Черных А. Мир современных медиа

Подождите немного. Документ загружается.

253

PC~TESWO «COBCPOS BT~WOF»

чать представляет собой союзника истины, ее нельзя ограничи-

вать и цензурировать.

Под свободой Дж. С.Милль понимал право каждого человека

думать и поступать так, как ему хочется, если он при этом никому

не наносит вреда. Общество может добиться того, чтобы наиболь-

шее число людей наслаждалось «наибольшим возможным коли-

чеством счастья», если даст людям право думать и действовать са-

мим. Таким образом, Милль переходит от общей идеи свободы

к конкретной свободе выражения мнений, что нашло свое отраже-

ние в часто цитируемом отрывке из трактата Милля «О свободе»:

«Если бы все человечество, кроме одного человека, придержива-

лось одного мнения, и только один человек придерживался проти-

воположного мнения, у человечества было бы не больше основа-

ний заставлять этого единственного человека молчать, чем у этого

человека, будь у него власть, были бы основания заставить замол-

чать все человечество» [Милль Дж. С., 1882. С. 176–177].

Эти аргументы, составившие основу классического либера-

лизма, суммировал один из «отцов

—

основателей» Североамери-

канских Соединенных Штатов и создателей единственной в мире

конституции, базирующейся на принципах либерализма, Томас

Джефферсон, считавший, что, если отдельные граждане и могут

заблуждаться, то большинство, группа обязательно придет к пра-

вильному решению при условии, что общество является обра-

зованным и информированным. Основную функцию правитель-

ства он видел в создании и поддержании строя, при котором лич-

ность способна добиваться поставленных ею целей, а в качестве

важнейшего инструмента образования и информирования Джеф-

ферсон рассматривал прессу.

Таким образом, свободное выражение мнений через прессу яв-

ляется принципиальным условием формирования просвещен-

ного общественного мнения, инструментом контроля и проти-

водействия возможным злоупотреблениям и нарушениям со сто-

роны правительственных органов. Различаясь в аргументации,

идеи представителей ранней либеральной мысли были сходны

в главном

—

свободная и независимая пресса является гарантом

от проявлений деспотизма власти государства.

Битва за свободу печати (и это не преувеличение) в странах

первой демократии

—

Англии и



—

заняла несколько веков.

В Английском Билле о правах 1689 года печать вообще не упо-

миналась. На 30–70 гг.

xviii

в. приходится пик борьбы за право

прессы

—

газет и журналов

—

информировать публику о деятельно-

254

P~DCT v

сти правительства, в частности о парламентских дебатах, т. е. осу-

ществление «права знать».

Борьбу за «открытие» парламента для прессы в 30-е гг.

xviii

в.,

т. е. фактически за отмену закона, запрещавшего выдавать сек-

реты деятельности парламента, начинает лондонский издатель

Эдуард Кейв, который за публикацию в своем журнале «Jentel-

men’s maga zine» сообщений о парламентских прениях несколько

раз попадал в тюрьму. Когда отношения с властями обострились

до предела, Кейв придумал страну Лилипутию, наделив членов

парламента вымышленными именами, но при этом каждый был

узнаваем, и стал публиковать репортажи под заголовком «Прения

в сенате Лилипутии», что позволяло обходить существующий за-

кон. В 60-е гг.

xviii

в. эстафету подхватил Джон Вилкс

—

издатель

газеты «North Britain», сумевший привлечь к этой борьбе лондон-

скую бедноту. В итоге после 1771 года парламенту пришлось при-

знать право прессы сообщать о прениях, происходящих в обеих па-

латах английского парламента. Это была первая победа прессы над

властью, позволившая ей в определенном смысле стать «над вла-

стью», обсуждая (и нередко осуждая) деятельность последней.

Признанием реальной силы и влияния прессы, источником ко-

торых является общественное мнение, стало возникшее понятие

«четвертой власти»1, или четвертого сословия (fourth estate), на-

ряду с ленд-лордами, крестьянами и ремесленниками. Это фигу-

ральное обозначение прессы: газет, журналов и других массовых

печатных изданий

—

отражало степень ее влияния на государство

и общество в целом.

В американском Билле о правах (Bill of Rights)

—

так называ-

ются первые десять поправок к Конституции



, внесенные

в 1789 г. и ратифицированные 15 декабря 1791 г.,

—

права прессы

по отношению к власти были четко зафиксированы. Так, знаме-

нитая Первая поправка (First Amendment) гласит: «Конгресс не

должен издавать ни одного закона, относящегося к установлению

религии либо запрещающегося свободное ее исповедание, либо

ограничивающего свободу слова или печати, или право народа

мирно собираться и обращаться к правительству с петициями об

удовлетворении жалоб». Билль, предусматривая свободу слова, пе-

Впервые этот термин применил видный политический мыслитель англича-

нин Эдмунд Бёрк (1729–1797), считающейся «отцом» консерватизма [от лат.

conservare

—

охранять, сохранять]

—

противостоящего либерализму течения

политической мысли.

255

PC~TESWO «COBCPOS BT~WOF»

чати, собраний, вероисповедания наряду с неприкосновенностью

личности, личного имущества и личных бумаг, до сих пор счита-

ется гарантом свободы информационной деятельности в демо-

кратическом обществе, представляющем собой, по часто цити-

руемому выражению Авраама Линкольна, «власть народа для на-

рода, осуществляемая народом».

Билль о правах запрещал Конгрессу Северо-Американских Сое-

диненных Штатов принимать законы, ущемляющие свободу слова

и печати, укрепляя тем самым общественный статус печати как

«сословия», получившего права на «четвертую власть» в государ-

стве в одном ряду с тремя другим ее формами

—

законодательной,

исполнительной и судебной.

Интересно, что в России в

xix

веке о прессе будут говорить как

о «шестой державе» ставя ее в один ряд с великими державами

того времени

—

Англией, Францией, Россией, Австро-Венгрией

и Соединенными Штатами Америки. Первые школы российской

журналистики, возникшие в начале

века, как раз и пропаган-

дировали эту концепцию [Варустин Л. Э., 1995].

Итак, с момента возникновения в середине

xviii

в. газет как

первых массовых средств информации журналистика, выполняв-

шая значимые социальные функции, вступила в напряженные от-

ношения с властью, в основе которых лежала борьба за свободу

слова, т. е. право знать и говорить. Поэтому можно сказать, что

идея «четвертой власти» рождена из представлений о функции

прессы, свойственных прессе либертарианского периода, и слу-

жит, хотя и метафорическим, но точным обозначением влиятель-

ности печати в раннем демократическом обществе. Именно этот

принцип свободы слова и борьба за его осуществление и форми-

рует проблемное поле, характеризующее основную силовую со-

ставляющую противостояния государства и общества, рупором

которого выступала ранее пресса.

В последующем, с возникновением новых технологических

средств передачи информации, идеи свободы прессы как «права

знать» распространились и на них, находясь в центре дискуссий,

составивших нормативный базис функционирования средств мас-

совой коммуникации в развитых странах.

В ходе исторического развития власть была вынуждена при-

знать роль и значение



, ее влияние в демократическом обще-

стве. Эта ситуация существовала до середины

века, когда про-

изошли глобальные изменения как в самой власти, так и в сред-

ствах масс-медиа.

256

P~DCT v

YSTFOFCW~V

BT~WO

—

YPFEµDCEFV



CµDCEFÏ

Уже с конца

xix

в., происходит, по мнению исследователей, из-

менение функций государства за счет возрастания и разрастания

его экономических функций. Возникает новый тип корпоратив-

ных отношений, при котором реализация организованных, пре-

жде всего экономических интересов, осуществляется непосред-

ственно во взаимодействии между их носителями (крупными кор-

порациями) и государством, становящимся крупным игроком на

этом поле. Результатом стало складывающееся современное соци-

альное государство, обеспечивающее лояльность масс с помощью

политики распределения. Место главенствовавших ранее клас-

совых антагонизмов занимает «технократическая идеология»,

подпитываемая быстрым ростом науки и техники. Электронно-

коммуникационная революция обусловливает процесс монопо-

лизации информационного капитала, что ведет к кризису господ-

ствовавшей ранее во взаимоотношениях прессы и государства

модели и ставит под вопрос казавшиеся ранее само собой разу-

меющимися принципы осуществления свободы печати.

Ставший общим местом за последние полтора-два десятилетия

слоган «медиатизация политики» выступает вместе со своей би-

нарной оппозицией «политизация медиа». Оба эти обозначения

фиксируют реальные изменения, связанные с характером и влия-

нием медиа, сложившимися новыми констелляциями между



и политикой, прежде всего политической властью. Прежде чем

анализировать проблему, представляется целесообразным прояс-

нить смысл употребляемых терминов, который отнюдь не очеви-

ден. И особенно это относится к понятию власти.

В интерпретации власти существуют два основных подхода:

негативный и позитивный. При негативном подходе власть оли-

цетворяет собой принуждение, угнетение, насилие, то есть не-

справедливое государство. В рамках позитивного подхода власть

понимается как законное руководство, авторитет, признанное ли-

дерство и влияние. В этом смысле власть ассоциируется с гармо-

нией интересов и групповой солидарностью.

Если негативный подход характеризует скорее отношение к вла-

сти, свойственное девятнадцатому столетию, то к власти в социаль-

ном государстве скорее приложимы характеристики позитивного

подхода. Соответственно можно разделить и концепции власти.

257

PC~TESWO «COBCPOS BT~WOF»

К первому типу можно отнести концепцию знаменитого соци-

олога конца

xix

—

начала



веков Макса Вебера, предложившего

считающееся классическим определение власти, которая пред-

ставляет собой «любую возможность осуществления собственной

воли внутри определенного социального отношения, в том числе

и вопреки сопротивлению» [Weber M., 1971, § 16], то есть навязы-

вание собственной воли. И хотя сам Вебер считал понятие вла-

сти «социологически аморфным», поскольку власть существует

везде и всегда, где сходятся минимум двое, а государственную

власть обозначал термином «господство», предполагающим «воз-

можность найти повиновение приказу», однако именно власть

составляет стержень политики, понимаемой как процесс приня-

тия и осуществления решений, обязательных для групп, имею-

щих разные интересы. Для любой власти, по Веберу, решающим

оказывается наличие двух основных характеристик

—

легальности

и легитимности. Если легальность (от лат. legalis

—

законный) свя-

зывает осуществление власти с правом: только та власть законна,

которая получена и осуществляется в соответствии с существую-

щими правовыми нормами, как правило, с конституцией, иными

словами, формальную законность власти, то легитимность (от

лат. legitimus

—

правомерный) означает признание гражданами за-

конности власти, что в современный период принимает форму

доверия власти, представляя собой социально-пси холо ги ческие

основы ее. Таким образом, уже в трактовке Вебера, фиксирую-

щей принудительный характер власти, находит свое отражение

ее коммуникативный аспект, вне которого невозможно не только

осуществление ее (речь все время идет о демократическом типе

правления), но даже само ее существование (власть, утратившая

коммуникацию с народом и лишившаяся его поддержки, вынуж-

дена уйти).

В интерпретации современного политолога Роберта Даля

сформулированное Вебером «интуитивное представление о вла-

сти» выглядит примерно так: А обладает властью над Б в той мере,

в какой он может заставить Б делать то, что предоставленный са-

мому себе Б делать не стал» (так называемая «литерная» форму-

лировка).

Ко второму типу можно отнести трактовку власти, свойствен-

ную современной науке, в частности, концепцию власти классика

современной социологии Т. Парсонса, для которого власть

—

это

способность мобилизовать ресурсы общества «для достижения це-

лей, признанных всем обществом». Известный политолог Р. Ней-

258

P~DCT v

штадт, развивая идеи демократической власти, идет еще дальше,

утверждая, что президентская власть в современных демокра-

тиях

—

это преимущественно власть убеждения. А поскольку убеж-

дение

—

обоюдный процесс сближения позиций, власть убеждения

состоит в достижении согласия. По мнению психолога Т. Болла

[Болл Т., 1993], власть убеждения

—

уникальная сторона более ши-

рокой сферы, которую homo sapiens разделяет с другими живыми

существами,

—

способности общения посредством речи, симво-

лов и знаков. Именно в ходе общения (коммуникации) создаются

и поддерживаются человеческие сообщества. Одним из самых по-

пулярных примеров, иллюстрирующих такое понимание власти,

выступают отношения водителя и регулировщика. Регулировщик

с помощью свистка и жеста заставляет шофера остановиться, по-

вернуть направо или налево, то есть применяет свою власть, поль-

зуясь общим языком, на котором можно «скомандовать», «прика-

зать». Иногда говорят, что регулировщик мог бы, игнорируя обще-

ние, просто застрелить водителя или заставить его подчиниться

при помощи дубинки. Но в этом случае власть (во всяком случае,

в ее коммуникативном понимании) исчезает, ее подменяет акт на-

силия.Как видим, современные концепции власти, несмотря на

все различия между ними, основной упор делают именно на ком-

муникативном аспекте власти.

В этом контексте



выступают как едва ли не самый главный

механизм общения власти и народа: именно с их помощью и на их

основе как публичных арен обсуждения граждане могут осущест-

влять контроль над управленческими решениями власти. Более

того,



выдвигаются на первый план в отношениях «власть

—

общество», поскольку именно благодаря их сообщениям действия

власти становятся доступными обществу. Эта «сопряженность»

с властью в общественном сознании и подпитывает в современ-

ных условиях концепцию (или, как считают некоторые, миф)

о медиа как «четвертой власти».

Если попытаться проанализировать отечественные реалии, то

в нашей стране, совсем недавно (по меркам истории) освободив-

шейся от государственной монополии на средства массовой ин-

формации и пропаганды (



), современные российские жур-

налисты нередко склонны считать себя «совестью нации». Правда,

стоит отметить, что это не только подчеркивание собственной

значимости, демонстрация стремления казаться большим и луч-

шим, чем ты есть на самом деле, но и отражение отмеченной ис-

следователями четкой закономерности: чем менее развиты ин-

259

PC~TESWO «COBCPOS BT~WOF»

ституты гражданского общества, то есть его самосознание, тем

в большей степени общество склонно перекладывать ответствен-

ность за контроль над властью на плечи



Известный аналитик



И. Засурский полагает, что концеп-

ция «четвертой власти» в России умерла еще до того, как реаль-

ные экономические трудности, связанные с резкой сменой соб-

ственности, т. е. переходом



в собственность финансово-

промышленных групп, сделали ее экономически несостоятельной,

и не в результате политического давления, о недопустимости ко-

торого отечественные медиа кричат и поныне. Она оказалась

мертворожденной: еще в советской утробе ее убил страх новых

собственников



перед возможным пересмотром полулегаль-

ной приватизации новым правительством. Этот страх оказался

сильнее боязни потерять высокий самостоятельный статус и сво-

боду выбора политической позиции.



как «четвертая власть»,

справедливо пишет Засурский,

—

абберация, так как задача



—

выражать и отражать общественное мнение, а не быть властью.



—

не власть, но без



власть не может работать [Засур-

ский И., 2001].

WSF~TEXC

EFF

RFWWFV

µPE~TFWO~

Здесь возникает еще одна проблема, связанная с социальным ста-

тусом самих работников масс-медиа, прежде всего журналистов,

которые ныне

—

и в значительной большей степени, чем раньше,

—

входят в истеблишмент, т. е. во властвующую, или правящую, элиту,

представляя собой особый и весьма важный «отряд» этой сравни-

тельно незначительной по численности, но весьма значимой по

ее деятельности для общества социальной группы.

Элита

—

социальная группа, представляющая собой меньшин-

ство, «высшее» в силу своей власти над другими группами или

в силу своего влияния в обществе. Правящая элита нередко

—

часть

господствующего класса, обладающая политической властью.

Элиты

—

это группы, выполняющие руководящие функции в де-

мократическом порядке, а в современных условиях конкурентной

демократии к политическим элитам относят те группы, которые

борются за голоса избирателей на политическом рынке.

В то же время надо сказать, что само слово «элиты» примени-

тельно к демократии звучит двусмысленно: ведь цель и идея демо-

кратии, сама ее суть, как и цель демократических революций со-

стоит именно в том, чтобы отнять у властвующих их особенные

260

P~DCT v

привилегии, чтобы ликвидировать группы, слои, классы, име-

ющие как бы априорное право на власть. Но реальность демо-

кратического процесса сложнее теории, она не подтверждает та-

кой взгляд, показывая, что демократический порядок не исклю-

чает, а наоборот, предполагает существование элит. Мы только

и слышим в разных контекстах о политических элитах и вообще

в прессе рассуждения об элитах, словосочетания типа «согласие

элит» и т. п.

—

одни из самых распространенных. Странно, но наше

«демократическое» ухо воспринимает это спокойно.

В политической науке выделяют три основных типа элит:

властные элиты (элиты власти), ценностные элиты и функцио-

нальные элиты.

Властные элиты

—

это более или менее закрытые группы со

специфическими качествами, имеющие властные привилегии.

Это «господствующие классы»

—

политические, военные или бю-

рократические; наиболее близким и ярким примером властной

элиты является советская «номенклатура».

Ценностные элиты (автором термина и основоположником ис-

следований в этой области является философ и социолог Альфред

Вебер (1868–1958), брат Макса Вебера)

—

это творческие группы,

влияние которых на установки и взгляды широких масс позволяет

причислять их к элитам: это видные философы и ученые, высту-

пающие в роли экспертов и советников власти, т. е. интеллиген-

ция в широком смысле слова, к которой относятся и журналисты

и современные политтехнологи.

Наконец, функциональные элиты

—

это влиятельные группы,

которые в ходе конкуренции выделяются из широких слоев об-

щества и перенимают важные функции в социальном порядке;

это сравнительно открытые группы, вступление в которые тре-

бует определенных достижений. К ним относятся представители

большой науки или менеджеры, формирующие, согласно К. Гэл-

брейту, техноструктуру современного общества.

Для наших целей наибольший интерес представляют именно

ценностные элиты (куда входят и журналисты), представители ко-

торых формируют ценностную и смысловую сферу общества, на-

деляя мир и жизнь смыслом. В середине

в. возникает представ-

ление о рефлексивных элитах, разработанное немецким социоло-

гом Хельмутом Шельски (1912–1984). Функционально это стоящие

параллельно «производителям товаров» «производители смысла»,

доминирующие в таких сферах, как образование, общественное

мнение, информация, и в силу своего положения воздействую-

261

PC~TESWO «COBCPOS BT~WOF»

щие на сознание людей. Монополизировав смысл жизни, миро-

воззрение, оценки событий, постановки жизненных целей и т. д.,

эти «производители смысла» образовали, по Шельски, новую си-

стему господства

—

духовного господства, что позволяет им удо-

влетворять также и свои властные амбиции. (Подробно содержа-

ние и структура этой системы рефлексивной элиты рассмотрены

Х. Шельски в очень интересной и содержательной книге, опубли-

кованной в 1971 г. под характерным названием: «Работу делают дру-

гие. Классовая борьба и господство интеллектуалов».)

Как видим, социальное положение журналистов, составляю-

щих часть рефлексивной элиты современного общества, в кото-

ром они реально выполняют важную функцию проектирования

информационно-коммуникационных сетей глобализирующегося

мира и их использования для трансляции создаваемых ими же

смыслов, подпитывает их убеждение в существовании «четвер-

той власти», носителями которой они являются. В общем и це-

лом наличие элит действительно свидетельствует о тот, что в де-

мократии существуют структуры господства, хотя в большин-

стве случаев «четвертая власть»

—

это всего лишь метафора, ибо

реальное функционирование



определяется и ограничи-

вается нормами их деятельности, принятыми в том, или ином

обществе.

На Западе и в России к настоящему времени сложилось четыре

базовые интерпретации социальной миссии журналистики

—

с уче-

том того, что данная профессия относится к числу так называе-

мых свободных, и ее деятельность носит четко выраженный пу-

бличный характер.

Первую модель профессиональной миссии журналистской

корпорации как раз и можно условно назвать моделью «четвер-

той власти». Журналистская корпорация здесь рассматривается

в качестве независимого и сравнительно автономного социаль-

ного института, вовлеченного в управление обществом; члены

этой корпорации выполняют определенную функцию в рамках

системы сдержек и противовесов всех ветвей власти.

Поскольку такая власть не избирается согласно демократиче-

ским процедурам и никем не контролируется, кроме соответству-

ющего законодательства и потребительского спроса, постольку

она действительно является относительно самостоятельным ис-

точником властных полномочий, осуществляя прямое или кос-

венное влияние на состояние общественного мнения в процессе

восприятия и оценки этим мнением акций законодательных и ис-

262

P~DCT v

полнительных органов власти, конкретных представителей вла-

сти, а также воздействуя на итоги выборов.

Иногда метафоре «четвертой власти» придается буквальный

смысл как самими журналистами (преувеличенная самооценка

своей роли и возможностей в общественной жизни), так и слу-

шателями, читателями, зрителями, которые по давней привычке,

унаследованной с советских времен, воспринимают mass media

либо как прямого партнера государственной власти, либо как «про-

тивовес», орудие борьбы с ней. Это отражает в конечном счете

неразвитость институтов и власти, и гражданского общества, от-

сутствие своего рода общественного договора между ними.

Вторая модель

—

модель социальной ангажированной журнали-

стики

—

рассматривает



в качестве орудия защиты гражданских

прав отдельных лиц, средства выражения интересов всех структур-

ных звеньев гражданского общества. К последним относятся про-

фессиональные, предпринимательские, потребительские союзы

и объединения, культурные и религиозные организации и движе-

ния, институты рынка, органы общественного самоуправления,

женские, молодежные, благотворительные организации и т. д.



как средство информации и коммуникации позволяют чле-

нам общества осознать свои интересы, и в то же время контроли-

ровать власть с точки зрения обеспечения возможности беспре-

пятственной реализации этих прав и интересов.

Третья модель

—

модель собственно информационная, в основе

которой лежит предпосылка, что «факты говорят сами за себя»,

и обязанность журналиста состоит в информировании без оценки,

т. е. строго говоря, предполагается превращение журналиста в бес-

пристрастного информатора и отказ его от гражданской пози-

ции. Нельзя сказать, что такой подход совсем безоснователен. Во-

прос о том, имеет ли журналист право на оценку, отнюдь не прост.

Достоин ли журналист быть судьей? В жизни нередко возникает

«парадокс оценивания», когда одобрение получает лишь мораль-

ная самооценка («те, кто мог бы вершить моральный суд, не бу-

дут этого делать из скромности; тому же, кто хочет вершить мо-

ральный суд, нельзя этого доверить уже из-за отсутствия скром-

ности»). Так часто и случается, что судьями со стороны прессы

выступают отнюдь не морально безупречные люди.

Но в то же время эта модель вряд ли реализуема на практике,

ибо, по существу, чистой и стерильной безоценочной информа-

ции не бывает, в любой констатации в силу особенностей соци-

альной коммуникации уже содержится оценка. Кроме того, чистая