126 Глава 2. ХЛЕБ НАСУЩНЫЙ
местности, если у них не было никакого представления о лесном хозяйстве или скотоводстве, если они не
употребляли в пищу ни молоко, ни сыр и очень мало мяса, если они не стремились сделать своими союз-
никами горные народности, когда те существовали, — скорее наоборот! Перефразируя П. Гуру, представим
себе Юру или Савойю без стад, с анархически сведенными лесами, активным населением, концентри-
рующимся на равнинах, по берегам рек и озер. За это в какой-то степени несут ответственность культура
риса, его обилие и пищевые традиции китайского населения.
Объяснение следует искать в долгой и пока еще плохо изученной истории. Если ирригация и не настолько
древняя, как утверждает китайская традиция, она все же осуществлялась в широких масштабах уже в IV—
III вв. до н.э. одновременно с государственной политикой интенсивного подъема целины и развитием более
научной агрономии
189
. Именно тогда Китай, обратившись к гидротехническим работам и интенсивному
производству зерновых, определил в ханьскую эпоху классический облик своей истории. При том, что этот
облик, наметившийся, если обратиться вновь к хронологии Запада, самое раннее в век Перикла,
окончательно утвердится во всей своей полноте лишь с широким распространением скороспелых южных
сортов риса, а это приводит нас к периоду XI— XII вв., эпохе наших крестовых походов. В общем,
соответственно ужасающе медленному ритму развития цивилизаций классический Китай, в его
материальности, начался только вчера. Он вырастает и i долгой земледельческой революции, которая
сломала и обновила ею сф\к туры и которая, несомненно, была важнейшим фактом истории людей на
Дальнем Востоке.
Ничего похожего не было в Европе, где задолго до гомеровских времен существовала аграрная цивилизация
стран Средиземноморья — пшеница, олива, виноград и животноводство, где пастушеская жизнь бурлила на
всех уровнях гор, вплоть до равнин у их подножия. Телемак вспоминал, как он жил среди грязных горцев
Пелопоннеса, «пожирателей желудей»
190
. Сельская жизнь Европы всегда опиралась на земледелие и ското-
водство одновременно, на «пахоту и пастьбу». Последняя же поставляла наряду с удобрением,
необходимым зерновым, широко применявшуюся тягловую силу животных и существенную часть питания.
Но зато в Европе гектар пахотной земли с его севооборотами кормил намного меньше людей, чем в Китае.
На рисоводческом Юге, замкнувшемся в себе, китаец не то чтобы потерпел неудачу в освоении гор — он его
просто не предпринимал. Избавившись, или почти избавившись, от домашнего скота и закрыв свои ворота
перед жалкими горцами, возделывавшими суходольный рис, он процветал, но вынужден был практиковать
все ремесла, при необходимости тащить плуг, тянуть суда бечевой или поднимать их, чтобы они
РИС 127
переходили из одного бьефа в другой, таскать деревья, бегать по дорогам, доставляя новости и послания.
Буйволы на рисовых полях, которых держали на голодном пайке, едва работали, а лошадей, мулов и
верблюдов, как на Севере, здесь не было; но Север — это отнюдь не Китай культуры риса. Рисоводческий
Юг стал в конечном счете примером торжества замкнувшегося в себе крестьянства. Эта культура риса
ориентировалась не вовне, на новые земли, а прежде всего на рано возникшие города. Именно городскими
нечистотами, уличной грязью, экскрементами городских жителей удобряли рисовые плантации. Отсюда это
нескончаемое движение взад и вперед крестьян, приходивших в города собирать драгоценные удобрения,
«которые они оплачивают зеленью, уксусом или деньгами»
191
. Отсюда и те непереносимые запахи, что
витают над китайскими городами и полями. Такой симбиоз деревни и города был более прочен, нежели на
Западе, а это немало значит. За все это нес ответственность не сам рис, но его успехи.
Потребовался резкий демографический подъем XVIII в., чтобы началось введение в сельскохозяйственный
оборот холмов и некоторых горных склонов с распространением кукурузы и сладкого батата, ввезенных из
Америки двумя столетиями раньше, — такое распространение было явлением революционным. Ибо рис, как
бы ни был он важен, не исключает прочие культуры. И не только в Китае, но также и в Японии и Индии.
Токугавская Япония (1600-1868) испытала в XVII в., когда с 1638 г. она была закрыта, или почти закрыта,
для торговли с внешним миром, сенсационный рост экономики и населения: около 1700 г. насчитывалось 30
млн жителей, и одна только столица Эдо (Токио) имела их миллион. Такой прогресс стал возможен лишь
благодаря постоянному росту земледельческого производства, поддерживавшего эти 30 млн человек на
небольшой территории, которая «в Европе дала бы возможность прокормиться всего 5 или 10 млн
жителей»
192
. Прежде всего, наблюдался медленный подъем производства риса как следствие улучшения
семенного материала, усовершенствования оросительной сети и систем спуска воды и совершенствования
крестьянских ручных орудий (в особенности изобретения огромного деревянного гребня — сенбакоки, —
предназначенного для обрушивания риса)
193
, и, в еще большей мере по причине поступления в продажу
более богатых и более обильных удобрений, нежели экскременты человека или животных, скажем, таких,
как сушеные сардины, рапсовый, соевый или хлопковый жмых. Эти удобрения часто составляли от 30 до
50% эксплуатационных затрат
194
. А с другой стороны, возраставшая товарность земледелия породила
крупную торговлю рисом с ее купцами-скупщиками, а также вызвала расширение производства
вспомогательных культур — хлопка, рапса, конопли, табака, бобовых, шелковицы, сахарного тростника,
сезама, пшеницы... Самыми важными были хлопок и рапс: рапс сочетался с культурой риса, хлопок — с
пшеницей. Эти культуры
128 Глава 2. ХЛЕБ НАСУЩНЫЙ
увеличили валовые сборы в сельском хозяйстве, правда требуя удвоенного или утроенного количества