общества. Все ведущие представители расово-антропологической школы проводят прямую зависимость между классовой
принадлежностью индивида и его расовыми характеристиками. На вершине же социальной пирамиды должны находиться
лучшие представители расы, наиболее «чистые» в расовом отношении люди. Утверждая, что не каждый человек равен
другому человеку, Гитлер считал, что решающую «роль играет степень чистоты крови».
Один из самых ярых расистов У. Пирс (США), строго придерживаясь изложенных взглядов, резко критикует
сторонников так называемого «космополитического элитаризма», т.е. всех тех, для кого важна не расовая принадлежность, а
социальный статус человека, уровень его интеллекта, личных достижений. И это не просто теоретические конструкции, а
основа повседневного поведения. Ему непонятно, как представители высшего сословия могут отдать предпочтение в
качестве соседа негру, рок-звезде, а не белому человеку. Пирс провел социологический опрос среди белого населения ряда
крупных американских городов. В его опросном листе был, в частности, такой вопрос: «Кого бы Вы выбрали в качестве
своего соседа: 1)Hбелого мусорщика, 2)Hеврея-нейрохирурга или 3)Hнегра, рок звезду». Ответы были для Пирса
обескураживающими. Респонденты в подавляющем большинстве выбрали второй и третий варианты, обнаружив себя
«предателями» белой расы.
Пирс отнюдь не против элитаризма, для него это – «естественная и здоровая идея», разумная альтернатива
эгалитаризму. Но недопустимо, с его точки зрения, на элиту смотреть, как на «открытый клуб». Так ведь, опасается он, в
элиту могут попасть евреи или негры. «Подлинная элита» для него – это элита лилейно-белая, а не космополитическая.
Справедливости ради заметим, что наряду с белым расизмом существует и «черный расизм», или расизм наоборот. Это
теории негритянской исключительности, восхваляющие негритянскую элиту. Существует сионистский элитаризм,
утверждающий «богоизбранность» еврейства. Как видим, расизм и шовинизм многолики.
Поскольку среди элитаристов мы находим практически все оттенки современного политического спектра:
ультраправых и консерваторов, либералов и левых радикалов, социалистов и коммунистов, троцкистов и маоистов, сам
термин «элитист» порой искусственно объединяет совершенно разнородных авторов. Но в отношении к проблеме элиты у
них, действительно, часто обнаруживается много общего.
В послевоенный период в западной науке наиболее влиятельной и распространенной стала либеральная трактовка
элитаризма. Для нее характерно реформирование элитаризма в сторону сближения с классической демократической
теорией. Начало этого реформирования относится еще к предвоенному периоду. Его инициаторами были эмигрировавшие из
Германии в Англию К.HМаннгейм и в США Дж.HШумпетер. Именно им удалось показать, что элитаризм и демократия при
известных условиях вполне совместимы.
Кстати, тут, может быть, уместно сказать о некоторых изменениях в географии элитологии. Если до второй мировой
войны центр элитологических исследований находился в Европе, а США были их периферией, то после войны положение
изменилось: этот центр прочно переместился в США. Там сложилось несколько школ элитизма: «макиавеллианская»,
возглавляемая профессором Нью-Йоркского университета Дж.HБернхэмом, и либеральная, во главе с крупнейшим
американским политологом Г.HЛассуэллом. Ее ядро составили профессора Йельского и Стэндфордского университетов.
Именно эта школа оказала наибольшее влияние на развитие современной американской элитологии. Из нее вышли многие
мыслители, и ныне задающие тон в мировой элитологии. Эта школа выступила с идеями элитного плюрализма, который она
рассматривала как синоним современной демократической теории.
К 60-м годам в США сложился также структурно-функциональный вариант элитаризма (С. Келлер и др.), а в 70 – 80-х
годах – так называемый неоэлитизм. Среди либеральных элитаристов мы также находим большую пестроту точек зрения и
позиций. Например, последовательные монетаристы-рыночники считают, что рынок и демократия естественным путем в
честной конкурентной борьбе формируют элиту победителей.
В определенном смысле элитаризм характерен и для сторонников государственного регулирования экономики,
которые доказывают, что спасти рыночную экономику от кризисов может только элита квалифицированных менеджеров и
чиновников, способных удерживать стабильность сложившихся социальных и политических отношений и институтов. Все
современные либеральные и большая часть консервативных трактовок элитизма исходят из того, что существование элиты
вполне совместимо с демократией. Мало того, последняя зависит от качества элиты, прежде всего ее профессионализма,
открытости и доступности.
Казалось бы, представители правого политического спектра – это наиболее рьяные элитаристы, а левого и особенно
крайне левого – антиэлитаристы. Но эта точка зрения поверхностна, она принимает видимость за реальность. В
действительности все значительно сложнее и запутаннее. Часто левые и ультралевые, которые охотно выдают себя за
антиэлитаристов и создают себе имидж последовательных критиков элитаризма, в действительности являются скрытыми
элитаристами и в этом отношении не уступают многим либеральным демократам. Возьмем таких признанных идеологов
левых, как Сартр, Маркузе, Фонтэн. Они охотно мечут громы и молнии против истеблишмента, против привилегий
властвующей элиты. Тут же предлагают целые программы справедливого устройства мира.
Все это хорошо. Вопрос только в том, кто будет субъектом предполагаемых ими радикальных революционных
преобразований? По их мнению, этим субъектом может быть меньшинство – радикальная интеллигенция, которая поведет за
собой угнетенных – пролетариат, дискриминируемые нацменьшинства, студенчество. Одним словом, аутсайдеров общества.
Но разве это не новый элитаризм? Скорее это только измененная форма достаточно старого элитаризма, являющаяся
идеологией новой элиты или контрэлиты «потребительского общества», тех слоев интеллигенции, которые разочарованы
утратой своего былого привилегированного положения, былой элитарности.
Идеология «новых левых» возникла под воздействием таких социальных процессов, порожденных научно-
технической революцией, как огромный количественный рост интеллигенции, ее «массовизация», все большее ее