госпитализации, и в этой ситуации врач берет на себя всю ответственность за результаты лечения. Даже
когда какая-то несложная часть лечения доверяется семье, это делается по указанию врача и под его
ответственность (важно и то, что эту ответственность он несет, прежде всего, перед вышестоящим
медицинским учреждением, которое контролирует его работу). К сожалению, наши законы и
подзаконные нормативные акты допускают участие непрофессионалов в лечении разнообразных забо-
леваний. Таким образом, с одной стороны имеется квалифицированный, информированный,
облеченный властью и ответственностью врач, а с другой — неинформированная и беспомощная семья,
робко спрашивающая у врача: «Доктор, на что можно надеяться?»
Следует отметить также, что последние десятилетия медицинская наука, особенно психиатрия,
психотерапия смотрели на семью, прежде всего, как источник психогений. Огромные усилия
исследователей были направлены на то, чтобы выявлять все новые пути, какими семья может
травмировать своего члена. В медицинский обиход вошли всевозможные «двойные связи»,
«патологизнрующие роли», «триангуляции» и т. д. Куда меньше внимания уделялось лечебно-оздорови-
тельному потенциалу семьи. Описанная модель взаимоотношений между врачом и пациентом,
основанная на «отлучении» семьи от лечебного процесса, существует уже многие годы. Ее
правильность в течение всего этого времени не вызывала сомнений, однако в последние годы она
оказалась под огнем критики: неоднократно указывалось, что если речь идет о лицах с нервно-
психическими нарушениями, то эта модель весьма нетерапевтична, она создает целый ряд
обстоятельств, отрицательно влияющих на ход лечения.
То, что семья не понимает врача, не информирована о сути болезни, чисто исполнительская
(«таблеточная») роль семьи — все это может быть допустимо в случае соматического заболевания, где
все лечение сводится к своевременному принятию медикаментов и участию в лечебных процедурах, и
любой член семьи может дать таблетку, не задумываясь о ее составе и действии. Иное дело — больной
с нервно-психическими нарушениями. В этом случае чрезвычайно важным (а нередко важнейшим)
лечебным фактором оказываются взаимоотношения больного с членами семьи. При этом, в отличие от
медикаментозного лечения, отношения в семье чаще всего не могут жестко регулироваться и
перестраиваться на основе инструкций, смысл которых членам семьи не вполне понятен. Чтобы
сформировать «щадящее», «компенсирующее», «психотерапевтическое», «корректирующее»
отношение с больным, члены семьи должны очень хорошо представлять себе суть болезни и знать
механизмы лечебного воздействия не хуже, чем знает их врач. Дело в том, что общение с больным, его
слова и поведение ежеминутно ставят перед членами семьи все новые и новые вопросы: разрешать —
не разрешать, наказывать — не наказывать, сопротивляться или смириться, возражать или соглашаться,
выжидать или принимать срочные меры и т. д. и т. п. Каждое такое решение должно быть принято с
учетом индивидуальных особенностей личности и заболевания. Идеалом является, конечно же, член
семьи, который обладает всей полнотой медицинских знаний.
Нынешняя отечественная модель взаимоотношений больного с психиатром работает в
противоположном направлении — в направлении «отлучения» семьи от психиатрических знаний, от их
применения и от ответственности за него.
Во-первых, она делает формирование лечебных взаимоотношений в семье невозможным, так как
порождает разницу в представлениях семьи и врача о сути заболевания и роли семьи в его
возникновении и коррекции. Известно, что «свято место пусто не бывает»: не имея реальных знаний о
заболевании, семья заполняет пустоту своими домыслами, своим опытом и нередко наивным (а порой и
очень зрелым) его осмыслением. Весьма поучительны в этом отношении исследования представлений о
болезни, сформировавшихся у членов семьи и у медицинского персонала, занимающегося данным
больным (Turnbull & Turnbull, 1978; Wasow, 1980,1982; Wasow & Wilder, 1983). Обобщая результаты
этих исследований, Лгнес Хатфилд пишет, что в настоящее время терапевты и семья — это «разные
миры, говорящие на разных языках» (Hatfield A., 1982). Дело не только в том, что врач обладает
специальными знаниями, а семья их лишена. Особенно важным оказывается различие позиций
относительно больного и болезни: для семьи — постоянное, в высшей степени заинтересованное
общение с больным, для врача — редкое и отстраненное. Чрезвычайно интересны в этом отношении
исследования семей врачей-психиатров, в которых появился психически больной. Лефли показал, что
под влиянием личного опыта у таких врачей наблюдаются многочисленные изменения в их
представлении о психическом заболевании (Lefley, 1985).
Во-вторых, такая модель создает одностороннюю зависимость семьи от психиатра. Семья, как мы
видели, на каждом шагу нуждается в знаниях и подсказке врача. Врач же, будучи постоянно занят,
может консультировать лишь изредка. При этом его указания неизбежно носят очень общий,