Шантепи де ла Сосей. Иллюстрированная история религий
Подождите немного. Документ загружается.
121
Фарисеи подвели иудаизм к логическому концу, требовались новые пути развития
религии, и они проявляются в так называемой "книге Премудрости". Это течение берет
свое начало от Соломона и пытается приспособиться к обыденной жизни во всем ее
многообразии. Преображенная вера сложилась в Палестине со времени проникновения
эллинизма и стремилась достигнуть господства сохранением веры в Бога при
одновременном частичном или полном отказе от закона, или, по крайней мере, от его
ритуала.
"Книга Премудрости" обнаруживает религиозный характер в утверждении, что страх
Иеговы есть начало мудрости. Затем дает бесчисленные практические советы,
являющиеся в большинстве случаев плодом богатого жизненного опыта и серьезных
размышлений, определяет линию поведения, которая могла бы указать верный жизненный
путь при всех обстоятельствах.
Брак в Кане Галилейской
Явно обнаруживается индивидуализм этого направления, так как закон рассматривает
отдельного человека лишь как члена единого целого, члена общества, связанного
различными предписаниями. "Книга Премудрости", как Иезекииль и второ-Исайя, при
крушении народа взывает к личному обращению и личной вере, на первое место
выдвигается не религиозный, а нравственный идеал жизни. Индивидуализм составляет
преимущество "премудрости", которая подготовила появление индивидуальной во всех
отношениях евангельской проповеди.
Израильская религия в своем развитии подошла к логическому завершению.
Ожидание Мессии, стремление к праведности как залогу к грядущему блаженству и
вместе с тем соблюдение лишь внешних нравственных законов подготовили почву для
появления Спасителя, Иисуса Христа. Когда понятие о Боге выразилось словами: "Отче
наш, иже еси на небесех". Но это уже не относится к истории израильской религии.
ИСЛАМ
РЕЛИГИОЗНОЕ СОСТОЯНИЕ АРАВИИ ПРИ ПОЯВЛЕНИИ МАГОМЕТА
По истории Аравии до Магомета у нас имеются несколько разных источников:
аравийские предания, клинообразные надписи, случайные сообщения классических
авторов и туземные памятники. Последние - самые надежные и богатые информацией, в
наше время доступные лишь частично.
Из надписей, о которых сообщает Эратосфен у Стра-бона от II века до н.э., можно
заключить, что в Южной Аравии проживали четыре народа: минейцы, сабейцы, катабаны
и хатрамотиты (гадрамауты). Язык этих надписей указывает на диалектические различия.
Необходимо обратить внимание на хронологию: древнейшие миней-ские надписи
встречаются вплоть до второго тысячелетия до н.э.; затем постепенно наступает
сабейский период, приблизительно с VI века до 115 г. до н.э., и наконец, химьярский
период, продолжавшийся до появления ислама.
Типы народов Западной Азии
(по древним изображениям)
122
Эта протяженность и большие различия во времени, вместе с местными различиями
местонахождения источников, обусловливают большое различие и в религиозных
представлениях и в формах культа, частности которых мы не можем с уверенностью
установить, а также проследить их историческое развитие. Тем не менее повсюду видим
следы политеистического служения природе с преобладанием поклонения звездам.
Из многочисленных, установленных надписями имен богов, чаще всего встречаются
имена Аттар, Альма-ка, Амм, Син, Шемс, Вадд и Талаб, а из последних настойчиво
упоминается Аттар, с прибавлением различных, не всегда понятных прозвищ. Альмака
(планета Венера), Син (луна) и Шемс (солнце) указывают на поклонение звездам, в то
время, как Аттар представляет собою мужское подобие финикийской Астарты. В
надписях описываются древние предметы культа, напоминающие подобные предметы
культа у северных семитов и упоминаемые в Ветхом Завете.
Арабский суд в пустыне
Образование сабейских собственных имен указывает на сходство с именами древних
евреев. На тех надписях наблюдается еврейское, или же христианское, влияние,
относящееся к позднейшему химьярскому периоду, когда божество называется не
собственным именем, а только эпитетом раман (милосердие).
Установлено, что стараниями императора Констанция II (337-361), по другим
преданиям - Анастасии (491 до 518 г.), христианство получило твердую почву в Южной
Аравии, особенно в Неджране. Химьярские князья открыто переходили в иудейство.
Преследование христианской общины в Неджране со стороны еврейского князя Дзу-
Новаса вызвало военное вмешательство негуса Абиссинии. Князь Дзу-Новас был убит, и
только один из его потомков и уже в качестве персидского вассала мог на короткое время
занять трон. Вскоре ислам положил конец южноаравийскому политеизму и политической
независимости химьяров.
Царство минаев распространялось в древние времена на Центральную и Северную
Аравию, хотя клинообразные надписи указывают на существование небольших
независимых княжеств. Можно предположить с большой вероятностью, что минаи
повлияли в религиозном отношении на аравийские народы в той части Аравии, где
издревле существовали колонии южных арабов.
Черный камень Каабы
Но переселение южноаравийских племен на север началось, согласно аравийским
преданиям, лишь после того, как после пролома знаменитой плотины Мареба пало
государство сабеев. Это переселение совершалось не сразу, а постепенно. Переселенцы
основали на востоке от Иордана и на Нижнем Евфрате две аравийские общины, которые
могли существовать лишь под защитой византийцев и персов. Ранее в Северной Аравии
существовало, начиная с III века до н.э., независимое государство набатеев, история
которого стала известной благодаря надписям Медаина Сали (Хегра). О религиозном
состоянии этого народа известно из случайных указаний греческих авторов. Из различных
сохранившихся имен божеств наиболее известно имя Дузарес, отождествляемое
греческими авторами с Дионисом. Идол изображался в виде большого четырехугольного
камня, и Епифан сообщает о большом празднике в честь этого божества и его матери,
праздновавшемся 25 декабря. Дузарес почитался также в Бостре и других местах. Другая
123
богиня, тоже часто упоминаемая у набатеев, это Манат, которой, в виде камня на дороге
из Медины в Мекку, поклонялись еще при жизни Магомета в Кудаиде. Арабские
предания упоминают наряду с ней еще двух богинь, Аль-Лат и Аль-Уцца; обозначавшая
Венеру, утреннюю звезду, Аль-Лат, тождественная с упоминаемой у Геродота Али-лат,
имела святилище в Таифе. Сятилище Аль-Уцца находилось в Ан-Нахла, к востоку от
Мекки.
Когда римляне в 105 веке превратили государства набатеев в провинцию Аравия,
христианство постепенно проникло в эти области, так что южноарабские вассальные
государства подпали под влияние христианства. Гассаниды к востоку от Иордана приняли
монофизитскую веру, лахмиды в Хире долгое время оставались язычниками, но один из
их последних князей перешел в несторианское христианство. Ортодоксальное
византийское вероисповедание встретило в Аравии, как и вообще на Востоке, мало
сочувствия. Но для всяких еретических сект этот отдаленный край цивилизованного мира
представлял, напротив, благодатную почву. Так, упоминаемые в Коране сабейцы не
отличаются от элькесеев, о которых упоминается в христианской истории ересей.
Поэтому нельзя поставить в вину Магомету, что он не распознал здесь христианского
характера и считал элькесеев или сабейцев отдельной религиозной общиной.
Христианство преследовало служение языческим богам и не оставляло места для
родового устройства. Поэтому и не проникло в Центральную Аравию, где в социальных и
политических условиях не только кочевых, но и полукочевых племен, да и в таких
городах, как Мекка и Медина, господствовало родовое устройство. Религиозная общность
была неразлучна с родовым союзом. Каждое более или менее значительное племя имело
собственного идола, которому посвящало ежегодное празднество на издревле священном
месте.
Несравненно важнее названных святилищ и почитаемых в них богинь были культ
Аллаха и меккская святыня - черный камень, вероятно кусок лавы, вместе со своим
помещением (Божьим домом), в восточном углу которого он был вделан в стену,
называвшийся обыкновенно каба (куб).
Кааба в Мекке в конце XIX века
Это здание представляло не вполне правильный каменный куб средней величины,
четыре стороны которого были прикрыты спускающимися коврами. Дверь, проделанная
немного выше пола и обращенная на северо-восток, вела во внутреннюю часть здания,
предназначавшегося для различных идолов, так как Кааба являлась центральным
святилищем всей Аравии, в котором каждое племя имело собственного кумира. Но если в
этих сведениях и есть нечто верное, то, во всяком случае, такое назначение не было
первобытным, так как обыкновенно Кааба называется домом Аллаха и, по другому
свидетельству, была посвящена идолу Гобалю, перенесенному в Аравию из Сирии.
Невдалеке от этого здания находился священный колодезь Земзем. Подобно Каабе и
другие священные места Аравии, например на холмах ас-Сафа и аль-Марва, в долине
Мина и далее в северовосточном направлении на горе Арафат, были отмечены
священными камнями. Наиболее торжественные церемонии состояли в повторных
семикратных обходах (таваф) вокруг святилища.
Бедуины Палестины
124
Первоначально Кааба была местным святилищем живших в Мекке корейшитов, чему
она и обязана своим позднейшим значением центрального святилища. У арабских племен
сложился обычай в известные священные месяцы прекращать все распри, откладывать на
время военные предприятия и мирно встречаться друг с другом, устраивать ярмарки и т.д.
Наиболее известной была ярмарка в Укаце, где праздновался великий праздник Хадж в
котором принимали участие почти все аравийские племена. Празднества совершались
вблизи у горы Мекки, горы Арафат, в Мусдалифе и в долине Мина. На горе Арафат
устраивалось большое религиозное собрание (9 дзу-ль-хиджа), после чего следовал
ночной состязательный бег в Муздалифу, где зажигался большой костер. Там проводили
ночь, чтобы с утра бежать в долину Мина. В Мине побивали камнями шайтана ближней
возвышенности (Акаба) и приносили большую жертву. Этим религиозные обязанности
считались исполненными. Участники религиозной церемонии сбривали себе волосы,
которые тоже приносились в жертву, и затем в течение двух или трех дней предавались
еде и питью и другим удовольствиям. Многие участники праздника и пилигримы
посещали при этом близлежащую Мекку, и корейшиты прилагали большие усилия, чтобы
привлечь пилигримов в свой город. Так Кааба получила значение центральной святыни
Аравии, и позднее в исламе великий праздник Хадж и посещение Мекки (Умра) слились в
единый религиозный обряд.
Для понимания древнего арабского язычества праздник Хадж имеет большое
значение, однако не легко докопаться до первоначального смысла совершавшихся при
этом обрядов и религиозных церемоний. Еще до Магомета этот праздник претерпел
известные изменения, и еще более, когда нашел свое место в исламе. Устройство Каабы и
установление церемоний было связано с историей Авраама, Агари и Измаила и вследствие
исчисления времени лунными годами, введенного самим пророком, естественная связь
между праздником и сменой времен года была нарушена. Но эта связь первоначально
существовала, и праздник Хадж имел отношение к древнему поклонению природе и
временам года. Скорее всего, Хадж был праздником осеннего равноденствия. Боги,
которые почитались древними обрядами, постепенно отступали на задний план, и
верующие привыкали к совокупности Божественности в общем понятии единственного
Аллаха. Так была подготовлена почва для монотеизма. Противоречие между единым
Аллахом и множеством местных богов было очевидно и неизбежно должно было
привести к полной победе Аллаха.
Скажем несколько слов о иудействе, которое было распространено на полуострове:
иудеи занимались торговлей и умели завоевывать уважение и симпатии сограждан.
Иудаизм имел для отдельных арабов неотразимую притягательную силу. Но кроме
Медины и в других местностях полуострова евреи были известны и далеко не редки. Они
везде были посредниками в торговых и денежных делах и подчас умели заслужить
уважение сограждан, как это видно из примера еврейского поэта Самуила бен-Адиджа,
который вошел у арабов в поговорку за верность, выказанную им при сбережении
сокровищ, вверенных ему князем-поэтом Амруль-Кейсом. Однако религиозное влияние
этих арабских евреев было незначительно, потому что сами они были в этом отношении
малообразованны и имели лишь скудные сведения о законе Моисеевом и о предании
(Schemata), так как они променяли еврейский язык на арабский и, вероятно, не имели
никаких сношений с раввинами Палестины и Вавилона. О громадном влиянии еврейских
религиозных воззрений и обрядов свидетельствует также молодой ислам,
организовавшийся в Медине.
Наконец, в некоторых местах упоминается различно толкуемое название "ганифы",
которое употребляется в том же смысле, что и слово "муслим", обратившееся
впоследствии в родовое обозначение магометан, то есть правоверных. Трудно поверить,
чтобы такое, по-видимому, ясное слово могло породить столько различных толкований,
однако не следует при этом забывать, что слово "ганиф" первоначально перешло в
арабский язык из арамейского, следовательно, не было изобретено Магометом, как
125
утверждает Кюнен. В арамейском и новоеврейском языках слово это означает
приблизительно то же, что "язычник"; что же касается значения его в арабском языке, то
Гримм неправильно переводит его тем же словом, упуская из виду, что при переходе от
арамейцев к арабам смысл слова изменился. В устах христиан и евреев это было бранное
слово, Магомет же делает его почетным названием для тех, кто не принадлежит ни к
христианам, ни к евреям, но следует учению и образу жизни, подобным исламу. Таким
образом, "ганиф" не обозначает какую-нибудь секту с определенными догматами и еще
менее какую-нибудь организованную религиозную общину; в применении к
предшественникам и современникам Магомета слово это означает просто, что
характеризуемые им личности в своих воззрениях сходятся в общих чертах с самим
Магометом. Поэтому гипотезу Шпренгера связать этих ганифов с упомянутыми в Коране
листами Ибрагима мы считаем неудачной. Не прав также и Велльгаузен, признающий
ганифов просто за христиан: они отличаются именно тем, что они не христиане, не евреи
и не маги, вообще не принадлежат ни к какому официальному вероисповеданию, но по
своему крайнему разумению разбираются в религиозных вопросах, чтобы примкнуть
наконец либо к христианам, либо к исламу.
Гробницы и сады Дамаска
ЖИЗНЬ МАГОМЕТА
Магомет, сын Абдаллаха, родился в Мекке в 570 году. Он был из рода Гашима,
принадлежавшего к корейшитам, из незнатной и небогатой семьи. Мать его Амина,
овдовевшая до рождения сына, жила в довольно печальных обстоятельствах. Впрочем, о
первых годах жизни Магомета известно очень мало, хотя по обыкновению предание
прилежно работало над пополнением этого пробела, и, таким образом, на эту тему
сложилось немало рассказов, более или менее поэтически разукрашенных. Подобного
рода произведения и теперь еще нередко читаются на Востоке в день рождения Магомета
(Маулид-ан-неби), и хотя по содержанию все они в общих чертах сходны между собой,
тем не менее было бы большой ошибкой с нашей стороны видеть в этом совпадении
доказательство исторической достоверности. По-видимому, достоверно только то, что,
несмотря на бедность семьи, мальчик воспитывался у кормилицы - бедуинки Халимы, как
это было тогда в обычае у богатых купцов Мекки. Предание присоединяет к этому, что
однажды архангел Гавриил вскрыл тело пророка и вынул оттуда комок запекшейся крови,
ту долю зла, которая находилась в нем. Очевидно, что этот рассказ навеян дурно понятым
стихом Корана: "Не мы ли вскрыли тебе грудь?" (Сура 94,1). Мать Магомета скоро
умерла, и после ее смерти он, пробыв некоторое время у своего восьмидесятилетнего
деда, перешел на воспитание к дяде своему Абуталибу. Последний был тоже небогатым
человеком, так что нет ничего невероятного в рассказах о том, что Магомет в юности был
пастухом и в качестве подчиненного работника сопровождал торговые караваны.
Утверждают, что во время подобных путешествий в Сирию Магомет сталкивался с
христианами и евреями и что один благочестивый аскет по имени Бахира признал его за
пророка. Мы думаем, что подобного рода рассказы лучше всего оставить в стороне.
Достоверно лишь то, что молодой Магомет привлек к себе внимание одной богатой и
благородной купеческой вдовы по имени Хадиджа, его дальней родственницы. Она взяла
его к себе в услужение и, несмотря на неодобрение отца, решилась выйти за него замуж.
Предположение, что поводом к такому неравному браку между молодым 24-летним
мужчиной и 40-летней вдовой служили низкие мотивы, рушится при взгляде на
126
достойную брачную жизнь супругов. Магомет оставался верен своей жене до самой ее
смерти и вспоминал о ней с благодарной любовью в продолжение всей своей жизни. Но,
достигнув теперь видного общественного положения, Магомет не чувствовал себя
духовно удовлетворенным и в уединении стал заниматься религиозными вопросами. Что
привело его к этому, кто возбудил в нем интерес к подобного рода занятиям - этого мы не
знаем. Впрочем, предание называет имена некоторых ганифов и, между прочим, Заида
ибн Амра, который позднее сам принял ислам; точно так же в Коране (суры 16,105 и 25,5)
говорится, что у Магомета были какие-то учителя, но кто они были, об этом ничего
неизвестно, и комментаторы едва могут назвать их имена. Вообще весьма возможно, хотя
и не достоверно, что Магомет имел сношение с этими лицами до своего выступления в
качестве проповедника. Как бы то ни было, однажды - Магомету тогда было уже 40 лет, -
когда он по своему обыкновению предавался благочестивым размышлениям в пещере на
горе Хире, на него снизошло Божественное призвание и он услышал слова: "Читай" (или
"Проповедуй"). Это Откровение, бывшее, вероятно, первым по времени, изложено в
Коране (сура 96) в следующих словах: "Проповедуй во имя Господа твоего, создавшего
человека из куска запекшейся крови; проповедуй, ибо щедр и милостив Господь твой,
учащий пером, учащий человека тому, чего он прежде не знал". В сильном волнении
вернулся Магомет к своей жене, и, несмотря на то что она, а также ее двоюродный брат
Варака успокаивали его, причем последний, по-видимому, признал его пророческое
призвание, Магомет в течение некоторого времени находился в страхе и сомнении, не
подпал ли он как-нибудь влиянию злых духов - джиннов. При таком расположении духа
явления сначала не повторялись, но когда он через некоторое время опять удостоился
слышать небесные слова (сура 74) и Откровения стали все чаще, то он перестал
сомневаться и решительно убедился в своем призвании к пророчеству.
Молитва муэдзинов
Мы обсудим здесь вкратце различные мнения о пророческом даре Магомета. Взгляд
Мюира, что Магомет поддался действительному дьявольскому наваждению, не подлежит
научной критике ввиду его догматической предвзятости. Также не выдерживает критики и
то предположение, что Магомет был простой обманщик, - мнение, которое уже в эпоху
Средних веков ясно проглядывает в рассказе о трех обманщиках, а в прошлом столетии
было выведено на сцене в одной жалкой трагедии Вольтера.
Даже и у новых авторов мнение это пользуется некоторой популярностью; но против
него говорит то уважение, которое Магомет сумел внушить к своему характеру именно
окружающим его людям, и постоянство, с которым он в течение всей своей жизни,
подвергаясь преследованиям и опасностям, держался за свою миссию, не обращая
внимания на ее успешность; наконец, было бы внутренним противоречием, если бы
столько жизненной энергии и умственной силы было вызвано обманом. Таким образом,
мы не можем сомневаться в искренности убеждения Магомета. Не лучше приведенной
теории обмана попытки объяснить Откровения Магомета явлениями патологического
характера. Предание определенно указывает на то, что при первоначальном и некоторых
позднейших откровениях Магомет обнаруживал признаки раздражения нервной системы
и страдал припадками. Также не подлежит никакому сомнению, что он при этом видел и
слышал вещи, недоступные восприятию в объективном реальном мире, но которые ему
являлись как нечто объективное, иначе говоря, что он имел видения, галлюцинации и т.п.
явления, как бы мы их ни называли.
127
Магомет, пророк Аллаха.
Этот портрет - художественный вымысел
европейского или персидского художника,
так как изображение лиц исламом
строго запрещено
На основании всего этого Вейль заключил, что Магомет был эпилептик, против чего
справедливо можно возразить, что эпилептики не помнят своих припадков и того, что при
этом с ними случается. Шпренгер всячески старался доказать, что Магомет страдал
истерией, и так как истерия совершенно разрушает человека и телом, и душой, то он
изображал пророка дряхлым, расстроенным, изможденным. Но подобное заключение
вовсе не подтверждается историей.
Итак, если все названные теории оказываются несостоятельными, то остается признать
Магомета за настоящего пророка. Вера в то, что он не по собственному почину взялся за
проповедническую деятельность, но был призван к этому его небесным Владыкой, не
только сделалась исходным пунктом его деятельности, но и навсегда сохранилась в нем
как убеждение, настолько непоколебимое, что он ни разу не усомнился в нем. Но эта вера
никогда не мешала Магомету пользоваться с величайшей проницательностью и с тонким
дипломатическим расчетом также и мелкими средствами для осуществления своего
идеала. Таким образом, его нельзя назвать ни обманщиком, ни сумасшедшим. Другое
дело, стоит ли он в нравственном отношении на такой высоте, какой мы, может быть,
исходя из предвзятой мысли, считаем себя вправе требовать от пророка. К этому вопросу
мы еще вернемся в конце нашей краткой биографии.
Убедившись в своем призвании, Магомет выступил на путь открытой проповеди.
Когда именно случилось это, с точностью неизвестно. Согласно с понятиями арабов, он
прежде всего занялся обращением своего семейства, и уже когда его жена, дочери,
приемные сыновья Али и Заид и друг Абу-Бекр приняли его учение, то он предложил его
и остальным гашимитам.
Орнамент из Корана
Но здесь он имел мало успеха. Дядя и попечитель его Абуталиб, человек честный и
правдивый, всю свою жизнь доставлявший защиту Магомету, напрасно старался убедить
его отказаться от его проповеди; другой дядя, Абу-Лахаб, с бранными словами отверг его
предложения. Число верующих при таких обстоятельствах росло очень медленно и
увеличивалось единственно благодаря присоединению рабов и незначительных людей,
так что спустя довольно большой промежуток времени число обращенных едва доходило
до сорока трех.
Против перехода в новую веру рабов владельцы их не замедлили принять строгие
меры, от которых избавились лишь те из них, которые были выкуплены на волю довольно
состоятельным Абу-Бекром; остальным Магомет по необходимости вынужден был
разрешить явно отказаться от него и его учения, чтобы иметь возможность быть хотя бы
тайными его последователями.
Однако Магомет не падал духом и еще с большей энергией старался приобрести
последователей вне своей семьи. Без устали проповедовал он о величии и могуществе
Аллаха, вменяя в обязанность всем людям ислам, то есть полнейшую преданность и
совершенное подчинение Аллаху. Нельзя медлить с обращением, возвещал он, ибо скоро
наступит суд Аллаха, и какой суд! "Истинно, сбудется тогда наказание твоего Господа, и
128
никто не сможет его отвратить. Небо поколеблется в тот день, и горы сдвинутся с мест
своих. Горе тогда неверующим..." и т.д. (сура 52). Самыми живыми, самыми яркими
красками постоянно рисует он ужасы того страшного дня, адские муки, ожидающие
неверующих, и райское блаженство, предназначенное муслимам. Было бы несправедливо
смотреть, подобно Шпренгеру, на эти образы только как на "устрашающее орудие" и не
замечать в них выражения искреннего убеждения и заботы о блаженстве своих
современников. Столь же мало основательно и мнение Гримма о том, что учение о
всемирном суде применено было Магометом в качестве понудительного духовного
средства, которым он хотел обеспечить успех своей попытке социалистического характера
выступить против некоторых особенно сильно развитых общественных зол своего
времени, ибо таков был, по мнению Гримма - мнению совершенно ошибочному, -
первоначальный характер ислама.
Однако судный день, наступления которого, судя по некоторым местам Корана,
Магомет ожидал сначала в скором времени, все не наступал, и жители Мекки еще более
стали издеваться над пророком. Они требовали от него чудес для удостоверения в его
Божеской миссии, на что он отвечал указанием на чудеса Божественной силы в природе и
в сотворении человека. Так как свои увещания он излагал, как это было в обычае у
предсказателей, в форме размеренной прозы, то и о нем прокричали как о новом поэте,
предсказателе или юродивом (сура 52, 29-30; 21, 5; 68, 3-52). Когда же он утешал себя тем,
что и бывшие до него пророки подвергались насмешкам и даже преследованиям своих
современников, конечно лишь ко вреду последних, так как неизменное слово Божие скоро
сбывалось, и когда он часто рассказывал подобного рода истории о пророках ради
назидания верных и в виде угрозы противникам, то его упрекали в том, что мнимые
Откровения свои он получает не от Аллаха, а просто из тех источников, на которые он
ссылается.
До сих пор жители Мекки мало придавали значения предприятию Магомета, но когда
в 615 году некоторые из приверженцев пророка переселились в Абиссинию, то на это дело
взглянули серьезнее ввиду возможности неприятного столкновения с абиссинским
негусом. В Мекке еще не забыли о том, что в год рождения Магомета перед городом
появилось абиссинское войско, сопровождаемое гигантским слоном, и чуть было не
разрушило Каабу. Корейшиты поэтому решили попытаться войти в сделку с Магометом и
в случае его согласия хотели, чтобы он признал дочерей Аллаха если не богинями, то по
крайней мере могучими небесными существами.
Внутреннее убранство мечети султана Хасана
Дальнейшие подробности нам неизвестны, но надо полагать, что просьба корейшитов
произвела на Магомета большое впечатление; пророк уступил и признал за названными
богинями довольно двусмысленное почетное определение и право ходатайствовать пред
Аллахом (ср. сура 17, 75). Скоро, однако, он раскаялся в невозможном для него
соглашении; он объявил, что сказанные им слова были внушены ему не Аллахом, а
Сатаной, и публично взял их обратно. Корейшиты, можно себе представить, были этим
сильно рассержены и решили раз навсегда положить конец бесчинству. Чтоб избежать
угрожающей опасности, около сотни верующих, мужчин и женщин, снова переселились в
Абиссинию. Между тем при патриархальных обычаях арабов не так-то легко было
заставить молчать Магомета. Обычай обязывал родственников Магомета смотреть на его
дело как на свое собственное, так что лично к нему, собственно, ничто не относилось.
Таким образом, корейшиты подвергли опале весь род гашимитов, и последние
принуждены были удалиться в изолированную часть города, потерпев большие убытки в
материальном отношении. Это тяжелое положение гашимиты выносили, по-видимому, в
129
течение двух или трех лет; однако мера эта не привела к желанной цели, и наконец
отлучение было отменено. Сильнее был поражен Магомет, когда он вскоре затем,
вероятно в 619 году, потерпел одну за другой две тяжкие утраты, потеряв Хадиджу и
Абуталиба.
Между тем у него созрела мысль предоставить неверных жителей Мекки их судьбе и
начать проповедовать вне этого города. Для нас такое решение может показаться вполне
естественным, принимая во внимание те испытания, которые Магомет перенес в Мекке,
но для араба это было нечто совершенно необыкновенное. По его обычаям, отдельный
человек без своего племени ничто; добровольно покинув свое племя или им отвергнутый,
он лишается всякого покровительства и считается погибшим. Магомету пришлось
испытать это вскоре на себе: когда он попытался обратить в свою веру такифитов из
ближайшего Таифа, то его не только отвергли с бранью, но и преследовали камнями, так
что он должен был поскорее бежать, чтобы спасти свою жизнь. Однако эта неудача так же
мало смутила его, как и неверие жителей Мекки.
Кааба в Мекке
Подобного рода невзгоды лишь приблизили его к разрешению загадки Божьего
промысла. Бог руководит людьми по своей воле, говорил Магомет, - и формула эта
являлась у него результатом не абстрактных размышлений, а собственного жизненного
опыта. Что Аллах показал ему верную дорогу, хотя люди и отвергли его, - в этом в
настоящее, тяжелое для него время он убеждался тем, что джинны (духи), как ему
казалось, воздают ему покорность (сура 72), и он видел себя во сне перенесенным в
Иерусалим (сура 17) - видение, которое сделалось у магометан весьма популярным и было
переделано в вознесение на небо. Однако при этом Магомет не терял из виду земных
целей. Ему удалось привлечь в свою веру нескольких человек, принадлежавших к
племени хазраджи из Ятриба (Медина), которые пришли на хадж в Мекку. Они, кажется,
верно указали ему, что учение его будет иметь успех в Медине, что вполне и
подтвердилось последующими историческими событиями. Может быть, успех этот
следует приписать влиянию живших там между арабами евреев, которые подготовили
почву к восприятию монотеизма и вызвали потребность к созданию новой религиозной
общины. Во всяком случае, число верных росло там очень быстро. В 622 году многие
жители Медины, преимущественно хазраджиты, а также несколько аузитов, в числе около
75 человек, явились в Мекку и имели с пророком тайную сходку у холма Акаба, где они
уже встречались с ним в предыдущем году. Магомет торжественно обязал тогда
посланных не ставить рядом с Богом других богов, не нарушать брака, не красть, не
убивать собственных детей, не заводить и не распространять клеветы и во всем оказывать
послушание пророку; теперь он заключил с ними союз, причем они обязались защищать
его, как они защищают своих жен и детей. Этим Магомет как бы отказывался от
собственного своего рода и на деле показал, что исламом разрывается старая племенная
связь и возникает новая в виде религиозной общины. С этой стороны следует
рассматривать и так называемое бегство Магомета из Мекки в Медину, называемое
обыкновенно "хиджра", - событие, от которого со времени Омара магометане ведут свое
летосчисление (622 г.). Это арабское слово обозначает не того, кто бегством спасается от
врага или от опасности, а того, кто по своему желанию покидает друга или родственника.
Понятно, что поступок Магомета привлек к себе внимание жителей Мекки, однако
Магомет позаботился, чтобы они не задержали ни его, ни сопровождавшего его друга
Абу-Бекра. Конечно, легенда сделала свое дело и богато разукрасила историю, но мы
оставим ее в стороне. Приверженцы Магомета не подвергались больше преследованиям
жителей Мекки и последовали за пророком в Медину. Поэтому они получили прозвище
130
мохаджиров, то есть товарищей бегства; вместе со сподвижниками (Ansar) из Медины они
составили знать ислама.
Прибытие Магомета в Медину
Задача, которую хотел осуществить Магомет в Медине, была нелегкая: нужно было
организовать новую религиозную общину. Чтобы показать на деле, что существование
прежнего племенного союза уничтожалось исламом, он составил 75 братских пар, каждую
из одного беглеца и одного сподвижника, которые наследовали друг другу, помимо
родственников, и должны были считаться братьями. Племенные распри прекратились, ни
старая, ни новая кровавая месть не могла более вносить раздора в среду верных.
Сооружен был молитвенный дом, куда все аккуратно собирались, а позднее созывались
особым "вещателем" (Bilal), чтобы совокупно совершить общее моление под
руководством имама, то есть в то время самого Магомета. Значение подобного
учреждения трудно оценить в должной степени: любящие свободу,
недисциплинированные арабы приучались этим путем к порядку и дисциплине. Этот
молитвенный дом называли поэтому "местом военных упражнений ислама", а
ежедневную, пять раз в день повторяемую молитву верных, забывая о ее религиозном
значении, сравнивали с общим боевым криком (фон Ранке).
О религиозных обязанностях мы будем говорить ниже, теперь же мы ограничимся
лишь тем, что разъясним те отношения, в какие поставила себя новая религиозная община
к язычникам и евреям Медины. До этого времени Магомет имел весьма поверхностное и
недостаточное знакомство с сущностью иудейства и христианства. Он думал, что
проповедь его совпадает с догматами этих великих духовных общин и что их сторонников
легко будет привлечь к его вере. Так как в Медине иудеи были особенно многочисленны и
религиозные постановления их казались Магомету целесообразными, то он решился
ввести некоторые из них и в свою общину; таковы, например, обычаи обращаться при
молитве лицом в сторону Иерусалима, соблюдать пост в день Ям Кипура (10 тишри) и т.д.
Однако вскоре он заметил, что жестоко обманулся в своей надежде. Евреи Медины,
любопытствуя испытать нового пророка в его призвании, предложили ему разного рода
вопросы, чтобы узнать, насколько ответы его согласуются с законом Моисея и не есть ли
он действительно обещанный Мессия. Магомет дурно выдержал испытание, ни разу не
сказав верно генеалогии патриархов, и евреи навсегда отвернулись от него. Со своей
стороны и Магомет, заметив свое заблуждение, поспешил порвать с иудейством; прежнее
свое предписание обращаться при молитве лицом к Иерусалиму он переделал в смысле
обращения к Мекке, а пост с 10 тишри перенес на арабский месяц рамадан, время, когда
было дано Откровение Корана (сура 2, 181).
Обеденная молитва
Скоро ему стало ясно, что он действует в духе христианства, и, таким образом, у него
возникла теория касательно того, что "владетели Писания", как он называл иудеев и
христиан, хотя и получили Откровение от Мусы (Моисея) и Исы (Иисуса), но позже они
изменили или самые слова Откровения, или их толкование (в этом магометанские теологи
расходятся) и впали, таким образом, в различные заблуждения. Против христианского
учения о Троице, которое он считал за настоящее троебожие (Бог, Иисус и Мария), вел он
в Коране ожесточенную полемику. Он утверждал, что Иса действительно был
посланником Божиим, которого Бог прославил чудесами, однако отрицал, чтобы ему и его