ним словом, при всех мыслимых внешних
условиях, только разумеется, в минуты соз-
нания. Отсюда он выводит независимость
хотения от внешних условий. Власть его над
каждым отдельным моментом всего акта
для него ясна из того, что если он захочет,
то может после мысли о сгибании пальца
согнуть его не через одну, а через две, три,
четыре, пять минут, притом сгибать палец
медленно, скорее и скорее.
Я постараюсь, насколько возможно, по-
казать читателю, что мой почтенный про-
тивник, несмотря на столько доводов, гово-
рящих в пользу его мнения, сгибает, однако,
свой палец передо мной машинообразно.
Во-первых, разговор мой с противником
о бесстрастном хотении не может начаться
ни с того, ни с сего, ни в Лапландии, ни в
Петербурге, ни днем, ни ночью, ни стоя, ни
лежа, одним словом, ни где бы, ни когда бы
та ни было. Всегда причина такому разгово-
ру есть. Мне возразят: но ведь разговор в
воле вашего противника: он может говорить
и нет. На это ответить легко; для обоих этих
случаев должны быть особенные причины.
Если одна из них сильнее другой, то на ее
стороне и будет перевес. Противник загово-
рил, значит — не мог не заговорить.
Заговоривши же раз, он может говорить
о занимающем нас предмете и без всякого
дальнейшего внешнего влияния, может за-
крыть глаза, заткнуть уши и пр. В этом по-
ложении все равно, находится ли он в Евро-
пе или Азии, на вершине горы или у себя на
постели, одним словом, говорить он в сущ-
ности будет везде одинаково. А на это какая
причина? Очень простая: он в свою жизнь
делал руками, ногами, языком миллионы
произвольных движений, в стольких же
миллионах случаев не делал их опять по
произволу, тысячи раз называл эти движе-
ния или думал о них как об актах воли; сле-
довательно, представление обо всем акте и
об его имени в моем противнике связано
чуть не со всеми возможными объективны-
ми внешними влияниями, так что на это
психическое образование уже не может
влиять ни вид окружающей природы, ни хо-
лод, ни положение тела, одним словом,, ни-
какое внешнее влияние. Итак, мысль про-
тивника явилась у него в голове в данной
форме роковым образом. Но какая причина
тому, спросят меня теперь, что он мысль
свою выразил именно сгибанием пальца, а
не другим каким-нибудь движением. На это
ответить я могу лишь в самых общих чер-
тах. Человек делает больше всего движений
глазами, языком, руками и ногами. Однако в
обществе со словом «движение человека»
всякий несравненно чаще представляет себе
движение рук, ног, чем языка и глаз. Это
происходит, конечно, оттого, что язык не
виден при разговоре, глаза же делают слиш-
ком быстрые и маленькие движения, чтобы
быть замечаемыми; напротив, движение рук
и ног очень резко бросается в глаза. Как бы
то ни было, а когда дело дошло до произ-
вольности движения, то несравненно легче
представить пример, идущий к мысли, на
руке или ноге, чем другим образом. Далее,
руки имеют над ногами то преимущество,
что они несравненно подвижнее и всегда
свободнее, т. е. менее заняты, чем ноги.
Люди, разговаривающие с азартом, только в
крайних случаях двигают ногами, руками
же всегда. Явно, что рука скорее подвернет-
ся для выражения мысли, чем нога. В руке,
как в целом члене, кисть опять-таки имеет
преимущество подвижности и частоты
употребления пред прочими частями. В
большинстве движений всею рукою пальцы
двинутся десять раз, а рука согнется в локте
или повернется около продольной оси один
раз. Стало быть, пояснить мысль, подобную
разбираемой, движением пальца, и именно
сгибанием, как актом наиболее частым, в
высокой степени естественно. А что это
значит естественно? То, что за мыслью
движение пальца следует само собою, т. е.
невольно Итак, мой противник, вовсе не за-
мечая или, правильнее, замечая противное,
совершенно непроизвольно, роковым обра-
зом и подумал, и сказал, и двинул пальцем.
Но отчего он сначала подумал, потом имен-
но через минуту двинул? Думают обыкно-
венно раньше движения. Почему между
мыслью и движением положен промежуток,
на то есть причина в свойстве всего акта
моего противника. Он хочет показать власть
над временем движения (сам говорит). А
почему выбрана именно одна минута, а не
две, три, пять и т. д., на это ответить можно
совершенно так же, как на вопрос, почему
для выражения мысли выбрано движение
пальца, а не другого члена: минута больше
мига и недолго тянется. Противник мой
ведь очень хорошо знает, что был бы только