Шантепи де ла Сосей. Иллюстрированная история религий
Подождите немного. Документ загружается.
141
служения в пятницу и в некоторые праздничные дни для произнесения обычной короткой
проповеди. Перед молитвой неукоснительно совершается обряд омовения, причем
омываются лицо, руки до локтей и ноги до лодыжек; только когда нет возможности
достать воды, например в пустыне, достаточно обтереться песком. Самая молитва состоит
по меньшей мере из двух "ракатов", а каждый ракат - это ритуал, включающий ряд точно
предписанных телесных движений и столь же строго установленный порядок
религиозных формул, которые должен произнести молящийся. Чтобы не сделать
малейшей ошибки, которая лишила бы молитву ее действия, верующие располагаются в
мечетях рядами позади предстоятеля (имама) и подражают всем его движениям. Молитва
состоит в восхвалении и прославлении Аллаха его служителями; лишь в редких случаях
носит она несколько иной характер, например при солнечном и лунном затмении, при
сильной засухе, при выносе тела умершего, вообще при всяких важных предприятиях и во
время поста.
Третий столп - милостыня - совсем иного рода. Это некоторого рода подоходный
налог в виде золота, серебра, крупного и мелкого скота, полевых и древесных плодов и
товара, если его имеют более определенного минимума. Доход поступает в
государственную казну и должен служить для предписанных в Коране целей (сура 9, 60).
По-арабски это называется "цакат"; слово это переводится обыкновенно как "налог для
бедных", хотя перевод этот не вполне верен. Мимоходом не мешает заметить, что хотя в
упомянутом месте Корана указывается, что доход с этого налога должен частью служить
на привлечение в ислам знатных лиц, а также чтобы теснее привязать к исламу
наполовину обращенных в него, тем не менее уже первый халиф Абу-Бекр отменил это
правило. Он же точно определил величину налога в том виде, как это указано в книгах
фик, после того как бедуины после смерти Магомета отказались от дальнейшей уплаты
подати и силой были им принуждены к этому. С тех пор цакат является единственной
законной податью, которую должны платить магометане; на деле, впрочем, не раз бывали
отступления от этого; к тому же об этом не может быть и речи в странах с
немагометанским правительством. Вместо этого налога вошло в обыкновение назначать
добровольное пожертвование для бедных (садакат), и первоначально в Коране, как это
показал Снук-Гургронье, не делалось различия между цакатом и садакатом. Что следует
платить и в каком размере - это определяется местными благотворительными обычаями в
виде определенного подаяния; во всех магометанских странах к концу поста назначается
для милостыни известное количество жизненных припасов: зерна, муки, фиников, риса и
т.п.
Пост бывает в течение месяца рамадана, причем постятся с утра до вечера. В это время
должно воздерживаться не только от еды, но и от питья, курения табака, наслаждения
благовонными веществами и натираниями и т.п., - за все это вознаграждают себя по
ночам. Так как магометане считают год по лунным месяцам, то рамадан может прийтись
на всякое время года, и летом исполнение всех предписаний поста весьма тягостно, так
что часто приводит к религиозной экзальтации, которая еще усиливается необычайными
религиозными подвигами. Правда, больные, путешествующие и воюющие освобождаются
от поста, но они обязаны после исполнить упущенное или же, если к этому не
представляется им никакой возможности, заплатить за каждый день известный выкуп. В
конце поста справляется праздник, который в турецких землях называется малым
байрамом - ураза-байрам - и сопровождается большим торжеством. Кроме того, считается,
что известные проступки могут быть искуплены принудительным постом; существует в
законе также и добровольный пост (сура 2, 179-183).
Наконец, всякий, кто может и кто обладает необходимыми денежными средствами,
обязан раз в жизни совершить путешествие в Мекку и исполнить соединенные с ним
обряды. Характер последних мы уже указали при описании древнеарабского язычества;
поэтому мы не станем подробно излагать их, так как это заняло бы слишком много места,
и притом они не представляют интереса для изучения ислама. Достаточно будет заметить,
142
что не только в Мекке, но и во всем магометанском мире справляется праздник 10-12 дзу-
ль-хиджа, сопровождаемый праздничными жертвами и т.п. У турок это называется
великим байрамом, хотя в действительности празднество это имеет меньшее значение,
чем малый байрам.
Утренняя молитва бедуина
Правила домашней и семейной жизни не все изложены в книгах фик; существуют
особые правила приличия, подчас очень интересные для этнолога, изложенные в
специальных трактатах; это так называемые книги Адхаб. С исламом все это имеет лишь
отдаленную связь и в большинстве случаев находит себе объяснение в первобытных
обычаях Востока; при всех, даже незначительных поступках требуется, чтобы человека не
покидала мысль об Аллахе и чтобы он произносил при этом "бисмиллах" (во имя Божие),
или суру "фатиха" (1-я сура), или другую какую-нибудь религиозную формулу. Глубже
проник ислам в другие установления, например относящиеся к браку и рабству, затем в
законы, касающиеся очищения и разных запрещений, как то: вина, азартных игр,
образного изображения живых существ и т.д. Произнести общий приговор исламу
касательно его влияния в этом отношении невозможно, хотя ясно, что он повредил
развитию искусства и, наоборот, способствовал подъему общей нравственности. Что
касается брака, то ислам ограничил число законных жен четырьмя, в общем же
подтвердил подчиненное общественное положение женщины и даже еще более ограничил
влияние ее в общественной жизни предписанием скрываться в жилищах и в присутствии
посторонних мужчин закрываться покрывалом, что первоначально относилось только к
женам самого Магомета, когда его семейные обстоятельства сделались предметом
публичных сплетен. Конечно, все это согласуется с общественными воззрениями Востока,
и вовсе не следует вместе с А. Мюллером видеть здесь чудовищные последствия
случайной неосторожности одной молодой женщины. Нельзя, однако, не согласиться с
тем, что если даже ислам только подтвердил древний обычай, то все-таки он снова сильно
затруднил для женщины возможность достичь более свободного положения. Замужняя
женщина почти бесправна по отношению к своему мужу; он может не только
присоединить к ней всякую другую женщину, хотя бы ненавистную ей, но и по желанию
имеет право оттолкнуть ее, если только захочет отказаться от приданого. В этом
отношении положение рабыни, которая родила ребенка от своего хозяина, заслуживает
предпочтения, так как он не имеет уже права продать ее, а с его смертью она и совсем
делается свободной.
Более благотворное влияние оказал ислам на отношение господ к рабам, и не только
одними нравственными предписаниями, но и установлением известных законов. Раб уже
более не является неотъемлемой собственностью своего господина: он может войти с ним
в сделку, на основании которой может откупиться на волю по истечении известного срока.
Освободить раба - в высшей степени достойный поступок, часто совершаемый
благочестивым магометанином. Отношение господ к рабам в большинстве случаев
гуманно; из истории мы знаем, что рабы часто достигали высших должностей.
Битва арабов с турками.
Старинная гравюра на дереве
Очистительные законы ислама значительно проще соответствующих еврейских
законов, с которыми они, впрочем, имеют много общего: прикосновение к покойнику и
143
отправления половой жизни требуют после себя полного омовения всего тела; свиное
мясо и всякая живность, убитая не по правилам ритуала, не должны быть употребляемы в
пищу; ислам разделяет с иудейством также и отвращение к употреблению крови.
Уголовный закон имеет мало замечательного. При убийстве или смертельной ране
вместо кровавой мести предлагается удовлетворение в виде известной денежной суммы
(100 верблюдов); так же и при телесных повреждениях допускается этим способом обойти
правило возмездия. Кража ценных вещей должна быть наказана отсечением руки и т.д.
Государственное, военное, а также гражданское право магометан мы оставим в
стороне, в заключение же сделаем еще замечание касательно отношения их к неверным.
Мы уже видели из жизнеописания Магомета, что вскоре по его прибытии в Медину была
объявлена священная война против неверных (djihad), под которыми в то время
подразумевались жители Мекки. Уже из этого мы видим, что обязанность воевать с
неверными налагалась не на отдельные личности, а на всю общину, и установление ее
должно было повести к уничтожению язычества как общественного учреждения. Поэтому
Магомет приказывал разрушать языческие капища и под страхом тяжкого наказания
запретил некоторые языческие обычаи. Что касается христиан и евреев, то, придя к
заключению, что они признают иное учение, Магомет решил сломить сперва их
политическое могущество, а затем разрешить им свободное исполнение их богослужения
с известными ограничениями и с уплатой определенного налога. В таком случае они
составляют как бы государство в государстве, управляемое собственными законами и
установлениями, но для них всегда невыгодно, если кто-нибудь из его членов вступит в
пререкание с магометанином, так как свидетельство их против верного в расчет не
принимается, и т.д. Последователи Магомета постоянно руководствовались этими
правилами, за исключением того, что в пределах Аравии они вовсе не терпели неверных, в
том числе христиан и евреев, а живших там оседло они высылали из страны, действуя по
примеру самого Магомета, который следовал такой же политике в отношении некоторых
иудейских племен Медины. Напротив того, вне Аравии они терпели не только евреев и
христиан, но, например, и персидских магов; последние, впрочем, находились в полной
зависимости от произвола наместников, которые в отношении их не были связаны
Божеским законом и часто пользовались случаем, чтобы выжать из них деньги или еще
более ухудшить положение несчастных, так что лишь жалкие остатки их могли
сохраниться в Персии до настоящего времени.
Магометанин на молитве
Таким образом, общепринятое мнение касательно того, что ислам оставляет лишь
выбирать между смертью и обращением, совершенно неправильно. Священная война
имеет целью не обращение иноверцев, а лишь уничтожение их политического
могущества. Принимают ли покоренные ислам или нет - это их дело. Напротив того,
магометанские правители смотрели на обращение в большинстве случаев очень
неодобрительно и лишь в редких случаях покровительствовали таким попыткам, так как
они были убыточны. Тем не менее закон священной войны, который вначале
способствовал возвышению ислама, в настоящее время, при совсем изменившихся
условиях, является для него источником многих затруднений, так как официально все
немагометанское должно признаваться враждебным, следовательно, жить в мире можно
только из соображений оппортунизма. Столь же значителен и нравственный вред, им
приносимый, потому что верные впадают в умственное высокомерие, заставляющее их
смотреть на иноверцев с большим презрением и вызывающее их довольно часто на
насилие и несправедливость.
144
ДОГМАТИЧЕСКИЙ СПОР
Всем известно, что после смерти Магомета арабы при Омаре I (634-644) в невероятно
короткое время покорили всю Персию, Сирию, Египет и прилегающие земли. Разъяснить
насколько возможно причину этих быстрых и поразительных завоеваний - это задача
всемирной истории; нас же вопрос этот интересует потому, что через это ислам пришел в
соприкосновение с иноземными идеями и должен был вступить в умственную борьбу с
христианством и с религией Заратустры, которые по своей внутренней силе могли оказать
ему гораздо более значительное сопротивление, нежели древнеарабское язычество.
Не следует думать, что покоренные народы принуждены были немедленно переходить
в ислам; это обращение осуществилось лишь постепенно; и теперь еще между ними там и
сям попадаются иноверцы. Покоренные страны переполнились арабами, которые всюду
вносили с собой свою религию и язык, и это действительно привело к тому, что в
большинстве стран несогласные формы религии, равно как и местные языки, были
оттеснены на задний план, а пожалуй, и совершенно были бы вытеснены, если б
внутренний раскол в самом исламе не обессилил его надолго. Но тут уж угнетаемые
национальные и религиозные чувства снова вырвались на волю и в двусмысленности
Корана и предания нашли себе желанную возможность восстать и отомстить
ненавистному арабскому господству.
Ходжа. Низшее магометанское духовное лицо
Знакомство с переведенными образцами греческой логики и диалектики сделалось в
их руках оружием, которым они долгое время победоносно отражали магометанское
правоверие. Это преобладание еретических мнений придает истории ислама в первые три
столетия чрезвычайно пестрый и интересный отпечаток, резко отличающийся от
стационарной и как бы неподвижной картины, которую рисует нам история той эпохи,
когда ортодоксия достигла единовластия. Последняя даже примирилась с этим
разнообразием мнений, так как, согласно одному, не получившему права гражданства
преданию, сам Магомет предсказал, что его община распадется на 73 секты, из которых
одна только избегнет адского огня. Правоверные авторы указывают именно на это число;
но нас извинят, если мы не последуем их примеру и ограничимся лишь некоторыми
извлечениями из истории магометанских ересей.
Первый вопрос, который разделил верных и наконец привел к постоянному расколу,
вначале имел политический характер. После смерти Магомета не знали, кому быть
начальником его общины. Сам он не сделал об этом распоряжения, а принцип
наследования власти был у арабов не в обычае. Так как касательно этого вопроса Коран и
предание ничего не могли решить, то оставалось только предоставить выбор общине.
Поэтому сунниты основательно утверждают, что первые четыре калифа, обязанные своим
саном выбору общины, были единственными законными преемниками пророка. Омейяды
и Аббасиды были халифами de facto, a не de jure; тем не менее правоверные оказывали им
полное послушание, ибо Аллах по своей мудрости возвышает, кого хочет, и, кого хочет,
ниспровергает.
Все это казалось суннитам вполне естественным; но когда дурное правление слабого
Османа вызвало большое неудовольствие, жертвой которого наконец сделался он сам, и
когда потом вспыхнула междоусобная война между новым халифом Али и его
многочисленными противниками, тогда обнаружились два различных направления. Если
принцип наследственности не нравился арабам, то, по понятию персов, он был, наоборот,
единственно возможным. Поэтому эти последние утверждали, что выбор первых трех
145
халифов был недействителен и что только родственники пророка имели право получить
этот сан, а так как пророк не оставил после себя сына, то законными преемниками
являются только дочь его Фатима и ее муж Али. Хотя Магомет имел много дочерей, -
Осман был тоже его зятем, - но право Али, кроме того, подтверждалось будто бы ясно
выраженным желанием пророка иметь его своим преемником, что, однако, отвергали
сунниты. Мы, впрочем, не утверждаем, что эта легитимистическая теория была
немедленно развита приверженцами Али (шиитами) во всей своей последовательности, а
хотим только указать, как возникло впервые противоречие между древнеарабским и
правоверным направлением, которое постоянно обнаруживалось и разрабатывалось все
сильнее и сильнее.
Костюм магометанки
Существовало еще и третье мнение касательно вопроса об имаме, которое родственно
суннитскому и прямо противоположно легитимному; это мнение хариджитов, которых не
совсем неудачно сравнивали с иудейским зилотами и английскими пуританами.
Первоначально они принадлежали к партии Али не потому, что они держались
легитимного направления, а потому, что они согласны были с выбором Али в халифы. Но
когда этот несчастный халиф везде встречал сопротивление: и у вдовы пророка, и у
значительнейших участников ислама - и когда казалось, что междоусобной войне не будет
конца, тогда положение стало нестерпимым, и они пришли к убеждению, что ничего
больше нельзя сделать с прославленными последователями и аристократами ислама. Эти
люди, думали они, все нравственно испорчены, признают ислам только ради личных
выгод, так что даже едва ли заслуживают названия верных. Хитрый противник Али,
Муавия, наместник Сирии, а позднее первый халиф из Омейядов, сумел еще более
вооружить этих недовольных, так что наиболее пылкие из них скоро восстали против Али,
и их пришлось усмирять силой. Но беспокойное движение подавлено было лишь на
весьма короткое время и еще более разгорелось в правление Омейядов, потому что
большинство халифов этой династии нисколько не заботились об исламе и своею властью
обязаны были мечу и хитрости. Сунниты признали их авторитет только вследствие того,
что они господствовали фактически; шииты, а также хариджиты наотрез отвергли их. Эти
последние, как только представлялся случай, брались за оружие и выбирали себе
собственных халифов, которых сунниты не признавали, потому что хотели подчинить это
избрание некоторому ограничению, о чем хариджиты с своей стороны не хотели и
слышать. Именно у суннитов существовало предание, что община может выбирать
халифом только корейшита; поэтому они относились довольно бесстрастно к
оспариванию у Омейадов похищенного ими владычества. Иногда, впрочем, и у них не
хватало терпения, как это случилось, например, в правление Иезида I с благочестивыми
жителями Медины, которым пришлось поплатиться за непокорность опустошением
своего города, смертью и изгнанием. Такие примеры действовали удручающим образом, и
скоро было придумано предание пророка, которым верные призываются терпеливо
выжидать и добровольно подчиняться всякой тирании. Таким образом, хариджиты не
пошли далее частных восстаний, которые были подавляемы иногда с большим трудом и с
ужасной жестокостью, но в конце концов везде кончались неудачей, исключая
отдаленные территории государства, как, например, в арабской провинции Оман и у
берберов в Северной Африке. Понятно, что скоро и между собой они распались и явились
крайние и умеренные хариджиты; но на этом не стоит останавливаться дольше.
Вопрос об имамате был собственно политического характера, однако он коснулся и
теологии не только потому, что с ним тесно было соединено благополучие или неудача
верных, но также и потому, что благодаря хариджитам с ним связан был также и вопрос о
146
вере. Омейядам следовало отказать в повиновении не столько потому, что они не были
призваны к власти общиной, сколько потому, что они признавались неверными, к
которым должен был быть применен закон священной войны. Снова всплыл вопрос о
сущности веры и повлек за собой целый ряд других теологических вопросов, в
особенности о том, есть ли человек вполне господин своих действий или им
принудительно руководит Божие всемогущество. Ответы на этот и подобные вопросы
давались различные, тем более что ни по Корану, ни по преданию на них нельзя было
ответить недвусмысленно. Христианское влияние, которое было еще сильно в такой
стране, как Сирия, могло, может быть, оказать при этом некоторое влияние и внушить тот
или другой ответ. Как бы то ни было, вопросы остались нерешенными, пока в правление
Аббасидов они не вступили в новую фазу.
Чтобы разъяснить это, нам придется посвятить несколько слов перемене династии.
Некоторые халифы династии Омейядов были, без всякого сомнения, очень способные и
энергичные властители, которые довели внешний блеск магометанского господства до
такого величия, до которого оно потом никогда уже более не достигало; но господство их
в действительности вовсе не было господством ислама, а скорее носило национально-
арабский характер, причем покоренные народы, переходили ли они в ислам или
оставались верны религии своих отцов, просто грабились ради выгоды арабов. Хотя,
конечно, это не всегда и не везде одинаково легко удавалось, тем не менее установилась
система поголовщины, которую Омейяды приводили в исполнение беспощадно и
систематически, особенно в арабско-персидской пограничной провинции Ирак, считая эту
систему весьма простой и соответствующей цели. В пограничной же провинции Хоразане,
где дело пришлось вести не с трусливыми иранцами, а с храбрыми тюркскими племенами,
это не удалось. Аббасиды под предлогом содействия семье пророка произвели восстание,
которое ниспровергло династию Омейядов, уже и без того ослабленную возникшими
снова между арабами племенными раздорами. Новая династия Аббасидов, перенесшая
центр государства из Сирии в Месопотамию, ознаменовала собою великий шаг вперед в
характере ислама, который теперь сбросил с себя чисто национальный арабский отпечаток
и всеми силами стремился развиться в универсальную религию. Равенство всех верных
теперь мало-помалу стало признаваться, межу тем как прежде оно оставалось пустым
звуком, так что при Абд-аль-Малихе новообращенных просто принуждали платить на
будущее время поголовный налог, который они обязаны были вносить прежде в качестве
неверных. Первые Аббасиды, кроме того, интересовались искусством и наукой, и потому
при них стала развиваться деятельная умственная жизнь, в которой с юношеским рвением
принимали участие не только арабы, но и персы. Плодом этого движения является
арабско-персидская культура, на которую здесь мы обратим наше внимание лишь
постольку, поскольку она коснулась религиозных воззрений.
Теологические проблемы, касавшиеся предопределения, верования, понятия о Боге,
Откровения и т.п., стали рассматриваться теперь гораздо основательнее, и понимание их
сделалось глубже, чем прежде. Особенно секта мутазилитов прославилась этим в
магометанской теологии. Эта секта произошла вследствие отрицания предопределения,
имя же мутазилитов, то есть отделившихся, члены ее получили, как рассказывают,
вследствие того, что они высказывали несколько отличное мнение относительно
безбожных верных. Их знаменитейшие ораторы были мудрецами и учеными того
времени, которые интересовались всяким человеческим знанием и занимались усердно
изучением греческой философии, чтобы проложить таким образом путь к научному
изучению догматических проблем. Они-то и основали калам, то есть научную догматику,
которую обыкновенно сравнивают с христианской схоластикой; но хотя они, подобно
христианским теологам, заимствовали свою методу от философов, тем не менее их
исходные позиции были различны. Схоластики стремились рассудочными
доказательствами оправдать перед мышлением церковный догмат, уже твердо
установленный. Мутазилиты же заняли гораздо более свободное положение и хотели
147
только построить догматику вообще на началах разума. Поэтому их вполне справедливо
называли рационалистами ислама; говорили о них и как о свободомыслящих; однако это
последнее обозначение хотя и верно по отношению к некоторым приверженцам этого
направления, но ни в каком случае не может служить характеристикой всего направления
вообще. Что особенно их отличает, так это свободное положение, которое они заняли
относительно Корана и предания; это с самого начала отличило их от правоверных
суннитов и послужило причиной того, что их прозвали еретиками. Что касается предания,
то они в нем находили много недостатков: легковерность пересказчиков, бесчисленные
противоречия между отдельными передачами, грубое и наивное понятие о Боге, который
изображается с самым закоренелым антропоморфизмом, и многое другое. Внешний
критерий достоверности, на который ссылались лучшие собиратели преданий, казался им,
во всяком случае, неудовлетворительным, потому что, как они старались доказать, между
первыми очевидцами могли быть и явные лжецы. Они думали, что каждому следует
самому исследовать содержание предания и отвергнуть все то, что не согласуется с
Кораном, с другими более достоверными преданиями или с разумом.
Турецкий гарем
Что касается Корана, то они не сомневались в его подлинности и признавали
содержание его Божественным Откровением; но в этом случае они направляли свою
оппозицию преимущественно против догмата о вечности слова божия. Учение это
основывалось на свидетельстве самого Корана, где в некоторых местах говорится об
имеющейся у Бога сокрытой скрижали, тем не менее оно, согласно представлению
мутазилитов, вовсе не должно признаваться за догмат. Благочестивые магометане питали
безграничное почтение к священной книге и смотрели на нее почти как на фетиш, так что
иногда почитали вечным даже вещественный экземпляр Корана, включая переплет и
футляр. Иудейское обоготворение Торы послужило этому примером; вошло в привычку
клеймить названием безверия все то, что могло быть сказано против безграничного
совершенства или Божественности Корана. Когда же тем не менее мутазилиты
отважились на это и даже побудили самого халифа Аль-Мамуна принять их мнение, что
Коран есть созданная вещь, - тогда сунниты, поддерживаемые Ахмед ибн Ганбалом,
пользовавшимся общим уважением, отказались принять это мнение и были за это
арестованы вместе с ним. Мутазилитское учение после этого было официально
провозглашено государственным учением, но в массе народа вследствие уже приведенных
причин не нашло себе отклика, как ни очевидны были доказательства, приведенные его
защитниками. Последние ссылались на то положение, что Божественное Откровение было
либо написано, либо послано на землю в виде внятных звуков и что как звуки эти, так и
письменные знаки были, очевидно, созданы, то есть возникли и проявились во времени.
Страница из Корана
Это учение находилось в связи с учением об атрибутах Божества, которых
обыкновенно насчитывалось семь, именно: жизнь, знание, всемогущество, воля, слух,
зрение и речь; хотя ни в Коране, ни в предании не говорится о свойствах Бога, тем не
менее он называется в них Богом живым, всезнающим и т.д., что понималось в том
смысле, что Бог жив через жизнь, всеведущ через знание и т.д. Бог называется также
глаголящим, то есть таким, который от вечности давал познавать себя понятным образом.
Мутазилиты оспаривали также и это представление о вечных свойствах, во-первых,
148
потому, что некоторые из этих качеств имели антропоморфный характер, затем потому,
что, по их мнению, вечный Бог и вечные его свойства непременно должны вести к
представлению о многих вечных существах, то есть к политеизму. Таким образом, они
старались выражения Корана объяснить иначе, говорили об известных состояниях, в
которых иногда пребывает Бог, причем его существо не претерпевает при этом никакого
изменения; но какое бы объяснение они ни избирали, они отказывались признать
существование вечных свойств.
С особенною силой настаивая на единстве Божеского существа, мутазилиты не менее
стремились выставить на первый план и его справедливость. Поэтому они охотно
называли себя людьми единства и справедливости и были единодушны в отрицании
предопределения, которое отвергали как с антропологической, так и с теологической
стороны. Если Бог, думали они, налагает на людей известные нравственные (или другие)
обязанности, обещая человеку наказание или награду (ад и рай), смотря по тому, как он
относится к этим требованиям, то Божеское правосудие, вытекающее, как ясно видно из
этих же требований, из самой сущности Божией, требует, чтобы человеку дана была
способность удовлетворять им, то есть чтобы человек был свободен в своих решениях и
поступках. Это представление заставило их заняться теодицеей, и именно на этой задаче
они потерпели неудачу по вопросам об умалишенных, рано умерших детях и т.д.
Мы бы зашли слишком далеко, если бы захотели говорить о мутазилитских воззрениях
более точно и последовательно; мы думаем, что достаточно уже охарактеризовали их, тем
более что нам придется прибавить о них еще кое-что при изложении правоверной
догматики. Заметим только вкратце, что мутазилитские стремления в конце концов не
имели успеха у магометан, так что уже при Мотаваккиле (847-861) правительство начало
их преследовать и был издан указ прекратить споры о религиозных вопросах, а просто
держаться решения законоведов. Конечно, этому приказу не все последовали, но с этих
пор сделалось опасно отрыто провозглашать основные пункты мутазилитизма: о создании
Корана и об отрицании предопределения. Диспуты продолжались только в школах и
потеряли всякое влияние на массы. Между тем мутазилиты, зашедшие слишком далеко,
впали в неверие, к чему их легко могло привести их свободное отношение к Корану и
преданию. Уже один из древнейших мутазилитов сомневался в Божественном
происхождении 3-й суры, потому что в ней встречаются проклятия против дяди Магомета
Абу-Лахаба; более же поздние находили много недостатков в Откровении именно с
эстетической точки зрения, хотя именно эстетическое превосходство Корана и
признавалось обыкновенно сверхъестественным и почиталось неоспоримым
доказательством его Божественного происхождения.
Свободомыслящие всегда были в исламе, но в первые столетия его существования они
выступали открыто, между тем как позже, когда представители правоверия сделались
слишком могущественными, они старались скрыть свое неверие и на вид были самыми
искренними магометанами. Так, в первые времена Аббасидов часто говорится про так
называемых циндиков, которые за откровенными религиями признали только
относительное достоинство и провозглашали независимый от них самостоятельный
нравственный закон. Они обратили на себя внимание правительства, и многие из них,
зашедшие по неосторожности слишком далеко, поплатились за свое неблагоразумие
жизнью. Затем неверие часто принимало философский оттенок, и приверженцы этого
направления были названы "дахриджа", то есть людьми, которые утверждают вечность
мира и отвергают существование творца, как настоящие атеисты. Смелость, с которой
высказывались эти и другие мнения, как, например, известным Ибн эр-Раванди, часто
поражает. При этом между ними были очень даровитые поэты, так что их влияние было
немаловажно. Так, у арабов был свой Абуль Ала аль-Маарри (973-1057), а у персов - Омар
Хайям (XI в.), четверостишия которого известны в переводе каждому образованному
человеку.
149
Остается решить, следует ли приписать мутазилитские воззрения также постороннему
влиянию. На этот вопрос вообще должно ответить отрицательно, хотя, как мы уже
заметили выше, греческая философия легла в основу изложения догматических вопросов.
Может быть, так же и влияние парсизма оказало свое воздействие на безусловное
признание Божьего правосудия, как это можно судить по одному достоверному преданию,
которое бранит мутазилитов, называя их магами ислама. Между мутазилитами были и
такие, которые вносили в свою систему чуждые идеи, как, например, переселение душ, но
это уже были исключительные явления.
Прочие секты и направления имеют второстепенное значение для истории ислама,
потому что они не оказали, подобно мутазилитам, существенного влияния на форму
правоверной догматики. Поэтому мы можем не говорить о них, несмотря на то что для
гиерографов они могут быть более или менее интересны.
ОРТОДОКСАЛЬНОЕ ВЕРОУЧЕНИЕ
На основании предыдущих глав видно, что мутазилиты и другие секты в своем
стремлении научно установить содержание догматов ислама шли ложным путем именно
потому, что сами они слишком мало обращали внимания на это содержание, мало
придавали значения как Корану, так и преданию. Правда, что ни тот, ни другое не
заключали в себе законченной системы веры; предание, если не принимать во внимание
эсхатологии, довольно скудно относительно вопросов веры, и даже Коран, который
гораздо богаче содержанием, оставляет многие вопросы без ответа. Так, например, вопрос
о предопределении остался совершенно нерешенным. Бог изображается вообще
трансцендентным, единым, возвышенным, вечным, всемогущим, проявляющим себя в
творчестве, откровении и правосудии. Конечно, об Аллахе говорится с пророческим
оживлением и в антропоморфических образах, но все, что может принести ущерб его
единству и святости, ясно отвергается. Этому соответствует то, что человек всецело
чувствует себя зависящим от произвольного Божьего предопределения, которого никто и
ничто не может избежать. Бог руководит, кем он хочет, и тоже, кого хочет, ввергает в
заблуждение; подобные формулы повторяются неоднократно. Тем не менее пророк не
отвергает ответственности и свободной воли человека. В пророческих историях он сильно
порицает неверие тех, кто отрицает древних посланников; он считает это за тяжелый грех
и в своих проповедях говорит о современниках как о людях, для которых выбор между
верой и неверием был свободен. В жизни такие противоречия могут непосредственно
стоять одно возле другого, но ум сколько-нибудь дисциплинированный не может этим
удовлетвориться.
Так как сунниты крепко держались Корана и предания, то на многие вопросы они не
имели ответа, мутазилиты же могли действовать свободно. Там и сям появлялись, однако,
люди, считавшие себя обязанными защитить предание против их критических замечаний;
разногласие в их мнениях также ставилось им на вид как доказательство того, что
логическое рассуждение в вопросах веры никогда не должно иметь решающего значения;
однако все-таки чувствовалась необходимость в защиту от них правильно вывести
правоверную догматику из источников познания и подтвердить ее научными
доказательствами. Для этого требовалось пойти на некоторое время в школу ненавистных
еретиков. Но законоучители старательно отговаривали от этого, так что всякий, кто
решился бы на это из любознательности, подвергся бы опасности попасть в число
неверных или еретиков. Много времени прошло, пока не решился наконец на эту смелую
попытку один человек, бывший первоначально сам мутазилитом. Мы называем его
обыкновенно по его фамильному имени аль-Ашари (874-935) и считаем, что он первый
ввел изучение калама в правоверных школах. Он, а также философ и мистик аль-Газали
150
(1059-1111) - оба являются основателями суннитской религиозной системы, которая
должна быть вообще рассматриваема как выражение магометанского верования.
Если аль-Ашари первоначально был мутазилитом, то Газали, гораздо выше его
стоящий, посещал школы настоящих философов, изучал сокровенное учение со всех
сторон и наконец отказался от своей должности в высшей школе Медрез в Багдаде, для
того чтобы десять лет прожить в аскетических упражнениях и в благочестивом
настроении. Последние пять лет своей жизни он снова посвятил академической
деятельности в Нишапуре. Он сам оставил нам короткую автобиографию в очень
интересном сочинении, которое он озаглавил "Спаситель от заблуждения".
Минарет мечети Вердани в Каире
Его многочисленные сочинения философского, теологического и этического
содержания до сих пор остаются любимым чтением образованных магометан, особенно
большое произведение под заглавием: "Возрождение религиозных наук", своего рода
энциклопедия ислама в назидательном стиле. Тем не менее это сочинение первоначально
вызвало много неудовольствия, так что при испанских Аль-моравидах по решению
высшего кордовского судьи книга была публично сожжена. Конечно, это во всяком случае
может показаться странным, но легко объясняется тем, что Газали в резких выражениях
порицал недостатки современных ему теологов, именно их корыстолюбие и стремление
занять выгодные судейские места. Впрочем, мы должны оставить философские сочинения
Газали без рассмотрения, чтобы не вдаваться в излишние подробности. Конечно,
философия имела в исламе, как и везде, большое влияние на выработку теологической
системы, но это же можно сказать и о других науках, например о философии и т.д., на
которых мы также не можем останавливаться. При этом не следует забывать, что
философия у арабов более резко отделена от теологии, чем у нас; эта последняя
занимается истиной, получаемой через Откровение и предание, между тем как философия
обнимает все те отделы знания, которые постигаются логическим рассуждением, каковы,
например, математика, логика, физика, метафизика, политика и мораль. Так как за
недостатком места мы и без того принуждены ограничиться лишь некоторыми
поверхностными замечаниями, то тем охотнее мы указываем здесь на те произведения,
которые специально посвящены истории арабской философии.
Из литературных произведений аль-Ашари до нас дошло лишь немногое; тем не менее
мы хорошо знакомы с его воззрениями из свидетельств его учеников и последователей.
Следует заметить, что учение аль-Ашари не сразу и не вдруг нашло себе доступ в
правоверные школы. Люди слепо благочестивые постоянно учили, что калам есть дело
дьявола для заблуждения верных, и сами не доверяли ему даже тогда, когда он сделался
безвредным средством для изъяснения магометанских догматов. Ведь Аллах и пророк не
написали калама, почему же верные должны в нем нуждаться? Другие находили в учении
аль-Ашари еще много такого, что обнаруживало в нем прежнего еретика. Испанский
теолог Ибн Хазм (ум. в 1064 г.), стремившийся ввести также и в калам принцип точного
смысла, направил против него и его школы самые жестокие стрелы своей теологической
ненависти. Только мало-помалу учение аль-Ашари проложило себе путь среди людей,
принадлежащих к его Мадсхабе, и шафеитов, а затем и между ханафитами; впрочем,
последние держались учения не аль-Ашари, а его современника Мухамеда аль-Матуриди,
расходившегося с аль-Ашари лишь в незначительных пунктах. Через аль-мохадов учение
аль-Ашари сделалось также известным и на Западе и наконец благодаря влиянию
популярных сочинений Газали распространилось повсюду в исламе.