наконец, что Лас Касас находился на Гаити безвыездно вплоть до весны 1512 г. — до отъезда своего на
Кубу.
Значит, обширный раздел книги, посвященный завершающему этапу завоевания Гаити, порабощения и
истребления коренного населения острова, построен в решающей степени на основе личных наблюдений и
впечатлений.
Но остров довольно велик, и Лас Касас, естественно, не мог охватить такими наблюдениями события,
синхронно протекавшие в различных районах этой земли. Для тех мест, где историк говорит, скажем, о
методах эксплуатации труда индейцев, о моральном облике колонизаторов и т. п., это не существенно:
здесь добытый пытливым наблюдателем действительности материал мы встречаем в обобщенном виде.
Труднее установить степень личной осведомленности автора там, где речь идет о конкретных фактах,
приуроченных к определенной местности и к определенному моменту в цепи событий. И снова
внимательный анализ текста позволяет — нередко окольным путем — прийти к определенным догадкам.
Так, описывая внешний облик Котубанамы — одного из старейшин индейского арауакского племени,
населявшего область Хигей (остров Гаити), Лас Касас пишет, что увидел его впервые во время карательной
экспедиции Хуана де Эскивеля в эту область (II, 16). Из этого нетрудно сделать вывод, что будущий
историк присутствовал при массовых расправах над индейцами области Хигей.
Но вот нить повествования приводит историка в другие области Нового Света — туда, где он либо вовсе не
бывал (Лукайские острова, полуостров Флорида, Дарьен), либо оказался там много времени, нередко
несколько десятилетий, спустя после описываемых событий
46
. Здесь Лас Касас волей-неволей вынужден
обращаться к показаниям, рассказам, воспоминаниям других лиц.
“Расспросный метод” был широко распространен среди авторов XVI—XVII веков, писавших о заокеанских
событиях. Его широко применял, [38] например, первый историограф открытия и завоевания Нового Света
— Пьетро Мартире д’Ангьера: как отмечал позднейший биограф итальянского гуманиста Ж.-А.
Марьежоль, любознательный итальянец “…в погоне за новостями хватал на ходу и капитана, и матроса, и
чиновника… он сам искал людей и вызывал их на откровенность, не пренебрегая никакими средствами,
чтобы узнать правду”
47
. И при этом, как отмечал Лас Касас, “…все испытывали удовольствие, давая ему
отчет в виденном и слышанном, ибо был он человек уважаемый” (I, 139).
Но Пьетро Мартире д’Ангьера оказался, если можно так выразиться, “невольником” расспросного метода:
никогда не бывавший за океаном, он, в сущности, не имел никаких других путей для выяснения различных
перипетий событий в Новом Свете, кроме бесед с “бывалыми” людьми. Лас Касас, избороздивший в своих
скитаниях Атлантику и вест-индские воды и лучшие годы своей жизни проведший под небом Западного
полушария, был в ином положении, и ему расспросы очевидцев были необходимы в первую очередь тогда,
когда он начисто лишен был возможности призвать в свидетели свою чрезвычайно цепкую и емкую
память; в иных же случаях свидетельства очевидцев служили ему лишь подспорьем для проверки
познанного на опыте.
Сколь широк был круг информаторов Лас Касаса, кто были эти люди в каждом конкретном случае, какие
пути использовал историк для выявления таких людей и получения от них интересующих его сведений,
каковы были всякий раз объем и относительная ценность добытой информации — на все эти вопросы
ответить очень трудно, а иногда и просто невозможно. Дело в том, что Лас Касас, который, как мы только
что успели убедиться, весьма часто и настойчиво упоминает о своем присутствии, становится более чем
скуп на какие-либо пояснения в тех случаях, когда сведения, им излагаемые, явно почерпнуты из вторых
рук.
В самых общих чертах круг информаторов установить, конечно, не трудно: это в основном сами
конкистадоры, которых извилистые жизненные тропинки могли в дальнейшем привести в соприкосновение
с Лас Касасом; немало среди его информаторов и представителей духовенства, и в этих случаях Лас Касас
нередко отмечает, что данная информация получена им от некоего священника или монаха. Но имена и
какие-либо сведения о личности информаторов остаются для нас, за очень редкими исключениями
48
,
неизвестными. [39]
Есть некоторые основания полагать, что Лас Касас в силу своей принадлежности к клиру (а в 1540-е годы,
сверх того, благодаря высокому духовному сану), имел возможность узнавать те или иные факты
прошлого, исповедуя тех или иных ветеранов конкисты. Прямых доказательств в пользу такого
предположения нет и быть не может — нельзя в самом деле ждать от ревностного священнослужителя,
каким был Лас Касас, письменного подтверждения такой недопустимой, с точки зрения церкви, вещи, как
46
Так, в Мексике Лас Касас оказался лишь в 40-е годы XVI века, а в “Истории Индии” успел описать лишь
события, связанные с первыми попытками испанцев проникнуть в эту страну (1517—1518 гг.) и с началом
похода Кортеса (1518—1519 гг.).
47
Mariejol J.-A. Pierre Martyr d’Anghera, sa vie et ses oeuvres. Paris, 1887. P. 199—200.
48
Так, например, Лас Касас прямо ссылается в одном месте на свою беседу с Кортесом (III, 116); беседу
эту, однако, следует скорее отнести к категории “личных впечатлений”, нежели к разряду “расспросов
очевидцев”, историк приводит эту беседу не столько ради привнесения в повествование каких-либо новых
данных по истории завоевания Мексики, сколько для характеристики завоевателя.