Алеврас Н.Н., Гришина Н.В., Краснова Ю.В. (ред.) История и историки в пространстве национальной и мировой культуры XVIII-XXI веков

Подождите немного. Документ загружается.

191

Тихонов В. В. Историографический компонент...

массовом участии горожан в вечевых сходах и тут же добавляют: «Современ-

ные исследования, однако, показали, что подобные представления далеки от

действительности» (С. 79). «Обезличивание» современных профессиональных

историков делается, по-видимому, по той простой причине, что суждения клас-

сиков исторической науки отличались образностью и оригинальностью, в то

время как современная историческая наука все больше приобретает коллекти-

вистские черты. Кроме того, имена современных историков мало что говорят

неподготовленному читателю, больше знакомому с растиражированными фун-

даментальными трудами дореволюционных историков.

В подобном ключе используется историографический компонент и в учеб-

нике этих авторов для VIII класса, посвященном XVI–XVIII вв. Стоит только

отметить, что ссылок на историков становится все меньше и меньше. Объ-

ясняется это, видимо, тем, что авторы предпочли использовать выдержки из

исторических источников, количество и доступность для восприятия которых

существенно возрастает по сравнению с периодом Древней Руси.

В широко распространенных в школах учебниках для 10 класса под общей

редакцией А. Н. Сахарова

историографический компонент представлен весь-

ма скудно. В первой книге (А. Н. Сахаров, В. И. Буганов), рассматривающей

допетровскую историю, во введении есть ссылка на мнение В. О. Ключевского

о том, что колонизация является «основным фактом русской истории» (С. 13).

Не в пример ей, более основательно выглядит историографическая составляю-

щая во второй учебной книге (В. И. Буганов, П. Н. Зырянов). Во введении к ней

даны точки зрения того же В. О. Ключевского и С. М. Соловьева о революци-

онном характере преобразований Петра I (С. 4). В основной части для оценки

личности Петра I и его вклада в русскую историю присутствуют характеристи-

ки этого деятеля, данные А. С. Пушкиным и В. О. Ключевским (С. 42).

XVIII в. – время зарождения отечественной исторической науки, поэтому

имена историков обязательно присутствуют на страницах, посвященных куль-

туре и общественной мысли. В параграфе «Культура, духовная жизнь и быт в

XVIII в.» рассказывается о трудах В. Н. Татищева и М. В. Ломоносова. Не обой-

дены вниманием актуальные до сих пор дискуссии о «татищевских извести-

ях», заключающиеся в вопросе о подлинности сообщаемых В. Н. Татищевым в

своих трудах уникальных сведений. Некоторое внимание уделено спору норма-

нистов и антинорманистов, причем симпатии автора раздела (В. И. Буганова),

очевидно, на стороне идейного лидера последних – М. В. Ломоносова (С. 96).

В XIX в. общественное значение истории только усиливается, поэтому в

параграфах, посвященных культуре, описание достижений Н. М. Карамзина,

С. М. Соловьева, М. П. Погодина, В. О. Ключевского, К. Д. Кавелина, М. М. Ко-

валевского занимает достаточно большое место.

Таким образом, в учебниках под редакцией А. Н. Сахарова историография

дается в основном в контексте описания общего развития отечественной куль-

туры и науки, а не в форме ознакомления с различными историографическими

концепциями и точками зрения.

192

Сотворение историка...

В не менее распространенном комплекте учебников под общим названием

«История государства и народов России» для VII–IX классов, авторами кото-

рых являются А. А. Данилов и Л. Г. Косулина, историографический компонент

также не играет заметной роли в повествовании и методическом обеспечении.

В учебнике для VII класса из этой серии есть несколько заданий, где ис-

пользуются работы историков. Так, после фрагмента из В. О. Ключевского об

Иване Грозном дается задание на объяснение прочитанного (С. 46). Затем при-

водится цитата из Н. М. Карамзина, посвященная Ермаку, с вопросом: «Со-

гласны ли вы с ней?» (С. 46–47). В том же духе, то есть в качестве элемента

заданий, историография используется и в других учебниках серии. В книге,

посвященной истории XX в., история исторической науки всплывает лишь в

контексте политико-идеологического развития советского общества: «В исто-

рической науке прогрессивными деятелями были объявлены Иван Грозный и

его опричники. Лидеров национальных движений клеймили как агентов зару-

бежных разведслужб» (С. 310).

В школьном учебнике тех же авторов для IX класса

историческая наука упо-

минается только один раз, когда речь идет об аресте группы историков в 1929 г.

(«Академическое дело») (С. 179). Зато отмечены тенденции в изменении массо-

вого исторического сознания, начавшиеся с поворота в политике Сталина к ве-

ликодержавным идеалам: «Любимым детищем советских кинематографистов

стала историческая тематика. Фильмы “Петр I” (реж. В. Петров), “Александр

Невский” (реж. С. Эйзенштейн), “Минин и Пожарский” (реж. В. Пудовкин) и

др. являлись, по сути, иллюстрацией сталинской концепции истории. Они луч-

ше, нежели любой учебник, формировали нужные стереотипы, способствуя

созданию определенного психологического состояния общества» (С. 190).

Примеров можно привести еще много, но общие тенденции уже видны. По-

сле беглого анализа учебной литературы на наличие историографического ком-

понента стоит отметить, что в учебниках по истории XX в. какие-либо ссылки

на историков вообще практически отсутствуют. Это объясняется несколькими

причинами. Во-первых, общепризнанных классиков в исторической науке, спе-

циализирующихся по данному периоду, нет. После развала Советского Союза

авторитет специалистов по истории XX в. был невысок («доктора фальсифика-

торских наук» − Р. Быков), поэтому ссылаться на их труды не представлялось

возможным. Во-вторых, представители дореволюционной историографии отли-

чались, не в пример современному ученому-историку, образностью и литератур-

ностью языка, поэтому их сочинения отлично вписываются в образовательные

задачи школьного учебника. В-третьих, в истории новейшего времени, в отли-

чие от более ранних периодов русской истории, сохранилось огромное количе-

ство документов, которые можно эффективно использовать в учебном процес-

се. Кроме того, источники по истории XX в. написаны на понятном школьникам

языке, поэтому не требуют перевода или пересказа, что тоже немаловажно.

Итак, историографический компонент используется в современной учебной

литературе для нескольких целей. В первую очередь – это попытка придать

193

Тихонов В. В. Историографический компонент...

тексту учебника или заданию проблемный характер при помощи столкновения

различных мнений. Также точки зрения различных историков используются в

качестве иллюстрации, когда необходимо дополнить текст ярким образом или

метафорой. Нередко обращение к суждениям знаменитых историков является

ссылкой на общепризнанные авторитеты для подтверждения собственной пра-

воты. Особой популярностью среди авторов учебников за художественность

стиля и выразительность образов и характеристик пользуются А. С. Пуш-

кин (хотя он и не являлся профессиональным историком), В. О. Ключевский,

Н. М. Карамзин и С. М. Соловьев.

Отмечая общую тенденцию, можно заметить, что на протяжении послед-

них десяти-пятнадцати лет доля историографического компонента в школьных

учебниках только снижается. Ни в одном из учебных пособий нет размыш-

лений на тему, зачем нужна история, что такое профессия историка? Правда,

есть одно исключение. Очень лирично звучат рассуждения Н. С. Борисова, из-

вестного специалиста по средневековой истории России и автора учебников,

об особом призвании историка. По его мнению, «историк – хранитель памяти

народа»

Тем не менее, отраден тот факт, что тот проблемный потенциал, который в

себе несет историография, активно применяется в различных дидактических

материалах, служащих дополнением к основной учебной литературе

. Среди

профессиональных историков (скажем честно, мало вникающих в специфику

школьного образования) давно звучат призывы сделать историографический

компонент неотъемлемой частью школьного учебника

. Профессиональные

методисты, как правило, относятся к этому скептически. Между тем историо-

графия должна оставаться важным компонентом именно текста учебника. Но

использовать ее надо немного иначе, нежели это делается сейчас. Наверное,

стоит отказаться от ознакомления учащегося с полемикой по частным вопро-

сам, а предложить ему различные концепции отечественного исторического

процесса в целом. В учебной литературе должны быть представлены основ-

ные точки зрения на общее развитие России с указанием их авторов. Делать

это можно во введении к учебнику. Конечно, концепции эволюции общества

(в том числе и российского) преподаются в курсе «Обществознания», но пре-

подносится это в отрыве от конкретного материала. Это приводит к тому, что

абстрактные теории быстро забываются. Между тем, объединение теорети-

ческого и эмпирического материала в едином тексте учебника позволяет про-

верить на фактах (конечно же, в меру способностей учеников) предложенные

объяснения отечественной истории. Также надо учитывать, что историографи-

ческий компонент по-разному эффективен в разных педагогических системах.

Например, в традиционном обучении, основу которого составляет простая

передача готовых знаний, данный компонент окажется вряд ли востребован-

ным, поскольку усложнит и без того насыщенную фактами программу. В то

же время в проблемном и развивающем обучении системы Д. Б. Эльконина –

В. В. Давыдова он может оказаться весьма кстати. На основе различных точек

194

Сотворение историка...

зрения историков можно создавать проблемные ситуации и моделировать со-

держательные абстракции.

Постепенное удаление историографического компонента приводит к обе-

днению научного и методического потенциала учебной литературы, а ученики

приучаются к некритическому и беспроблемному восприятию фактов и тео-

рий. Все это может способствовать теоретическому снижению уровня школь-

ного материала, а у школьника окончательно может сложиться впечатление,

что история – это хронологическая таблица в конце книги.

Примечания

См. подробнее: Шевырев А. П. История в школе : образ отечества в новых учеб-

никах // Исторические исследования в России. Тенденции последних лет. М., 1996.

С. 37–39.

См.: Анисимов Е. В., Каменский А. Б. Россия в XVIII – первой половине XIX века.

История. Историк. Документ. М., 1994.

См.: Анисимов Е. В., Каменский А. Б. История России. 1862–1861. М., 1996.

См.: Кацва Л. А., Юрганов А. Л. : 1) История России VIII–XV вв. М., 1998; 2) История

России XVI–XVIII вв. М., 1999.

Сахаров А. Н., Буганов В. И. История России с древнейших времен до конца XVII века.

3-е изд. М., 1997; Буганов В. И., Зырянов П. Н. История России конец XVII – XIX век.

3-е изд. М., 1997.

Данилов А. А., Косулина Л. Г. История России. XX век. 5-е изд. М., 1999.

Борисов Н. С. История России с древнейших времен до конца XVII века. М., 2005.

С. 5.

Например: Алексашкина Л. Н. Задания и тесты по новейшей истории. 9, 11 классы.

М., 2005; Короткова М. В. История России IX–XVIII века. 6–7 классы. Дидактические

материалы. М., 2002.

Например: Шмидт С. О. Размышления об «историографии историографии» // Ист.

зап. 2005. № 8 (126).

195

Тихонов В. В. Историографический компонент...

Раздел 3.

Личность историка и вызовы времени: творчество

и модели поведения в социуме и научном сообществе

196

Личность историка...

Ханс-Кристиан Петерсен

(Университет г. Майнц, Германия)

НАУЧНЫЕ ДИСКУССИИ О ВОСТОЧНО-ЕВРОПЕЙСКИХ ЕВРЕЯХ

В НАЦИОНАЛ-cОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ ГЕРМАНИИ

После проведения в 1998 году во Франкфурте на Майне очередного 42

Конгресса немецких историков, центральной темой которого являлась роль

немецкой исторической науки в период национал-социализма, среди много-

численных дисциплин наметилась тенденция к критическому пересмотру соб-

ственной истории

. Наряду с немецкой «Остфоршунг» (Ostforschung), вокруг

которой развернулись основные дебаты на упомянутом Конгрессе, к числу

научных дисциплин, чья история и деятельность наконец-то становятся пред-

метом исследования, принадлежит и национал-социалистское направление

«Юденфоршунг» (Judenforschung). В данном случае понятие «Judenforschung»

обозначает транс-дисциплинарную область знания, формирование которой

началось в 1933 году. В его цели входило «обезевреиванье» сложившейся во

многом под влиянием еврейских ученых научной традиции и создание «Юден-

форшунг без евреев»

. Это подразумевало под собой изучение «еврейского во-

проса» с перспективы выраженного антисемитизма, а также вытеснение дру-

гих научных перспектив и исследователей. При этом основной географический

фокус «Юденфоршунг» сосредотачивался, согласно национал-социалистской

политике, на Востоке, а именно на еврейской части населения Центральной,

Восточной и Юго-Восточной Европы.

Одним из ведущих представителей «Юденфоршунг» являлся экономист и

специалист в области «Остфоршунг» (Ostforschung) Петер-Хайнц Серафим

(1902-1979)

. Рожденный в 1902 году в Риге в семье остзейских немцев, он рос

и социализировался в окружении, отличавшемся выраженными пронемецкими

националистическими настроениями. В конце 1918 года он добровольцем всту-

пил в «Балтийское ополчение» (Baltische Landeswehr), воевавшее как против

Красной Армии, так и против национал-литовских вооруженных формирова-

ний. В 1924 году, после окончания университета по специальности экономиста

народного хозяйства, Серафим защитил во Вроцлаве свою докторскую диссер-

197

Ханс-Кристиан Петерсен. Научные дискуссии...

тацию и продолжил свою карьеру в качестве сотрудника вроцлавского «Инсти-

тута Восточной Европы» (Osteuropa Institut). В конце 1930 года он перешел в

«Институт Восточно-Немецкой экономики» в Кёнигсберге (Institut für Ostdeut-

sche Wirtschaft) и спустя некоторое время возглавил в нем сектор Польши. С

1933 года он состоял в рядах членов НСДАП и штурмовых отрядов (SA). После

нападения Германского Рейха на Польшу и до конца 1940 года Петер-Хайнц

Серафим работал в Военно-административном совете (Kriegsverwaltungsrat)

при Генерал-губернаторстве на оккупированной территории Польши. В это же

самое время он возобновил сотрудничество с «Институтом немецких работ на

Востоке» в Кракове (Institut für Deutsche Ostarbeit, IDO) – одним из ключевых

институтов оккупационного режима на территории завоёванной Польши.

В начале 1941 года он получил должность профессора и возглавил Кафе-

дру экономики при университете г. Грайфсвальд. Кроме этого, Петер-Хайнц

Серафим занимал в это время должность редактора «Вельткампф» (Weltkampf)

– журнала Института по изучению еврейского вопроса во Франкфурте на Май-

не, находившегося в подчинении рейхсляйтера Альфреда Розенберга. Ко всему

прочему он принимал активное участие в грабеже культурных ценностей, осу-

ществлявшегося Оперативным штабом рейхсляйтера Розенберга.

«Еврейство в восточно-европейском пространстве» –

содержание и рецепция

В 1938 году вышел в свет центральный труд Серафима о еврейском населе-

нии Восточной Европы – «Еврейство в восточно-европейском пространстве»

На 736 страницах книги еврейское население Восточной Европы описывается

Серафимом как изолированная от остального населения группа, отличитель-

ным признаком которой на всем восточноевропейском пространстве была ее

«чуждость». Материал, на базе которого Серафим выстраивал свое аргумента-

цию, был заимствован им по большей части из научных работ еврейских учёных,

таких как «Всемирная история еврейского народа» Симона Дубнова, «Социоло-

гия евреев» Артура Руппина, либо из многочисленных трудов Мейера Балабана.

В этой связи Серафим проводил различие между «фактом» и интерпретацией:

признавая исследования еврейских историков «с точки зрения представленного

в них материала вполне пригодными»

, он не подвергал никакому сомнению, то

обстоятельство, что еврейский автор «видит тему по-другому, да и должен по-

другому ее видеть»

. Такой подход имел для Серафима «особую значимость»,

поскольку «представления еврея и нееврея в еврейских вопросах, в силу изна-

чально заложенных причин, должны быть отличным друг от друга»

Серафим изначально отказывал еврейским исследователям в объективно-

сти, но претендовал на нее и преподносил в собственных работах как основ-

ное требование. Во введении к своей книге он подчеркивал свою «обязанность

бескомпромиссного стремления к объективности» и что он, «полностью осо-

знавая особую научную ответственность в такого рода ‘актуальной’ теме», из-

198

Личность историка...

бегает каких бы то ни было субъективных оценок. Субъективность, по мнению

Серафима, позволительна только читателю и политику. Одновременно особый

акцент делался им на том, что «немецкая наука никогда не должна отклоняться

от народных целей и духа, из которых она берёт своё начало, и для которых она

существует». Для него, как автора, это означало, неразделимость своих «прин-

ципиальных утановок» в отношении темы исследования и «сферы, в которой и

для которой он трудится»

Рецепция публикаций еврейских учёных выполняля для Серафима наряду с

заимствованием эмпирического материала двойную функцию. С одной сторо-

ны, он усматривал в этом подтверждение своему чисто «научно-объективному»

подходу, поскольку в рамках собственного исследования он обращался к тру-

дам еврейских ученых. С другой стороны, цитируемые в большом объёме ма-

териалы, использовались им в качестве матрицы, в пику которой он форму-

лировал собственные тезисы. Чисто формально данный подход соответствует

распространённой практике обоюдного цитирования в научном дискурсе и на

первый взгляд может показаться методологически корректным. Однако, в слу-

чае немецкой «Юденфоршунг» подобный подход базировался на уже заложен-

ном в его фундаменте неравенстве участвующих сторон: еврейским учёным,

исключительно как объектам, отводилась по-существу неполноправная роль.

Результаты их исследований заимствовались, сами же они, а вместе с ними и

их интерпретационные модели вычеркивались из дискурса как «еврейские»,

а значит как «необъективные». Такая инструментализация и использование

большого числа учёных в качестве невольных «главных свидетелей» насажда-

емых антисемитских доводов, выдвигаемых Серафимом, встречается по ана-

логии и у других «юденфоршер» (исследователи, изучавшие историю евреев в

нацисткой Германии) – таких как Ханс Ф.К. Гюнтер или Вильгельм Грау. Эта

практика полностью соответствует тому, что Дирк Рупнов (Dirk Rupnow) на-

зывает «аризацией»

еврейской истории и еврейского историописания.

Конкретно присвоение трудов еврейских учёных означало, что Серафим в

своей аргументации поначалу исходил из в сущности релевантных результатов

еврейской историографии, например из того факта, что основная волна пересе-

ления еврейского населения на территории государств Восточной Центральной

и Восточной Европы состоялась относительно «позже», чем это было принято

считать или, что еврейское население ко времени написания книги, в отличие

от нееврейского большинства, проживало большей своей частью в городах и

имела соответственно иную структуру профессиональной занятости. В этом

случае решающие значение в оценке Серафимом перечисленных выше фактов,

имеет то обстоятельство, что он категорически отрицал исторические и обще-

ственные предпосылки упомянутых процессов как сугубо «внешние» причины

еврейской «чуждости». При этом он ссылался на ошибочные с его точки зре-

ния представления еврейских исследователей. Согласно же его личному ви-

денью, именно «внутриеврейские» причины сделали евреев в конечном итоге

«чужаками».

199

Ханс-Кристиан Петерсен. Научные дискуссии...

На этом тезисе, лежащем в основе всей монографии Серафима, мне бы хо-

телось остановиться несколько подробнее и прокомментировать его на одном

конкретном примере.

В третьей части своей книги Серафим задается вопросом о причинах про-

живания к тому моменту бóльшей части еврейского населения Восточной

Центральной и Восточной Европы в городах, где оно в значительной степени

уступало по своей численности нееврейскому населению, а также рассуждает

о причинах существования среди евреев совершенно отличной структуры заня-

тости. Хотя Серафим упоминает различные законодательные меры, приведшие

в конце XIX века к целенаправленному вытеснению еврейского населения из

сельских районов и обернувшиеся в итоге в 1882 году полным запретом для ев-

реев селиться в сельской местности «черты постоянной еврейской оседлости»,

он, тем не менее объявляет их в итоге нерелевантными. По мнению Серафи-

ма, «преувеличивать степень влияния законодательных ограничений» было бы

«ошибочным»

. Помимо того, согласно его выводам, растущая миграция еврей-

ского населения в города не поддается классификации как элемент общего про-

цесса индустриализации и урбанизации в Европе конца XIX- начала XX века:

«В случае данной тенденции мы имеем дело не с явлением, которое соот-

ветствует тому, что происходило в прошлом и нынешнем столетии почти среди

всего населения Европы. Оно не является ни «оттоком в город» в том смысле,

в котором мы привыкли его понимать, ни соблазном, который города, в осо-

бенности крупные, оказывают на сельское население. Еврей в деревне являлся

изначально живущим в деревне горожанином»

В то же время «еврей» продолжал оставаться для Серафима извечным «чу-

жаком» и в городе:

«В то время как любой другой народ связан с той землей, на которой жи-

вет, привязан к клочку земли (mit der Scholle verbunden ist), в то время как его

представители в кругу своего социального сообщества близки и доверяют друг

другу, а переселение в город означает для них одновременно не только смену

профессии, но и отрыв от среды доверия и близости, разрыв внутренней связи

с прошлым, переселение на «чужбину», еврей – который везде «чужой» – не

проявляет какого-либо значимого внутреннего интереса к окружающему его

миру. […] Естественным следствием такого внутреннеего момента чуждости

является в корне отличающееся от других народов отношение евреев к вопросу

смены места проживания»

Подобный взгляд вполне соответствует распространенному до сегодняшне-

го дня стереотипу «еврея» как «мигранта» и «горожанина»

– стереотипу, ко-

торый, в случае Серафима, насаждался при помощи авторитета мнимой науч-

ной «объективности» и обосновывался квантифицирующими построениями.

200

Личность историка...

Серафим отвергал исторические предпосылки процесса расселения евреев в

Восточной Европе как неимеющие решающего значения для растущей урба-

низации среди еврейского населения. Вместо этого он селективно использовал

результаты упомянутого процесса в качестве отправного пункта собственной

аргументации и при помощи большого количества карт и статистических дан-

ных представил территориальное расселение еврейского населения как под-

тверждение своего тезиса. Как видно, ему не пришлось фальсифицировать при

этом эмпирические данные. Однако, он оставлял в тени процесуальный харак-

тер демографического развития восточноевропейских евреев, а жизнь в городе

он интерпретировал как антропологический архетип или константу «еврея».

Суммируя вышеизложенное, можно констатировать, что Серафим создал

статичную и исключающую любые модификации интерпретационную модель

мнимой «чуждости» еврейского населения. Он отвергал также принципиаль-

ную возможность пересмотра вынесенного им вердикта, поставив под сомнение

релевантность общественно-исторического генезиса конкретных процессов и

выдвинув вместо реальных, существующие априори «внутренние» причины:

«По отношению к принимающему его народу еврей всегда чужак, и наобо-

рот – в среде своего собственного народа он повсюду дома»

. Таким образом,

следует в очередной раз признать правоту Вернера Филиппа (Werner Philipp),

обвинившего в 1966 году Серафима в антиисторическом мышлении

В этом смысле концепция книги Серафима перекликается с тем, что Зигмунд

Бауман определял в своей работе о холокосте как часть истории модерности, как

social engineering. Согласно Бауману, в целях рационального мироустройства

наука должна конструировать, дефинировать и классифицировать «чуждость»

определенных групп населения, а также снабжать полученной в результате ин-

формацией административный аппарат

. Монография Серафима «Еврейство

в восточно-европейском пространстве» полностью вписывалась в эту точку

сопряжения национал-социалистской социальной инженерии. Во введении к

своей книге он формулирует эту задачу следующим образом: «Предоставим

политику давать оценку, работа же учёного – констатировать, анализировать, а

также при всеохватывающем взгляде на факты сводить их воедино»

В то время как еврейские учёные были окончательно лишены возможности

сопротивляться присвоению результатов своих исследований, труд Серафима

стал достоянием широкого обсуждения в кругах национал-социалистической

(völkisch) немецкой науки. Почти все рецензии носили позитивный харак-

тер, а резкая критика ограничивалась вопросами о частностях. Два момента

выделялись особым образом: первый – то обстоятельство, что Серафим как

первый нееврейский исследователь представил столь всеобъемлющую карти-

ну восточно-европейского еврейства; и второй – «строго научный»

характер

его работы. При этом само рецензирование книги «Еврейство в восточно-

европейском пространстве» разворачивалось не только на страницах узкопро-

фессиональных изданий. В многочисленных локальных и региональных газе-

тах печатались статьи о книге Серафима. «Гамбургер тагеблатт» (Hamburger