Беднов В.А. Православная Церковь в Польше и Литве
Подождите немного. Документ загружается.
В.А.Беднов. Подготовка и заключение Брестской Унии 1596 г.
Как замечалось выше, католическое польское правительство издавна стремилось к тому, чтобы
полонизировать те области Речи Посполитой, где было православное русское население. Самым
лучшим средством для этой полонизации являлась католическая религия, распространение
которой среди русских желательно было Риму. И католическое духовенство всячески старалось
навязать ее русской народности, но труды его в деле насаждения чистого латинства в русских
областях не увенчивались желательным успехом. Безуспешными долгое время оставались и
попытки (с половины XV ст.) католичества навязать православным Флорентийскую унию. Но когда
в Польше начала проявляться, постепенно усиливаясь, католическая реакция, нанесшая сильное
поражение протестантизму, тогда снова возникает и крепнет в среде католиков мысль о новой
унии православной церкви с латинской. По давно принятому в исторической литературе мнению,
мысль о ней подана иезуитами. На известного иезуита Петра Скаргу смотрят, как на ее
популяризатора. Идею церковной унии он развивает в своем сочинении «О iednosci kosciola
Bozego pod jednym pasterzem у о greckim od tey iednosci odstapieniu», которое он издал в Вильне
(1577 г.), посвятив его князю К.К. Острожскому[1]. Книга эта имела большое распространение и
немалый успех[2], что доказывается тем обстоятельством, что в 1590 г. Скарга вторично издал ее,
посвятив на этот раз уже самому королю. Он выставляет на вид пользу унии не только в
религиозном отношении, но и в политическом, ибо, благодаря единству религии государство
сделается сильнее (panstwo bylo by potezniejsze)[3]; православных убеждает принимать унию с
Римом, а католическое духовенство — не щадить усилий, труда и расходов на обращение в унию
отщепенцев. Средством для распространения унии должны служить близкие сношения католиков
с православными владыками и панами, основание католических школ для русских, издание на
русском или польском языке книг, посвященных религиозным вопросам, посылка к наиболее
видным представителям православия (do przedniejszych Ruskiego nabozenstwa panow)
католических богословов для выяснения «заблуждений и ненадежности» православия[4].
Посвящая второе издание «О iednosci kosciola Bozego...» Сигизмунду III, Скарга просит его
полюбить унию и «згоду» церковную и в свое время и в своем месте помочь ее осуществлению,
ибо на обязанности христианского монарха лежит содействие церковному единству, без которого
не только нет спасения, но и политическое единство не может держаться долго[5].
Благодаря деятельности иезуитов и покровительствовавшему им Сигизмунду III, мысль об унии с
Римом начинает распространяться, хотя и очень медленно, среди православных. Печальное
положение восточной церкви в Польше и Литве к концу XVI в., появление во главе церковной
иерархии лиц, недостойных носить священный сан, разного рода ненормальности религиозно-
нравственной жизни православного общества выдвигали на первый план вопрос о церковных
реформах, об устранении укоренившихся в русской церкви антиканонических порядков. Иезуиты,
пользуясь нестроениями в православной церкви, доказывали, что последние могут быть
устранены только при посредстве унии восточной церкви с западной. На мысли об унии, как
средстве улучшения печального положения православной церкви, останавливал свое внимание и
князь К.К. Острожский, но понимал ее не так, как иезуиты. Но масса народная твердо стояла при
православии и была далека, как видно из последующих обстоятельств, от сближения с
латинством. Из лиц, искренне преданных делу унии до 1590 г., можно назвать одного только
брестского судью Адама (с 1593 г. владыка владимирский и брестский Ипатий) Потея, который,
благодаря влиянию иезуитов и луцкого римско-католического епископа Бернарда Мацевского,
еще в 1588 году выражал готовность отложиться от константинопольского патриарха. Когда здесь,
в пределах Польско-Литовского государства, в 1588 г. находился патриарх Иеремия, Потей
предлагал бискупу Мацевскому воспользоваться его пребыванием и выставить католических
богословов для диспута с патриархом. Если патриарх будет побежден на диспуте, то это даст
основание православным, сочувствующим делу унии, отделиться от восточной церкви, если же он
уклонится от диспута, то это подорвет его авторитет в глазах православных и облегчит,
разумеется, переход их в унию[6]. Диспута между патриархом и католиками не было; но латиняне
готовились к церковной унии, и в том же 1588 году вопрос о подчинении православных римскому-
первосвященнику считался уже стоящим на очереди[7].
Мысль о церковной унии начинает осуществляться с 1590 г., когда четыре епископа (львовский
Гедеон Балабан, луцкий Кирилл Терлецкий, холмский Дионисий Збируйский и пинский Леонтий
Пельчицкий) тайно подписали грамоту о своем согласии признать над собой власть римского
папы[8]. Подписанная этими владыками грамота была представлена Сигизмунду III через луцкого
епископа Кирилла Терлецкого, которого патриарх Иеремия при своем посещении православных
областей Польско-Литовского государства, поставил своим экзархом.
В ответной грамоте (от 18 мая 1592 г.) подписавшимся епископам король выражает радость по
случаю такого желания их и свою готовность защищать их и все греческое духовенство от
патриархов и митрополитов, если бы они за какие-либо проступки этих четырех епископов
вздумали произносить клятву и осуждение против них, все это не послужит ко вреду ни самим
епископам, ни их духовенству. Своим королевским словом Сигизмунд III обещает не лишать их
кафедр и прежних королевских пожалований и, при жизни их, занимаемых ими кафедр никому не
давать, какие бы обвинения и приговоры (хотя бы даже и согласные с духовными и светскими
законами) не были против них, напротив, будет держать их, как своих верных подданных и
богомольцев, до самой их смерти на тех кафедрах, усиливая к ним свою королевскую милость и
предоставляя им и тем, кто пристанет «до такой едности и порядку», те же вольности и свободы,
какими пользуется латинское духовенство[9]. Дело об унии велось православными епископами
тайно и медленно. Гораздо успешнее оно начало идти с того времени, как Ипатий Потей был
возведен в сан владимирского и брестского епископа (в начале 1553 года). В 1594 году замыслы
епископов стали известны православным. Поднялся всеобщий ропот среди них, на епископов
посыпались обвинения и упреки, все православные выражали свое недовольство. Но
поддерживаемые королем епископы продолжали свое дело.
В 1594 г. к четырем владыкам, выразившим еще в 1590 г. желание принять унию, присоединились
еще перемышльский епископ Михаил Копыстенский, брестский — Ипатий Потей и сам
митрополит Михаил Рогоза, таким образом, все православные иерархи, кроме полоцкого
архиепископа, соглашались изменить своей вере. Все они подтвердили «артикулы»,
выработанные летом 1594 г. на съезде в Сокале четырьмя владыками: луцким, перемышльским,
львовским и холмским. В этих артикулах указывались те условия, на основании которых владыки-
отступники соглашаются принять унию.
Относительно веры в Сокальских артикулах ничего не говорится; церковно-религиозных вопросов
касаются только три артикула. В первом артикуле говорится, чтобы греческое богослужение и
обряды в кафедральных церквах и епископиях никем не были нарушаемы «до сконченья света»; в
третьем — чтобы службы церковные и обряды не изменялись ни духовными, ни светскими
лицами и совершались по старому календарю. Артикулом восьмым определялся порядок
замещения униатских кафедр: король дает епископскую кафедру, кому хочет, но кандидат, «по
обычаю стародавнему», должен быть посвящаем митрополитом, последнего же, с благословения
папы, посвящает собор епископов. В прочих артикулах идет речь об укреплении церковно-
иерархической власти митрополита и владык (причем выданные братствам восточными
патриархами «листы» должны быть уничтожены), о гарантировании иерархии полной
безопасности со стороны константинопольского патриарха, о расширении гражданских прав
митрополита и епископов путем предоставления им места на сейме и в сенате, а равно и всего
того, чем пользуются епископы-католики[10]. Рассматриваемые артикулы были переданы
Кириллу Терлецкому для вручения их королю вместе с заявлением епископов о подчинении
римскому первосвященнику. Владыки (говорилось в этом заявлении), видя, что патриархи
восточные допускают разного рода нестроения и обнаруживают «недбалость о церкви Божии и о
законе святом», позволяют разного рода предосудительные действия и, приезжая на Русь, не
хотят вести никаких диспутов с иноверными и давать ответы от св. писания вопрошающим, а
вместо того заботятся только о наживе, — видя все это и не желая «в такой нерядности и под
таким их пастырством далей тривати», владыки единогласно решают «до соединения веры
приступити» и признать своим пастырем наисвятейшего папу римского. Но при этом они просят
короля, чтобы тот своим привилеем обеспечил их, владык, с епископиями, а равно и утвердил
навсегда составленные ими артикулы[11]. В конце 1594 г. (2 декабря) Терлецкий и Потей от имени
всех русских иерархов составили декрет, в котором говорилось о том, что они желают
отторгнуться от восточной церкви и подчиниться папе. Переход в унию владыки мотивируют
печальным положением восточной церкви, вследствие чего гибнут «души людские». Так как
только единый пастырь церкви папа может устранить то зло, то они будут всячески стараться о
том, чтобы «и другую братью нашу духовную и увесь люд посполитый до единости» привести. К
декрету сделана приписка, гласящая, что иерархи сохраняют в целости «все церемонии и обряды
хвалы Божое и сакраменты святые водлуг звычаю стародавнего церкви восточное, только
поправивши некоторых певных артикулов, которые соединению перескажали, абы по старому
было, яко за единоцства бывало»[12]. Под этим декретом подписались все владыки (кроме
Львовского и Перемышльского), но подписи эти давались очень медленно[13].
В 1595 г. сторонники унии на совещании с представителями латинской церкви выработали особое
«соглашение духовенства латинского и русского при посредстве Кирилла Терлецкого, епископа
луцкого, с ведома его королевской милости и панов сенаторов». Это «соглашение» делало
большие уступки латинству, чем Сокальские артикулы: среди русских вводится новый календарь, а
спорные догматические вопросы представлялись на усмотрение папы. Для придания
«соглашению» большей прочности, его решили утвердить властью сейма и внести в
конституцию[14].
Затеи владык получили широкую огласку и вызывали всеобщее негодование. Против них
выступает и ревнитель православия престарелый князь К.К. Острожский. В июне 1595 г. он
обращается ко всему православному духовенству и мирянам с окружным посланием, где
убеждает их твердо стоять в православии и не следовать примеру своих мнимых пастырей —
митрополита и епископов, которые «потаемне согласившися с собою окаяннии, яко
христопродавца Июда з жидовами», умыслили «в погыбель вринути» всех христиан русской
земли[15]. Но несмотря на общее неудовольство русских и их протесты против самовольной
деятельности владык, король поддерживал замыслы последних и дал им возможность довести
свои затеи до конца. 24 сентября 1595 года король издал универсал о соединении православной
церкви с римской. В нем он извещает всех своих подданных о том, что «пастыре греческой
религии с немалым количеством вверенных им людей приняли унию с католической церковью и
подчинились римской столице апостольской»; выражая по этому случаю свою радость и
приглашая подданных разделить ее с ним, король находит нужным объявить, что церковную
унию митрополит и владыки приняли под условием (принятым королем) сохранения всех старых
церемоний и обрядов церковных и что они отправили в Рим епископов владимирского и луцкого
с целью просить об этом «отца святого[16]». И действительно, Терлецкий и Потей, как наиболее
ревностные сторонники «соединения» церквей, отправились в Рим и там торжественно от имени
русских епископов выразили покорность римскому папе.
По прибытии Терлецкого и Потея из Рима в октябре 1596 г. состоялся знаменитый Брестский
собор, на котором сторонники православия отвергли унию и низложили своих владык-
отступников, а последние, заодно с католиками, провозгласили анафему своим противникам.
Брестский собор имел решающее значение для правового положения православия. Король, как и
следовало ожидать, признал законным постановления сторонников унии на этом соборе, то же,
что постановили православные, отверг, как незаконное. В результате вышло нечто странное и
непонятное: отступники от православия сделались представителями его, все те права и
привилегии, которые даны были издавна православным, перешли в обладание униатов, а
православие очутилось вне закона. Польское правительство совершенно игнорировало его и
признало его не исконной религией русских земель, но каким-то новшеством. Совершился факт
вопиющей несправедливости и возмутительного насилия над религиозными убеждениями
русского народа. Понятно, русские не могли мириться с таким явлением. Они вступают в
решительную и упорную борьбу с правительством, руководящимся иезуитскими правилами
лицемерия и обмана, и добиваются того, что православие получает снова право гражданства,
отнятое у него королевскими распоряжениями. В этой борьбе принимают участие все классы и
сословия русского народа, начиная от высшей аристократии и оканчивая последним селянином:
весь русский народ, для защиты дорогого ему православия, группировался в братства и на борьбу
с врагом своей веры нес последнюю лепту. Прежде всего выступает и наиболее активно ведет
борьбу шляхта, как наиболее влиятельное и юридически наиболее полноправное сословие.
Примечания
[1] Рус. Истор. Биб. VII, 223-526; посвящение князю Острожскому кол. 224-231.
[2] Ibid., VII, кол. 529.
[3] Ibid., VII, кол. 489-490.
[4] Рус. Ист. Биб. VII, кол. 498-499.
[5] Ibid., VII, кол. 527-534.
[6] Грушевський, Истор. Укр.-Руси, V, 547.
[7] Жукович, Сеймов, борьба..., с. 50.
[8] Грушевський, Ист. Укр.-Руси, V, 566-67; Жукович, Сеймов. борьба...,94-96.
[9] Рус. Ист. Биб. VII, 1133-1136; А. Ю. и 3. Р., т. I, № 202, с. 238-239; А. Ю.-З. Рос, ч. I, т. VII, с. 625-26.
[10] А. 3. Р., т. IV, № 55, с. 80.
[11] Ibid., IV, № 55, с. 79.
[12] А. 3. Р., т. IV, № 53, с. 77-78; срав. Pelesz, Geschichte der Union der Ruthenischen Kirche, t.1, p.
525.
[13] Макарий IX, 552.
[14] Жукович, Сейм. борьба, с. 125-126.
[15] А. 3. Р., т. IV, №71, с. 100.
[16] Арх. Ю.-З. Р., ч. I, т. I, № 114, с. 468-471.
В.А.Беднов. Восстановление православной иерархии в Речи Посполитой. Гетман Сагайдачный
К началу двадцатых годов XVII в. к прежним защитникам православия присоединяется еще новый.
Это — казачество, которое со времени гетмана Петра Конашевича Сагайдачного берет
православие под свое покровительство. К этому времени значение казачества, благодаря
стараниям упомянутого гетмана, настолько усиливается, что правительству под влиянием тяжелых
политических событий приходится не просто считаться с казаками, как это было в конце XVI и
первых годах XVII столетий, но и делать им серьезные уступки. В критические для государства
минуты правительство обращается к казачеству и просит его содействия. Особенная нужда в
казаках ощутилась в 1618 году, когда войско Владислава, бывшее с ним в Московском
государстве, отказывалось продолжать войну, ввиду того, что вследствие недостатка
государственных средств ему долгое время не платили жалованья. Большинство этого войска
составило конфедерацию и ушло в пределы Польши объедать коронные и церковные имения,
чтобы тем скорее понудить правительство к уплате жалованья; при Владиславе осталось всего
лишь тысячи три. Тогда Сигизмунд обратился к Сагайдачному с просьбой помочь королевичу, и
тот явился к нему с 20 тысячами казаков[1] и принудил московское правительство заключить
Деулинское перемирие. Заслуги (dzieta... rzycerskie i sprawy woienne) гетмана Сагайдачного и
бывшего с ним запорожского войска перед королем и сыном его Владиславом были
удостоверены особым универсалом (listem) Сигизмунда III (от 23 июля 1619 года) на имя
Сагайдачного[2]. Еще необходимее оказалась помощь казаков для польского правительства в
1620 и 1621 годах, во время грозного нашествия на Польшу турецких полчищ. Казаки принимали
участие в битве под Цецорой (1620 г.), когда польские войска были рассеяны, и под Хотином (1621
г.), где играли очень видную роль и оказали весьма важную услугу Речи Посполитой. В 1621 году
положение Польши было чрезвычайно критическим. Сам турецкий султан Осман I с
двухсоттысячной армией двигался к южным ее границам (к Каменцу). Кроме того, султан вступил
в сношения с Москвой и убеждал ее напасть одновременно с турками на Польшу. С севера шли
тревожные слухи о готовящемся нападении на Польшу шведского короля Густава Адольфа[3].
Грозным турецким полчищам польское правительство могло противопоставить только 32 тысячи.
Сагайдачный, внимая просьбам правительства, выставил сорок тысяч своих казаков. Услуги их
здесь оказались незаменимыми. Карл Ходкевич и Сагайдачный под Хотином выдержали
страшный натиск турецкого войска и не позволили ему вторгнуться в пределы Польско-Литовского
государства. Последствия этой стойкости казаков были очень важны для Польши: турки заключили
перемирие, и русские области были избавлены от угрожавшего им нашествия врагов креста
Христова. Сознавая все значение казачества для Польши в критические минуты ее существования
и видя притеснения, чинимые католическим правительством православной вере, Сагайдачный
решил оказывать услуги полякам небескорыстно: он всегда требовал от правительства уступок
русскому народу и православию. Правительство вступило с ним в договор. Так было в 1618 и 1621
годах. Пользуясь необычайным влиянием среди казаков и русского народа как герой блестящих
походов в Крым и на турецкие побережья Черного моря, где он освободил многих пленников-
христиан из турецкой неволи, он действовал в южной Руси очень свободно и решительно. Все
свое значение Сагайдачный направил на благо своей родной народности и православной церкви.
Конституция 1607 года содержала в себе обещание дать православным своих собственных (не-
униатов) владык. Но король не спешил с назначением высшей православной иерархии, а
наоборот, всячески поддерживал униатов. После Московского похода в 1619 г. Сагайдачный
обратился к королю с просьбой о восстановлении прав русско-православной церкви и о
даровании ей высшей иерархии. Просьба гетмана не была уважена. Тогда гетман решил добиться
этого и без королевского согласия[4]. Обстоятельства складывались очень благоприятно для
замыслов Сагайдачного, а вместе с тем и православных. Весною 1620 года (22 марта) прибыл в
Киев из Москвы иерусалимский патриарх Феофан, приезжавший в Россию для поставления в
патриархи Филарета Никитича и для сбора пожертвований. На московской границе его встретили
запорожские казаки с гетманом Сагайдачным во главе и проводили в Киев, где его принимали
весьма радушно и оказывали особые знаки внимания. Православные вообще и Сагайдачный в
частности просили патриарха, чтобы он поставил для них митрополита и епископов. Патриарх,
заручившись обещанием гетмана и казаков защищать его от польского правительства,
рукоположил избранных православными кандидатов и, таким образом, восстановил давно уже
несуществовавшую высшую православную иерархию юго-западной церкви. Православные
торжествовали. Но еще недостаточно было поставить православных иерархов, надо было
добиться того, чтобы и польское правительство признало их законными пастырями. Сагайдачный
решился добиться и этого и воспользовался первым удобным случаем просить короля об
утверждении новых православных владык. В 1621 г. устрашенное турками польское правительство
обращается, как уже замечено, к казакам с просьбой помочь ему в войне со страшным врагом.
Казаки согласились принять деятельное участие в войне, но за свою услугу требовали признания
законности восстановленной православной иерархии. Казаки отправили к Сигизмунду III
посольство, в состав которого входили рукоположенный патриархом Феофаном на владимирско-
брестскую кафедру Иосиф Курцевич, Сагайдачный[5] и еще два казака. Король принял казацкое
посольство в Варшаве 20 июля 1621 г. Во время аудиенции православные жаловались на
переносимые ими притеснения, просили об успокоении веры и утверждении жалованными
грамотами восстановленной Феофаном иерархии и обещали королю свои услуги, если он
исполнит их просьбы[6]. Сигизмунд III обещал исполнить то, о чем его просило посольство от
казаков, но потом, когда миновала гроза, король, вдохновляемый иезуитами, не думал исполнять
своего обещания[7].
Выступление казаков на защиту православия имело чрезвычайно важное значение для
последнего. Ряды защитников греко-восточного исповедания в первое десятилетие XVII в.
значительно поредели. Сошел в могилу (18-го февраля 1608 года) неутомимый и влиятельный
защитник православия, князь Константин Константинович Острожский; еще раньше (в конце 1603
г.) скончался сын его Александр, воевода волынский, в котором православные видели
заместителя его славного отца в деле защиты своей веры.[8]Поумирали и другие представители
старого поколения русского магнатства и шляхты, стоявшие за старожитную греческую религию,
новое же поколение привилегированного класса под влиянием политики Сигизмунда III не давать
служебного движения православным, с одной стороны, и усиливающегося влияния
руководителей католической реакции иезуитов, с другой, переходило в латинство, совершенно
подчинялось польской культуре, утрачивало интерес и привязанность к своей народности и
порывало с ней всякую связь[9]. В 1610 г. Мелетий Смотрицкий в своем знаменитом сочинении
«Фринос» приводит длинный ряд магнатских и шляхетских фамилий, которые отступили от
православия и своей народности[10]. Уменьшение православной шляхты ослабляло значение и
православных братств, потому что пополнявшие их мещане, лишившись своих покровителей и
сочленов привилегированного состояния, «оказывались бессильны в обороне православной
церкви и национальных интересов против союза правительства с католическим обществом и
ренегатами» отечественной веры и народности[11]. Так как заодно с православной шляхтой
сокращалось и число союзной ей протестантской, то православным, ввиду усиления
католического фанатизма и нетерпимости в польском обществе, становилось затруднительным
отстаивать на сеймах свои права: несмотря на усиливающийся гнет над православием со стороны
униатов, приверженцы греко-восточного обряда не получали удовлетворения своих требований
от 1609 г. до 1618 г. Только выступление казачества давало им серьезную поддержку и вынуждало
польское правительство Сигизмунда III делать уступки презираемым им схизматикам.
До 1610 г. казачество не вмешивалось в церковные дела; но в этом году, когда в Вильне, Гродно и
других местах Польско-Литовского государства торжествуют униаты, а Потей думал было
подчинить своему влиянию и Киев с его монастырями и духовенством, казачество дает отпор унии
в южных областях Польши и открыто выступает на защиту гонимого православия. В начале 1610 г.
киевский наместник Потея Выдубицкий игумен Антоний Грекович вздумал было принуждать
городских священников к подчинению («в моц и владзу») униатскому митрополиту и к признанию
ими его «за протопопу» и не позволил отправлять богослужения в Софийском соборе. Ввиду того,
что православные священники не хотели подчиняться ему, Антоний Грекович занес в Киевский
грод протестацию, где заявлял, что киевские священники замышляют бунт и возмущают против
него казаков, в том числе некоего Петра, который перехватывал идущих в Софийский собор, а
самого Грековича поносил неприличными словами и произносил против него угрозы[12].
Население Киева в этих действиях Грековича усмотрело стеснение православия. Войт и
бургомистры Киева вместе с духовенством препятствуют Грековичу «в церкви светое Софии
службу Божию» отправлять, грозят ему смертью и обращаются за помощью «до козаков
запорозских»[13]. Последние не остаются равнодушными к своим единоверцам. «Словетный»
Григорий Середа с другими своими товарищами, запорожскими казаками, заносит 20 марта 1610
года в Киевские гродские книги репротестацию против упомянутой выше протестации Антония
Грековича. В ней от имени всех казаков, находившихся вместе с Сигизмундом в пределах
Московского государства, заявлялось, что они, по примеру князей, панов, рыцарства и шляхты
Киевской земли, будут непоколебимо стоять за свою православную старожитную религию и
православное духовенство; на притеснителей православия они восстанут все, а о случившемся в
Киеве донесут всему запорожскому войску[14]. 29 мая 1610 г. гетман всего запорожского войска
Григорий Тискиневич обратился к Киевскому подвоеводе Михаилу Холоневскому с особым
посланием, в котором от имени всего запорожского войска просил его обуздать Грековича; в
противном случае (писал Тискиневич) казаки всячески будут противиться этому; за церковь свою
восточную и за веру греческую они готовы головы свои положить. Если Грекович не оставит своего
намерения и по-прежнему будет препятствовать «собору в церкви Божой у светое Софии збирать
и монораций ведле стародавнего звычаю справовати», то казаки решили «як пса убити» его и
рыцарским словом обещались защищать того, кто убьет Грековича[15]. Такое решительное
заявление казаков, с которыми польское правительство не могло справиться, помешало Потею
подчинить себе киевское духовенство; последнее оставалось верным православию. В 1612 г.
после пасхи («по велицедни») в Киев прибыл болгарский Софийский митрополит Неофит. Киево-
Печерский архимандрит Елисей Плетенецкий, монахи, духовенство и миряне — вообще все
православные с радостью приняли заезжего митрополита, который совершал богослужение,
рукополагал священников и диаконов и освящал церкви. И прием, оказанный чужеземцу
православными, и действия последнего вызвали неудовольствие со стороны Потея, считавшего
себя киевским митрополитом. Он занес во Владимирский грод протестацию против действий
православных; в ней он заявляет, что его наместник в Киеве ничего не предпринимал против
митрополита Неофита и православных, ввиду угроз разного рода как со стороны духовных, так и
светских лиц, в особенности казаков[16]. Те же самые казаки оказывали самую деятельную
поддержку архимандриту Елисею Плетенецкому и в его борьбе с преемником Потея по
митрополии Вельямином Рутским из-за принадлежащих Киево-Печерскому монастырю имений. В
январе 1614 г. Елисей Плетенецкий с помощью своих слуг и бояр, а больше всего украинских
казаков, отнял у митрополита Рутского принадлежавшие ему в пределах Великого Княжества
Литовского имения. В своей жалобе в главный литовский трибунал Рутский писал, что
Плетенецкий захватил не только те имения, которые раньше принадлежали Киево-Печерскому
монастырю, а потом были отобраны Сигизмундом III и отданы униатским митрополитам, но и те
имения, которые никогда не принадлежали Киево-Печерскому монастырю. При этом захвате
казаки «более всего» помогли Плетенецкому[17]. Так как униаты не переставали теснить
православных в Киеве, то казаки начинают чинить насилия по отношению к униатам. 23 февраля
1618 г. ночью явились в Выдубицкий монастырь несколько десятков казаков «невесть откуда»,
окружили дом Антония Грековича, «поймали и как какого-нибудь негодяя схватили, связали и
бросили в прорубь в Днепр и утопили», а вещи, домашнюю рухлядь, одежду, деньги и все
состояние Грековича разграбили. В ответ на такое своеволие казаков митрополит Рутский заносит
жалобу в главный Люблинский трибунал на киевское духовенство греческой религии и всех
киевских мещан, обвиняя их в том, что они издавна противятся «верховной власти митрополитов
своих, а особенно прежде блаженной памяти покойнику отцу Игнатию Поцею»; противятся и ему,
Рутскому, «похваляясь на его здоровье и понося его безстыдно, неприлично и позорно меж
своими и меж людьми публично»; они вооружают казацкую вольницу против него, его
священников, урядников и слуг[18]. Тон жалобы Рутского свидетельствует о его крайнем
раздражении против православных; да и было у него основание раздражаться: в то время как
везде в пределах Польско-Литовского государства он торжествовал над православными, в Киеве
оказывались напрасными все его попытки навязать свою власть последним. Православные и
слышать не хотели о повиновении униатскому митрополиту; они спешили поставить ненавистной
для них унии возможно больше препятствий: основали в Киеве свое Богоявленское братство
(около 1615 года) и при нем «школу детем так шляхетским, яко и местским»[19]. Все это делается
при содействии и покровительстве всего казачества[20]. Стоявший во главе всего казачества Петр
Сагайдачный старается сделать его представителем интересов всего русского народа и
защитником православия; он «понял (говорит в.Б. Антонович), что вера для народа дороже других
нравственных побуждений, и потому решился приобщить неразлучно религиозный вопрос к
казацкому делу и, таким образом, сделать из казаков передовых людей всего народа,
отстаивающих его важнейший интерес»[21]. И старания этого замечательного гетмана не остаются
напрасными: все запорожское войско in corpore вписывается в число членов Киевского
Богоявленского братства и делается официальным, можно сказать, защитником и покровителем
православия[22]. Казачество чрезвычайно энергично защищает православие и ведет неустанную
борьбу с ненавистной для всего русского народа унией. В этом отношении заслуги казачества
неоценимы; благодаря ему, католичество и уния сделались еще более ненавистными, чем
прежде, для русского народа, и последняя прививалась крайне туго в тех областях, где было
сильно влияние казачества, именно в южных воеводствах. Значение казаков, как покровителей
православия, сознавалось всеми современниками рассматриваемых событий, но более всего
населением Киевского воеводства. Возведенный патриархом Феофаном в сан киевского
православного митрополита Иов Борецкий говорит, что казаки еще раньше восстановления
православной иерархии заявляли о своей религии, «писали, посылали и присягали». Они, по
словам того же митрополита, настолько ревностны к православию, что наблюдают как за
духовенством, так и за мещанами, «напоминают им, даже с угрозами, чтобы в вере никакой не
было перемены, и чтобы с отступниками-униатами не было общения», и следят за гонениями
православных униатами[23]. Когда в начале 1621 г. король издал универсалы о преследовании
новых православных иерархов, как сообщников самозванца и турецкого шпиона (так называло
правительство патриарха Феофана)[24], литовский канцлер Лев Сапега, опасаясь большого
возмущения и кровопролития, писал митрополиту Рутскому: «И на запорожских казаков нужно
оглядываться, чтобы они не сделали нам чего худого»[25]. Кроме Сапеги, и другие католики
прекрасно понимали значение казаков для православия. В этом отношении очень интересно
свидетельство папского нунция Торреса, высказанное им в донесении его апостольской столице в
1622 г. В нем он сообщает о том, что старания Сигизмунда III о соединении схизматиков с
костелом остаются тщетными, потому что «православный люд, большей частью посполитый», не
прельщается королевскими милостями и не соглашается изменять своей вере, защитниками
которой являются казаки. «По отношению к ним (т.е. схизматикам) нельзя применять
насильственных мер, ибо, кроме подтвержденной королевской присягой свободы совести
(wolnosci sumienia), препятствуют (sa na przeszkodzie) казаки, народ воинственный и смелый,
стоящий на страже ее, схизмы (w jej oboronie) по временам с просьбами, по временам с угрозами
на устах и всегда с оружием в руках (czasem z prozba czasem z grozba w ustach, a zawsze z orezem w
reku)». 60 тысяч казаков, все сжигающих, грабящих и вырезывающих на своем пути, по мнению
нунция, внушают серьезные опасения королю и сдерживают его католическую ревность[26].
Сообщение Торреса показывает, что казаки служили очень серьезной обороной православия; в
противном случае они не внушали бы опасения католикам, и король не удерживался бы от
насильственных мер (очевидно, еще более суровых, чем допускаемые Сигизмундом) по
отношению к схизме. Сознавая свою силу, нужную для Польши, казаки не только защищают
православных от насилий, чинимых им в разных местах католиками и униатами, но и через своих
представителей начинают ходатайствовать перед сеймами и королем об улучшении
юридического положения православия, что крайне не нравилось полякам. Представители
казачества встречаются очень часто с 20-х годов XVII ст. на сеймах, и к половине этого столетия
казаки становятся, можно сказать, единственными защитниками православия, так как русская
шляхта к этому времени порывает, под влиянием полонизации, национальную и религиозную
связь с русским народом.
После этого отступления переходим к обозрению сеймовых постановлений касательно
православной веры со времени восстановления православной иерархии до смерти Сигизмунда III.
За это время в Volumina'x встречается четыре постановления о греческой религии. Все они
сделаны под влиянием неблагоприятных для Польско-Литовского государства политических
обстоятельств и потому являются вынужденными. Король, верный своему характеру, и слышать
не хотел об уступках православию, так как при своей фанатической ревности к латинству в
сохранении схизматиков при их давних правах и обрядах видел ущерб для дорогого ему
католичества[27]. Созванный в ноябре 1620 года сейм главной своей задачей имел обсуждение
средств защиты государства от турок, грозивших после Цецорской катастрофы нашествием на
Польшу. Ввиду критического положения государства, все станы обоих народов согласились
сократить обычный шестинедельный срок, назначаемый для сейма[28]. Король полагал, что сейм
будет заниматься только выработкой мер обороны государства; но послы подымали вопросы
самого разнообразного характера. Представители православия решили настаивать на
«успокоении» своей религии. Неизвестно, какого содержания были даны им инструкции их
избирателями, но на самом сейме раздавалось много голосов в пользу теснимого православия.
Литовские послы внесли в посольскую избу письменное требование об успокоении русской
религии (дела, весьма важного для государства) путем возвращения православным церквей (по
всей вероятности, отнятых в 1618 и 1619 гг. в Могилеве и Орше). В пользу успокоения той же
религии говорили и земские послы Киевского воеводства; они «просили об охранении греческой
религии» и соглашались принимать участие в обороне отечества только тем условием, если
греческая религия, которую взяли под свою защиту казаки и многие знатные люди, будет
успокоена. Но больше всего в пользу православия говорили волынские послы. За два дня до
окончания сейма, когда в сенате в присутствии короля происходило чтение маршал-ком сейма