, что для человека, подключающегося к

культуре, важно понять, чем он отличается от других людей своей и чужой

культуры (вспомним, что афористически говорил М. Бахтин: «внутренней

территории у культурной области нет, она вся расположена на границах, границы

проходят повсюду, через каждый момент ее»), а также как ориентироваться в

открывающемся для него мире и что последний представляет собой.

Уже в мифах древнего мира можно увидеть, что тема становления и гибели

мира является одной из ведущих. «Преобразование хаоса в космос, — пишет Е.

Мелетинский, — соответствует выделению культуры в ее противопоставлении

природе» [103. С. 212]. Остальные темы мифов в значительной степени посвящены

освоению мира. Тема творения мира и его конца (Страшного суда) в средние века не

менее важная, чем для предыдущей культуры тема перехода хаоса в космос и

наоборот. К тому же здесь намечается осознание космоса как социального

организма, обладающего разумом, ведь представление о том, что Бог создал мир, в

котором все совершается по его воле, а человек создан «по образу и подобию»

Творца, подразумевает, что социум не только живое, но и разумное антропоморфное

существо (субъект). У Канта, как я сказал, мир и существует, и познается, и

конституируется Богом через человека. Кантианский социум уже вполне может

быть назван живым, творческим и разумным. Наконец, Гегель в идеях

субъективного, объективного и абсолютного духа делает последний шаг в

осознании культуры как живого разумного организма.

Теперь о системах жизнеобеспечения социума. Они двояки: с одной стороны,

эти системы, вероятно, должны обеспечить воспроизводство и существование

человека как биологического существа, с другой — собственно культурные

функции (смыслообразования, освоения действительности, развития и др.).

Современные исследования культуры, включая и наше собственное, позволяют

указать следующие отмеченные выше основные системы жизнеобеспечения

социума как организма: базисные культурные сценарии и картины мира (для

сознания социума), социальные институты (социальная организация), сфера

образования и воспитания (воспроизводство, выделывание «человеческого

материала»), хозяйство и экономика (производство, распределение, разного рода

обмены, балансы и т.п.), власть (способы соединения человека с системами

управления), общество (сфера, определяющая отношение человека ко всем

остальным социальным процессам), профессиональные и другие сообщества,

213

личность. Например, в архаической культуре базисные культурные сценарии и

картина мира задавались на основе анимистических представлений, а в культуре

древних царств — на основе представлений о богах и их взаимоотношениях с

людьми. Для архаической культуры институт семьи является центральным, для

культуры древних царств центральными выступают институты царской и жреческой

власти и армии. В архаической культуре хозяйство основывалось на охоте,

скотоводстве и собирательстве, а экономика в нашем понимании еще не сложилась.

В культуре древних царств на первый план выдвигается земледелие и древние виды

производства; формируются первые экономические отношения (заготовка впрок,

распределение продуктов, торговля и другие обменные отношения, отношения

владения и наследования). Властные отношения в архаической культуре только

складываются (глава семьи, вождь в племени, шаман), в следующей культуре они

уже вполне сформированы: это власть царя, жрецов и их приближенных. В

архаической культуре воспитание строится на основе подражания и специальных

ритуалов (рассказ о случившемся, многократное повторение его для запоминания).

В культуре древних царств появляются настоящие учителя и школы. Архаическое

общество — это все племя, выступающее в критических ситуациях как множество

общающихся между собой индивидов; мужские союзы — пример архаического

сообщества. Общество культуры древних царств совершенно другое: это отдельные

сословия и народ в целом; чиновники царя или жрецов, воины и крестьяне —

пример сообществ этой культуры. Личности в обеих культурах еще не было.

Перейдем теперь к характеристике человека в культуре и анализу становления

личности.

6. Человек - семиотическое существо

Поведение животных полностью определяется теми ситуациями-событиями, с

которыми они сталкиваются (в случае опасности животное бежит; если хочет есть,

ищет пищу и т.д.). Поведение человека и ситуация, в которой он оказался, задаются

языком. Так, читая в данный момент (скажем, дома, на диване) мою книгу, вы

проживаете не ситуацию домашнего времяпрепровождения, это момент

второстепенный, вы его можете даже не замечать; проживается совершенно другая

ситуация — вы мыслите и воображаете, что такое личность, как ее предлагает

изучать автор, как личность становится в культуре. Но как, спрашивается, возможно

проживать события, которых вроде бы нет актуально? В теоретическом плане,

чтобы объяснить этот удивительный феномен, приходится обратиться к семиотике,

истолковывая ее, однако, не традиционно, а по-новому: связывая семиозис, с одной

стороны, с социальными отношениями и деятельностью человека, с другой — с

представлениями человека о том, что существует. При этом помимо знаков

приходится вводить схемы. Чем схемы отличаются от знаков?

Говоря о знаках, мы употребляем два ключевых слова — «обозначение» и

«замещение», например, некоторое число как знак обозначает то-то (скажем,

совокупность предметов), замещает такой-то предмет (эту совокупность) в плане

214

количества. У схемы другие ключевые слова — «описание» и «средство» (средство

организации деятельности и понимания). Например, мы говорим, что схема метро

описывает пересадки и маршруты движения, помогает понять, как человеку

эффективно действовать в метрополитене.

Знаки вводятся в ситуации, когда уже сформировалась некоторая объектная

область, но по какой-либо причине человек не может действовать с объектами этой

области (например, они разрушились, громоздки и проч.). Замещая эти объекты

знаками и действуя с ними, вместо того чтобы действовать с соответствующими

объектами, человек получает возможность достигнуть нужного ему результата; при

этом частично перестраивается и сама деятельность и по-новому (сквозь призму

означения) понимаются исходные объекты.

Схемы тоже означают некоторую предметную область (например, схема души

— состояния человека), но эта их функция — не главная, а подчиненная; можно

сказать, что она вообще находится на другом иерархическом уровне. Более важны

две другие функции: организации деятельности и понимания, выявление новой

реальности [138; 144]. Здесь нет исходной объектной области, которая означается.

Напротив, создается новая объектная и предметная область. До изобретения схемы

души никаких душ не существовало. Схема вводится с целью организации новой

деятельности, материалом которой выступают различные состояния человека, при

этом душа — это не еще одно интегральное состояние, а новая антропологическая

реальность.

Чтобы сделать понятными все эти утверждения, вернемся назад и еще раз

рассмотрим три уже сделанные реконструкции — возникновения человека,

формирования представлений об архаической душе, формирования идеи богов.

Первая реконструкция. В ситуации парадоксального поведения, как я писал

выше, в психике обезьян происходит сшибка двух событий: с одной стороны, они

видят реальную опасность, с другой — вынуждены следовать сигналу вожака,

сообщающему, что опасности нет. В подобных парадоксальных ситуациях, которые

были в те времена массовыми, обычными, животное должно как бы «выйти из

себя», представить привычное событие в форме другого, часто противоположного.

В результате сигнал перестает восприниматься как часть события, он соотносится

теперь с новым поведением (ситуацией, предметом), сохраняя, однако, связь со

старым. Дистанция, напряженность между этими тремя элементами (сигналом,

новой ситуацией и старыми ситуациями) в конце концов разрешается так, что

появляется знак.

По механизму процесс формирования знака можно представить так. Должна

возникнуть связь знаковой формы с определенным предметом (ситуацией), в данном

случае сигнал «спокойно» вступает в связь с ситуаций опасности. Необходимость (и

эффективность) такой связи выясняется задним числом. Важно, что эта связь — не

органическая (природная), а так сказать, «социальная»: она обусловлена

коммуникацией и волей субъектов (властью вожака). В психологическом плане

необходимое условие формирования связи между знаковой формой и предметом —

активность субъекта, направленная на перепредставление ситуации (так, ситуацию

215

опасности нужно было понять как спокойное, безопасное событие).

Сигнал теперь — не сигнал, а знак новой ситуации, он обозначает, выражает

некоторое событие. И контекст у знака другой — не часть событийной ситуации, а

коммуникация. Теперь члены сообщества напряженно следят, какой сигнал-знак

издаст вожак, а вожак всякую новую парадоксальную ситуацию означает как

некоторое событие. Начиная с этого периода, сигнал-знак влечет за собой

представление определенной ситуации, в которой назревает новое поведение. В

коммуникации действительность удваивается: один раз она сообщается вожаком,

издающим сигнал-знак, другой раз реализуется в конкретном означенном

поведении.

Чем чаще первобытные особи прибегали к парадоксальному поведению, тем

больше сигналов превращалось в знаки и тем эффективнее становилось их

поведение. В конце концов процесс логически приходит к своему завершению:

парадоксальное поведение становится основным, нормальным, полностью вытесняя

старые формы сигнального поведения. Ситуации, действия или предметы, почему-

либо не получающие означения, не существуют теперь для сообщества вообще.

При формировании человека и первых знаков воображение, пусть еще в самой

простой форме — как перепредставление ситуации, выступало необходимым

условием и представляло собой вовсе не простую операцию. Человекообразные

обезьяны должны были в буквальном смысле слова родиться заново, уже не как

животные, реагирующие на конкретную ситуацию, а как существа, действующие в

воображаемой ситуации, обозначенной знаком. Этот поворот психики обусловливал

как их необычное действие (нужно было изловчиться увидеть одно как другое), так

и своеобразный самообман (жить в иллюзии, как в реальности). Но если это так, то

можно сформулировать две гипотезы. Первая — язык (знаки) и социальные

отношения складываются параллельно с воображением, создающим

(обеспечивающим) для них предметную основу. Вторая — само воображение

опирается на язык и социальные отношения.

Вторая реконструкция. Где-то на рубеже 100—50 тыс. лет до н.э. человек

столкнулся с тем, что не знает, как действовать в случаях болезни своих

соплеменников, их смерти, когда он видел сны, видел изображения животных или

людей, которые сам же и создавал, а также в ряде других ситуаций, от которых

зависело благополучие племени. Этимология слова «душа» показывает его связь со

словами «птичка», «бабочка», «дыхание». Можно предположить, что представление

о душе возникает примерно так.

Не зная, как действовать в случаях смерти, болезни, обморока, сновидений,

встречи с изображениями животных или людей, вождь племени случайно

отождествляет состояния птички (она может вылететь из гнезда, вернуться в него,

навсегда его покинуть и т.д.) с интересующими его состояниями человека (смертью,

болезнью, выздоровлением и проч.) и дальше использует возникшую связь

состояний как руководство в своих действиях. Например, если человек долго не

просыпается и перестал дышать, это значит, что его «птичка-дыхание» улетела из

тела навсегда. Чтобы улетевшая «птичка-дыхание» не осталась без дома, ей надо

216

сделать новый дом, куда можно отнести и бездыханное тело. Именно это вождь и

приказывает делать остальным членам племени, т.е., с нашей точки зрения,

хоронить умершего.

Объясняя другим членам племени свои действия, вождь говорит, что у

человека есть птичка-дыхание, которая живет в его теле или улетает навсегда, но

иногда может вернуться. Пытаясь понять сказанное и тем самым оправдать приказы

вождя и собственные действия, члены племени вынуждены представить состояние

человека как состояние птички, в результате они обнаруживают новую реальность

— душу человека. Если у вождя склейка состояний птички и человека возникла

случайно (например, ему приснился такой сон или, рассказывая о птичке,

покинувшей гнездо, он случайно назвал ее именем умершего), то у членов племени,

старающихся понять действия и слова вождя, эта склейка (означение) возникает в

результате усилий понять сказанное вождем и осмыслить реальный результат новых

действий. Необычные слова вождя, утверждающего, что у человека есть птичка-

дыхание, помогают осуществить этот процесс понимания-осмысления.

Подобные языковые конструкции и являются первыми схемами, они

выполняют несколько функций: помогают понять происходящее, организуют

деятельность человека, собирают смыслы, до этого никак не связанные между

собой, способствуют выявлению новой реальности. Необходимым условием

формирования схем является означение, т.е. замещение в языке одних

представлений другими (в данном случае необходимо было определенные

состояния человека представить в качестве состояний птички-дыхания).

Изобретя представление о душе, человек смог действовать во всех указанных

выше случаях; более того, можно предположить, что выжили только те племена,

которые пришли к представлению о душе. На основе анимистических

представлений формируются и первые социальные практики (захоронения умерших,

лечения, толкования сновидений, вызывания душ и общения с ними), а также

соответствующее понимание и видение мира (он был населен душами, которые

помогали или вредили человеку).

И опять именно схемы помогали человеку распространить анимистические

представления на новые случаи и ситуации. Например, как можно было понять,

почему в семье и племени все люди похожи и связаны между собой? В рамках этой

схемы птичка могла переселиться из одного гнезда в другое, аналогично, душа

умершего могла вернуться в тело ребенка, родившегося в данной семье (племени).

Решая одни проблемы, архаический человек порождал другие, решение которых —

третьи и так до тех пор, пока не удавалось выйти на понимание реальности (мира),

обеспечивающей при сложившихся условиях устойчивую социальную жизнь.

Третья реконструкция. Приглядимся к богам Древнего Египта, Шумера,

Вавилона, Древней Индии и Китая (напомню, по моей классификации, они

относятся к культуре древних царств). Выше я старался показать, что главная их

особенность в том, что они управляют человеком (обладают властью), любым, даже

царем (фараоном). Другая особенность — каждая профессия и специальность имели

своего бога-покровителя. Наконец, еще одно важное свойство языческих богов —

217

они всегда действуют совместно с человеком. Сеет ли он зерно в поле, строит ли

свой дом, зачинает ли собственного сына или дочь, всегда вместе с ним действуют

соответствующие боги, которые направляют человека и помогают ему [135].

Осмысляя перечисленные характеристики богов, я предположил, что боги — это

мифологическое осознание (конституирование) новой социальной реальности —

разделения труда и систем управления (власти), соответственно, отношения

человека с богами выражали в мифологической форме участие человека в

разделении труда и в системах управления и власти.

По механизму обнаружение реальности богов должно напоминать процесс,

который привел к представлению о душе. Только здесь для сборки разных смыслов

и выявления новой реальности потребовались более сложные схемы — мифы о том,

как боги создали мир и человека, пожертвовав для этой цели своей жизнью [135;

138]. Продумаем эти реконструкции с точки зрения проблемы конституирования

человека в культуре.

Первое, что приходится предположить: существуют периоды, когда мы не

можем говорить о каких-то структурах или качествах человека, их просто еще нет в

действительности. Например, до формирования первого семиозиса можно говорить

только о биологическом поведении человекообразных обезьян; до изобретения идеи

архаической души человек как культурное существо еще не существовал; до

формирования представления о богах не было человека культуры древних царств.

Второе — новые качества и свойства человека, новые типы человека формируются в

процессах и практиках, которые запускаются активностью человека, направленной

на разрешение так называемых ситуаций разрыва или витальных катастроф.

Причиной изобретения знаковых средств являются «ситуации разрыва». Их

преодоление, мыслимое по функциональной логике, и ведет к формированию

знаковых средств. Конкретно, задавалось некоторое целое, понимаемое как

деятельность, потом строилось рассуждение, имитирующее относительно этого

целого процесс (ситуацию) , препятствующий нормальному функционированию

деятельности, наконец, вводилось знаковое средство, позволяющее вернуться к

нормальному функционированию исходной деятельности.

В отличие от понятия «ситуация разрыва» понятие «витальная катастрофа»

предполагает реализацию не функциональной логики, а гуманитарного подхода и

другое понимание развития культуры. Новая культура — это прежде всего

новообразование (новое целое), во вторую очередь заимствование элементов

предыдущей культуры. И объяснить ее нужно как новое целое, а не в качестве

результата развития и усложнения предшествующей культуры. Этой цели и служит

понятие «витальная катастрофа», предполагающее анализ предпосылок новой

культуры, новых возможностей, определенных проблем (каким образом в свое

время они переживались и осознавались, это другой вопрос).

Например, объясняя происхождение человека, я выделил следующую

предпосылку и одновременно проблему — изменение климата, приведшее к тому,

что человекообразные обезьяны вынуждены были жить в экстремальных условиях.

Наличие у ряда сообществ человекообразных обезьян развитой сигнальной системы

218

и сильной власти вожака рассматривалось мной как новая возможность. Именно

данные предпосылка, проблема (выживание в экстремальных условиях) и

возможности позволили мне объяснить массовый переход к парадоксальному

поведению, а также образование на основе сигнальной системы первого семиозиса.

Назовем эту витальную катастрофу «нулевой».

«Первой витальной катастрофой» можно назвать следующую во времени,

разрешение которой приводит к формированию представления об архаической душе

и дальше — культуры. Здесь я выделил такие предпосылки, возможности и

проблемы: «человек», перешедший к семиотическому поведению, в частности

поэтому вынужденный искать «семиотическое объяснение» основных психических

процессов (что такое смерть, болезнь, сновидения?), которые для животных не

составляют непреодолимых затруднений (они в этих случаях действуют

инстинктивно и ситуативно); изобретение рисунка и скульптурных изображений,

воспринимавшихся как живые существа, их тоже нужно было понять семиотически;

необходимость для племени принимать решения, действовать в указанных

ситуациях (смерти, болезни, сновидений, «встречи» с живыми существами,

созданными самими людьми).

«Витальная катастрофа» предшествовала становлению культуры древних

царств. Это формирование больших сообществ (народов); переход к интенсивному

земледелию, предполагавшему согласованную и организованную работу многих

людей; необходимость защиты этих людей и объектов их труда (воды, земли,

производств) от кочевников и других народов, наконец, наметившееся разделение

труда и первые навыки управления коллективами.

Становление человека в культуре происходит одновременно с самой

культурой. В этом плане разрешение витальной катастрофы идет по двум основным

направлениям: с одной стороны, формируются базисные культурные сценарии,

складываются социальные институты, хозяйство и экономика, система власти,

общество и сообщества, с другой — практики, направленные на человека, и внутри

них сам человек данной культуры. Например, в архаической культуре параллельно

формированию представлений о душе (духах), семье, охоте и собирательству,

родоплеменной системе складывались архаические практики захоронения, лечения,

толкования сновидений, вызывания душ, общения с ними (жертвоприношения,

просьбы, угрозы и прочее), брачных отношений, инициации и ряд других, подробно

рассмотренные в культурологической литературе. Заметим, все эти практики были

коллективные, человек в них не только участвовал, но и одновременно выступал

объектом (его хоронили, лечили, толковали его сны, проводили через инициацию и

т.д.). Всего один пример. «Важнейший и наиболее образцовый переходный обряд —

инициация, отрывающая юношу, достигшего половой зрелости, от матери и сестер,

от группы непосвященных женщин и детей и переводящая его в группу взрослых

мужчин-охотников с последующим правом женитьбы и т.д. Этот переход включает

физические испытания на выносливость, мучительную посвятительную операцию и

овладение основами племенной мудрости в форме мифов, инсценируемых перед

посвящаемыми. Инициация включает также символическую временную смерть и

219

контакт с духами, открывающий путь для оживления или, вернее, нового рождения

в новом качестве. Символика временной смерти часто выражается в мотиве

проглатывания его чудовищем, посещения царства мертвых или страны духов,

борьбы с духами, добывания там ритуальных предметов и религиозных тайн» [103.

С. 226]. Включенный в эти процедуры юноша должен был строго соблюдать все

«предписания» обычая; он не был волен не только изменять что-либо из

заведенного, но даже желать что-нибудь, не укладывающееся в процесс инициации.

Согласимся, человек не пассивное существо, он активен и действует

осмысленно. Поэтому включение человека в архаические практики предполагало

для него соответствующее этим практикам осмысление действительности, включая

самосознание. Другими словами, как необходимое условие становления

перечисленных архаических практик выступает формирование представлений о

душе, смерти, болезни (здоровье-нездоровье), снах, брачных отношениях,

уподобленных охоте, проведении человека в период инициации через смерть и

прочее.

Дополнение. В социальном отношении так (отчасти) происходит и до сих пор.

Проиллюстрируем это на теме здоровья. Обычно, говоря о здоровье,

подразумевают, что здоровье — это естественный феномен, т.е. особое состояние

данного природой организма или психики. Но вспомним медицинский дискурс

здоровья. Во -первых, сохранение, поддержание и восстановление здоровья и в

архаической культуре и сегодня обязательно предполагает медицинские услуги и

технологии (лечение, оздоровление, профилактику и пр.). Во-вторых, нормы

здоровья, на которые ориентированы медицинские технологии, тоже не

естественный феномен, а скорее искусственный. Действительно, с социальной точки

зрения (а именно на нее ориентирован медицинский дискурс) здоровый — это тот,

кто эффективно функционирует. Когда, например, в наше время летчик или

военный проходит обязательный медицинский осмотр (не потому, что они плохо

себя почувствовали, а потому, что они обязаны быть здоровыми), мы, обдумывая

этот факт, начинаем понимать, что здоровье специалиста определяется не

относительно естественного, природного состояния человека, а относительно

социальных требований к его функционированию в том или ином производстве. Но

и обычное понимание здоровья ребенка, женщины, мужчины с социальной точки

зрения несет на себе печать этого же функционального отношения. В медицине

здоровье ребенка определяется не относительно его идеальных природных

характеристик, а относительно будущих требований к его социальному

функционированию: когда ребенок пойдет в школу, он должен эффективно учиться;

когда подрастет — эффективно служить в армии; когда создаст семью — родить и

воспитать здоровых детей; когда пойдет работать — эффективно выполнять свои

функции как специалист и т.п.

Вывод, на мой взгляд, очевиден: здоровье не является естественным

феноменом, это социальный артефакт, неразрывно связанный с социальными

(медицинскими) технологиями. Но осознается этот артефакт обычно в

превращенной форме (как естественный феномен), последнее объясняется

220