Алеврас Н.Н., Гришина Н.В., Краснова Ю.В. (ред.) История и историки в пространстве национальной и мировой культуры XVIII-XXI веков

Подождите немного. Документ загружается.

201

Ханс-Кристиан Петерсен. Научные дискуссии...

Tageblatt) сообщал под заголовком «Область расселения евреев в Восточной

Европе. Новаторское исследование с сенсационным результатом» и обращал

особое внимание на то, что наряду с «политической работой» по антисемитиз-

му нельзя упускать из виду, «что для укрепления нашей внутренней позиции и

для просвещения внешнего мира в вопросе о насущной необходимости наших

мер, крайне необходимы такие серьёзные и заслуживающие доверие научные

труды»

. По аналогии с аргументацией самого автора книги «многочислен-

ные цитирования еврейских учёных» оценивались в статье как подтверждение

«строго научного приведения доказательств», которые «производят на чита-

телей особо убедительное впечатление»

. Именно в этой засвидетельство-

ванной научности напрямую просматривается политическое значение книги.

«Вестфелише ландесцайтунг» (Westfälische Landeszeitung) выражала на своих

страницах «уверенность в том, что именно предельная и чистейшая объектив-

ность выступит в качестве уничтожающего итога для евреев»

, а «Дрезднер

анцайгер» (Dresdener Anzeiger) видел в книге, «которая полностью свободна от

модных избитых фраз, лучшее оружие против еврейства […]»

Работа Серафима вызвала интерес также и в Польше. Местная газета «За-

падная Польша» (Polska Zachodnia), публикуя материал о книге, оставила без

всякого внимания антисемитский характер монографии, что совсем не удиви-

тельно, если учитывать столь же сильную антисемитскую кампанию в Польше

после смерти Пилсудского. По мнению газеты, книга Серафима заслуживала

«внимания польских читателей»

. Правда, критике подверглось то обстоятель-

ство, что Серафим связывал «еврейскую проблему» прежде всего с Польшей и

противопоставлял польской политике в отношении евреев политику национал-

социалистской Германии как положительный пример. Подобный взгляд откло-

нялся газетой как необоснованный, так как, прежде всего в западных районах

Польши «оевреиванье»

являлось в прямым следствием предшествующего не-

мецкого господства.

Преемственность или разрыв? Период после 1945 года

После того как в апреле 1945 года Серафим попал в американский плен,

он занимался составлением экспертиз для американских военных и разведыва-

тельных служб, а также для «Организации Гелена» – предшественницы Феде-

ральной разведывательной службы Германии послевоенного периода. Одновре-

менно он участвовал в реорганизации немецкой «Остфоршунг» (Ostforschung).

Позже, в мае 1948 года, после так называемой процедуры «денацификации»

ему предоставилась возможность преподавать в качестве почасовика, но, в от-

личие от большинства его коллег, ему не удалось задержаться надолго на акаде-

мическом поприще вне контекста «Остфоршунг». Вместо этого в 1954 году он

проходит по конкурсу на должность проректора по учебным делам Академии

управления и экономики в Бохуме. До 1967 года он занимался на этой долж-

ности вопросами повышения квалификации государственных и муниципаль-

202

Личность историка...

ных служащих и работающих в сфере экономики. Скончался Серафим в мае

1979 года в Розенхайме. Как свидетельствуют сохранившиеся документы, на

протяжени всего послевоенного периода вплоть до своей смерти Серафим ни

разу не ставил перед собой задачи критического переосмысления собственной

биографии.

То обстоятельство, что Серафиму так и не удалось продолжить карьеру по-

сле войны, ни в коей мере не свидетельствует в пользу серьёзной критической

рефлексии с его стороны над собственной ролью в национал-социалистической

социальной инженерии. Наоборот, определяющими были стратегически про-

думанные шаги: бывшие коллеги публично демонстрировали дистанцию,

чтобы не нанести ущерб собственным шансам, дававшим им возможноисть

«восстановиться» в науке. При этом в личных беседах они постоянно заве-

ряли Серафима в «объективности» его книги. Исключением из правил были

только немногие. Среди них стоит назвать упоминавшегося выше историка,

специалиста по истории Восточной Европы Вернера Филиппа

. Несмотря на

бывшую личную причастность к «Остфоршунг» эти историки нашли слова,

немотивированные тактическими соображениями, для чёткой оценки прошлой

деятельности Серафима. Хотя, по большому счёту, Вернер Филипп оставался

единственным в своем роде (само)критиком.

Заключение

Историк Митчел Г. Аш описывал науку как процесс, развитие которого

осуществляется не только благодаря поиску лучшего аргумента в плоскости

рационального, но и в результате полемики, связанной с постоянной борьбой

за ресурсы. При этом под ресурсами им понимаются как финансовая поддерж-

ка, так и аппаратно-институциональные (в форме, например, «восточных ин-

ститутов» и рабочих групп), когнитивно-конституирующе ресурсы (в смысле

развития новых или модификации прошлых исследовательских парадигм), а

также ресурсы риторики

. Сферы политики и науки Аш рассматривает как две

области, которые не только не противоречат друг другу, но более того – снаб-

жают друг друга ресурсами. В свою очередь, такие ресурсы определялись им

как «политически поливалентные и как взаимомобилизующие». Это означает,

что «деятели науки пытаются мобилизовывать ресурсы политической сферы

ровно также, как и политики, заинтересованные в мобилизации учёных и их

исследований в свою пользу»

В случае применения данного теоретического посыла к проблеме степени

влияния немецкого «Юденфоршунг» (Judenforschung) становится очевидным,

что отдельно взятый учёный не может рассматриваться больше исключительно

как жертва существующих обстоятельств, а вместе с тем как «жертва насилия»

или «введенный в заблуждение». Он должен рассматриваться как активный

субъект, усилия которого активно направлены на мобилизацию соответствую-

щих ресурсов для оказания влияния на политику. Отсюда возникает вопрос

203

Ханс-Кристиан Петерсен. Научные дискуссии...

ответственности, которая должна быть возложена на таких «Юденфоршунг»-

исследователей как Серафим.

Серафим внёс своими исследованиями в рамках «Юденфоршунг» доста-

точно серьёзный вклад в развитие национал-социалистской социальной ин-

женерии. Он идентифицировал и квантифицировал «чужаков» в «восточно-

европейском пространстве» и пытался добиться от политики «решения» той

«проблемы», которую он сформулировал как «эксперт». При этом, в конечном

итоге, остается вторичным, что кто-то, как Серафим, «только» способствовал,

а кто-то лично приложил руку к принятию соответствующих мер. Несколько

лет назад Гётц Али (Götz Aly) совершенно верно заметил, что разделение на

«практический» ручной труд, с одной стороны, и «теоретическую» плановую

деятельность, с другой – есть проявление модерного, в высокой степени про-

фессионально дифференцированного общества. Обе эти группы неотъемлемо

нуждаются друг в друге для того, чтобы добиться от рабочего процесса желае-

мого результата

Основываясь на тезисе Зигмунта Баумана, можно констатировать, что под-

чёркивая «массовый характер» «еврейского вопроса», Серафим способствовал

процессу «обесчеловечивания» жертв, сводя их образ к чисто количественным

показателям: «Люди лишаются человеческих признаков, если их превращают

в цифры и номера»

. И хотя Серафим не предвещал в своей книге последовав-

шего позже физического уничтожения евреев, он, вне всякого сомнения, внёс

вклад, и отнюдь не только «теоретический», в эскалирующийся и радикализи-

рующийся процесс, итогом короторого стал холокост.

Примечания

Первод с немецкого Эллы Каплуновской.

Winfried Schulze, Gerhard Otto Oexle (Hg.). Deutsche Historiker im Nationalsozialismus.

Frankfurt a.M. 1999.

Dirk Rupnow. Judenforschung im Dritten Reich. Wissenschaft zwischen Ideologie, Pro-

paganda und Politik // Matthias Middell, Ulrike Sommer (Hg.). Historische West- und Ost-

forschung zwischen dem Ersten und dem Zweiten Weltkrieg (Geschichtswissenschaft und

Geschichtskultur im 20. Jahrhundert, Bd. 5), Leipzig 2004, S. 107–133, здесь S. 123. По

истории Judenforschung см.: Alan Steinweis. Studying the Jew. Scholarly Antisemitism in

Nazi Germany. Cambridge, Mass. 2006, а также тематический номер ежегодника Ин-

ститута им. Симона Дубнова под редакцией Николаса Бергера (Nicolas Berg) и Дирка

Рупнова (Dirk Rupnow) - Jahrbuch des Simon-Dubnow-Instituts/Simon-Dubnow-Institute

Yearbook. Bd. 5 (2006). S. 301–535.

Биографии и научной деятельности Серафима посвящега моя диссертация: Hans-

Christian Petersen. Bevölkerungsökonomie – Ostforschung – Politik. Eine biographische

Skizze zu Peter-Heinz Seraphim (1902–1979). Osnabrück 2007 (Einzelveröffentlichungen

des Deutschen Historischen Instituts Warschau, Bd. 17).

Seraphim, Peter-Heinz, Das Judentum im osteuropäischen Raum, Essen 1938.

Seraphim. Das Judentum. S. 11.

Seraphim. Das Judentum. S. 9.

204

Личность историка...

Seraphim. Das Judentum. S. 678.

Seraphim. Das Judentum. S. 13 и след.

Rupnow. Judenforschung im Dritten Reich. S. 123.

Seraphim. Das Judentum. S. 326.

Seraphim. Das Judentum. S. 327 и след.

Об этом см.: Joachim Schlör. Juden sind Städter – Ein Stereotyp und seine Bedeutungen

// Fritz Mayrhofer, Ferdinand Opll (Hg.). Juden in der Stadt. Linz 1999. S. 341–365; Idem.

Der Urbantyp // Julius H. Schoeps, Joachim Schlör (Hg.). Antisemitismus. Vorurteile und

Mythen München. Zürich 1995. S. 229–240.

Seraphim, Das Judentum, S. 328.

Werner Philipp. Ostwissenschaften und Nationalsozialismus // Forschungen zur osteuro-

päischen Geschichte

33 (1983), S. 286–303, здесь S. 292.

См. Zygmunt Bauman. Dialektik der Ordnung. Die Moderne und der Holocaust. Hamburg

1992. Бауман предлагает рассматриват холокост не как домодерный «особый случай»

истории, который начался в 1933 и внезапно окончился в 1945 году. Напротив, он усма-

тривает в нем имманентный модерному процессу цивилизации феномен, который не

был неизбежным, но который в своей предельной форме стал возможным только бла-

годаря модерну. Об этом см. Idem. Moderne und Ambivalenz. Das Ende der Eindeutigkeit.

Frankfurt a.M. 1991.

Seraphim. Das Judentum. S. 14.

Как пример такого рода оценок – см. рецензию Георга Шатдтмюллера (Georg

Stadtmüller), опубликованную в журнале Института мировой экономики в г. Киль:

Weltwirtschaftliches Archiv. 53 (1941). H. 1. S. 165–169, цитата S. 168. Единственное

исключение в общем ряду составляет рецензия Ханса Бобека (Hans Bobek), который, в

отличие от Серафима, подчеркивал в истории еврейства не «кровную предрасположен-

ность» а социальную среду – см. Hans Bobek. Das Judentum im osteuropäischen Raum.

Betrachtungen zu einem gleichnamigen Werk von P. H. Seraphim // Deutsches Archiv für

Landes- und Volksforschung. 3 (1939). H. 3/4. S. 697–706, цитата S. 699. Подробный об-

зор рецензий современников на книгу Серафима дает Gerhard F. Volkmer. Die deutsche

Forschung zu Osteuropa und zum osteuropäischen Judentum in den Jahren 1933 bis 1945 //

Forschungen zur osteuropäischen Geschichte 42 (1989), S. 109-215, здесь S. 152-156.

Hamburger Tageblatt. Das Siedlungsgebiet des Judentums in Osteuropa. 6.5.1939.

Рецензия в Berliner Börsenzeitung. 26.7.1939.

Westfälische Landeszeitung. Zur Judenfrage. 5.7.1939.

Dresdener Anzeiger. Das Judentum im osteuropäischen Raum. 3.5.1939.

Niemiec o kwestii żydowskiej w Polsce [Немец о еврейском вопросе в Польше] // Pol-

ska Zachodnia. №. 36. 5.2.1939.

Niemiec o kwestii żydowskiej w Polsce.

См. о Вернере Филиппе Hans-Christian Petersen. «Die Gefahr der Renazizierung ist in

unserer Branche ja besonders groß.“ Werner Philipp und die deutsche Osteuropaforschung

nach 1945, in: Hans-Christian Petersen/Jan Kusber (Hg.): Neuanfang im Westen. 60 Jahre

Osteuropaforschung in Mainz, Stuttgart 2007, S. 31–53.

Ср.: Mitchell G. Ash. Wissenschaftswandel in Zeiten politischer Umwälzungen: Entwick-

lungen, Verwicklungen, Abwickelungen // NTM. Internationale Zeitschrift für Geschichte

205

Ханс-Кристиан Петерсен. Научные дискуссии...

und Ethik der Naturwissenschaften, Technik und Medizin. 3 (1995). S. 1-21, цитата S. 3; см.

также Idem. Verordnete Umbrüche – Konstruierte Kontinuitäten: Zur Entnazizierung von

Wissenschaftlern und Wissenschaften nach 1945 // Zeitschrift für Geschichtswissenschaft.

43 (1995). S. 902–923.

Mitchell G. Ash. Wissenschaft und Politik als Ressourcen füreinander. Programmatische

Überlegungen am Beispiel Deutschlands // Jürgen Büschenfeld, Heike Franz, Frank-Michael

Kuhlemann (Hg.). Wissenschaftsgeschichte heute. Festschrift für Peter Lundgreen. Bielefeld

2001. S. 117–135, цитата S. 118.

Götz Aly. Rückwärtsgewandte Propheten. Willige Historiker – Bemerkungen in eigener

Sache // Idem. Macht – Geist – Wahn. Kontinuitäten deutschen Denkens. Berlin 1997. S.

153-185, цитата S. 220.

Bauman. Dialektik der Ordnung. S. 118.

206

Личность историка...

А. П. Беликов

(Ставропольский государственный университет, г. Ставрополь)

ПОЛИБИЙ И ВЫЗОВЫ ЕГО ВРЕМЕНИ: ТВОРЧЕСТВО,

МОДЕЛЬ ПОВЕДЕНИЯ, ВОСПРИЯТИЕ ПОТОМКАМИ

Как творчество, так и судьба самого Полибия во многом уникальны. Он жил

в очень сложное и переломное для Эллады время, испытал взлёты и падения,

лично стал участником многих важнейших исторических событий. Если бы не

те вызовы времени, которые выпали грекам этого периода, он мог бы остаться

просто благополучным ахейским аристократом. Возможно, он и стал бы исто-

риком, но, очевидно, менее известным и оказавшим меньшее влияние на всё

последующее историописание.

Однако к извечным проблемам Греции – междоусобице, попыткам Маке-

донии установить свою гегемонию, социальным проблемам – добавился и

внешнеполитический фактор. Рим, утвердившийся в Иллирии, тоже стремился

к господству над югом Балканского полуострова. Молодость и активная поли-

тическая деятельность будущего историка совпали с политикой лавирования,

проводимой Ахейским союзом: сохранять свой суверенитет, не раздражая рим-

лян, и не слишком портить отношения с Македонией. Несомненно, это заметно

повлияло на Полибия, способствуя выработке таких полезных качеств, приго-

дившихся ему впоследствии, как осторожность, умение учитывать обстоятель-

ства, проницательность, гибкость.

После разгрома Македонии в 168 г. до н. э. сильные союзники в Греции

римскому сенату уже стали не нужны. В результате Рим взял курс на всемерное

ослабление и подавление бывших «друзей». Используя, в том числе, и своих

«агентов влияния» внутри Ахейского союза. Полибий, к тому времени зани-

мавший высокий пост гиппарха, наблюдал за закатом силы своей федерации

и утратой независимости Греции. В конечном счёте, в 167 г. до н. э. наш ав-

тор, ничем не провинившийся перед Римом, вместе с тысячей других предво-

дителей Ахейского союза был интернирован в Италию

(Polyb. XXX.13.9; Liv.

XLV.31.9; Paus. VII.10.7).

Только через семнадцать лет около 300 уцелевших изгнанников сумели вер-

нуться домой по разрешению сената. Все остальные умерли на чужбине от

207

Беликов А. П. Полибий и вызовы его времени...

болезней и тоски по близким, либо поплатились жизнью за неудачные попытки

бежать из Италии (См.: Paus. VII. 10. 12). Такая же печальная судьба могла ожи-

дать и Полибия, однако его спасли… хорошее образование и любовь к книгам!

Благодаря случайному разговору о книгах он познакомился с представителем

римской правящей верхушки – Сципионом Младшим, покорил его своей обра-

зованностью и сумел стать другом, советником молодого аристократа. И даже

вошёл в «кружок Сципиона» (Cic. De rep. I.15; 34.) – неформальное объедине-

ние прогрессивно мыслящих римских интеллектуалов.

Широкий круг общения, достойные собеседники, свобода перемещения по

Италии и за её пределами – в Испанию и Карфаген, куда он сопровождал на

войну своего друга, давали обильную пищу для размышлений. А главное, По-

либий, как мыслящий человек, очевидно, пытался понять, в чём причины упад-

ка его родины и возвышения Рима. Для этого, прежде всего, надо было понять

самих римлян. И ему это удалось.

Вероятно, тогда же у него зародился замысел написания исторического тру-

да, главной целью которого было показать, почему и как столь значительная

часть ойкумены оказалась под властью римлян (Polyb. VI. 12.3.). Для осущест-

вления такой задачи подходил именно и только принцип «всеобщей» истории,

показывающей, как переплетаются судьбы народов. А учитывая политический

опыт автора, это должно было стать ещё и чисто прагматическим сочинением,

призванным дать полезные знания государственным деятелям и полководцам.

Безусловно, сам Полибий был человеком серьёзным и ответственным, поэтому

и к созданию своего труда он подошёл так же основательно: изучал архивные

документы, критически штудировал работы предшественников, расспраши-

вал очевидцев и участников событий. Так оформился его метод исследования,

близкий к установкам Фукидида.

Безусловно, заслуги Полибия в развитии подлинно научного изучения исто-

рии неоспоримы. Пожалуй, лишь Фукидида и Тацита можно поставить вровень

с ним – по широте замысла, глубине освещения, объективности и подлинной

научности исследования. Поэтому не случаен тот интерес, который вызывает

у ученых личность и творчество ахейского историка. За несколько веков

сложилась огромная исследовательская литература, настоящая «полибиана»,

насчитывающая тысячи томов

Разрозненные во времени и пространстве события и явления он пытался

свести воедино, а главное – дать им объективные объяснения. «Раньше собы-

тия на земле совершались как бы разрозненно, ибо каждое из них имело свое

особое место, особые цели и конец» (Polyb. I. 3.16). Но рассмотрение истории

«по частям даёт лишь очень мало для точного уразумения целого…» (I. 4. 11).

Эти две фразы автора можно считать его программным заявлением. Принципы

«всеобщей» и «прагматической» истории оказали колоссальное влияние на все

последующие поколения исследователей.

Как и любой добросовестный историк, Полибий пытался следовать прин-

ципу объективности и писать «без гнева и пристрастия». Разумеется, это ему

208

Личность историка...

далеко не всегда удавалось. Но есть ли хоть один историк, которому это удава-

лось в полной мере?

Пристрастность нашего автора обычно проявлялась только в двух случаях

– его личная, часто обусловленная социальной принадлежностью, либо «этни-

ческая» предвзятость. Отсюда и его негативные оценки ахейских демагогов

Филиппа V, в целом этолийцев и македонян. Учитывая партикуляризм созна-

ния греков, Полибий был, прежде всего, ахейским патриотом, а потом уже эл-

линским. Действительно, он ведь не случайно пишет столь хвалебную био-

графию Филопемена, с гордостью сообщает о заслугах своего отца Ликорта

перед Ахейским Союзом, да и сам он всегда работал в тесном контакте и пол-

ном согласии с ахейской верхушкой

. Однако достоверность передаваемой им

информации общепризнанна, некоторые претензии можно предъявить лишь к

самой интерпретации событий и их оценкам.

Сейчас, похоже, мы переживаем очередную волну гиперкритицизма по от-

ношению к письменным источникам. Нередко «неудобную» для каких-то по-

строений информацию источников пытаются дискредитировать суждениями о

предвзятости автора, его недостаточной информированности, или даже голос-

ловными обвинениями в явной недостоверности. В результате, как справедли-

во отметила Н. Ю. Сивкина, историки «вследствие отсутствия другого мате-

риала в этом случае нередко оказываются в области чистых предположений и

гипотетических построений»

. Известный исследователь творчества великого

ахейца А. Я. Тыжов неслучайно констатирует, что некоторые авторы порой за-

ходят слишком далеко в своем недоверии к Полибию

. К сожалению, он прав.

Тем не менее, в целом высокая оценка Полибия именно как исследователя

никем не подвергается сомнению. Сложнее обстоит дело с восприятием его

личных качеств, отношением к римлянам и его ролью в римско-греческих отно-

шениях того периода. Один из аспектов, явно ещё не получивших достаточного

освещения, – это проблема политической и даже морально-этической оценки

взаимоотношений Полибия с римлянами во время покорения ими Греции.

Как реальный политик, он нисколько не виноват в том, что римляне завоева-

ли Грецию. К гордым квиритам он относился объективно, не умалчивая об их

недостатках, но честно отмечая и то, в чём они превосходили греков. Воочию

убедившись в военной силе Рима, Полибий отмечал и другое важное для него

обстоятельство: по его мнению, римляне превосходили греков морально. Сам

Полибий подчеркивает, что в его дни стандарты личной честности намного

выше у римлян, чем у его греческих соплеменников (VI. 51; XVIII. 34–35).

Безусловно, он уважал римлян, отмечая, что «для них нет ничего постыднее,

как поддаться подкупу или обогащаться непристойными средствами» (Polyb.

VI. 56. 2). Богобоязненность, по его мнению, у римлян составляет основу госу-

дарства (Polyb. VI. 56. 7). «Если у других народов редки честные люди, для ко-

торых общественное достояние неприкосновенно, то у римлян, наоборот, ред-

ки случаи изобличения в хищении» (Polyb. VI. 56. 15). Он отмечает мудрость,

справедливость и скромность римлян (VI. 10. 10–13; VI. 14. 7–9; IX. 10. 1.),

209

Беликов А. П. Полибий и вызовы его времени...

их неподкупность и верность долгу (XVIII. 35. 1–2). Мы бы не стали говорить

о «восторженном отношении самого Полибия к Риму»

, хотя его восхищение

римским порядком, дисциплиной, разумным государственным устройством

Республики совершенно искренне.

Несомненно, он несколько идеализировал римлян и преувеличивал их мо-

ральные качества. И это не удивительно, ведь по сравнению с тем хаосом и

анархией, которые царили в Греции, действительно, Рим мог показаться По-

либию государством с идеальной формой правления и с на редкость законо-

послушными гражданами. В римском национальном характере проявляются

громадная целеустремленность, дисциплинированность, организационные

способности; в Риме была четкая организация и иерархия, которой не было

у греков

– всё это, очевидно, Полибий должен был заметить и оценить. Есте-

ственно, такие качества могли его только восхищать. Конечно, надо учитывать,

что Полибий писал и для римлян тоже

, да и положение его было достаточно

двусмысленным. Какая-то доля «комплиментарности», безусловно, здесь при-

сутствует. Критическое отношение к словам самого автора необходимо, но ведь

он откровенно отмечал и то, что ему в квиритах не нравилось.

По словам Цицерона (De rep. IV. 33), историк упрекал римлян в недоста-

точном внимании к постановке обучения подрастающего поколения. Также он

осуждал римлян за вывоз культурных ценностей из Греции (см.: Polyb. IX. 10–

13). Критиковал сенат, возвышающий в Греции льстецов (XXIV. 11. 1–9; 12. 3–5;

11–12), и таким образом, неодобрительно заключает Полибий, льстецов среди

эллинов было много, а вот подлинных друзей Рима – мало. Эта фраза как-то

совершенно не вяжется с образом «римского угодника».

У нас нет достаточных оснований сомневаться в уважении автора к римля-

нам или упрекать его в неискренности. У кого на тот момент «нравственные

стандарты» были выше, у греков или римлян, – это отдельная проблема и мы

её здесь касаться не будем, но отметим лишь, что, по мнению самого Полибия,

всё же у римлян.

Однако, хорошо зная все недостатки своих соплеменников, Полибий в то же

время свято верил, что эллины «превосходят все прочие народы» (Polyb. V. 90. 8).

Как и любому порядочному человеку, ему было присуще чувство долга, притом

– с некоторым «этническим оттенком». Не случайно он пишет: «Долг эллина

оказывать в трудных обстоятельствах всяческое содействие эллинам, то защи-

щая их или прикрывая их слабости, то смиряя гнев властителей; все это мы ис-

полняли добросовестно на деле, когда требовалось» (XXXVIII. 6. 7). И это были

не просто красивые слова, а именно жизненное кредо выдающегося историка.

По мнению А. Экстейна, наш автор сожалел о достаточно бесцеремонном

вмешательстве римлян в греческие дела, считая частично виноватыми в этом

самих эллинов, в частности – Калликрата

. Как полагает известный английский

исследователь, Полибий неслучайно подчёркивает, что до Третьей Македонской

войны отношение римлян к грекам было заметно мягче, и лишь добившись ге-

гемонии на Балканах, они повели себя более жёстко по отношению к недавним

210

Личность историка...

союзникам

. Очевидно, что всё же Полибий воспринимал римлян варварами,

хотя, разумеется, и не афишировал своё восприятие. Однако, когда он с горечью

и болью пишет о легионерах, в разграбленном Коринфе играющих в кости на

брошенных в грязь бесценных картинах греческих мастеров (см.: XXXIX. 13. 2),

в этом сквозит не только осуждение грубости и неотёсанности воинов. Всё-таки

явным подтекстом звучит (позволим себе сформулировать ощущения ахейского

патриота и культурного человека!) – на такое способны лишь варвары.

По нашему глубокому убеждению, в глубине души Полибий продолжал

считать римлян варварами, да и не могло быть иначе, ибо любой, кто не эллин,

мог быть только варваром. Здесь мы не согласны с Ф. Уолбэнком, полагавшим,

что мегалополец в своем труде фиксировал восприятие римлян греками, но сам

его не разделял

. Спорно мнение и о том, что Полибий занимал в этом вопросе

компромиссную позицию, не относя римлян, строго говоря, ни к эллинам, ни к

варварам

. Такое едва ли возможно, поскольку для любого эллина мир жестко

делился на две части: мы и они, и каждый, кто не являлся эллином, мог быть

только варваром без всякой альтернативы. Римляне об этом прекрасно знали

(См.: Plautus. Miles gloriosus. 211–214). Неслучайно Катон оскорблённо конста-

тировал, что греки «nos quoqve dictutant “barbaros”» (Pliny NH. XXIX. 7. 14.),

даже не видят особой разницы между римлянами и осками (Ibid.). Греки счи-

тали римлян варварами и относились к ним плохо

– у нас нет ни малейших

оснований пересматривать этот давно ставший общепринятым постулат. Раз-

умеется, Полибий никак не проявлял и, тем более, не афишировал такое своё

восприятие гордых квиритов. Оставаясь в глубине души ахейским и эллинским

патриотом, он вынужден был примириться с неизбежным: время Эллады ушло,

и теперь, ради самосохранения, ей придётся налаживать симбиоз с Римом. Это

и определило модель поведения ахейского историка.

Следует учитывать и прагматизм Полибия как опытного политика. Очевид-

но, он прекрасно понимал, что сохранить независимость Эллады не удастся.

Поэтому лучше избежать ненужных и излишних жертв. Древний афоризм, гла-

сящий «Разумный человек не спорит с неизбежным», несомненно, был ему из-

вестен. Подобно большинству своих просвещенных современников, он «под-

давался обаянию силы и склонен был признавать не только неизбежность, но и

справедливость совершившегося факта»

. Надо было вживаться в новые усло-

вия, которые уже не зависели от воли и усилий одного человека.

Общение и даже дружба Полибия с римлянами – это осознанный и объ-

ективный выбор, но отнюдь не стремление выжить во вражеской среде ценой

предательства или низкопоклонства. Всегда и везде, где только это было воз-

можно, он старался помочь своим соплеменникам, чему сохранилось несколь-

ко свидетельств в источниках. Помогая римлянам обустроить покорённую ими

Грецию, он пытался облегчить участь покорённых эллинов. Оставаясь при

этом лояльным Риму.

Вместе с тем, можно отметить как минимум четыре конкретных случая, ког-

да его действия и их конечный результат не соответствовали римским интере-