М.: Искусство, 1968. — 120 с.
Эта книжка родилась в спорах о физиках. Спорили о преимуществах
физики над литературой, точных наук — над «неточными».
Официально этот спор назывался «о физиках и лириках».
Спор был смешной, но в нем был смысл. Говорили как будто о физиках, а думали о другом. Думали о нашем взгляде на мир, на наше положение в этом мире, измененном наукой.
Конечно, на физиков была и мода. Атомщики, термоядерщики— они внушали благоговение. Однажды Эйнштейн, приветствуемый толпой, спросил стоящего рядом Чарли Чаплина: «За что они нас приветствуют?» Чаплин ответил: «Меня они приветствуют за то, что я им понятен. Вас — за то, что они Вас не понимают».
Мода на физиков соединялась с надеждой на них.
Литература отреагировала на это тут же. Появились пьесы о физиках, романы, стихи. Появилась «тема ученого» в литературе.
Официально этот спор назывался «о физиках и лириках».
Спор был смешной, но в нем был смысл. Говорили как будто о физиках, а думали о другом. Думали о нашем взгляде на мир, на наше положение в этом мире, измененном наукой.
Конечно, на физиков была и мода. Атомщики, термоядерщики— они внушали благоговение. Однажды Эйнштейн, приветствуемый толпой, спросил стоящего рядом Чарли Чаплина: «За что они нас приветствуют?» Чаплин ответил: «Меня они приветствуют за то, что я им понятен. Вас — за то, что они Вас не понимают».
Мода на физиков соединялась с надеждой на них.
Литература отреагировала на это тут же. Появились пьесы о физиках, романы, стихи. Появилась «тема ученого» в литературе.