Иоганн Густав Дройзен. Историка

Подождите немного. Документ загружается.

на Сикста IV,

181

из абстрактной власти папской тиары

стало территориальное итальянское государство, и

только в ходе современного государственного разви

тия оно, как и столь многие малые государства, выдви

гает все более высокие претензии на полный суверени

тет. И кроме того, форма выборов коллегией кардина

лов, т. е. духовной олигархии самого абстрактного

типа, абсолютно не согласуется с тем современным по

нятием государства, на полную суверенность которого

претендует Papa Re, точно так же противоречит сущ

ности христианства, представителем которого желает

быть Vice Dei,

182

Святой престол. Одним словом, все

это образование, каковое имеет быть на самом деле,

нельзя понять ни в каком отношении, если его не вос

принимать и не рассматривать в его историческом ста>

новлении.

Понятно, этот критический метод определения более

раннего и более позднего не только различает и разде>

ляет, но и ведет к новому образованию, в котором про>

веряется соответствующий материал, содержащий

смесь различных элементов.

Продвигаясь вперед таким образом, в нашем мате>

риале и из него мы постигаем историю развития, т. е.

узнаём, как преобразовывалась та или иная идея, еще

живой правовой институт, этот оживленный и кипучий

энергией город, как часто изменялась в нем до неузна

ваемости старая и самая древняя часть. И только в та

кой истории эволюции любая ее отдельная стадия будет

очевидна и истинна, и более старые и новые элементы

прояснят и подтвердят друг друга. И только проверен

ный таким образом, этот исторический материал стано

вится для нас завершенным и достоверным, и мы мо

жем поставить вопрос и использовать его дальше, пре

жде всего для интерпретации.

194

в) Критический метод определения верности

материала

§ 32

Особый интерес для исследования представляет во

прос, верно ли, может ли быть верным то, что дает ему

имеющийся у него материал, и верно ли это по своему

происхождению, назначению, природе.

Здесь в отличие от первых двух видов критики, обсу

жденных нами, речь идет не о форме, а о содержании,

об изложенном в материале мнении, о том, что некогда

действительно существовало и о чем оно хочет дать сви

детельство. Следовательно, здесь возьмут слово не толь

ко источники и другие предания, но и памятники, даже

остатки юридических сделок, т. е. архивные докумен>

ты. И здесь в свою очередь могут быть очень поучитель>

ными любые неверности в зависимости от того, наме>

ренные ли они или нечаянные, и тем самым они могут

служить историческим материалом, только не мате>

риалом того, о чем они хотят нам дать свидетельство, а

материалом для характеристики дающего показания.

1. Сначала один пример. Вместе с набирающим силы

религиозным движением XV в. растет вера в дьявола и бе>

сов, убеждение, что с ними можно общаться, поиметь от

них всевозможные недобрые прибыли, заниматься с

ними прелюбодеянием. Верят, что слышат, видят чер

тей, что их можно изгонять, избивать, обманывать; ве

рят, что они могут обращаться в зверя, грызущего мерт

вечину оборотня, полагают, что можно овладеть дья

вольским искусством и колдовством, съев варево из мяса

новорожденного младенца и т. д. Со времени выхода на

печатанного в Кёльне в 1484 г. «Молота ведьм» («Malleus

maleficarum») Шпренгера и Генриха Инститориса этот

фанатический бред признается церковью тем, что он как

преступление подлежит наказанию, и тем не менее он

все более распространяется. Пытки вырывают призна

ние о вещах, которых жертва вовсе не совершала, фана

тическое безумие дает несчастным уверенность в чувст

венных ощущениях, в добровольности своих поступков,

195

так что в мучениях своей возбужденной фантазии люди

приходят в судилище с самообвинениями, заявляя что

они убили таких>то младенцев и съели их, в то время,

как эти младенцы, живехонькие и здоровехонькие, иг

рают на улице и т. д. Даже такие ясные и могучие умы,

как Лютер и Меланхтон, обуреваемы этим безумием:

они видят черта, говорят с умершими.

Еще и сегодня любой сумасшедший дом даст нам

примеры таких ложных представлений, которые, поис

тине, не такие уж безумные, поскольку ортодоксальное

учение церкви считает дьявола существующим. Врач,

прослеживая историю демономании, не даст себя убе

дить, что во время Реформации действительно явля

лись бесы, поскольку об этом самые знаменитые мужи

говорят с полной убежденностью. Он скажет, их сооб>

щения, их мнения не верны, ибо по своему врачебному

и психиатрическому опыту считает, что это формы бо>

лезни, появляющиеся при определенных условиях. Но

в этом незыблемом и всеобщем веровании увидит по>

учительное знамение времени и найдет в этом объясне>

ние многим медицинским, главным образом гинеколо>

гическим, явлениям.

Хотя многочисленные vitae

183

в грандиозном труде

болландистов свидетельствуют о чудесах святых, хотя

всякий день тысячи верующих видят, как на картине

св. Януария выступает кровавый пот, как глаза мадон

ны на картине обращаются в их сторону и из них капа

ют слезы, то мы уверены все же, что подобное основыва

ется на обмане чувств, болезненном состоянии или про

сто обмане. Тогда мы говорим, что эти сообщения не

верны, какими бы подлинными они не были; но они од

новременно для нас поучительны, поскольку характе

ризуют тех, кто их передает или верит им.

Они неверны уж потому, что в силу человеческого по

нимания подобные мнимые процессы невозможны.

Рассказчики, быть может, и не хотят сообщить ничего

лживого, но они не способны правильно видеть; они не

лгут, они верят тому, что говорят, для них это правда,

но по сути это неверно.

196

Вот одна и очень обширная сфера неверного. Такие

неверные сообщения доставляют исследователю беско

нечные трудности не потому, что он не догадывался,

что они неверны, а потому, что бывает трудно, часто не

возможно, представить себе духовную атмосферу, в ко

торой жили и трудились люди минувших эпох. Часто

просто не понять, как такой человек, как Меланхтон,

мог безоговорочно верить астрологии, или такие госу

дарственные мужи, как Сципион, Перикл, могли при

давать особое значение для своих дальнейших действий

знамениям во время жертвоприношения.

Очень близок к этому и другой пример. В эпоху Про

свещения огромное значение придавали объяснению

всяких таких вещей, как то знамения, чудеса, истории

с привидениями, ведовские искусства и т. д., т. е. поис>

кам какого>либо рационального зерна, которое затем

якобы фантазия и обман, особенно обман свещеннослу>

жителей, раздували до чудовищных размеров, но, по

мысли просветителей это рациональное зерно следова>

ло признать как факт и исторически правильно оценить

его. Поступать таким образом было в равной мере и не>

критично и не исторически. Просто переносили уже

ставшие привычными рациональные и прозаические

взгляды на времена, когда их не было, по крайней мере,

в таком виде; не учитывали силу и доверие веры, фанта>

зии, субъективного видения, каковые можно наблю

дать все снова и снова у любого ребенка. Тысячи и тыся

чи примеров учат нас, до какой степени самообмана мо

жет довести фантазия: те битвы в воздухе, которые так

часто видели, то пение небесных сил, которое слышал,

по его словам, св. Франциск, тот черт в Вартбурге, в ко

торого Лютер швырнул чернильницу, и бесчисленное

другое — есть не что иное, как субъективное ви´дение и

слуховая галлюцинация, и рациональный рассудок по

ступает несправедливо, отыскивая везде в качестве по

вода чего>либо внешне фактического, а не психологиче

ского или патологического, каковое имеет здесь место.

2. По другим причинам возникает второй разряд не

верного. Никто не будет возражать, если мы признаем,

197

что блестящие победы, изображенные на колонне Трая

на или египетских монументах,— это идеализации, что

эти изображения неверны и являются точно такими же

гиперболами, как и, например, распространенные у

римских императоров прозвища Germanicus, Britanni

cus, Parthicus,

184

или прекрасные прозвища наших

средневековых государей: Благочестивый, Мудрый,

Добрый, Кроткий и т. д.

Мы помним, что если Рубенс рисовал апофеоз Генри

ха IV, Рафаэль и Пинтуриккио в Сьене — апофеоз Энея

Сильвио, папы Пия II, то они должны были подчерки

вать ex officio все самые блестящие эпизоды их жизни,

отбрасывая сомнительные или даже бесславные. Или

заупокойные проповеди XVII–XVIII вв., которые так

часто использовали в качестве источников. Подобные

прославления как исторический материал неверны;

уже из>за их предназначения из всего контекста их со>

ставления мы можем понять, что они не хотели, да и не

могли соответствовать действительному положению

дел, что они просто обязаны быть неверными.

3. Пойдем дальше по этому пути. Кто полагает, что

официальные документы, служебные отчеты имеют

презумпцию верности, во всяком случае по своей при>

роде, тот весьма заблуждается. Если два князя, родст>

венника, брата после долгой борьбы заключают мир, а

таково содержание многих грамот, то оба заинтересова

ны в том, чтобы по возможности осторожно обойти при

чину их распри, и в грамоте о мире может даже не про

скользнуть ни малейшего намека, что ранее между

ними были раздоры и ненависть и, возможно, всего че

рез несколько месяцев они вспыхнут с новой силой.

С полным правом и всевозможным усердием привле

кают особенно охотно донесения послов, чтобы из их

точных и надежных сообщений уяснить политические

условия. Но точны ли они? Надежны ли они? Выходят

ли за пределы того двора, о котором они сообщают, зна

менитые донесения венецианских послов XVI–XVII вв.

и разыскания, лежащие в их основе? Насколько обо

снованы их данные о доходах князей, баронов и еписко

198

пов страны их пребывания, которые они так любят при

водить? И далее, эти, да и все иные послы сообщают

лишь о том, что важно и интересно для их государства,

их двора; они видят и наблюдают с его точки зрения и,

исходя из его интересов, и часто толкуют факты исклю

чительно превратно, как, например, Бенедетти в

1870 г. в своих донесениях Наполеону III о Пруссии и

Германии.

Что касается архивных документов или публика

ций, то и здесь есть масса сомнительного. Целью их да

леко не всегда является простая передача фактов; ско

рее, речь идет о том, чтобы произвести впечатление, по

ощрить определенные тенденции, отвести подозрение

от некоторых лиц, а других оскорбить. Среди всех бюл

летеней, которые издал Наполеон I, не было ни одного

более правдивого, чем пресловутый 29>й, в котором со>

общалось о Березине; нужно было подготовить нацию к

ужасному; но в тексте этого бюллетеня едва ли можно

уловить хотя бы слабый отблеск ужасающей действи>

тельности.

Мы увидели, как эти разряды отличаются от перво>

го, где фантазия подменяла деловой взгляд. Во втором

деловой взгляд присутствует, но несколько замутнен

мотивами и сопутствующими обстоятельствами и тому

подобным, в третьем, деловом разряде взгляд несколь>

ко окрашен односторонностью точки зрения или неко

торой предвзятостью, т. е. он не ахроматический, как

говорят в оптике. Дело заключается в том, чтобы устра

нить, насколько возможно, эту замутненность, чтобы

исправить зрение.

Если очень повезет и у нас в наличии будет, кроме не

сколько окрашенного мнения одной стороны, не менее

окрашенное мнение другой, то тем самым у нас появится

средство отделить то, что надежно, от того, что остается

сомнительным. Поэтому, если, как, например, в

«Олинфских речах» Демосфена, представлено мнение

одной стороны, то с удвоенной осторожностью следует

доверять ему и хотя бы попытаться разыскать все, что

было сказано, например, в пользу царя Филиппа, если

199

только кто>либо в Афинах говорил в его пользу. Читая

как историк книги Цезаря о Галльской войне, очень ско

ро замечаешь, насколько тенденциозно он изображает

эту войну. И даже удивительное военное искусство Ган

нибала в изображении Полибия и его последователей да

леко не получает правильной, заслуженной оценки.

Аналогично обстоит дело и во всем остальном. По

всюду приходится довольствоваться констатацией че

го>то определенного лишь с некоторой долей уверенно

сти, и при этом не надо полагать, что бóльший фрагмент

даст бóльшую уверенность и хотя бы внесет бóльшую

ясность. Это так же, как в микроскопе, у которого уве

личение достигается лишь за счет ясности. В общем,

можно сказать: чем больше деталей, тем больше неуве

ренности (ср. выше с. 129).

И это, впрочем, справедливо, ибо любой факт, любой

процесс состоит из множества деталей. А человеческое

восприятие есть просто сведение в единое представле>

ние многих единичных моментов. И даже фотография,

передающая, скажем, дерево со всеми его листьями,

прожилками на них, делает это лишь с одной стороны,

на которую наставил свой фотоаппарат мыслящий чело>

век. Всю эту совокупность сучьев, ветвей, листьев, про>

резей и наростов на коре в зависимости от обстоятельств

человек воспринимает по>разному: живописец и рисо>

вальщик — по цвету и форме, ботаник — по семейству и

виду, лесничий — как определенное количество саже

ней дров и т. д. Истинным является каждый из этих

взглядов, поскольку истину высказывает отношение

между бытием и мыслью. Но целью рисунка художника

является не верность, а характеристика дерева; полнота

и обстоятельность как будто относятся к верности ри

сунка, но не они интересны художнику. Иначе у лесни

чего, он воспринимает дерево лишь как древесную мас

су; ценность его данных состоит в том, что они прибли

зительно верны. Верность, правильность лишь несколь

ко приближается к действительности, лишь до некото

рой степени. И это отношение понятий «верно» и «ис

тинно» для нашей дисциплины исключительно важно.

200

4. Все предыдущее подводит нас к следующему сооб

ражению. Для целей практической политики по праву

придают большое значение статистике, и по крайней

мере с начала нашего столетия методы и подходы, на ос

новании которых она проводит свои изыскания, были

доведены до высокой степени совершенства, хотя эта

дисциплина, особенно с момента выхода в свет трудов

бельгийского статистика Кетле,

185

ушла, пожалуй, так

далеко вперед, что претендует на открытие истинных

законов исторического движения и полагает, что свои

ми исследованиями объяснила жизнь народов, выявив

движущие их причины (Энгель. Демология, или уче

ние о человеческих сообществах. В журнале Королев

ского Прусского Статистического бюро. 871).

Вероятно, можно было бы без труда доказать, что ста>

тистические изыскания, чем более детальными они

становятся, тем они приобретают меньшую надеж>

ность, и что получаемые ими средние показатели (типа,

в этой стране на каждую 1000 девушек 12 рожают вне

брака; на каждую 1000 человек приходится столько>то

воров), однако, не являются законами, каковыми они

желают быть, законами, которые якобы положили ко>

нец свободе и ответственности тех, кого они касаются.

Однако критика этой науки не входит в нашу задачу.

Для нас достаточно, что она дает проверенную в некото>

рых отношениях, приблизительную картину реально

стей, выраженное в цифрах представление об условиях

и отношениях людей, нарисованную только с количест

венной стороны и, можно сказать, довольно достовер

ную картину для того, чтобы по ней можно было при

мерно ориентироваться в практических делах, с одной

оговоркой, что живая действительность подправит ис

ходные данные и сгладит их погрешности.

Для исторического исследования статистические

данные представляют своеобразный интерес и некото

рым образом отсылают нас к старым временам. У нас

есть цифры податей по древнеримскому цензу, цифро

вые данные о двенадцати древнееврейских племенах во

время их перехода через пустыню, многие данные о

201

численности армий, например, персидского войска, ар

мии Александра; из средневековья у нас есть книги уче

та земель общины и доходов, получаемых от них, и по

земельные книги, например, кадастр марки Бранден

бург за 1374 г., в котором для каждого города и деревни

даны количество гуфов, арендные повинности и т. д.

(выше с. 99); регистры королевств и земель императора

Карла V, в которых указаны его доходы, поступающие

от каждой из этих земель, а также доходы местных епи

скопов, монашеских орденов, крупных вассалов и т. д.

Можно понять, какое значение для исторического ис

следования должно иметь то обстоятельство, что будут

собраны, насколько это в наших силах, статистические

данные о былых временах. Лишь имея относительно

точные данные о численности македонской армии, за>

воевавшей Азию, можно получить представление о по>

разительных успехах Александра, лишь на основе так

называемых афинских списков подати с имущества и

казначейских документов можно себе представить идею

и превосходство политики Перикла; самый чувстви>

тельный пробел в наших знаниях римской античности

заключается в том, что у нас совсем нет никаких мате>

риалов о финансовых делах республики. Конечно, ста>

тистика оперирует только количественными показате>

лями. Но всякий знает, что у статистики есть критерий

«больше» и «меньше», при котором число количествен

ное приобретает очень даже качественное значение, как

в известной притче о лошадином хвосте, из которого вы

рывают один волосок за другим. Город, насчитывающий

100 000 душ, не только в 100 раз больше городка в 1000

душ, а благодаря своим тесным сношениям с миром и

конкуренции и т. д. представляет собой качественно

что>то совершенно иное, чем городок, в котором все зна

ют друг друга. И как нам считать Милан во времена Бар

бароссы, Нюрнберг в пору императора Сигизмунда —

большим городом или малым городком? Никто не пой

мет борьбу Нюрнберга против Альбрехта Ахилла и два

дцати других князей, если будет рисовать в своем вооб

ражении этих князей по богатству и численности войска

202

равными владетельным князьям XVIII в. Мы знаем о

Нюрнберге той поры по спискам, составленным во время

осады города курфюрстом Альбрехтом; итак, дело за

ключалось в том, чтобы точно определить число днев

ных порций, и выяснилось, что город насчитывал 17 824

жителя: мужчин, женщин и детей, 446 лиц духовного

сословия с их челядью, 150 евреев, кроме того, 9912 бе

женцев из окрестностей; но есть и другие данные, состав

ленные одним из тогдашних попечителей, согласно ко

торому по всем категориям, без священнослужителей и

беженцев, в городе было 15 559 человек, а с последними

25 982 души. Итак, в момент, когда, казалось бы, чрез

вычайные обстоятельства требуют точности, мы имеем

два документа со значительно расходящимися данны

ми. Даже если и тот и другой не верны, они дают нам

приблизительное представление о величине тогдашнего

города, а Нюрнберг, который наряду с Мецем, Страсбур>

гом, Ульмом называли самым большим городом импе>

рии, насчитывал где>то от 15 до 18 тысяч жителей.

Если Лютер в своих «Застольных беседах», говоря о

различных сословиях, заявляет, что горожанин имеет

ежегодный доход в 8 гульденов, рыцарь в 80, граф в 800,

имперский князь в 8000, а курфюрст в 80 000 гульде>

нов, то, хотя этот подсчет сделан весьма суммарно, он

все же дает нам приблизительное представление.

Прежде всего нам необходимы такие, хотя бы и при

близительные, представления, чтобы все снова и снова

не впадать в самую что ни на есть пагубную ошибку, а

именно ненароком и исподволь протаскивать наши се

годняшние представления и навязывать их соответст

вующим отношениям более ранних времен, т. е. рисо

вать в своем воображении армии времен Густава Адоль

фа как сегодняшние громады. Нечасто бывало, чтобы в

те времена врага на битву поджидали более 20 000 чело

век. Такая же картина во всех подобных случаях.

Подводя итоги различным способам применения

критики при определении верности материала, мы

сформулируем следующие вопросы, которые необходи

мо задавать материалам:

203