Василенко И.А. Политические переговоры
Подождите немного. Документ загружается.
своевременное, обдуманное решение оставить поле политической битвы
(переговоры), осторожная подготовка путей отступления на запасные
позиции, обеспечение самой возможности искусного отхода. Стратагемное
отступление есть действие, возвращающее свободу, которой вы были
лишены в состоянии противоборства. Оно предполагает наличие мужества
отступить и быть готовым до поры до времени нести крест побежденного.
Таким образом, в политике бегство может иметь важное положительное
значение, поскольку открывает новые возможности для маневра. Иногда,
даже не покидая переговоров, можно гибко изменить курс и неожиданно
обрести преимущества. Положительное содержание китайской философии
бегства раскрыто в понятии «недеяние» (у вэй) как мудрого жизненного
правила: «Просвещенный и мудрый оберегают свою жизнь».
Действительно, в политике не потерпеть ни одного поражения уже
означает победу — эта идея составляет философскую основу «стратагемы
отступления», восходящую к теоретическим суждениям Сунь-цзы, который
утверждал: «Тот, кто искусен в военном деле, занимает такую позицию,
которая делает невозможным его поражение, а потом не упускает случая
нанести поражение неприятелю». Искусное отступление является залогом
будущих побед: кто умней, тот должен уступить. Китайская политическая
история хранит предание о Лю Бане — основателе самой долговечной
императорской династии Хань (206 г. до н.э. — 220 г. н.э.), конечная победа
которого стала следствием многократных отказов от обременительных
военных походов, т.е. он победил благодаря искусным отступлениям.
Важно иметь в виду, что стратагемное бегство не имеет ничего общего с
эскапизмом, т.е. невротическим поведением, когда перед лицом суровой
действительности предаются бредовым иллюзиям. Искусное отступление
требует гибкого стратегически-тактического мышления, допускающего
возможность уступок и избегающего любой недооценки противника и
слепого безрассудства. При переходе к отступлению необходимо стараться
быть хозяином положения и самому управлять противником, или, как
говорят китайцы, «бегством уладить дело».
Самым сложным на политических переговорах является сам факт
выбора тактики отхода. «Бежать» или «не бежать» — вот главный
стратагемный вопрос, который важно правильно решить. Для верной оценки
сложной политической ситуации требуются трезвый ум и хладнокровие.
Интерпретаторы стратагем советуют выбирать бегство, руководствуясь
самой серьезной оценкой положения, когда с учетом объективных факторов
— соотношения политических сил, хода событий на переговорах,
предполагаемого развития политической ситуации — бегство действительно
оказывается наилучшим выходом.
Далее, выбрав бегство, придется решить, какой из возможных
стратегических видов отступления наиболее уместен в сложившейся
политической ситуации. Подробности бегства, его истинную цель, пути
отхода необходимо сохранить в тайне от политических оппонентов, следуя
китайской поговорке: «Приходят подобно ветру, а уходят словно молнии».
Овладение искусством отступления предполагает знание всех
разновидностей стратагемного бегства:
• показное и тайное бегство. При показном отступлении на
политических переговорах важно известить политических оппонентов о
своем решении, иногда даже намеренно сделать акцент на этом в СМИ,
используя все каналы связей с общественностью. Напротив, тайное бегство
требует соответствующего отвлекающего маневра, быстроты и скрытности;
• истинное и притворное бегство. При истинном бегстве на
политических переговорах предполагается их прерывание под каким-то
благовидным предлогом ради сохранения собственных сил. Притворное
бегство представляет на переговорах особую разновидность временного
отступления, иногда небольшого перерыва между заседаниями, с тем чтобы
подготовиться для последующего наступления;
• скорое и размеренное бегство. Эффект неожиданности на
политических переговорах создает объявление о прерывании переговоров.
Но иногда важно использовать противоположный эффект — прием так
называемого «размеренного бегства», когда следует немного отойти назад и
осмотреться, чтобы своевременно выявить и предотвратить возможную
угрозу;
• раннее и позднее бегство. На политических переговорах раннее бегство
происходит при серьезных неблагоприятных предзнаменованиях, связанных
с получением секретной информации о намерениях политических
оппонентов, но внешне ситуация остается вполне сносной. Преимущество
раннего бегства состоит в том, что оно происходит, когда не удалось еще
увязнуть в политической игре и можно сравнительно благополучно избежать
опасности и свести потери к минимуму. Но здесь важно не переоценить
опасность, иначе можно упустить случай одержать победу. Напротив,
позднее бегство на переговорах требует серьезной выдержки и недюжинного
мужества. В этом случае отходят лишь в последнюю минуту, с
окончательной потерей надежды на успех;
• дальнее и ближнее бегство. На политических переговорах дальнее
бегство предполагает выход из политической игры, когда не рассчитывают в
скором времени иметь дело с оппонентами. В случае ближнего бегства речь
идет лишь о небольших отклонениях от политического курса и, как правило,
подготовке к новым политическим наступлениям в других направлениях.
Следовательно, «стратагема бегства» охватывает самый широкий спектр
возможностей искусного политического отступления — притворного и
истинного, тайного и показного, дальнего и ближнего, раннего и позднего.
При осуществлении этой стратагемы используются все возможные слабости
в позиции политических оппонентов при сохранении в тайне собственных
действий, ибо только так и достигается цель бегства — сохранение
политических сил.
Все рассмотренные стратагемы при слабой позиции на политических
переговорах главное внимание уделяют подрыву политических оппонентов
изнутри с опорой преимущественно на тактику неожиданных политических
действий. При этом используются и тактика «красавицы», воздействующей
на чувства политических оппонентов, и парадоксальные политические
действия, способные сбить с толку, — «открытые городские ворота»,
«нанесение себе увечий», а иногда в ход идет коварное «сеяние раздора».
Если партнеры очень сильны, важно нападать на лидера, подрывая его
авторитет; если лидер мудр, можно воздействовать на его чувства. И нельзя
откупаться от оппонентов постоянными уступками, ибо это лишь
увеличивает их могущество. Иногда важно создать видимость силы или
прибегнуть к стратегическому отступлению, которое нельзя считать
поражением, ибо оно может помочь в будущем одержать победу.
Следовательно, при стратагемном подходе к политическим переговорам
побеждают головой, а не силой — это поистине состязание умов.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
НАЦИОНАЛЬНЫЙ СТИЛЬ КАК ФАКТОР ПОЛИТИЧЕСКИХ
ПЕРЕГОВОРОВ
Глава 1
Социокультурная идентичность, национальный характер и
национальный стиль: проблемы интерпретации
В мире много разных путей, но все они
ведут к одной цели. Есть сто способов, но
результат всегда один.
Конфуций
1.1. Феномен социокультурной идентичности в фокусе политических
переговоров
Благодаря сравнительным исследованиям политических антропологов
на разных континентах в политическую науку прочно вошла идея
уникальности и неповторимости политических форм и традиций разных
народов, представляющих особую ценность. Мир каждого человека имеет
яркую социокультурную окраску, то же можно сказать о сфере
политической. Поэтому на переговорах весьма важно понять человека
политического как представителя определенной культуры и цивилизации.
Национальный стиль отражает наиболее распространенные особенности
ведения политических переговоров, характерные для представителей
определенной страны.
Сегодня, в эпоху глобализации, мир становится все более тесным и
взаимозависимым. Многосторонняя дипломатия и многосторонние
переговоры стали повседневной политической практикой, появились
постоянно действующие переговорные форумы по наиболее сложным
проблемам мировой политики. При этом интенсификация переговорного
процесса в современном мире происходит на фоне некоторого размывания
национальных границ, следствием чего становится взаимопроникновение
национальных стилей в переговорной практике. В этих условиях важное
значение приобретает изучение особенностей национальных стилей и их
влияния на переговорный процесс, ведь главное на переговорах —
взаимопонимание сторон.
Известно, что каждая цивилизация развивает и культивирует в людях
определенные личностные качества, и дети с раннего возраста усваивают их
благодаря социализации. Поэтому в зрелые годы люди, когда садятся за стол
переговоров, проявляют эти качества, впитанные буквально «с молоком
матери», во многом подсознательно.
Американский социолог Н. Смелзер отмечает, что американская
культура утверждает такие ценности, как уверенность в себе, умение владеть
собой и агрессивность, — и именно так ведут себя за столом переговоров
большинство американцев. В Индии традиционно сложились другие
ценности: созерцательность, пассивность, мистицизм, — поэтому индийцы
очень внимательны к партнерам по переговорам и склонны вначале
выслушать противоположную сторону. Известно также, что американцы
обычно с уважением относятся к «людям года», определяемым журналом
«Форчун» по признаку достижения выдающихся результатов в своей
профессии, и поэтому превозносят «харизму» политических лидеров и их
профессионализм. Индийцы же склонны с почтением относиться к
религиозным и политическим деятелям, выступающим против насилия, у них
в большом почете высокие нравственные и этические качества.
Использование категории «идентичности» на политических переговорах
позволяет, соединяя социологическое и психологическое измерения,
обнаружить скрытые связи между внутриличностной и социокультурной
обусловленностью действий политического субъекта за столом переговоров.
Образуется цепочка: предметы — символы (внешние факторы) —
осведомленность — интерпретация — оценка (внутренние факторы).
Социокультурная идентичность предполагает стереотипный набор
атрибутов — поведенческих, символических, предметных, — которые лежат
в основе политического поведения людей разных цивилизаций. Уже древние
мыслители (Геродот, Гиппократ, Плиний) пытались связать особенности
политических характеров с различиями климата, географических и
исторических условий. В Новое время исследователи стали широко
использовать для анализа политических феноменов этнографические
аргументы. Ш. Монтескье, Дж. Локк писали о «народном духе», который
зависит от среды и климата.
Русский ученый ГГ. Шпет, исследовавший историю этнической
психологии, отмечает, что с середины XIX в. идея «народного духа»
превращается романтиками в ходовое понятие, которое популяризируется
исторической школой в учении о праве, углубляется и усложняется.
Дальнейшие исследования в сфере этнической психологии дали обширный
материал для формирования современной концепции социокультурной
идентификации.
Швейцарскому психологу К.Г. Юнгу принадлежит идея архетипов —
коллективных представлений, созданных в разных культурах на различных
стадиях их развития и сохраняющихся на бессознательном уровне. Юнг
полагал, что архетипы соответствуют типичным жизненным ситуациям и
воспроизводятся не в форме образов, наполненных содержанием, но только
как формы без содержания, продуцирующие возможность определенных
восприятий и действий.
К числу наиболее древних архетипов относится противопоставление
«мы — они». В период формирования цивилизаций первобытным людям был
свойствен высокий уровень идентификации со «своим» обществом: те, кто
находился за его пределами, воспринимались как реальные или
потенциальные враги и соперники, или как нейтральные «чужие». Можно
сказать, что человек выделялся из массы других людей как бы в составе той
группы, с которой он себя идентифицировал. Практическая и
психологическая возможность индивидуального выделения была в то время
еще весьма проблематичной. Этот архетип можно рассматривать как
исторически первичную форму социокультур но и идентичности, под
которой подразумевают процесс самоотождествления человека с
определенной культурой.
Интересно, что, когда люди садятся за стол переговоров в составе
делегации своей страны, они как бы воспроизводят на новом историческом
этапе самый древний архетип социокультурной идентичности «мы — они»,
поэтому стереотипы национального характера и стиля, в более однородной
социокультурной среде уходящие на второй план, здесь подсознательно
перемещаются на первый, что необходимо иметь в виду.
На более поздних этапах развития цивилизации у человека
сформировались и другие уровни социокультурной идентичности. Иерархию
таких уровней можно представить в виде определенной последовательности:
•Я-идентичность: индивидуальные представления о себе самом как
члене общества;
• субъективная социокультурная идентичность: собственные
представления индивида о своей идентичности в ситуациях социального
взаимодействия;
• демонстрируемая публичная идентичность: социокультурное
поведение человека, его образ в представлении окружающих;
• объективная социокультурная идентичность: совокупность
психологических качеств, проявляемых в ситуации социального контакта
объективно.
Действительно, человек отождествляет себя с культурой, если разделяет
ее ценности как личные. Далее, он должен отождествлять себя с
социокультурными традициями, сознательно отвечая за их преемственность,
передавая их из поколения в поколение. Это предполагает определенные
архетипические формы поведения в ситуации социального взаимодействия.
Архетипические черты русского характера отражают народные
пословицы и поговорки: «За битого двух небитых дают» (архетип искреннего
раскаяния), «Вывести на чистую воду», «Распахнуть душу» (архетип
честности, искренности, откровенности). К числу наиболее древних
архетипов русского национального характера относится радикализм —
стремление к крайностям и абсолютизация радикальных решений. Поэтому
русские люди традиционно с уважением относятся к тем, кто непреклонен за
столом переговоров.
В переговорной практике радикализм может проявиться в стремлении
доводить все до крайностей, до пределов возможного: то демонстрировать
жесткую линию поведения, то неожиданно для партнера полностью принять
его предложения «со всей широтой души». Ярким тому примером является
поступок бывшего премьер-министра Е.М. Примакова, который развернул
самолет и не полетел на переговоры с американцами, узнав о начале
бомбардировки Югославии. Еще более неожиданным для западных
партнеров был поступок М.С. Горбачева, который без всяких
дополнительных условий согласился в 1991 г. на разрушение Берлинской
стены и объединение Германии.
Народная пословица «Русские долго запрягают, но быстро едут»
отражает архетип долготерпения русского человека. На политических
переговорах это может проявиться в долгих раздумьях относительно начала
переговоров, но когда решение принято — действиях твердых, быстрых и
решительных, иногда даже подталкивающих партнеров на принятие
определенных соглашений. Достаточно яркий пример проявления этого
архетипа — инициированные российской стороной переговоры в канун 2006
г. с украинцами о новых газовых тарифах.
На более высоком уровне архетипы национального характера отражают
литература и искусство. Знаток русской души Ф.М. Достоевский считал
величайшими качествами русского человека «жажду очищения и подвига»,
широту души, увлечение «мировыми проблемами», стремление к духовным
ценностям. B.C. Соловьев в своей знаменитой речи в память Достоевского
подчеркнул, что тот представлял Россию, используя видение Иоанна
Богослова о «жене, облеченной в солнце и в мучениях хотящей родить
сына»: жена — это Россия, а рождаемое ею слово есть то новое Слово,
которое Россия должна сказать миру. Это Слово — примирение для Востока
и для Запада. Таков был главный архетип русского национального характера
в представлении Достоевского.
Писатели и ученые, исследовавшие феномен социокультурной
идентичности, подчеркивают, что общность чувств, идей, традиций,
верований, созданная медленными наследственными накоплениями в рамках
одной цивилизации, придает психическому складу народа определенное
единство, большую прочность, созидательную силу. Именно она создала
величие Рима в древности, великолепие Венеции в Средние века, грозную
мощь Британской империи в Новое время и «тихоокеанское чудо» в наши
дни.
Французский философ Г. Лебон писал, что самое яркое впечатление,
вынесенное им из продолжительных путешествий по различным странам, —
это то, что «каждый народ обладает душевным строем столь же устойчивым,
как и его анатомические особенности, и от него-то и происходят его чувства,
его мысли, его учреждения, его верования и его искусство». Люди каждой
цивилизации обладают, несмотря на различия их социального положения,
общими чертами характера, унаследованными от предков. И с этой точки
зрения судьбой народов и культур руководят в значительно большей степени
умершие поколения, заложившие основания цивилизации, чем живые.
Известно, что краеугольным камнем западного сознания является
индивидуализм, имеющий глубокие культурно-исторические корни.
Западная цивилизация пережила Ренессанс, Реформацию, Просвещение,
сделавшие мерилом всех вещей человека. Именно человек, его разум, его
рациональность считаются здесь огромной ценностью. Лишь то, что создано
человеком, имеет значение. На Западе всегда были важны материальный
прогресс, принцип личной ответственности за растущее благосостояние
общества. Эти приоритеты были восприняты протестантизмом, который стал
ведущей религией западной Цивилизации. Человек в данной культуре живет,
чтобы работать и, увеличивая личное благосостояние, создавать
благосостояние общества. В этом состоят наиболее общие основы
социокультурной идентичности западного цивилизационного типа.
В России, на православном Востоке, сложился совсем иной тип
социокультурной идентичности. Православный мир не знал Реформации и
Ренессанса. В российской культуре традиционно превыше всего ставилась
вера, личность никогда не была важна сама по себе. В этом смысле
православный мир основан на началах «реализма», а не «номинализма»: в
нем очевиден приоритет общего над индивидуальным. Религиозность
русской культуры и приоритетность коллективистских начал —
взаимосвязанные характеристики. Поэтому в российском обществе мало
личной инициативы, ее традиционно ждут «сверху», в нее «верят»
(коммунизм когда-то тоже был «верой»). При этом вера никогда не бывает
лишь чувством, эмоцией, она соединена с Логосом, требует рационального
обеспечения. Большие идеи и Великие цели обладают в нашей культуре
огромной притягательной силой — они способны мобилизовать
цивилизационную энергетику и явить миру «русское чудо». Так было, когда
Россия сбросила монголо-татарское иго, разбила Наполеона, разгромила
фашистскую Германию. Огромный потенциал православной культуры в том,
что она способна развиваться под влиянием Больших идей. Человек в нашей
культуре готов поверить в идею и служить ей.
На конфуцианском Востоке стран Азиатско-Тихоокеанского региона
сформировался еще один тип социокультурной идентичности. Здесь
краеугольным камнем сознания выступает клановая солидарность. При
отсутствии личного индивидуализма семью в этой цивилизации можно
рассматривать как главную ячейку общества. Человек живет и работает ради
семьи и вместе с семьей. Клановая солидарность — это могучая сила,
сплачивающая конфуцианские страны. А это, в свою очередь, рождает
патриотизм, любовь к родине, желание трудиться для нее. Китайцы искренне
верят, что все они произошли от одного предка, а японцы считают своего
императора главой нации-семьи.
1.2. Социокультурная идентичность и политическая позиция
Несомненно, социокультурная идентичность является инструментом
политики на переговорах. Процесс идентификации с социокультурной
общностью — на уровне социальной группы, государства, цивилизации
(культуры) — в той или иной мере происходит в психике любого человека.
Однако у политиков, и особенно у политических лидеров, такой процесс ярче
выражен и даже акцентирован в ситуации международных переговоров. При
этом подчеркнутая идентификация политика со своей страной, нацией,
культурой является не только психологической, но и профессиональной
характеристикой.
Интересно, что способы идентификации во многом зависят от
исторической эпохи, политической системы и политической идеологии. В
период Античности политический деятель идентифицировал себя с общиной
свободных граждан полиса, поскольку гражданское общество и государство
еще не были разделены. В эпоху Средневековья источником политической
власти признавался божественный промысел, власть считалась дарованной
Богом, и монархи идентифицировали себя уже не столько со своими
подданными, сколько с институтом государства. Это нашло выражение в
знаменитой фразе Людовика XIV: «Государство — это я».
В тоталитарных государствах XX в. отождествление национальных
интересов с государственными достигло предельного уровня. Политик там
заботился о «благе народа» с высоты патерналистских презумпций,
подчеркивая право правящей партии (или вождя народа) на априорное знание
«великих истин». Пожалуй, сегодня с таким апломбом на политических
переговорах выступают только китайские, северокорейские и кубинские
лидеры.
Режим либеральной демократии, напротив, предполагает
идентификацию политиков со своими избирателями. Как отмечал ГГ.
Дилигенский, в таких условиях появляется возможность для «идентификации
по принципу эмпатии — установки лидера на удовлетворение потребностей
руководимых им людей, на включение их воли и стремлений в процесс
принятия политических решений». Поэтому даже международные
переговоры современные политические лидеры часто используют как
средство предвыборной агитации, выступая с демонстративными
политическими заявлениями с целью повысить свой предвыборный рейтинг
внутри страны. Поведение политических лидеров на международных
переговорах до и после выборов может весьма сильно различаться.
Вместе с тем политик в демократическом обществе сохраняет свою
идентичность с институтом власти — государством. Демонстрация и
утверждение «державности», мощи государства часто выступают
приоритетной целью современных демократических лидеров. Сколько
военных конфликтов провоцируется, чтобы отстоять или
продемонстрировать престиж государства! Достаточно вспомнить Карибский
кризис, конфликт из-за Фолклендских островов, войну в Персидском заливе.
Сегодня претензии США на роль глобального лидера, способного,
очертив «ось зла», начать антитеррористические операции без санкции
международных организаций, стали серьезной проблемой мировой политики.
Ситуация в Ираке демонстрирует неспособность современных
миротворческих институтов и международных организаций эффективно
разрешать кризисные ситуации.
Можно утверждать, что социокультурная самоидентификация политика
в демократическом обществе происходит в рамках сложной драматургии:
политик ощущает себя одновременно представителем власти (государства) и
выразителем воли большинства избирателей. Две эти часто не совпадающие
идентичности пересекаются с его личными мотивами и целями в сфере
политики. Все это в совокупности таит опасность крена к архаике
авторитарных решений, от которых один шаг до тоталитарной власти.
Австрийский психолог В. Франкл писал о том, что человек открыт миру,
и этим он отличается от животных, которые привязаны к среде обитания.
Человеческое существование характеризуется преодолением границ среды
обитания: человек стремится и выходит за ее пределы. Точно так же в своей
политической позиции на переговорах человек никогда не бывает ограничен
лишь рамками социокультурной идентичности.
Политическую психологию составляют несколько векторов, влияющих
на выбор политической позиции на переговорах: исторический,
социологический и индивидуально-психологический. Все они способны
особым образом преломляться сквозь призму социокультурной
идентичности.
Многие исследователи, интерпретируя позицию политических лидеров
на переговорах, придают важное значение исторической ситуации.
Действительно, политическое поведение каждого политика в той или иной
мере представляет собой реакцию на происходящие в обществе и в мире
события.
Немецкий психолог Э. Фромм, исследовавший истоки авторитаризма,
подчеркивал, что в условиях угрозы военного нападения или в ситуации
затяжного экономического кризиса большинство политиков склоняются в
пользу авторитарных политических решений и способны поддержать
авторитарных лидеров. И это вполне объяснимо: в дисциплине и твердой
власти человек ищет защиты от надвигающейся угрозы. При этом каждый
политик выбирает свою позицию, ориентируясь на исторически
сложившиеся политические организации, партии и институты.
История каждой цивилизации дает нам множество примеров, когда в
необычайно короткий срок под влиянием обстоятельств политические
убеждения людей претерпевали резкие изменения. В эпохи значительных
религиозных и политических кризисов мгновенные пертурбации в
политическом поведении создают иллюзию, будто изменилось все:
характеры, обычаи и нравы. Таким был переход от «холодной войны» к
политике разрядки в 1990-е гг. Весь мир тогда отмечал поразительный
контраст в политическом поведении советских лидеров и президента М.С.
Горбачева. Однако и в смутные эпохи, производящие поразительные