Абрамова Г.С. Возрастная психология. Учебное пособие

Подождите немного. Документ загружается.

любви, вырастает смелым и свободным, так как чувствует свою силу — силу

своей жизни во всех ее проявлениях. Он — не лишний на белом свете; конечно,

я упрощаю ситуацию в целях анализа феномена жизни, но очень хочется

привести хотя бы один пример продуктивных отношений, простой бытовой

пример: в купе моими попутчиками были не очень уже молодая женщина и ее

пятилетний сын. Всю дорогу — три часа — мать играла с ребенком,

разговаривала, читала ему, ни разу не одернув, не прикрикнув. Они понимали

друг друга. Это было так удивительно, что один из соседей не выдержал и

спросил:

— Вы, наверное, работаете с детьми, это ваша профессия? И услышал в

ответ:

— Нет, это просто мой младший сын.

— Сколька их у вас?

— Пятеро.

Я сразу вспомнила книги Домокоша Варги. То же спокойствие,

уверенность, лиризм, юмор. Боже, сколько теплых и нежных слов хотелось бы

сказать, описывая и мою попутчицу, и любимого писателя. Ловлю себя на том,

что называю их одним словом — они светлые люди, а значит радостные,

жизнелюбивые, жизнеустроители.

В продуктивных отношениях люди реагируют на изменения друг друга,

не утрачивая в этой изменчивости собственную уникальность, сохраняющуюся

во времени не как одноцветное образование, а как переливающаяся всеми

цветами картина жизни, узнаваемая и изменчивая одновременно.

Репродуктивные отношения порождают скуку, узнаваемость,

повторяемость, банальность. Скука разнообразна и однообразна одновременно

— разнообразна по причинам, однообразна по механизму возникновения. Он,

этот механизм возникновения скуки, связан о повторяемостью, однообразием...

Чего?

На этот вопрос ответить можно одним словом — с повторяемостью

отношений, где все участники отношений погружены в атмосферу

бессобытийности. Ничего не происходит, время как бы останавливается,

чувства притупляются, энергия действия, энергия мысли теряет свой источник.

Почему это происходит? Как появляется скука? Как возникают

репродуктивные отношения между людьми? Об этом мы еще поговорим в

других главах книги.

Пока мне очень важно, чтобы вы, мои читатели, почувствовали в

переживании скуки дыхание смерти, ее холода и беспощадной однообразности.

Так, в своих чувствах — чувстве радости и чувстве скуки — человек

переживает наличие в своей собственной жизни светлых и темных ее

источников, пробивающихся на поверхность течения будней с разной силой.

Каждый человек, получая возможность наблюдать за временем своей

жизни — обращаться к своему прошлому и будущему, — отмечает, что

изменения с ним происходят разные, — он не только, например, научается

чему-то, но и развивается, не только развивается с течением времени, но и

разрушается, то есть регрессирует. Примеров этому множество уже в

младенческом возрасте — умел ножки засунуть в рот, когда еще не стоял на

них, научился стоять, а ножку в рот уже не засунуть... К четырем годам

научился понимать на родном языке, а потом годами (безуспешно?) осваивает

иностранные языки...

Уже в детстве ребенок сам может заметить не только свои приобретения

(развитие?), но и свои потери (регресс). Дневниковые записи в этом смысле

весьма красноречивы:

1. "Ма" ("нет" на языке взрослых), — озабоченно хлопочет годовалый

ребенок, заметивший, что в его руках растаял снежок.

2. "Я больше не умею", — огорчается трехлетний, пытающийся проехать

на велосипеде под столом.

3. "Как этой тети имя? Я не помню", — сконфуженно шепчет маме на ухо

четырехлетний при встрече с тетей, виденной когда-то давно (два месяца

назад).

4. "Не то что в молодости", — сокрушается пожилой человек, с трудом

поднимаясь на свой этаж, и тому подобное. А ведь это все про одно и то же —

про изменения в себе, про изменения с собой, которые замечаешь сам и к

которым сам же можешь отнестись.

Собственное развитие и собственный же регресс человеку не обязательно

нужно увидеть чужими глазами, их можно понять, пережить, почувствовать и

самому... Происходит это благодаря удивительному качеству психической

реальности — она овеществляется, воплощается в преобразованиях предметов,

к которым можно отнести и само тело человека да и ее, психическую

реальность, тоже. Качество и количество преобразований предмета можно

рассматривать, в известной степени, показателем развития или регресса

человека.

Естественно, что вопрос о том, какие преобразования предметов

действительно говорят об этом, далеко не такой простой, как может показаться

на первый взгляд.

Попробуем выделить важные, с нашей точки зрения, преобразования

предметов, которые можно (с известной степенью точности) анализировать как

проявление развития человека как в онтогенезе, так и в филогенезе:

1. Преобразование человеком предмета в соответствии со свойствами

предмета (из руды выплавляют металл, из металла делают машины, машины

ремонтируют, потом переплавляют и тому подобное).

2. Использование человеком предмета в соответствии с существующими

качествами жизни (например, лекарственные растения могут помочь

излечению, но повышение дозы приводит к смертельному исходу;

использование земли для производства продуктов питания может привести к

уничтожению среды обитания человека).

3. Создание новых качеств жизни (например, создание международных

информационных сетей) изменяет мышление специалистов, работающих с

этими системами, а современные транспортные средства (ракеты, самолеты)

сделали понятие пространства — расстояние — и понятие времени важным

фактором в принятии многих повседневных решений большого числа людей, а

открытие Зигмунда Фрейда повлияло на отношение человечества к себе в XX

веке).

Выделенные направления преобразования человеком предметов

позволяют, на мой взгляд, говорить о роли другого человека в индивидуальном

развитии каждого из нас. Другой человек своим присутствием в виде предмета

задает потенциальную возможность преобразования его самого как предмета,

как бы разрешает или запрещает что-то с собой делать и, таким образом, через

механизмы действия ("Я могу это делать" — так можно выразить переживание,

их сопровождающее) по закону обратной связи сообщает растущему ребенку о

качествах жизни в своем теле и в своих пространственно-временных

отношениях с ребенком. В конечном итоге это выливается в содержание

воздействия ребенка на взрослого. Примером может служить отношение

психически больного ребенка к взрослому и отношение к нему ребенка

здорового. Психически больной ребенок не видит во взрослом его

специфических человеческих свойств (боли, усталости, радости, огорчения), не

видит, не чувствует границ его физического тела — может кусаться, драться,

царапаться, толкаться, причиняя не только неудобства, но и ощутимую боль

взрослому человеку. Для здорового ребенка такое воздействие на взрослого

невозможно, но он может прибегнуть к своим средствам — плач, крик, угроза,

притворство, ложь... Это воздействие на чувства, мысли, возможности

взрослого, это уже ориентация на его специфические человеческие качества.

Познание их ребенком начинается очень рано, вместе с познанием и других

свойств окружающего его мира, и является естественным моментом жизни

здорового ребенка, строящего картину мира, в котором он начинает жить.

Думается, что один из важнейших критериев психического здоровья,

существующего на сегодняшний день в психиатрии и психопатологии, не

случайно связан с превышением меры воздействия на себя и других людей; в

нем доступными современному знанию о человеке средствами фиксируется

возможность превращения качеств воздействия человека на человека в качестве

разрушения человека человеком.

Думается, что как нет четко выраженной границы между живым и

неживым, так нет и четко выраженной меры развития человека (да и

человечества), ее можно только пробовать искать, пытаться понимать качества

жизни как уникального, образования, где человек — только один их феноменов

живого, обладающий всеми качествами жизни и качествами смерти тоже.

Отчасти поэтому проявления развития и регресса для каждого человека

фиксируются и понимаются относительно конкретного исторического времени,

в котором он живет. Можно опередить свое время (о чем говорит история

научных открытий), можно безнадежно отстать, изобретая велосипед,' можно и

в старости сохранить детскую наивность и непосредственность, и не назовут ли

это окружающие глупостью и инфантилизмом. Можно и в восемьдесят лет

сказать, что с восхищением живу, а можно устать от самого себя в десять лет.

Можно...

Самому человеку показатели его развития или регресса представляются

как его возможности, они влияют на организацию его усилий, определяют

"потребное" (Н.Бернштейн), желаемое будущее. Именно они связывают единой

нитью время жизни, так как позволяют строить через собственные (умственные

или физические) усилия ее пространство. С этой точки зрения можно жить в

пространстве собственного тела, можно жить в космическом (бесконечном)

пространстве, можно жить в пространстве одной семьи, города, страны,

планеты...

Для наблюдателя показатели развития или регресса человека можно

обнаружить так:

— фиксируя его меняющиеся возможности по преобразованию

предметов на протяжении некоторого времени его индивидуальной жизни, в

таком случае появляются проблемы точности фиксации;

— фиксируя возможности человека по преобразованию предметов в

сравнении с уже существующими вариантами изменения этого предмета

другими людьми, в таком случае появляются проблемы качества

преобразования.

Если исходить из того, что любой предмет имеет бесконечное множество

свойств, то проблема качества преобразования может превратиться в вариант

"дурной" бесконечности. Появится необходимость выбирать точку зрения,

позицию, которая позволит сопоставлять различные преобразования предмета

— существовавшие и потенциально возможные. Другими словами, чтобы

оценить качество преобразования, наблюдателю нужно владеть историей жизни

предмета. А историй у нас, как известно, две — история рода человеческого и

индивидуальная история жизни человека. Какую из них брать за основу? Обе?

Изобретение уже упомянутого велосипеда в детском возрасте и создание

атомной бомбы в середине XX века — это сопоставимые достижения,

сопоставимые возможности? Не знаю, хотя очень хочу этот вопрос задать и

себе, и вам, моим читателям...

Каждый ребенок, родившийся здоровым, переживает, открывает в себе

такое свойство, как умение терпеть боль. Сопоставимо ли это индивидуальное

достижение каждого из нас с глобальной социальной терпимостью к войнам,

которые вспыхивают тут и там на нашей планете? Может быть, я не там хочу

найти показатели проявления развития и регресса?

Может быть, можно говорить о развитии в индивидуальной жизни

человека, и это мало приложимо к истории человечества? Вопрос этот невольно

возникает, когда пытаешься подвести хотя бы предварительные итоги XX

столетию. Войны, революции, голод, техногенные катастрофы — история

ничему не учит... Печальных фактов очень много.

И если в известной степени развитие в индивидуальной биографии

человека связано с переживанием своей силы, своих возможностей воздействия

на предметы, а регресс — с уменьшением, исчезновением этой силы, то для

человечества этот показатель сегодня направлен против него самого и среды

его обитания. У человечества достаточно силы, чтобы уничтожить себя и свою

планету. Пересчитанные на сегодняшний день силы для этого дела

многократно превышают возможности сопротивления всего человечества, не

говоря уже об отдельном человеке.

Две ориентации — ориентация на жизнеутверждение и ориентация на

разрушение жизни (биофильская и некрофильская) заявляют сегодня о себе в

истории человечества громко и недвусмысленно, обрушиваясь в своем

противостоянии на голову каждого человека через средства массовой

информации, обостряя в индивидуальной жизни переживание своих

индивидуальных же возможностей. Вечная литературная (нет, жизненная!)

проблема маленького человека наполняется новым, может быть, даже

критическим содержанием. Ответ на вопрос к самому себе "Что я могу?" может

быть роковым для многих, если человек ответит:

"От меня ничего не зависит".

Так и переплетаются эти показатели индивидуального развития и

регресса с показателями, проявлениями развития (может быть) цивилизации.

Таким образом, проявления развития и регресса являются свойствами

живого, свойствами, фиксирующими его изменчивость, позволяющими

пережить вектор, направление этой изменчивости во времени. Время

приобретает через эти показатели как бы индивидуальное лицо, становится

моим или нашим временем, то есть временем, совпадающим с моими усилиями

или расходящимся с ними, с теми моими (или нашими) усилиями, которые

направлены на преобразование предметов. Получается, что можно отстать не

только от кого-то или чего-то, но и от самого себя тоже, переживая

невозможность воплощения усилий в преобразовании предмета. Подобное

испытывает часто взрослый человек, воспитывающий подростка, который не

меняется так, как хотел бы этого взрослый. Подобное испытывает ученый, в

сотый раз ставя эксперимент и сталкиваясь с неудачей. Подобное испытывает

героиня А.Вампилова в пьесе "Прошлым летом в Чулимске", поправляя и

поправляя сломанный заборчик у сада...

Сколько эпитетов есть в языке для описания этого несовпадения усилий

человека и времени преобразования предмета:

— преждевременные усилия,

— напрасные,

— бесполезные,

— неадекватные,

— бесплодные,

— безрезультатные,

— бесцельные,

— бессмысленные

и тому подобные. Важно то, что это несовпадение человеком

воспринимается и переживается как отнесенное к разным реальностям — к себе

и к предмету, который не стал моим, так как его изменение определяется не

моим вектором силы.

Думается, что в этом несовпадении, в возможности такого несовпадения

есть особый смысл, позволяющий человеку выделить свои собственные усилия

как особый предмет, как особое свое качество, которое можно фиксировать в

виде переживания:

"Я могу". Это переживание не только позволяет человеку ощутить свою

силу как таковую, оно одновременно позволяет выделить и источник этой силы

— собственное Я, которое не сводится к свойствам и качествам физического

тела человека. Недаром для описания этого явления используют такие понятия,

как схема тела, зрительно-мышечная координация, мышечное чувство, образ

тела и другие, не менее сложные, а часто и таинственные по содержанию

понятия, позволяющие их авторам

размышлять о том, как человек

сосредоточивает свои усилия, как он направляет их, соотнося с конкретными

обстоятельствами осуществления действий, направленных на преобразование

предмета.

Думается, что где-то здесь скрыта тайна рождения в индивидуальной

истории человека (а может быть, и человечества) переживаний,

структурирующих, как бы задающих, создающих границы Я. Не только

сопротивление предмета, но и сопротивление от нереализованной силы,

бумерангом вернувшееся к ее источнику — телу человека, задает контуры,

границы Я, которые наблюдатель воспринимает как смелость, решительность,

сосредоточенность, боевитость, а сам человек переживает как уверенность в

своих силах. Почему бы нет? Может быть, это еще одна из гипотез, которая

имеет право на существование.

"Я могу" как переживание человека содержит и важнейшее качество

живого — его незавершенность в данный момент времени, его устремленность

в будущее, в то, что называют еще весьма трудно определимым словом —

надежда. "Я могу" — это надежда на осуществление усилий, надежда на

результативность своего воздействия на предмет, это способ сделать будущее

присутствующим в настоящем. Именно это переживание наполняет усилие

человека тем содержанием, которое по мере его проявления (так и хочется

сказать — наполнения) называют рефлексивностью или способностью человека

самому себе отдавать отчет о своих же собственных усилиях. Это способность

человека думать о том, что он делает как до осуществления усилий, по ходу их

реализации, так и после завершения усилий.

В психологии и философии говорят о том, что рефлексивность — это

специфическое человеческое качество, отличающее его форму жизни от всех

других форм.

Инстинктивность — целесообразность действия — качество,

противоположное рефлексивности; инстинктивность как природное качество

живого, осуществляющего свою врожденную программу — жить в

меняющихся условиях, присуща человеку в полной мере. Человек рождается с

такими формами активности, живет с ними, включая природные формы

активности в новые, приобретаемые со временем. Избегание боли, болевых

ощущений — один из таких инстинктов, может быть, его и можно было бы

назвать инстинктом жизни.

Инстинктивные формы активности обеспечивают человеку

существование его тела как организованной системы, функционирующей в

соответствии с ее назначением, они как бы задают основу — фундамент — для

дальнейшего развития жизненной силы. Ребенок — человек — рождается с

Анохин П.П., Бернштейн Н.А., Павлов И.П., Сеченов И.П., Зин-ченко В.П., Леонтьев А.Н. и другие.

относительно небольшим набором инстинктов, гарантирующих возможность

реализации жизненной программы его тела.

В настоящее время существует множество классификаций инстинктов

как попыток найти и описать их роль и место в развитии человека, значение в

становлении индивидуального поведения — индивидуальной судьбы. Кажется

бесспорным, что инстинкты определяют содержание эмоций человека — его

впечатлительность, точность и тонкость восприятия, глубину и остроту

переживания... Когда человек говорит о своих чувствах, пытается их выделить,

старается как-то отнестись к ним, он сталкивается именно с этими сторонами

своей жизни. Много странного, непонятного в чувствах, часто они возникают

как бы независимо от нашего Я и даже побеждают его. Ребенок впервые

сталкивается с силой своих чувств, когда переживает полярные, но одинаково

сильные эмоции — радость и страх. Радость окрыляет, возбуждает ребенка, как

бы выделяет качества его жизни для него же самого. Страх переживается

ребенком как напряжение, с которым трудно справиться, как напряжение,

которое возникает в нем и тем самым обозначает его для самого себя Я. Надо

справиться с этим напряжением, которое разливается по всему телу или

фокусируется в каком-то органе.

Взрослому часто трудно понять, что вызывает страх ребенка, также

трудно бывает предугадать, что вызовет его радость. Перелистываю свои и

чужие дневниковые записи:

— Годовалый малыш боится шуршащей газеты.

— Трехлетний боится темноты.

— Годовалый малыш безмерно рад, когда видит мамин халат в цветочек.

— Трехлетнего радует предстоящая встреча с манной кашей (редкий по

достоверности факт из жизни сегодня уже взрослого человека).

Закономерности чувств есть, они описаны в общей психологии, но, к

сожалению, в большинстве случаев они относятся только к жизни взрослых

людей. Чувства детей исследованы мало, может быть, только психоанализ

лице его лучших представителей пытался расшифровать тайну детских страхов

и радостей, понимал (или пытался понять) их значение во всей последующей

жизни уже взрослого человека.

Чувства в жизни человека говорят ему о восприимчивости его к

изменениям — в нем самом и в окружающем мире.

Притупившиеся чувства — признак психической смерти, угасающие

чувства — момент регресса, обновляющиеся чувства — показатель проявления

жизненной силы... Чувства определяют для человека интенсивность

осуществления жизни, можно сказать, степень ее напряженности, они

ориентируют человека на выраженность жизни в нем самом. Вялость,

безразличие, бесчувственность — не только симптомы болезни тела, они и

симптомы угасания или недоразвития (регресса) самой психической

См.: Вилюнас В.К. Психологические механизмы мотивации человека. — М., 1990; Гарбузов В.И.

Практическая психотерапия. — Л., 1994.

См., например: Психоанализ детского возраста. — М., 1927.

реальности.

Если подобное проявление чувств встречается у детей — это или признак

глубокого шока или признак дефицита источников развития чувств. А таким

источником для ребенка является человек, несущий в его жизнь радость, не

будем уже говорить здесь еще раз высокое слово — любовь.

Обычно человек (ребенок) не чувствует своих чувств, он погружен в них,

он их проявляет и переживает как свое естественное качество. Сказать о себе

"Я чувствую" очень непростая задача, сказать о чувствах другого человека

(особенно взрослого) еще сложнее, известно ведь, что взрослые могут скрывать

свои чувства, подавлять их и даже выдумывать.

Как это у них получается и почему это возможно, обсудим в

последующих главах.

Значит, у человека чувства не только часть его природной, телесной

жизни, у него есть еще и особая связь, связь его Я с его же собственными

чувствами.

Я разрешает или запрещает проявление чувств, Я борется с чувствами

или создает их. Такое непростое Я, которое и обнаружить-то нелегко.

— Я знаю, где я, — поделился открытием двухлетний ребенок.

—Где?

— В глазах у мамы.

Вот бы и взрослым такую ясность!

Если переживание "Я могу" позволяет человеку выделить границу

психической реальности, обозначить ее через вектор приложения силы, то

переживание "Я чувствую" позволяет выделить существование психической

реальности через изменение напряжения, возникающего в теле человека. Тело

человека в этом переживании обретает свойства системы координат,

ориентирующих психическую реальность во внешнем (а потом и во

внутреннем) пространстве. Чувства дают возможность сохраниться Я человека,

пока они есть, пусть даже только еле теплятся, они будут основой для

рождения, возрождения, сохранения, если хотите, то для убежища Я. Ими не

исчерпывается Я человека. Так, у людей, имеющих сходные чувства (например,

у болельщиков), Я может быть весьма различно. Множество других фактов

говорят именно об этом. Остановимся еще на нескольких, взятых из жизни:

1. Раздраженная толпа перед зданием суда, где идет заседание. Она

объединена чувством ненависти к насильнику и убийце. Я каждого человека в

толпе неравно Я даже его ближайших соседей.

2. Спортсмены охвачены предстартовой лихорадкой, но не будем еще раз

говорить о различии их Я.

3. В едином порыве вскочил зрительный зал, охваченный

воодушевлением при появлении кумира на сцене.

4. Сосредоточены лица тех, кто слушает важное правительственное

сообщение.

5. Все брезгливо морщатся, когда чувствуют этот запах.

6. Никого не оставит равнодушным эта красота.

Угасающие чувства, отмирающие чувства — о них написаны тысячи

страниц, изданных миллионными тиражами. Все равно загадка возникновения

и исчезновения чувств остается, загадка впечатлительности и ранимости,

угрюмой толстокожести и монументальности, так отличающих нас друг от

друга. Надо сказать, что я очень рада этому. Так устроен мир, не все его тайны

дано нам знать. Может быть, и хорошо, что я никогда не пойму, почему из

десятка ребятишек, видевших, как цветет подорожник, только один, маленький,

двухлетний, нагнулся к цветку и, задохнувшись от радости, сказал: "Вот и ты

расцвел!" Было это на нашей планете, в середине месяца июля, светило нам

всем одно солнце.

Жизнь поворачивается к каждому из нас еще одним удивительным

свойством — она закономерна, логична, воспроизводима с точностью весьма

определенной. Это свойство жизни — она вечна. Могут меняться ее формы, но

суть, закономерности, определяющие сам факт ее существования, останутся.

Какие это закономерности? Наверное, главная из них уже обозначена: в

жизни есть смерть, в ее настоящем присутствует будущее, у нее есть предел

изменчивости, предел превращения живых форм, за которым уже появляются

другие — мертвые — формы... Человек сталкивается с этими

закономерностями благодаря своему особому качеству — качеству мышления,

способности мыслить. Хотелось бы оптимистично написать, что она дана всем

людям, но не хотелось бы быть неточной. Пусть будет так: это качество (как и

многие другие) существует у человека как возможность, которой он может

распорядиться по-разному, условия его жизни (современной особенно) к этому

весьма располагают. Как? Поговорим и об этом.

О том, что такое мышление как свойство психической реальности, как

качество жизни человека, написано безбрежное море литературы. Я буду

ориентироваться на нашего современника, который не нуждается ни в каких

превосходных эпитетах (все он слышал при жизни), — Мераба

Константиновича Мамардашвили

"Я думаю", "Я мыслю" — только человек может сказать это о себе, о том,

что с ним происходит нечто особое, устанавливается особая связь между ним и

предметами. Предметы приобретают на какое-то мгновение свойство

прозрачности — они становятся понимаемы, приобретают форму,

позволяющую выделять их присутствие, — для себя присутствие — и

одновременно человек переживает свое отношение к ним.

Мамардашвили говорил о том, что пока "человек производит акт

сравнения внешних предметов, не имеющих к нему отношения, и не вовлекает

себя самого в акт сравнения — он не мыслит". Соответственно мыслить он

(человек) начинает тогда, когда... Как трудно продолжить эту фразу! Мыслить

человек начинает не тогда, когда говорит об этом, а в тот момент, когда с

недоказуемой ясностью видит знание (это рождается мысль, или истина).

Увиденное знание — это уже случившееся, это необратимо, этого никто у

человека не может отнять, это действительно было. "И может быть, именно с

такой необратимой исполнен-ностью и связана радость". Светлая радость

См., например: Мамардашвили М.К. Беседы о мышлении // Мысль изреченная / Под ред. В. А. Кругликова

— М., 1991 (все цитаты из этого текста).

мысли, которая существует для мыслящего, — она его. Она создает особое

переживание ясности, которое может длиться только мгновения. Это то

мгновение, которое М. К. Мамардашвили называл сладко-тоскливой ясностью,

которая в юности приходит и уходит как молния, в одно мгновение, но чтобы

удержать его и превратить в устойчивый источник светлой радости мысли,

нужен особый труд, на который решается далеко не каждый человек.

"Иногда страшно то, что там выступает в обнаженном виде", — так

Мамардашвили говорил об открывшейся человеку мысли, истине. "Мысль

рождается из удивления вещам как таковым, и это называется мыслью. Мысль

нельзя подумать, она рождается из душевного потрясения". Организовать это

потрясение невозможно, думаю, так же невозможно, как заставить человека

полюбить.

Мысль переживается как полнота бытия, как включенность человека в

это бытие не случайным, а естественным, соответствующим бытию. Бывает это

редко, как редко бывает душевное потрясение, открывающее истину. Для этого

должно совпасть во времени и пространстве очень много различных факторов,

чтобы человек мог пережить состояние мышления, то есть, как говорил М. К.

Мамардашвили, "твое сознание твоего сознания". Это действительно очень

трудно, даже страшно, так как истина, выступающая в чистом виде как мысль,

не принадлежит нашему Я, она больше и сильнее его. Вот почему человек

испытывает это чувство сладко-тоскливой ясности, он может пережить момент,

что его Я не может справиться с мыслью, так как они оба — Я и мысль (хотя бы

на мгновение) в честном мышлении проявляют свою сущность. Я выступает

для самого человека без одежд защитных механизмов, дающих компенсацию и

алиби отсутствию ясности мысли, мелькавшей в другие моменты жизни.

Особенность человеческой жизни в том, что мысль в любой момент

времени уже дана, задана языком. "По той простой причине, что в любой

данный момент в языке есть все слова". Слова — подобие мысли, ее двойники,

но не она сама. Мераб Константинович называет их симулякрами, что по-

латыни означает привидение, или двойник, мертвая имитация вещи.

Говорить слова — не значит мыслить. Попробуйте сказать: "Я знаю, что

динозавров нет" или любое другое словесное утверждение. Есть ли в нем

отражение вашего, именно вашего мысленного разрешения? Ответить на этот

вопрос и подобные ему невозможно, так как "всегда есть вербальный мир,

который сам порождает псевдовопросы, псевдопроблемы, псевдомысли и

отличить их от истинной мысли невозможно. Невозможно настолько, что

любая, сформулированная или вот-вот готовая быть сформулированной, мысль

встречается с невозможностью воплощения в слове.

Описать словами мысль, переживаемую как мучение, уникальное

напряжение уникального человека, которому ясно открылась вещь во всей ее

глубине, становится невозможно. Слишком обычны, будничны слова, истина в

них становится похожа на ложь. Ведь в любой данный момент есть все слова, а

из слов составлены симулякры, которые вполне похожи на ваше видение. И вот

душа начинает кричать".

Кричит она от невыразимости, вынужденная существовать в