Черных А. Мир современных медиа

Подождите немного. Документ загружается.

112

P~DCT ii

ками (объемом, весом, мускулатурой, сутулостью и пр.) есть про-

дукт социальных условий (вспомним о профессиональных забо-

леваниях, налагающих на тело столь явный отпечаток, или о при-

вычках питания); другими словами, наше тело несет на себе знаки

нашей социальной идентичности. Во-вторых, характеристики

тела воспринимаются на основе определенных схем восприятия,

которые включают оценочное противопоставление свойств, наи-

более часто встречающихся у доминирующих и подчиненных со-

циальных групп (худой/толстый, большой/маленький, тонкий/

грубый и т.п.). Так складывается социальное представление сво-

его тела, с которым приходится считаться каждому человеку. При

этом между социальными факторами, влияющими на тело, и схе-

мами его восприятия и оценки существует очевидная «предуста-

новленная гармония», в соответствии с которой тела типичных

представителей доминирующей группы получают более высокую

оценку и в собственной группе, и в группах, занимающих низшее

положение. Каждое тело имеет большой шанс получить оценку,

пропорциональную положению его обладателя в социальном про-

странстве (хотя, конечно, случайности биологической наслед-

ственности создают нередко известный разнобой). Иногда наи-

более ценимые телесные качества, например красота, достаются

представителям или представительницам наиболее ущемленных

слоев; в подобных случаях красоту не случайно называют роковой,

ведь она угрожает установленному социальному порядку.

Вообще, как подчеркивает Бурдье, взгляд другого человека не

обладает всеобщей абстрактной силой объективации, как счи-

тал Ж.-П. Сартр. Человеческий взгляд несет в себе символиче-

скую власть, действенность которой зависит от соотношения со-

циальных позиций того, кто смотрит, и того, на кого смотрят,

а также от того, насколько тот, на кого смотрят, признает схемы

восприятия, сквозь призму которых его воспринимают и оцени-

вают. Опыт собственного тела, имеющийся у каждого человека,

является результатом применения к телу подобных схем интери-

оризации социальной структуры; это применение подкрепля-

ется реакциями других людей, порожденными теми же схемами.

Вот почему неотъем лемый элемент данного опыта

—

пережива-

ние того, насколько собственное тело отличается от социально

признаваемого эталона; эти переживания выражается в чувстве

стыда, стеснительности, застенчивости. Свидетельством того, на-

сколько люди озабочены своим телом и его соответствием приня-

тым в обществе эталонам, является постоянный рост числа кос-

113

RCDF~ F WOCPCSOFYX

метических операций, направленных на исправление (улучше-

ние) внешности (например, только в



их делается около 2 млн

в год). (В 60-е гг. Мартти Ларни в популярном тогда романе «Чет-

вертый позвонок» писал: «В Америке миллион восемьсот тысяч

женщин типа Мэрилин Монро».)

Одной из важнейших составляющих системы, по которой оце-

нивается собственное тело, является оппозиция большое/малень-

кое, представляющая одно из измерений оппозиции мужского/

женского. Здесь положительно оцениваются черты, символизи-

рующие отличие от противоположного пола. Поэтому среди при-

чин недовольства своим телом у женщин на первом месте стоит

то, что некоторые его части слишком большие, а мужчины, нао-

борот, чаще переживают, что они слишком маленькие.

В качестве примера того, насколько сами женщины разделяют

представления, порожденные мужской гегемонией, Бурдье ссыла-

ется на факт, что большинство современных француженок хотели

бы, чтобы их спутник жизни был старше их и крупнее, выше ро-

стом, т. е. обладал признаками, являющимися зримым воплоще-

нием превосходства. Если мужчина не будет доминировать, жен-

щина станет чувствовать себя униженной.

Мужская гегемония существует на протяжении веков, оказы-

ваясь независимой от смены экономических или политических

структур. В силу длительности она и выглядит как природная дан-

ность. Поэтому столь нужны и важны конкретные исследования,

способные показать действующие в истории механизмы, посто-

янно воспроизводящие структуру мужской гегемонии. Наиболее

существенный вклад в закрепление этих механизмов вносят основ-

ные институты социализации

—

семья, церковь, школа, а также го-

сударство. Хотя в разные эпохи степень их воздействия различна,

возникающее всякий раз специфическое сочетание их с другими

таково, что мужская гегемония сохраняется неизменной. Так, цер-

ковь традиционно формирует негативный образ женщины и под-

держивает андроцентрическую систему ценностей. Школа при-

вивает ученикам представления о мужских и женских занятиях

(ныне дихотомии мужское/женское соответствует дихотомия

строгих/нестрогих наук). Но основным институтом, в котором

формируется габитус девочек и мальчиков, а девочкам прививают

доминирующую схему восприятия, является семья.

И в традиционном обществе, и в наше время семья выпол-

няет функцию накопления и сохранения символического и со-

циального капитала, который всегда был тесно связан с женщи-

114

P~DCT ii

нами. И если обмен женщинами ушел в прошлое, то заключение

брака по-прежнему остается одной из важнейших форм приоб-

ретения символического и социального капитала. Даже сейчас,

когда женщины, как правило, вступают в брак по собственному

выбору, сохранение этого вида семейного капитала по большей

части остается их функцией. Внешний вид супруги, ее косметика,

модная одежда, манеры наилучшим образом демонстрируют со-

циальное положение мужчины («женщина

—

лицо фамилии», го-

ворят немцы) и могут существенно повлиять на приобретение

и поддержание полезных социальных связей. Внутри семьи жен-

щина выполняет функцию не только биологического, но и соци-

ального воспроизводства, в частности, именно ее стараниями со-

храняется социальный капитал родственных связей: поздрави-

тельные открытки к праздникам, телефонные звонки по случаю

всевозможных событий, обмены подарками, торжественные се-

мейные обеды по определенным поводам являются заботой жен-

щины, как и поддержание отношений с родней мужа. Это ее за-

нятие, несмотря на его принципиальную важность для социаль-

ного статуса мужчины, не замечается и не ценится, а нередко даже

осуждается как «женская болтливость» (разговоры с родственни-

ками, особенно пожилыми, по телефону).

Символическое насилие осуществляется благодаря тому, что

терпящий насилие разделяет ту же схему восприятия, систему сим-

волов и ценностей, что и осуществляющий насилие. Примером

тому является состояние постоянной неуверенности и всевозмож-

ных переживаний относительно собственного тела, столь харак-

терное для женщин, которое указывает на их символическую за-

висимость от мужчин, поскольку женщины оценивают собствен-

ное тело с позиций доминирующих схем восприятия. В результате

женщины воспринимают сами себя как объект, существующий для

других. Постоянная женская тревожность и неуверенность застав-

ляют ее искать одобрения во взгляде другого, более авторитет-

ного и уверенного в себе. Так формируется специфический жен-

ский опыт «существовать

—

значит быть замечаемой». Можно ска-

зать, что благодаря существованию механизмов символического

насилия в обществе угнетенные в существенной мере сами под-

вергают себя насилию, несправедливости и угнетению. Но это не-

избежно, потому что угнетенные не имеют иной схемы восприя-

тия, кроме той, которая обща им и угнетателям.

Мужская гегемония воспроизводится при историческом само-

воспроизводстве социальных структур благодаря тому, что сами

115

RCDF~ F WOCPCSOFYX

женщины воспринимают андроцентрическую картину мира как

нечто естественное и само собой разумеющееся. Причем, как

подчеркивает Бурдье, неправильно описывать это (в марксист-

ских терминах) как «ложное сознание» или, используя феминист-

скую терминологию, как «предрассудок», ибо дело тут далеко не

только во мнениях и представлениях, которые можно было бы

изменить разъяснениями или пропагандой. Именно мужская ге-

гемония формирует определенный габитус женщины, воплощен-

ный как в ее теле, так и в ее интеллекте, формируя определен-

ные интересы. Тогда оказывается, что самые серьезные вещи

—

политика, экономика, власть, технология, электроника, точные

науки

—

это «не женское дело», женщин они по определению не

должны интересовать.

Любовные чувства свободны и непредсказуемы, тем не менее

оказывается, что и они демонстрируют общие закономерности,

объяснимые социальными факторами. Интимные чувства

—

это

продукт не только спонтанного выбора, но и бессознательного

приспособления к возможностям, открываемым объективной со-

циальной реальностью, так что «любовь является в какой-то мере

amor fati, т.е. любовью к своей социальной судьбе» [Bourdieu,

1998. P. 43].

Итак, механизмы, на которых основана действенность симво-

лической власти, опираются на схемы восприятия, оценки и дей-

ствия, составляющие часть габитуса. Эмоции, обусловленные га-

битусом униженных, невозможно устранить только волевым уси-

лием, основанным на пробуждении сознания. Отсюда следует, что

символическая революция, которая является целью феминист-

ского движения, не может сводиться к простому изменению со-

знания и воли.

Но и «мужчины также являются пленниками и тайными жерт-

вами господствующей системы представлений» [Bourdieu, 1998.

P. 55]. Габитус гегемона ведь не дается от рождения, но форми-

руется в ходе длительной работы социализации, направленной

на то, чтобы всячески отличать себя от противоположного пола.

И прежде всего

—

подчиняться императиву «мужчина должен быть

мужчиной», что означает обязанность следовать определенному

кодексу мужской чести и достоинства, т. е. постоянно доказы-

вать, что он действительно мужчина. Быть мужчиной оказыва-

ется чем-то вроде быть благородного происхождения. Импера-

тив мужской чести должен направлять все мысли и поступки че-

ловека, быть в нем сильнее любых других побуждений. «Мужская

116

P~DCT ii

привилегия оказывается, таким образом, ловушкой, обрекающей

на постоянное напряжение и постоянное, иногда доходящее до

абсурда усилие… в любой ситуации доказывать свою мужествен-

ность» [Ibid. P. 56], предполагающую сексуальную и социальную

продуктивность, а также постоянную готовность к борьбе и при-

менению насилия (это демонстрируют современные ритуалы ини-

циации, прежде всего в школе и в армии

—

«дедовщина»).

Недостижимый идеал мужественности оборачивается ощуще-

нием собственной полной уязвимости, что подталкивает мужчин

с особой страстью упражняться в занятиях, связанных с насилием

(спорт, драки, дуэли, война), а оборотной стороной этого должен-

ствования оказываются страх и тревога, которую внушает муж-

чинам женское начало: женщинам постоянно приписывают дья-

вольскую хитрость, козни, колдовство и пр. Мужской кураж как

проявление рискованного проявления бесстрашия является обо-

ротной стороной страха перед женским началом, и прежде всего

—

в себе самом.

В современных западных обществах мужская гегемония отнюдь

не кажется самоочевидной, однако механизмы, на которых она

основывалась, продолжают функционировать.

Мир современного человека полон знаков, непосредственно

указывающих на то, что до лжно делать и чего следует ожидать.

Эти знаки присутствуют в привычном окружении в виде, напри-

мер, оппозиции между общественным мужским миром и приват-

ным

—

женским, постоянно транслируемых медиа. Так, в журналь-

ных иллюстрациях или юмористических картинках женщин чаще

изображают в доме, а мужчин

—

вне дома, нередко в самых опас-

ных или экзотических местах.

С помощью подобных знаков в семьях делаются выводы о том,

например, какое образование и профессия лучше подходят для

девушки. А гармония между габитусом и социальной структурой

способствует тому, что женщины сами свободно выбирают в ка-

честве призвания роли, требующие умения подчиняться, гибко-

сти, уступчивости, самоотверженности и самопожертвования

[Bourdieu, 1998. P. 65].

Конечно, в современном мире перечень «женских» профес-

сий расширяется. Однако исследователи уже отметили, что фе-

минизация любой профессии уменьшает ее престиж и желатель-

ность. И в современном обществе «быть мужчиной» кажется честью

и чем-то вроде принадлежности к знати. Одно и то же дело может

считаться важным, трудным и требующим высокой квалификации,

117

RCDF~ F WOCPCSOFYX

если его выполняет мужчина, и мелким, незначительным, если его

выполняет женщина. Достаточно вспомнить о разнице между пова-

ром и поварихой, портным и портнихой, чтобы понять, что когда

мужчина берется за женскую работу, ее статус меняется и она тем

самым словно облагораживается и преображается. И если стати-

стика показывает, что квалифицированной работой чаще заняты

мужчины, а неквалифицированной

—

женщины, то причина этого

до известной степени лежит в том, что труд рассматривается как

квалифицированный, если его выполняют мужчины, ибо они «все

квалифицированы по определению» [Ibid. P. 67].

В результате длительного воздействия подобных установок жен-

щины в конце концов начинают видеть свое призвание в менее

квалифицированной и менее значительной работе. А понятие «вы-

сокий пост» имеет очевидные мужские коннотации. Женщины вы-

глядят не подходящими для таких постов, потому что требования

к лицам, их занимающим, определены мужчинами для мужчин.

В наше время, как кажется, эпоха мужского доминирования

кончилась и женщины имеют возможность свободно выбирать

себе занятие, однако реально сфера «женских» профессий опре-

деляется тремя принципами. Во-первых, «женские» профессии

являются продолжением их занятий внутри дома. Это значит, что

ассоциация «женского» с пространством внутри дома сохраня-

ется. Женщины заняты, по большей части, в сфере образования,

медицинского обслуживания, социальной работы. Кроме того,

они активно втягиваются в сферу производства символических

благ, становясь журналистками, дизайнерами и т. п. В фирмах жен-

щины выполняют функцию, аналогичную роли хозяйки дома,

—

организацию приемов, презентаций и т. п., т. е., как и в семье, они

заняты сохранением и приумножением символического и соци-

ального капитала фирмы. При выполнении этой функции весьма

важны внешний вид женщины, используемая ею косметика, уме-

ние модно одеваться и т. п. Так складывается парадоксальная си-

туация: женщины получают возможность независимой карьеры,

но эта же карьера еще теснее привязывает их к системе традици-

онных андроцентрических ценностей, в котором женщина суще-

ствует только как объект мужских взглядов.

Во-вторых, карьерный рост женщин все равно подчиняется

негласному правилу: женщина не должна управлять мужчинами.

В-третьих, остаются «чисто мужские» профессии, допуску жен-

щин в которые (например, в армию или полицию), мужчины энер-

гично сопротивляются. Видимо, не в последнюю очередь это свя-

118

P~DCT ii

зано с подсознательным стремлением сохранить за этими про-

фессиональными и традиционно мужскими занятиями присущий

им имидж, вызывающий определенные сексуальные ассоциации:

если профессия остается «чисто мужской», то это придает муже-

ственности носителям данной профессиональной роли. Поэтому

мужчины бессознательно усматривают в феминизации своей про-

фессии угрозу самим себе как мужчинам.

В общем, сохраняется монополия мужчин на точное и техни-

ческое знание, тогда как интеллектуалы-гуманитарии прочно ас-

социируются с женским началом. Это нетрудно заметить по тому,

как с ними разговаривают «настоящие» мужчины, т. е. предста-

вители власти, когда им приходится разговаривать с интеллекту-

алами: в точности как мужчина со своей женой, которой он вы-

нужден объяснять серьезные вещи.

Даже на телеэкране мы видим женщин, занятых обычно менее

существенными и подчиненными функциями, скорее всего выпол-

няющими роль хозяйки. Когда женщины участвуют в публичных

дебатах, то их чаще перебивают, им реже предоставляют слово;

отвечая на вопрос, заданный женщиной, обращаются к мужчине

и т. п. И все это делается без малейшей злонамеренности, в силу

прочно усвоенных бессознательных установок.

Тема исторического происхождения норм, по которым оцени-

вают женщин, их конструирования «по мужской мерке», активно

развивается феминистками, но в явно суженном виде: они проти-

вопоставляют таким нормам особый женский опыт, который пре-

вращается у них во внеисторическую неизменную сущность. Это,

по мнению Бурдье, следствие недостаточного осознания того, что

этот опыт обусловлен женским габитусом, т е. порожден системой

мужской гегемонии, существующей на протяжении веков вне за-

висимости от смены экономических или политических структур,

а потому и воспринимаемой как природная данность. Существен-

ная роль в закреплении и консервации механизмов подчинения

в обществе, основанном на мужской гегемонии, принадлежит со-

временным медиа.

UCEDCP

FWWTCDSB~EFV

SRREF~FF

Если анализ коммуникации долгое время оставался «слеп и глух»

в отношении социального пола, то ныне, не в последнюю оче-

редь под воздействием Интернета можно, как считает Д. Макку-

эйл, уверенно говорить о «культурном феминистском проекте из-

119

RCDF~ F WOCPCSOFYX

учения медиа», значительно расширяющем и углубляющем тема-

тику, первоначально ограниченную поло-ролевой социализацией

[McQuail D., 2004. P. 101]. Частично находясь в русле теорий, сфор-

мулированных применительно к социальному классу и расе, ген-

дерные теории имеют несколько новых измерений, а объем свя-

занных с социальным полом исследований медиа очень велик,

причем большинство из них базируется на психоаналитической

теории.

Важнейшее значении при обращение к гендеру в медиа-

исследованиях приобретает проблема дефиниции. Ныне боль-

шинство исследователей склоняется к точке зрения Лисбет Ван

Зонен [Liesbet van Zoonen], считающей, что «значение социаль-

ного пола никогда не бывает данным, но изменяется в соответ-

ствии со специфическим культурным и историческим окруже-

нием… и является предметом дебатов и продолжающейся дис-

курсивной борьбы» [Van Zoonen L., 1992].

Вопросы социального пола затрагивают практически все

аспекты взаимосвязи медиа и культуры, а феминистский под-

ход к изучению массовой коммуникации открывает многочис-

ленные направления анализа, которых даже не существовало

в прошлом. Одно из направлений исследования связано с по-

казом того, что способы кодировки многих текстов медиа яв-

ляются глубоко и устойчиво гендерными, что обусловлено ожи-

даниями аудитории. Джон Фиск [Fiske J., 1987] даже вводит по-

нятие «гендерно насыщенное телевидение», наиболее ярким

примером которого является «мыльная опера»

—

жанр, который

правомерно считается выдержанным в русле «женской» эсте-

тики. По мнению Фиска, «мыльные оперы» «постоянно ставят

под вопрос правомерность партиархата, они узаконивают жен-

ские ценности и таким образом предоставляют возможность са-

моуважения тем женщинам, которые живут ими. Короче говоря,

они в постоянной борьбе обеспечивают женской культуре сред-

ства… ее упрочения и расширения в рамках доминирующего па-

триархата и в противоположность ему» [Idid. P. 112]. Ливинг-

стон [Livingstone S., 1988] выдвигает теорию, согласно которой

типичная структура «мыльной оперы» соответствует заведен-

ному распорядку дня домашней хозяйки. Характерно, что при-

дание гендерного характера произведениям медиа в последнее

время начинает изучаться также с точки зрения производства,

поскольку большую часть этой работы, начиная с процесса от-

бора, осуществляют мужчины.

120

P~DCT ii

Интерес к конструированию социального пола в текстах ме-

диа

—

лишь один из аспектов изучения гендера в теории комму-

никации.

Исследования аудитории и способов восприятия ею содер-

жания медиа показали, что существуют довольно серьезные раз-

личия, связанные с социальным полом, как в манере использо-

вания медиа, так и в значениях, которыми наделяется тот или

иной вид деятельности. Значимое количество данных, получен-

ных в ходе изучения образов масс-медиа, может быть объяснено

стереотипными различиями в социальных ролях, типичным по-

вседневным опытом, связанным с распределением властных пол-

номочий в семье и общей природой взаимоотношений между

женщинами и ее партнерами

—

мужчинами или женщинами в рас-

ширенной семье (т. е. общим влиянием социального пола). При-

чины различного отношения к медиа могут быть объяснены пси-

хологическими различиями мужского и женского. Различные

типы содержания медиа (а также их производство и использо-

вание) оказываются связанными и с характером выражения раз-

деляемой идентичности, основанной на понятии «социального

поля» П. Бурдье, а также с различиями в приобретаемых удоволь-

ствиях и значениях.

Кроме всего прочего, гендерный подход включает вопрос о том,

могут ли выбор и интерпретация медиа привести к каким-либо из-

менениям, став частью сопротивления женщин в социальной си-

туации, которая до сих пор характерируется структурным неравен-

ством. Возможность оппозиционного прочтения и сопротивления

объясняет интерес женщин к сообщениям в медиа с откровенно

патриархальным содержанием (например, к романтической ху-

дожественной литературе), что также помогает переоценить ле-

жащий на поверхности смысл этого интереса.

Обоснованным представляется утверждение, что гендерно на-

сыщенная культура (хотя и с разной степенью интенсивности) вы-

зывает разные отклики и что гендерные различия приводят к аль-

тернативным способам восприятия значений медиа.

В общем виде феминистская теория медиа представлена в пред-

ложенной Л. ван Зоонен схеме [Van Zoonen L., 1994].

Ниже я попытаюсь продемонстрировать специфические осо-

бенности реализации одного из параметров, указанных в приве-

денной модели, а именно стереотипов, как они представлены в

исследованиях западных авторов.

121

RCDF~ F WOCPCSOFYX

Модели коммуникации в феминистской теории медиа

Отправитель Процесс Сообщение Процесс Эффект

Стерео-

типы

Мужчина Искажение Стереотип Социали-

зация

Сексизм

Порно-

графия

Патриархат Искажение Порно-

графия

Имитация Угнетение

Идео-

логия

Капитализм Искажение Гегемония Включение

в семью

Здравый

смысл

WOCPCSOFYX

YPCDCµDCEFV

R~WW-RCDF~

С тех пор как Уолтер Липпман [Lippman W., 1922] ввел в оборот

термин «стереотип» (stereotype), исследователи обращали внима-

ние на практичность применения стереотипов в процессе упро-

щенного формирования наших представлений о сложной соци-

альной среде. (Вначале слово стереотип было типографским

термином и означало монолитную копию печатной формы, от-

литой с матрицы, полученной с первоначального набора

—

клише,

гравюры.) Липпман использовал это слово для описания харак-

терной для большинства людей привычки думать о ком-то или

о чем-то сходным образом, отталкиваясь от некой общей черты,

присущей каждому представителю данного множества. По его

словам, в голове каждого человека «имеются картинки» внешнего

мира, некие символические модели, посредством которых люди

пытаются упростить сложную и запутанную информацию о внеш-

нем мире. Липпман весьма точно схватил природу стеоретипов:

«…мы выделяем, выхватываем то, что наша культура уже опреде-

лила для нас, и мы проявляем тенденцию воспринимать то, что

нами выбрано, в форме, стереотипизированной для нас нашей

культурой» [Lippman W., P. 55]. Иными словами, именно стерео-

типы, по его мнению, подсказывают, какую информацию воспри-

нимать, а какую игнорировать. Стремление подтверждать уже су-

ществующие стереотипы, обращая внимание на согласующуюся

с ними информацию и игнорируя идущую вразрез с ними, как

и отмеченный Липпманом факт принципиальной культурной де-

терминированности стереотипов, многократно подтверждались