Теоретическая культурология. — М.: Академический Проект; РИК, 2005. — 624 с.
94-
-94
89
ворит он, — будет показано, что мы можем всегда быть счастливы и становиться все счастливее, и будут
названы некие средства приумножения счастья, в чем и состоит назначение всех наук» [2:3:397]. Подобно
проекту Ф. Бэкона всеобщая наука, разрабатываемая Лейбницем, должна была содержать в себе также
«методическую постановку новых экспериментов» с целью, чтобы «и здоровье и другие блага приятной
жизни» не были при этом упущены [2:3:442].
Именно Ф. Бэкон в большей степени, чем другие мыслители XVII в., способствовал пробуждению
реформаторских устремлений Лейбница. В автобиографических набросках, где немецкий философ
выступает под псевдонимом Пацидия, он сообщает о себе: «К счастью, случилось так, что в руки юноши
попали проекты достославного канцлера Англии Фрэнсиса Бэкона, касающиеся приумножения наук»
[2:3:410]. О том, что грандиозный замысел Ф. Бэкона был глубоко усвоен им в юности, Лейбниц сообщает и
в другом месте: «Бэкон и Гассенди прежде других, — пишет он, — попали мне в руки, их простой и
изящный стиль оказался более доступным для человека, стремящегося прочесть все» [2:3:269].
«Несравненный», «великий муж», «человек божественного ума» — эти характеристики английского
мыслителя — не преувеличения в устах Лейбница. Он действительно ставил очень высоко тот поворот
мысли от схоластической лжемудрости со всякими «этостями» и «этовостями» [2:3:71], который вывел
философию из «лугов воображения» на твердую почву «практических потребностей жизни» [2:3:71].
Лейбниц принимает стремление Ф. Бэкона к «приумножению наук», к их всеобъемлющей реформе в целях
улучшения положения человека в мире, но расходится с ним частично в том, как этого достичь. Признавая
выдающуюся роль Ф. Бэкона в обновлении философии и наук в целом, Лейбниц при этом обращает
внимание на то, «что великому мужу недоставало досуга и более глубокой эрудиции и, конечно,
безупречной математической строгости суждения... Он придавал слишком большое значение эмпирической
философии, через которую путь к истине слишком долог, в то время как многое из того, что он предлагал
исследовать с помощью таких экспериментов, постановка которых едва ли по карману царю, могло быть
открыто и доказано посредством верных рассуждений» [2:3:426]. Близким Лейбницу было и положение Ф.
Бэкона о том, что между разумом и верой нет непримиримых противоречий, что на своих высотах разум не
уводит, а, напротив, приводит к истинам религии [2:1:78]. Итак, принимая проект Ф. Бэкона, Лейбниц
корректирует пути его осуществления, подчеркивая роль рациональной мысли, прежде всего матема-
тики и логики, в достижении его целей — «приумножения наук» на благо человека.
Подобно Ф. Бэкону, Декарту и Коменскому Лейбниц хотел поставить задачу ускоренного развития всех
наук на прочный теоретический и методологический фундамент с целью максимально быстрого прогресса
благосостояния людей. Но если в начале века Ф. Бэкон больше думал об исправлении знаний, то Лейбниц в
его конце стремится прежде всего к ускорению в их приращении. Так, например, он говорит о том, что
знает, как достичь того, чтобы рост медицинских знаний ускорился в десять раз. По отношению к
некоторым своим предшественникам, прежде всего к Коменскому, Лейбниц выступает как более трезво-
практически и реалистически мыслящий деятель, лучше чувствующий политическую ситуацию. В его
проектах меньше утопистского глобализма. Своими планами об «универсальной энциклопедии» всех знаний
он заглядывает в близкое будущее, в век энциклопедистов [2:3:436]. Гармоническая, классическая,
благородная душа Лейбница ставит проектируемую всеобщую энциклопедическую науку очень высоко, но,
что существенно, после «благочестия и справедливости, дружбы и здравия» [2:3:441]. Обозначив свои
приоритеты, Лейбниц добавляет: «Я дерзнул бы утверждать, что у обладателя этой науки само благочестие
и справедливость будут следовать неизменно, а дружба и здоровье — в большинстве случаев» [4:3:441]. Но,
с другой стороны, вопреки этой принимаемой им иерархии ценностей он саму веру подчиняет рациональной
всеобщей науке, в которой истины о Боге и душе, как он считает, строго доказываются. По сути дела,
гармония веры и разума по Лейбницу достигается тем, что вере все же приходится несколько потесниться,
чтобы в гармонически устроенном здании Разума найти себе место. Даже любовь к Творцу, основное
религиозное чувство, он считает выводимым из разумных оснований. Действительно, если прогресс наук
будет все полнее и очевиднее раскрывать премудрость и всеблагость Творца в природе, то тем самым он
усилит, как считает Лейбниц, и благочестие, вызвав подъем веры. И в этом он видит, кстати, высшее
оправдание науки помимо ее общепонятного утилитаристского и прагматического оправдания. Даже
монастырская жизнь, полагает философ, может усовершенствоваться и должным образом возвыситься, если
монахов будут обучать естественным наукам: «Только тогда, — писал он, — род человеческий сделает
большие успехи в изучении природы, когда любознательность проникнет в монастыри и когда будет
вменяться в благочестие обитателям их восхваление божией мудрости изучением ее чудесных творений»
[4:363]. Лейбниц настолько непоколе-
90
бимо верил, что между научным познанием и верой невозможны никакие противоречия, что совершенно
не опасался развития научной любознательности в духовном сословии. И как почти во всех его проектах за
его универсальными синтетическими установками стояли и прагматические расчеты. Так, например,
педагогическая реформа монастырского образования была бы в высшей степени целесообразна, считает он,
и с экономической точки зрения, позволяя сберегать огромные силы людей, которые тратятся на пустые
слова. К этому убеждению Лейбница можно найти еще одно объяснение — не знающий меры рационализм
лишал великого мыслителя должного понимания эстетического начала, заставляя его считать, что
For Evaluation Only.
Copyright (c) by Foxit Software Company, 2004
Edited by Foxit PDF Editor