Хачатурян Н.А. (ред.) Двор монарха в средневековой Европе: явление, модель, среда

Подождите немного. Документ загружается.

234

Похоже, Сигизмунд не имел эмблемы подобного рода, отчего Альб-

рехт и прибег к наследию его брата. Возможно, что в апелляции к

Вячеславу «через голову» нелюбимого гуситами Сигизмунда был

и некий политический расчет.

Альбрехт так и не добился реальной власти в Чехии, но его «чеш-

ский орден» был именно атрибутом богемского королевского до-

стоинства — хотя бы и титульного. Об этом свидетельствуют став-

шие кавалерами Полотенца кастильские путешественники, о ко-

торых см. ниже.

Boulton D'A. ]. D. The Knights of the Crown. P. 345.

RanftA. Adelsgesellschaften. Sigmaringen, 1994. P. 30; см. также: Kruse H.,

Paravicini W., Ranft A. Ritterorden und Adelsgesselschaften im spat-

mittelalterlichen Deutschland // Kieler Werkstucke. Reihe D. Т. 1. Frank-

furt a.M., № 67.

Perrot A.-M. Collection Historique des Ordres de Chevalerie. Paris, 1820.

Согласно Перро, «Тусин» основан в 1562 году.

«Diome sus devisas, ansi la del Dragon, que es de Ungria, como la del

Aquila, que es de Austerlic, como el Tuseniquem que quiere dezir to-

vaja, que es de Bohemia». Jimenez de la Espada. Andancas e viajes de

un hidalgo espanol, Pero Tafur (1436-1429). Barcelona, 1982. P. 275.

«Tovaja» — это современное испанское «toalla». Забавное присоеди-

нение латинского «-que» к названию ордена появляется также в

рассказе другого кастильского «охотника за орденами», Диего де

Валеры (Boulton D'A. J. D. The Knights of the Crown. Ibid.) и, вероят-

но, заимствовано обоими из грамот пожалования, предположитель-

но выписанных на все три девиза сразу.

Пользуюсь случаем исправить свою ошибку в оттавской статье

{Medvedev М. The Towel... P. 409), где пребывание Вячеслава на

бранденбургском княжении было упущено.

Помимо поземельных люксембургско-цоллернских связей можно

упомянуть династические, в данном случае сравнительно слабые.

Союз Маргариты Люксембургской, сестры Вячеслава и Сигиз-

мунда, с братом Фридриха I Иоганном остался без потомства, хотя

и был близок по времени и памятен. Самому Вячеславу была пер-

воначально просватана представительница Гогенцоллернского

дома, но брак не состоялся.

•JM»

1 W

AilV..

.'.

ч t •

41Ш

Д^Л .... Щ

W T.'V;.

•''fir: : Ш :

С.'А. Польская (Ставрополь, СГУ)

КОРОЛЕВСКИЕ

ПОСТЦЕРЕМОНИАЛЬНЫЕ

ПИРЫ В РЕГЛАМЕНТЕ

ЦЕРЕМОНИЙ ФРАНЦУЗСКОГО '

КОРОЛЕВСКОГО ДВОРА

Жизнь средневекового королевского двора, с ее мно-

гообразием и неоднозначностью, была строго регламентирова-

на как в своем будничном, так и в праздничном проявлениях.

Французский двор не только не являлся исключением, но и

диктовал порядок процедур и церемоний всем европейским

монархиям.

Тенденция к написанию свода церемоний двора возник-

ла в конце XVI — первой половине XVII вв. — в период расцве-

та французского абсолютизма. Среди многообразия трактатов

и регистров, созданных юристами и придворными, необходи-

мо отметить «Французский церемониал», созданный в первой

половине XVII в. одним из виднейших юристов при дворе Лю-

довика XIII Теодором Годфруа. Он приводит перечень и описа-

ние основных публичных церемоний двора, принятых на про-

тяжении XIV —XVI вв. К их числу относятся: королевское по-

священие (церемония инаугурации); торжественный въезд ко-

ролей, королев, дофинов, наместников и прочих сеньоров в

города; свадьбы королей и членов их семьи; торжественные

приемы; рождение королевских детей; появление короля в Ге-

неральных Штатах и на заседании ассамблеи нотаблей; торже-

ственные ассамблеи нотаблей; оммажные клятвы, встречи пап,

императоров, королей, других иностранных принцев и послов;

торжественные процессии

Несмотря на различное предназначение этих церемоний,

их описание в «Церемониале» объединяет общий финал —

пиры, которыми было предписано завершать все публичные

мероприятия такого ранга.

Ш—""Е"

2 4

2 5

С. А. Польская

Что касается внимания исследователей церемониальной

стороны жизни французского двора, то среди разнообразных

аспектов и сюжетов отсутствуют цельные научные труды, по-

священные практике постцеремониальных пиров. Встречают-

ся лишь спорадические упоминания в контексте ряда моногра-

фий, диссертаций и статей в основном французских истори-

ков различных направлений периода 70 —90-х гг. XX столетия.

Среди них — М.-Т. Каро, Ж. Буше, Ж. Барбей, С. МакКромак.

М.-Т. Каро, рассуждая о формах репрезентации королевской

власти перед феодальной средой, отмечает, что одной из них

являлись пиры, устраиваемые по окончании наиболее значи-

тельных событий в жизни королевской семьи и двора

. Более

предметное внимание уделяет пирам Ж. Буше. В своей диссер-

тации «Общество и умонастроения вокруг Генриха III» и опуб-

ликованной на ее основе монографии «Двор Генриха III»

она

указывает, что совместные трапезы — пиры двора и специаль-

но приглашенные лица в присутствии короля или кого-нибудь

из членов la famille royale — являлись одной из наиболее ярких

особенностей придворной культуры периода последних Валуа,

однако отдельного анализа процедуры пиров исследовательни-

ца не предпринимает. В том же русле выдержано исследова-

ние Ж. Барбея «Быть королем», где церемониальные пиры

лишь упоминаются, но не являются специальным сюжетом .

Более четкое оценочное суждение о происхождении постцере-

мониальных пиров обнаруживается у американского истори-

ка С. МакКромак, которая заключает, что как общекультурное

явление постцеремониальные пиры берут свое начало в извест-

ной германской традиции трапез вождя и его дружины, а так-

же празднеств римского императорского двора

. Трудно су-

дить, в каком соотношении оба этих начала присутствовали в

средневековом эквиваленте, тем более что подобное исследо-

вание выходит за рамки настоящего сообщения. Важен в дан-

ном случае тот факт, что совместная трапеза участников про-

шедшей церемонии являлась одной из составляющих основ

дворового этикета. Таким образом, постцеремониальные пиры

в регламенте французского двора остаются за рамками специ-

ального внимания исследователей, и настоящее сообщение яв-

ляется первой попыткой автора восполнить, данный пробел. •

Циры французского двора wawwuum. 237

Важность постцеремониальных пиров подчеркивается тем

местом, которое отведено лицам, обслуживающим их, в регист-

ре должностных лиц Французского королевства. Его, в част-

ности, приводит в своем знаменитом трактате «Сборник о ко-

ролях Франции, их короне и доме» Жан Дю Тилле — старший

нотариус и личный секретарь Генриха IV. Согласно его реги-

стру, повар (1 е cuisine), кравчий (le vigneron), хлебодарь (1е

boulanger) занимают свое место после капитана гвардии, но на-

ходятся перед камергером, ловчим, сокольничим и лесничим

Исследователи, в частности, американский историк права

Р. Гиси, связывают этот факт с частотой проведения постцере-

мониальных пиров и той степенью значимости, которую имели

для функционирования монархии названные церемонии

. Дей-

ствительно, поскольку пиры являлись их конечным этапом, то

на них перекладывалась и определенная часть ответственности.

Данный тезис подтверждается столь важным источником,

как «Исторический и хронологический трактат посвящения и

коронации королей и королев Франции от Хлодвига до наших

дней» Николя Менана — советника парламента Г. Меца

. Ав-

тор отводит королевскому пиру отдельную секцию своего со-

чинения. В первую очередь, обращает на себя внимание оформ-

ление величия монарха, выраженное в комплексе его регалий

и иерархии мест присутствующих по отношению к королю.

Пространственно-ролевой подход к изучению церемони-

ала был предложен Ж. Ле Гоффом

и нашел активную поддерж-

ку у ряда исследователей (А. Хедеман и Ж.-Кл. Бонне

). Если

попытаться применить данный метод анализа к протоколу

постцеремониальных пиров, то становится очевидно, что сим-

волически центральное и находящееся на возвышении место

короля оформляет его авторитет. Н. Менан, описывая интерьер

пиршественной залы, сообщает: «Стол короля располагается

обычно напротив камина (т. е. лицом к двери пиршественной

залы. — С. П.), на платформе из четырех ступеней два локтя в вы-

соту за балюстрадой под большим балдахином или навесом»

Присутствие балдахина или паллиума над королевским креслом

также не случайно. Дело в том, что введенный в интерьер трон-

ных и пиршественных зал балдахин приобрел не столько утили-

тарное, сколько сакральное значение, символизируя высшее

238

С. А. Польская

покровительство монарху. Ту же задачу возвеличивания выпол-

няли и королевские регалии. Н. Менан, описывающий прове-

дение пира по окончании церемонии королевского посвяще-

ния, указывает, что король появляется в пиршественной зале,

«... с короной на голове, держа скипетр и "руку Правосудия",

затем, когда он садится, большая корона Карла Великого, ски-

петр и "рука Правосудия" кладутся на стол, где они будут на-

ходиться весь обед. Коннетабль держит меч короля, стоя на воз-

вышении за его креслом»

. В менее торжественных случаях

использовалась малая корона, которая уже не снималась, а ски-

петр присутствовал в левой руке короля только на пирах, по-

священных приемам послов, принцев и королей иностранных

держав с целью напомнить о суверенитете и величии Франции.

Согласно «Французскому церемониалу», во всех остальных

случаях, особенно если пиры проходили за пределами дворца,

в ратуше Парижа

или других горо-

дах — король огра-

ничивался малой ко-

роной и «рукой Пра-

восудия», означаю-

щей справедливое и

милосердное правле-

ние

Как уже отме-

чалось, места за сто-

лом располагались

строго согласно ран-

гу присутствующих.

Н. Менан сообщает,

что после благосло-

вения стола высшим

священником (чаще

всего эту роль вы-

Символическое изображение встречи импера-

полняли или архи-

тора Карла IV, богемского короля Вацлава и

епископ Реймский,

Карла V (Большие Французские Хроники или личный духов-

Knj-ло V) , „ .. ник монарха), при-

Пиры французского двора

239

глашенные рассаживаются в следующем порядке:

«1. Пэры Церкви справа от короля, на пяти или шести ме-

стах, на две ступени ниже короля... Они одеты в священничес-

кие одежды и митры...

2. Светские пэры по левую руку от короля, на той же вы-

соте, что и пэры Церкви; они сидят, одетые в мантии герцогов,

с коронами на головах.

3. Стол послов и папского нунция. Здесь же сидит канц-

лер Франции.

4. Напротив этого стола находится «стол Чести», где Глав-

ный Камергер, одетый так же, как и светские пэры, занимает

первое место. Затем — первый дворянин в такой же одежде»

Далее располагаются, согласно титулу и месту при дворе,

многочисленные духовные и светские сеньоры.

Когда на церемониях присутствовали королева и престо-

лонаследник, то здесь необходимо отметить характерную осо-

бенность: если пир проходил по окончании церемонии коро-

левского посвящения, то принц или брат короля садились по

его левую руку, а «королева, — констатирует Н. Менан, — на-

ходится на балконе залы, вместе с принцессами и прочими да-

мами двора, где она может наблюдать за королевским пи-

ром»

. Такого рода дискриминация была отнюдь не случай-

ной. Историки тендерного направления (в частности, Кл. Шер-

ман) усматривают в этом следствие самого порядка церемонии

королевского посвящения, согласно которому французские

монархи проходили ее без участия своих супруг

. Во всех

остальных случаях королева присутствовала за главным столом

по левую руку от короля. Сопровождающие ее дамы также рас-

полагались согласно рангу. Подтверждение тому обнаружива-

ется в более раннем по времени создания источнике — «Хро-

нике Сен-Дени» конца XIV — начала XV вв. При описании ко-

ролевского въезда в Париж Карла VI 11 ноября 1380 г. неиз-

вестный автор отмечает, что на последующем пиршестве

присутствовали и представители города: король вышел в пир-

шественную залу к присутствующим, «... которые были пред-

ставлены буржуа, прелатами и грандами королевства; и на про-

тяжении трех дней он руководил роскошными пирами. Рыца-

ри и сеньоры состязались все это время в турнирах и военных

241

JI. К. Масиель Санчес

П р

в о я о и

263

-я-П е р о Т

упражнениях; были приглашены высокородные дамы, которые

ради этого случая съехались в Париж и выставили напоказ все

свои наряды, чтобы придать этому пиру наибольший блеск»

Таким образом, постцеремониальный пир предстает перед

нами не просто гастрономическим действом, — его проведение

сопряжено с целым рядом дополнительных развлечений: игрой

музыкантов, которые, как сообщает уже Н. Менан, «играют

беспрерывно при перемене блюд и по приказам главного управ-

ляющего»

, рыцарскими турнирами и балами. Ювенал дез Ур-

син в своей известной «Истории Карла VI» даже порицает по-

добный размах: «И три дня был большой бал и пир, где присут-

ствовали дамы, и праздник был грандиозным, просто сума-

сшедшим»

. Необходимо отметить еще одну особенность

пиров, проводящихся королевским двором вкупе с городскими

кругами: в этом случае знатные горожане получали привиле-

гию лично прислуживать королю. Разумеется, в основной сво-

ей массе эти обязанности лежали на тех, кто имел при дворе

соответственные должности.

Н. Менан сообщает: «Стол Его Величества обслуживает-

ся высокопоставленными лицами двора... в следующем поряд-

ке: 1. Играющие барабанщики. 2. Герольды. 3. Мэтр-распоря-

дитель стола»

. Далее перечисляются те, кто непосредствен-

но обслуживал нужды пирующих: «4. Главный Хлебодарь на-

резает хлеб, который в первую очередь раздается всем

присутствующим в зале. 5. Ему помогает Главный Пекарь

Франции, который по обычаю отрезает первый ломоть. 6. Рез-

чик мяса в сопровождении Первого Дворянина, который и по-

дает его королю, и самых знатных горожан»

. Кроме того, в

качестве обслуживающего персонала выступают Главный Пев-

чий и Главный Оруженосец

. Присутствие столь разнообраз-

ных по роду занятий лиц отражает всю степень важности, ко-

торую вкладывал двор в проведение пиров, хотя они и не име-

ли самостоятельного церемониального статуса. Очевидно, что

проводившиеся так часто, насколько позволял регламент, пост-

церемониальные пиры являлись неотъемлемой частью повсед-

невной жизни королевской курии. Торжественность и размах

их проведения зависели от уровня церемонии, социального по-

ложения участников и целого ряда тонкостей этикета, просле-

дить которые в рамках настоящего сообщения не представля-

ется возможным.

Важна общая цель, объединяющая данное действо на всех

уровнях: от пира во дворце архиепископа г. Реймса по оконча-

нии церемонии королевского посвящения до традиционного

празднества в городских ратушах по случаю приезда монарха

и его двора — стремление продемонстрировать величие коро-

левской династии и суверенитета Франции в глазах гостей-ино-

странцев посредством комплекса королевских регалий и эмб-

лем. Не менее важным является иерархичный принцип распре-

деления мест присутствующих, символизирующих социальную

структуру государства, вершину которой составляют пэры

Церкви и света во главе с королем.

Символически расположение фигуры монарха в центре

стола, окруженного по правую руку шестью пэрами Церкви

(архиепископ Реймсский, епископы Шалона, Бовэ, Лангра,

Нойона и Дана) и светскими — по левую (герцоги Бургундский,

Норманнский и Гиенский, графы Шампанский, Тулузский и

Фландрский) знаменует не только союз государства и Церк-

ви, светской и духовной властей. Если обратиться к мнению

А. Буро, оно могло трактоваться современниками как акт, тож-

дественный Тайной Вечере Христа и 12 апостолов, хотя сам же

французский исследователь признает эту мысль гипотетичес-

кой, соотнося ее не столько с пирами, сколько с церемонией

королевского посвящения

. Действительно, на наш взгляд, из-

лишне сакрализовывать процедуру постцеремониальных пи-

ров, поскольку по своей структуре и утилитарному предназна-

чению они были ярким и пышным, но в основе своей светским

зрелищем, которое было призвано символически подчеркнуть

значимость того или иного крупного события как в жизни дво-

ра, так и всего Французского королевства.

Примечания: » <

Godefroy Th. Le ceremonial fran

ois contenant les ceremonies observees

en France / Rec. par Theodore Godefroy et mis en lumiere par Denys

Godefroy. Paris, 1649. 2 t.

242

• у)"

Caron M.-Th. La societe' en France a la fin du Moyen Age. Paris, 1977. P. 31.

Boucher]. La societe et mentalites autour de Henry III. Dissertation. Paris,

1981; Idem. La cour de Henry III. Rennes, 1986. 4 t.

Barbey J. Etre roi. Le roi et son gouvernement en France de Clovis a Louis XVI.

Paris, 1992.

MacCromack S. Art and Ceremony in Late Antiquity. Berkeley, 1981. P. 1-92.

Dm Titlet]. Recueil des roys de France, leurs couronne et maison. Paris, 1618.

P. 340.

Giesey R. E. Modeles de pouvoir dans les rites royaux en France // Annales

ESC, mai-juin 1986. № 3. P. 580.

Menin N. Traite historique et chronologique du sacre et couronnement des

Rois et des Reines de France depuis Clovis I-er jusqu'a present... Paris,

1723.

he Goff}. Aspects religieux et sacres de la monarchie fran?aise du X-e au XIII-e

siecle I I La royaute sacree dans le Monde chretien: Collection de Royaumont,

mars 1989 / Sous dir. de A. Boureau, C. S. Ingerflom. Paris, 1992. P. 19-28.

Hedeman A. D. Copies in context: The Coronation of Charles V in His «Gran-

des Chroniques de France» // Coronations. Medieval and Early Modern

Monarchy Ritual / Ed. J. M. Bak. Toronto, 1990. P. 72-87; Bonne J.-CI.

, Rituel de la couleurs // Image et signification. Rencontres de l'Ecole

du Louvre. Paris, 1983. 129 fol.

Menan N. Op. cit. P. 295-296.

Ibid. P. 295.

Godefroy Th. Op. cit. P. 450, 561. ^

Menin N. Op. cit. P. 297-299.

Ibid. P. 299.

Единственное исключение составляла Жанна Бурбон, жена Кар-

ла V. — См.: Sherman CI. Taking a Second Look: Observations on

the Iconography of a French Queen: Jeanne de Bourbon (1338-1378) //

Feminism and Art History / Ed. by N. Broude, M. D. Garrard. N.Y.,

1982. P. 101-117.

Chronique de Saint-Denis // Les entrees royales frangaises de 1328 a 1515 /

Ed. B. Guennee, Fr. Lehoux. Paris, 1968. P. 57.

Menin N. Op. cit. P. 297.

Jouvenal des Ursins. Histoire de Charles VI // Les entrees royales fran-

?aises... Paris, 1968. P. 58.

Menin N. Op. cit. P. 296.

Ibid. P. 296-297.

Ibid. P. 297.

Boureau A. Le simple corps du roi: l'impossible sacralite des souveraines

francaises. XV-XVII siecles. Paris, 1988.

ИзТ* - • Т1 уДь^Н

У7 " tiM К?

ЙннКЯБ

fan

->v>.y

••'.'

/' ДТ»

. Я Л J

'J..'. ' K

• • i 'Г

<• i Л

, - Л'

;

• ' i •

.{":*. Air

'•'• . , > Ф j ; , . .i .

. •'•;" "

\"> •'• • 'v. T,».fe . '.! V; t'j

=I;.:(i i- ... ГЗДлыг

i •.* .. v,].- r

;

. r;< . ii;

..'i.J.U,

•'•"•' /> ;>''

!.!••• ••••. .4. • -

• • ' • у V f

• «•'••J

.•*::>. •'-"••

•

iV-Ч i

III. ВЗГЛЯД CO СТОРОНЫ:

ГОСТИ ПРИ ДВОРЕ;

ЧУЖИЕ В КАЧЕСТВЕ

- ПРИДВОРНЫХ

•> м.

•a .-j

.У

!. - а-

ИТ} .

уХ A 44

* * ST* •<<.•

>Р

О. С. Воскобойников (Москва, МГУ) <

ГОСТИ в

КУЛЬТУРНОЙ Г

ЖИЗНИ ДВОРА

ФРИДРИХА II

В последних работах о Фридрихе II (1220 — 1250) большой

популярностью стал пользоваться эпитет, данный ему англий-

ским историком Дэвидом Абулафиа: «государь между культу-

рами»

. Действительно, для нашего современника, интересу-

ющегося историей Средних веков, фигура этого государя ин-

тересна прежде всего благодаря той славе вольнодумца, откры-

того для диалога с представителями всех цивилизаций, которую

создали ему современники, наверное, не без сознательного

участия в этом самого императора. При изучении различных

этапов развития средневековой культуры — культуры, прони-

занной религией и потому достаточно замкнутой и с недове-

рием относящейся к влияниям извне — мы привыкли поло-

жительно и с особым интересом относиться к тем моментам, когда

она вступала в диалог с другими культурами. Нужно, однако,

учитывать, что всякое влияние не является самоценным фено-

меном, оно вливается в ткань культуры только в том случае, если

эта последняя оказывается готовой к подобному диалогу, нахо-

дится на соответственно высоком уровне развития для созда-

ния нетривиально новых текстов

. Любое внешнее «текстовое

вторжение» (Ю. М. Лотман) играет здесь роль катализатора.

Заслуга Фридриха II и его окружения состоит именно в

том, что они создали такую модель культуры, которая в тече-

ние определенного времени могла функционировать на осно-

ве диалога

. Это можно считать продолжением длительной тра-

диции: Южная Италия, территорию которой занимало Сици-

лийское королевство, в течение многих столетий являлась пе-

рекрестком цивилизаций. В начале XIII века здесь было

значительное присутствие греков и арабов, придерживавших-

ся своих верований и обычаев. В XII веке, при Рожере II Отви-

246

JI. К. Масиель СанчесПр

идворная одиссея Перо -Та фура..

263

ле (1113 — 1154) и его преемниках, столица королевства привле-

кала интеллектуалов и путешественников как с Запада, так и с

Востока. Гость при норманнском дворе был обычным явлением.

Фридрих II, который сознательно старался следовать тра-

дициям обеих династий — Штауфенов и Отвилей, — унасле-

довал и традиционное для этих королевских домов «госте-

приимство». Но в силу особого политического статуса, кото-

рым обладал Фридрих II, являясь одновременно государем

Священной Римской империи и Сицилийского королевства, его

«гостеприимство» обладало некоторым своеобразием. Если для

норманнского периода мы можем говорить о Палермо как о

столице и, следовательно, культурном центре государства, то у

Фридриха II такой столицы не было — было несколько излюб-

ленных резиденций в Южной Италии, в основном в Апулии и в

Кампании (Фоджа, Лучера, Капуа и др.) В связи с постоян-

ной борьбой с папством и коммунами за преобладание в

Италии двор кочевал то у южных границ папского государ-

ства, то в северных областях. Таким образом, если норманн-

ский двор принимал гостей у себя дома, то знаменитая Великая

курия сама постоянно оказывалась «в гостях». Это откладывало

особый отпечаток на культурную жизнь королевства — ее сре-

доточением становился не город, не университет, не монас-

тырь, а именно двор, который вне зависимости от своего мес-

тонахождения привлекал к себе гостей — носителей различных

культурных традиций. Зададимся вопросом, кто были эти гос-

ти, как их принимали, как они относились к императору и его

окружению, и это поможет нам по-новому взглянуть на роль

Сицилийского королевства в развитии европейской культуры.

Когда мы говорим о гостях при средневековом дворе, мы

всегда должны представлять себе, каков был статус этого гостя

и в соответствии с этим оценивать оказанный ему прием. По-

четным гостем всегда считался посол, особенно если он при-

бывал издалека. Обмен посольствами между Сицилийским

королевством и другими государствами был достаточно регу-

лярным, и Гюнтер Вольф считает даже возможным говорить о

зарождении института постоянного посольского представи-

тельства в дипломатической практике Фридриха II

. Из арабс-

ких источников мы можем почерпнуть сведения о послах мусуль-

манских государств, прибывавших к штауфеновскому двору.

Абу ал-Фада, автор «Повествования о событиях истории

человечества», передает рассказ египетского посла, кади Гамаль

ад-дина ибн Вазила, побывавшего на «Длинной земле» (так ара-

бы называли Апеннинский полуостров): «Я видел эти земли, им-

ператор — это один из франкских королей, щедрый, широко

образованный в области философии, логики и медицины. И он

очень любит мусульман, поскольку воспитывался на острове

Сицилия, где большинство населения составляют мусульмане»

Ибн Вазил (ок. 1208 — 1237) считался крупным ученым-энцик-

лопедистом, известно, что он написал по заказу Фридриха II

«Императорский логический трактат».

Фридриху II приписываются у Абу ал-Фада те качества,

которые входили в топику арабской литературы — например,

в «Собрании хроник» псевдо-Хусейна ал-Йафи он тоже высту-

пает как знаток философии, логики и медицины

, — таких при-

меров много. Важным преимуществом Фридриха II перед дру-

гими «королями франков» для арабских авторов была его сим-

патия к исламу, которая передалась и его сыну Манфреду, ко-

ролю Сицилии (1258-1266). Тот же Абу ал-Фада, некоторое

время находившийся при его дворе, пишет, что это лучший друг

мусульман и ученых, знает наизусть Евклида и разбирается в

умозрительных науках, все его окружение состоит из мусуль-

ман, и в его лагере совершается дневная молитва. За такую при-

верженность к исламу «халиф франков» (папа) отлучил его от

церкви, как и его отца и брата Кура ибн Фардарика (Конрада)

Важную роль в дипломатическом этикете и вообще в меж-

дународных отношениях играл обмен дарами — неслучайно

арабские авторы уделяют их описанию особое внимание. Ах-

мад ибн Али ал-Макризи, автор «Книги династий», рассказы-

вает, что среди подарков, представленных египетскому султа-

ну Малику ал-Камилу послом Фридриха II, особенно ценен был

боевой императорский конь и золотые шпоры, инкрустирован-

ные драгоценными камнями. Послу был оказан соответствую-

щий почет, и в ответ он получил йеменские, индийские и пер-

сидские ткани

. В другой раз посол Фридриха II мессер Рай-

248

JI. К. Масиель СанчесПр

идворная одиссея Перо -Та фура..

263

мон привез ал-Камилу охотничьего исландского кречета, кото-

рого он, как уверял, купил у «людей моря» за триста унций зо-

лота

. В 1232 году послы султана Дамаска ал-Ашрафа препод-

несли императору своеобразный планетарий: шатер, на внут-

ренней стороне которого была изображена карта звездного

неба'

. Дар был оценен по достоинству и хранился в импера-

торской сокровищнице в Венозе

. В качестве ответного дара

послы получили белого медведя, который вызвал у восточных

хронистов не меньшее удивление, чем знаменитый экзотичес-

кий зверинец Фридриха II — у западных.

Действительно, звери, особенно охотничьи и экзотичес-

кие, часто использовались в качестве почетного дара, во-первых,

потому, что охота была особым пристрастием Фридриха II, ав-

тора большого трактата «Об искусстве соколиной охоты», и

традиционным увлечением мусульманских правителей; во-вто-

рых, потому, что звери, входившие в систему геральдики, иг-

рали важную роль в репрезентации власти средневековых го-

сударей. Верблюды, леопарды, обезьяны и знаменитый на всю

Италию слон, подаренные императору восточными послами,

не раз использовались им в процессиях во время военных кам-

паний в Северной Италии. Этот зверинец произвел такое силь-

ное впечатление на современников, что еще в конце XIII века о

нем вспоминал хронист Салимбене, в детстве видевший такую

процессию

С другой стороны, мы можем видеть, что в дипломатиче-

ских отношениях с восточными дворами сицилийский монарх

старался подчеркнуть интеллектуальный уровень своего двора,

ибо это придавало особый престиж его власти как на Востоке,

так и на Западе и импонировало мусульманским правителям.

Об этом свидетельствуют и сведения о таких подарках, как пла-

нетарий, и тот факт, что в качестве послов выступают ученые,

способные поддержать при «латинском» дворе дискуссию на

любую научную тему.

Фридрих II, находясь во время крестового похода 1228 —

1229 гг. в Палестине, сразу после заключения десятилетнего

перемирия с султаном Египта попросил того прислать ко дво-

ру какого-нибудь известного астронома. «К нему был отправ-

лен ал-Алам Кайзар Ханифи, называемый в народе Таазиф,

самый ученый из всех современных знатоков этой науки», —

рассказывает арабский историк Абу ал-Фадайл

. В качестве

части дипломатического «дара» в составе посольства от реген-

та Киликийской Армении Константина Лампрона ко двору

Фридриха II прибыл Феодор Антиохийский, переводчик с арабс-

кого, учившийся у Камаля ад-дина ибн Юсуфа в Багдаде и Мо-

суле. Его значение в культурной жизни Сицилийского коро-

левства видно уже по тому, что он получил титул официально-

го философа двора, что соответствовало должности хакима при

арабских правителях. Он перевел на латынь для Фридриха II

арабский трактат об охоте, так называемый Moamin, составлял

гороскопы и лечебные снадобья

Когда мы говорим о связях сицилийского двора с мусуль-

манским миром и с арабскими учеными и переводчиками, нуж-

но не забывать, что часто наши знания о них основаны на со-

мнительных атрибуциях, на упоминаниях отдельных имен в за-

чинах произведений, посвященных Фридриху II — а таких со-

хранилось великое множество, поскольку это тоже придавало

любому литературному произведению определенный авторитет

в среде интеллектуалов. Чарльз Хаскинс, изучавший придвор-

ную культуру Сицилийского королевства, приводит несколько

таких примеров и приходит к выводу, что на данном этапе изу-

чения истории рукописей сведения о пребывании при дворе раз-

ных пришельцев с Востока нуждаются в серьезной проверке и

представляют интерес прежде всего как свидетельство репута-

ции императорского двора в качестве центра обширных куль-

турных связей и очага знаний

. Связи Фридриха II с арабским

миром были действительно общеизвестны: «В народе говорят,

что Фридрих II больше следовал закону Магомета, чем Иисуса

Христа, завел себе сарацинских наложниц... давно был другом

и союзником скорее им, чем христианам», — пишет английский

францисканец Матвей Парижский

. Тот же хронист сообщает,

что в 1250 году ко двору императора прибыло двенадцать верб-

людов, груженных золотом и серебром. Таковы были слухи, ко-

торые доходили до другого конца Европы о связях сицилийско-

го двора с арабами, слухи, которые отчасти под влиянием пап-

ской пропаганды, отчасти из-за общей подозрительности ко

всему чужому в основном приобретали негативный оттенок.

129

JI. К. Масиель СанчесПр

идворная одиссея Перо -Та фура..

263

Современники, которые не могли простить Фридриху II

его привязанности к мусульманам, удивлялись его образован-

ности, особенно знанию иностранных языков. Вслед за ними

современные исследователи приписывают ему знание немец-

кого, итальянского, французского, провансальского, латыни,

арабского, греческого и даже еврейского

. Такие утверждения

не основаны ни на чем кроме свидетельств о связях сицилий-

ского двора с людьми, говорившими на этих языках.

Известно, например, что в окружении Фридриха II неко-

торое время находились еврейские ученые и переводчики.

Моисей Салернский пишет на итальянском языке еврейскими

буквами комментарий на трактат Маймонида «Учитель колеб-

лющихся» («Doctor perplexorum»). Трудные места он обсужда-

ет с каким-то христианским философом

. Иаков Анатоли, жив-

ший сначала в Провансе, около 1232 года перебравшийся в Юж-

ную Италию, переводчик Птолемея и Аверроэса, во введении к

своему сочинению «Стимул учащихся» рассказывает о своей де-

ятельности при дворе Фридриха II: «В этой книге вы найдете и

то, что я слышал из уст великого христианского ученого по име-

ни Михаил [Скотт], с которым я был связан в течение некоторо-

го времени; когда во время разговора представлялся какой-ни-

будь стих из Библии и он предлагал по этому поводу свое фило-

софское объяснение, я принимал его и помечал для себя под его

именем, потому что в мои намерения не входило похваляться

тем, что мне не принадлежит, ни украшать себя искусственной

мишурой, чтобы казаться мудрецом»

. Далее следует рассказ о

том, как они втроем с Фридрихом II и Михаилом Скоттом об-

суждали пассаж из Маймонида о существовании первозданной

материи, общей для тверди и неба, причем император высказы-

вался за возможность существования таковой, а Михаил Скотт

и Иаков Анатоли отрицали ее, ссылаясь на того же Маймонида

и видя в этом утверждении влияние неоплатонизма .

Иуда бен Соломон Коген, в восемнадцать лет написавший

«Трактат о науке», в 1233 году оказался при дворе Фридриха II

и рассказывал о том, как он обсуждал различные проблемы ас-

трономии и геометрии с «философом» императора Михаилом

Скоттом: «Когда эти решения были представлены императору

Фридриху (да возвеличится слава его!), он очень обрадовался

тем ответам, которые я давал тому, кто считал себя его фило-

софом. У нас было еще много дискуссий по различным сюже-

там, много вопросов и ответов, но эта книга посвящена не им.

Потом мы переписывались десять лет, я ездил в страны импера-

тора, осознал разумность его деяний, видел его мудрецов, его пис-

цов, его старцев, его судей, его начальствующих, мясо его стола и

дома его слуг. Все зависит от судьбы, и я прошу Господа, да бу-

дет он восхваляем и препрославлен каждодневно, привести

меня в дом моего отца, на родину, в безопасности и радости»

Как видим, реальные контакты с еврейскими учеными

имели место. От них придворные Фридриха II могли познако-

миться с одним из замечательных произведений средневеко-

вой еврейской мысли— «Учителем колеблющихся». Но для

нас остается загадкой, насколько хорошо христиане, «латиня-

не» понимали еврейский язык, не говоря уж о сложности са-

мой еврейской философской мысли. Можно предположить, что

беседы велись на вольгаре. Как считает Колетт Сира, специаль-

но занимавшаяся этим вопросом, это был диалог людей, кото-

рые сравнивали две отличающиеся друг от друга, равнозначи-

тельные традиции — еврейскую и христианскую. Обе находи-

лись в непосредственной связи с греческой и арабской фило-

софиями, которые в этом диалоге сопоставлялись с Библией

Высказывалось мнение, что эти контакты были вызваны одни-

ми лишь политическими интересами Фридриха И, его стремле-

нием повысить авторитет своей власти в международном на-

учном сообществе

. С этим отчасти можно согласиться, по-

скольку культурная жизнь двора была, несомненно, напрямую

связана с политическими интересами государства. Но эту связь

нельзя абсолютизировать, как это иногда делают современные

исследователи, как нельзя отождествлять и научную любозна-

тельность Фридриха II с его политическим мировоззрением.

Для истории культуры важна преемственность культур-

ного опыта от поколения к поколению, важен вопрос о насле-

дии. Мы вправе задаться вопросом, что оставили потомкам эти

столь прочные контакты с мусульманским миром, эти оживлен-

ные и, казалось бы, плодотворные дискуссии с еврейскими и

арабскими учеными? В средневековой Европе не так уж часто

252

О. С. Воскобойников

Гости при дворе Фридриха II

Т\"\Г"

"* в®

253

можно было встретить место, где представители враждебных

вероисповеданий могли свободно обсуждать библейские тек-

сты, сопоставляя их с сочинениями философов всех времен и

народов. Двор Фридриха II не дал нам латинского перевода

«Учителя колеблющихся», и неизвестно, насколько хорошо

придворные ученые знали этот текст, или они просто проявляли

искреннее любопытство, когда еврейские переводчики назы-

вали имя Маймонида. Гости императора переводили Аристо-

теля, Альпетрагия, Авиценну, Аверроэса, и некоторые почерп-

нутые из этих переводов знания воплотились в законодатель-

стве Фридриха II

, в его книге «Об искусстве соколиной охо-

ты», в собственных сочинениях Михаила Скотта.

В то же время и у Фридриха II, и у его окружения было

довольно смутное представление об аристотелизме, который в

то время уже начинал восприниматься только вкупе с коммен-

тариями Аверроэса. Салернская школа, которая должна была

бы впитать в себя всю традицию арабской медицины, особен-

но если учитывать интерес к ней при дворе, в XIII веке пере-

живала не лучшие свои времена. Научная литература, вышед-

шая непосредственно из придворной среды и, следовательно,

включившая в себя опыт контактов с восточными учеными,

весьма ограничена. Если говорить о книге Фридриха II, то ее

влияние на дальнейшее развитие орнитологии и опытного зна-

ния, за которое ратовал автор, очень незначительно

. Кроме

известных научному сообществу трактатов средневековые ру-

кописи донесли до нас большое количество сочинений по ал-

химии, магии, хиромантии и подобным дисциплинам, которые

либо приписываются его придворным, либо посвящены импе-

ратору, но, как я уже отмечал, они пока мало что могут прояс-

нить в культурной жизни двора.

На всем наследии Фридриха II легла своеобразная damnatio

memoriae, что связано с ожесточенной борьбой пап со Штау-

фенами, с их желанием вытравить из Италии всякое воспоми-

нание о них, в чем понтифики нашли поддержку Анжуйской

династии. Через них в Рим попала библиотека Фридриха II, где

следы ее теряются, о составе этой библиотеки нам почти ниче-

го не известно. На всей книжной продукции, связанной с дво-

ром Фридриха II, стоял гриф папского «неодобрения», что ко-

нечно, не способствовало ее распространению. Таким образом,

в связи с политическим поражением Фридриха II многие пло-

дотворные международные контакты при его дворе были об-

речены на то, чтобы остаться лишь интересными штрихами к

картине культурной жизни Европы XIII века.

В заключение обратим внимание на фигуру еще одного

гостя, столь привычного при дворе средневекового государя —

на поэта. Сицилийский двор не мог быть исключением. Его не-

обычность состояла еще и в том, что он находился то в Южной

Италии, где он стал колыбелью первой итальянской поэтичес-

кой школы, то в Германии, которая в первой половине XIII века

видела расцвет миннезанга, то в Северной Италии, после Аль-

бигойских войн ставшей прибежищем многих провансальских

трубадуров, где langue d'oc, как и langue d'oil, были столь же

распространены, как и итальянский и латынь

. Фридрих II,

знавший, как считается, все эти языки, должен был собирать

при своем дворе всю эту многоголосую поэтическую братию.

Когда мы говорим о куртуазной поэзии, нужно не забы-

вать, какую функцию она выполняла в жизни двора. Она со-

стояла не только в том, чтобы услаждать слух повествовани-

ями о любви и земных радостях. Поэзия на народном языке

играла важнейшую роль в системе массовой коммуникации

светского общества, аристократии. Хорошей запоминаемости

провансальских и немецких стихов способствовала их связь с

музыкой — мы имеем дело, собственно, с песнями, а не со сти-

хами. Поэт часто оказывался «политическим комментатором»,

перед которым меценат ставил задачу с помощью поэзии вли-

ять на общественное-мнение, формировать «правильный» об-

раз государя. Ссора с таким поэтом могла обернуться для него

нежелательными последствиями, поскольку он рисковал во все-

услышание быть обвиненным во всевозможных грехах, преж-

де всего в тех, которые не соответствовали кодексу куртуазно-

го вежества. Поэзия, которая стояла у истоков европейской ли-

рики, была сугубо нелиричной в своей функциональности

Когда молодой король Сицилии, претендовавший на им-

ператорскую корону, во втором десятилетии XIII века оказал-

ся сначала в Северной Италии, а потом на восемь лет в Герма-

нии (до 1220), он понял «пропагандистское» значение поэзии.

По мере его политического роста в его окружении стали появ-