Коэн Д.Л., Арато Э. Гражданское общество и политическая теория

Подождите немного. Документ загружается.

0

ГЛА

А 9

щейся от всех остатков ранее неприкосновенного порядка. В результате

начинается институционализация позитивного права.

Луман считает, что этот процесс свидетельствует о том, что основы

позитивного права в первую очередь имеют когнитивный, а не норма

тивный характер. Он также определил нормативную установку ожида

ния как установку, сопротивляющуюся научению, чем весьма ослабил

одну из ключевых институциональных компонент гражданского общест

ва, обособленного от сфер экономики и политики с их ориентацией на

успех. Нам также следует вспомнить, что Луман понимает развитие пра

вовой сферы как двухступенчатый процесс, включающий в себя обособ

ление нормативной и когнитивной установок ожидания с последующим

их воссоединением (без' дедифференциации) в новых рефлексивных

комбинациях, ожиданиях ожиданий. Причем на всех этапах этого разви

тия контрфактическая структура ожиданий предположительно вопло

щается в неизменных нормах, невосприимчивых к научению.

Идея модернизации жизненного мира, в отличие от линии луманов

ской аргументации, включает основание нормативного научения в двух

смыслах. Один из них подтверждается когнитивной психологией разви

тия41, другой - возможностью транспонирования ее результатов на тео

рию социальной эволюции42. Соответственно, широко известные до

конвенциональные, конвенциональные и постконвециональные стадии

нравственного и правового сознания представляют собой реальное раз

витие нормативных структур не только в смысле дифференциации нор

мы от факта (включая санкции), что в действительности объясняет лишь

формирование конвенционалной стадии, но тае и в смысле развития

тех форм аргументации, к которым мы прибегаем в случае необходимос

ти восстановить основы нарушенных интерсубъективных связей (Хабер

мас), в случаях когда ожидания оказываются неоправданными (Луман).

«На доконвенционЬНОЙ стадии, на которой действия, мотивы и действующие

субъекты воспринимались еще как находящиеся на одном и том же плане реаль

ности, в случае возникновения конфликтов оценке подвергались исключительно

результаты действий. На конвенционЬНОЙ стадии мотивы могут оцениваться от

дельно от конкретных последствий действия; стандартом становится соответст

вие определенной социальной роли или существующей системе норм. На nост

конвенционЬНОЙ стадии эти системы норм утрачивают свою квазиестественную

общезначимость. Те перь они сами ндаются в обосновании с универсальной

точки

зрения»

Стадия постконвенциональных структур моральной аргументации

предусматривает научение как по отношению к предыдущим эволюци

онным стадиям, так и по отношению к самой себе. Можно утверждать,

СО

ИЬЯ ТЕОРИЯ И

РСКОЕ ОБЩ

СО

561

что постконвенциональные структуры институционализируют непре

рывный процесс нормативного научения, не отказываясь, однако, от

нормативного характера ожиданий.

Решающее значение имеет удвоение правовой сферы в контексте пост

конвенциональных структур морального сознания и МОрьной аргумен

тации, осуществляемое в терминах двух уровней норм и принципов

(Кольберг) или же правил и принципов (Дворкин)44. Если в «простых слу

чаях» возможно применять нормы догматически и даже преобразовывать

нормативные конфликты в проблемы когнитивного характера, то «слож

ные

случаи» представляют собой либо трудности, связанные с интерпре

тацией, либо глубокие нормативные конфликты, которые не могут быть

разрешены без обращения к более высокому нормативному уровню пол

номочн принципов45. Бесполезно трактовать правила и принципы в ка

честве фундаментальных фуний однотипных правов предписаний и

применений (Луман) или же в качестве простых примеров различия меж

ду первичными и вторичными правилами (Г Л. А. Харт). Дело в том, что

обращение к принципам при защите прав или демократического участия

требует совершенно иную, структурно более взыскательную форму аргу

ментации - нормативный дискурс, выходящий за пределы институцио

нальных или временных правовых предписаний и применениЙ. В таких

случаях утверение Лумана о том, что судья, особенно в судах высших

инстанций (в отличие от парламентского большинства), может не на

учаться у нарушителя закона, является фактически ложным. Пример тому

- гражданское неповиновение47. Разумеется, такое научение может при

сутствовать и не при обретать при этом когнитивно-прагматического из

мерения только в тех случаях, когда продоают использоваться контр

фактические составляющие дискурсивной процедуры, Т.е. когда условия

эмпирического дискурса непрерывно корректируются в терминах этих

принципов48.

Та ким образом, ошибочно считать, что позитивизация права ведет к

ослаблению нормативных структур, или даже утверждать, как подчас это

делает Хабермас, что правовые предписания вынуждены полагаться на

нормативные обоснования нового типа только на уровне легитимации

всей правовой системы в целом49. Те м не менее подобный аспект легити

мации правовой системы в целом в терминах нормативных структур,

способных выдержать проверку, опирающуюся на постконвенциональ

ную аргументацию - прежде всего, на фундаментальные права и демо

кратические процедуры, - очень важная часть процесса институциона

лизации ПОЗИТИВГО права. Современное позитивное право находится в

особо выгодной п/)зиции для того, чтобы создать тщательно продуман

ный свод правил, регул ирующих современные экономическую и ад ми

нистративную системы. Нормы гражданского права, таким образом, ста-

2

ГЛАВА 9

новятся непосредственными составляющими и регуляторами экономи

ческих процессов, которые, в свою очередь, опосредованно создают

многие из правовых положений, регулирующих их самих. То же самое,

вероятно, можно сказать о развитии публичного права в виде админист

ративного права и его норм. Как заявляет Хабермас (по отношению к

гражданскому праву и буржуазной экономике), право тем самым теряет

свой прежний статус метаинститута, способного разрешать конфликт

ные ситуации и защищать общество от возможной дезинтеграции5О. Уд 

воение норм принципами или права - конституционным правом стано

вится возможным благодаря появлению подсистем современного госу

дарства и капиталистической экономики и, в свою очередь, способствует

их стабилизации.

Соответственно два масштабных процесса, обусловливающих модер

низацию всего общества - формирование экономической и админист

ративной подсистем и рационализация культурно-языкового и социе

тального уровней жизненного мира, - предполагают друг друга.

Жизненный мир не может быть модернизован без стратегического об

легчения бремени координации коммуникативного действия путем раз

вития этих двух подсистем. Они, в свою очередь, нуаются в институ

циональном укоренении в жизненном мире, который остается символи

чески структурированным, лингвистически координированным и при

этом хотя бы в некоторой степени модернизированным. Эта потребность

не связана исключительно с существованием метаинститутов, способ

ных регулировать конфликтные ситуации. Экономика, организуемая де

нежным обменом (на основе договорных отношений), нуждается в субъ

екте частного права в той же мере, в какой государство, организуемое

бюрократически структурированными отношениями власти, нуждается

в субъекте, способном принять на себя политические обязательства (и

позднее - гражданские права). Та кие

«субъекты»

появляются только при

наличии внутри жизненного мира необходимых когнитивных и нравст

венных навыков, а тае институциональных структур. Подобное пред

варительное условие предполагает изменения внутри институтов граж

данского общества, ответственных за воспроизводство культуры,

социальную интеграцию и развитие личности. Оно также предполагает

изменения во взаимоотношениях этих институтов и в отношениях ин

ститутов жизненного мира с их собственным модернизированным куль

турно-языковым субстратом.

Важно помнить о взаимодополняемости этих двух измерений про

цесса модернизации, даже если вы интересуетесь только одним из них.

Коммуникация может играть посттрадиционную и потенциально демо

кратическую роль в социальной интеграции, потоМу что, как считал Лу

ман, друтие формы социальной координации - в частности, деньги и

СО

ИЬЯ ТЕОРИЯ И



СКОЕ ОБЩО

563

власть как посредники - освободили коммуникацию от множества вре

менных ограничений. Вместе с тем, поскольку не имеется никаких есте

ственных ограничений «медиатизации»

жизненного мира, в любой кон

кретной области наличествует вероятность замены координации через

коммуникативное действие экспансией подсистем, КООинируемых

деньгами и властью51. Те же самые процессы, что составля

т специфику

жизни современного жизненного мира, в то же время представляют для

него веЛИLlайшую потенциальную угрозу.

Данное обстоятельство заставляет нас переопределить нашу концеп

цию гражданского общества как институциональной основы современ

ного жизненного мира, стабилизированной фундаментальными правами,

включающими в себя сферы публичного и частного, на этот раз рассма

триваемые с точки зрения жизненного мира. Институт фундаменталь

ных прав составляет существенный компонент модерювации жизнен

ного мира, потому что их постконвенциональная структура связана с

правовыми принципами, а не с нормативными правилами, а также пото

му, что права способствуют модернизации в смысле дифференциации.

Коа гражданское общество (как это было совсем недавно в странах

Восточной Европы) лишь формируется под воздействием общественных

движений и иных гражданских инициатив, возможно, что в течение не

которого времени оно должно обходиться без сложившейся структуры

прав. Те м не менее мы намерены доказать, что мерилом успеха этих дви

жений в деле институционализации гражданского общества является

узаконение прав, причем не только на бумаге, но и в реальной жизни.

Причиной этому служит оборотная сторона современности: могущество

и экспансия медийно-координированных сфер или подсистем, которые

чрезвычайно ослабляют структуры современного жизненного мира. Пе

ред лицом возможного проникновения во внутренние процессы и вос

производство культурных, социальных и социализирующих институтов

последние могут быть укреплены только на основе исторически новой

формы правовой деятельности, представленной идеей прав. И действи

тельно, можно очертить границы и даже определить тип современного

гражданского общества, опираясь на универсальные и субъективные

фундаментальные права, сформировавшиеся в современную эпоху. Разу

меется, эти границы могут быть определены только в контексте соответ

ствующей современной формы политической культуры, воздающей

должное социальной самоорганизации и публичности. Практика соблю

дения прав и соответствующие формы социьного научения в свою оче

редь помогают создать такую политическую культуру.

Сосредоточив внимание на институциональных сферах гражданского

общества, мы можем выделить три комплекса прав: права, относящиеся к

воспроизводству культуры (свобода мысли, печати, слова и коммуника-

564

ГЛАВА 9

ции); права, гарантирующие социальную интеграцию (свобода ассоциа

ций и собраний); права, защищающие социализацию (защита частной,

интимной жизни и неприкосновенность личности). Два других комплек

са прав выступают посредниками между гражданским обществом и ры

ночной экономикой (право собственности, право заключения договоров,

трудовые права) и между гражданским обществом и современным бюро

кратическим государством (политические права граждан и права лиц,

живущих на пособия). Внутренние взаимоотношения меу этими ком

плексами прав определяют тип институционализируемого гражданского

общества. Мы вернемся к этой теме при обсуждении негативных аспек

тов и утопических черт современного гражданского общества.

Дискурс о правах обвиняли в том, что он является чисто идеологичес

ким и, хуже того, способствует этатистским поползновениям и контролю

над населением. Классические возражения марксистов сводятся к тому,

что формальные права являются лишь идеологическими отражениями

капиталистических отношений собственности и меновых отношений.

Однако вполне ясно, что только некоторые права имеют индивидуалис



тическую структуру и что не все из них могут быть сведены к правам соб

ственности5

. Ти пично анархистская позиция (демонстрируемая Фуко)

утверждает, что права являются всего лишь продуктом воли суверенного

государства, произведенным с помощью позитивного права и способст

вующим контролю за всеми аспектами общественной жизни53. Никто не

может заставить государство соблюдать законность; оно соблюдает зако

ны только тогда, коа это отвечает его собственным интересам. Это на

блюдается, например, в попытках направлять протестные движения по

узким контролируемым каналам. В частности, так обстоит дело с правом

на забастовку, дополненным обязательством избегать незаконных форм

трудового конфликта.

Хотя государство выступает в роли органа, легализующего права, оно

само не является ни их источником, ни основанием их общезначимости.

Права зарождаются в виде требований социальных групп или отдельных

личностей в публичных пространствах формирующегося гражданского

общества. Они могут обеспечиваться позитивным правом, но они не

тождественны праву и не являются его производными; в сфере прав за

кон защищает и закрепляет то, что уже было достигнуто автономными

усилиями социальных акторов. Те м не менее не следует полагать, что

права являются результатом игры в одни ворота. Те нденции дедиффе

ренциации современной экономики (Поланьи) и современного госу

дарства (Луман) представляют собой угрозу для модернизации и инсти

туционализации этих сфер. Если, с точки зрения акторов, права обычно

создаются и отстаиваются снизу, то в контексте социальных систем они,

как показал Луман, оказываются реализацией принципа дифференциа-

СОЦ

ИЬЯ ТЮРИЯ И





СКОЕ ОБЩО

565

ции. Это, конечно, представляет собой проект усиления власти, но ре

ализуется это скорее через ограничение власти, а не через ее расшире

ние (например, посреДСТ0М различных систем надзора). Подобное

совпадение двух методологических точек зрения подчеркивает один из

наших ключевых тезисов: фундаментал ьные права ДОЛЖЫ рассматри

ваться в качестве органuзующего принципа современного гражданского

общества54.

Негативные аспе

ты гр аанс

ого общества

Формы современной культуры сыграли важную роль в возникновении

гражданских обществ. Те м не менее мы намерены доказать, что потенци

ал этих форм нигде не был реализован полностью. Напротив, процесс мо

дернизации на Западе следовал стереотипам, приводившим к деформа

ции институтов гражданского общества и к подавлению потенциальных

возможностей модернизированного жизненного мира. Историческая ти

пология Хабермаса показывает, каким образом процессы обособления

друг от друга системы и зненного мира привели к современному со

стоянию, обремененному негативными факторами55. На наш взгляд, эта

типология способна быть особенно полезной при условии ее критичес

кого переосмысления и реконстрции.

По аргументации Хабермаса, основные стадии юридификации

(Ven'echtlichung) по сути оказываются совокупностью взаимоотношений

между государством, гражданским обществом и экономикой56. Этот ана

лиз частично совпадает с наблюдениями таких авторов, как Поланьи

(Po/anyi, The Great T nsjormation) и Нисбет (Nisbet, In Search oj Communiy).

Однако в этом анализе нет ни наивных ожиданий, связанных с государ

ством, как у Поланьи, ни простодушного отношения к капиталистичес

кой рыночной экономике, как у Нисбета. Историческая типология

демонстрирует достоинства трехчастной модели по сравнению с более

упрощенной концепцией полемических отношений между гражданским

обществом и государством. Это оказывается возможным благодаря

отсутствию отождествления экономики с обществом, экономической

власти - с государственной, общественных интересов - с интересами

государства. Все подобные отождествления оказываются отражениями

совокупности обстоятельств на переходных этапах исторического разви

тия. Самостоятельность гражданского общества в особой мере зависит

от его способности защитить себя перед лицом обеих подсистем.

Хабермас выделяет четыре стадии в развитии отношений между жиз

ненным миром и современным государством и экономикой: буржуазное

государство; буржуазно-конституционное государство (biirger/iche

Rechtsstaat); демократическое конституционное государство; социальное

566

ЛАВА 9

(всеобщего благосостояния) и демократическое конституционное госу

дарств057. Название, данное им первой стадии, вводит в заблуждение,

так как фактически соответствует абсолютистскому государству, которое

получает в данном анализе явно неправильное толкование ввиду истори

чески некорректного переноса модели Го ббса на эту эпоху58. Исследуя

«волны

юрисдификации»,

Хабермас определяет абсолютистское госу

дарство в терминах установления этим государством правового порядка,

гарантирующего частную собственность, безопасность и равенство пе

ред законом. Причем этот порядок зиждется на объективном законе, а не

на субъективных правах, обладающих исковой силой. Цель здесь - ин

ституционализация новых опосредован ий при полной незаинтересован

ности в жизненном мире, расtматриваемом только как источник все еще

продолжающегося сопротивления со стороны традиции. В лучшем слу

чае такая проекция может послужить условной отправной точкой для

анализа, сосредоточенного на тех тенденциях развития, которые могли

бы привести к тому, что современное суверенное государство и капита

листическая экономика симбиотически обеспечивали бы друг другу сво

боду действия, лишая всякой защиты (традиционный) жизненный мир.

Даже в Англии дело не доходило до такой крайности в эпоху (парламент

ского) абсолютизма, когда существовало множество патерналистских

структур и «моральная экономика». Данная модель еще менее приложима

к неанглийскому абсолютизму, историческому образованию, в котором

элементы отчасти модернизированного бюрократического государства

сочетались с сословной публичной структурой (с деполитизированными

сословиями Stndestaat). Вплоть до проектов просвещенного деспотиз

ма, и в особенности вплоть до кодификаций законов в конце ХVIП - на

чале Х[Х в. эта двойная система была укоренена также в самой правовой

структуре. По сути лишенные представления о правах, как утверждает

Хабермас, абсолютистские правовые системы защищали традиционный

жизненный мир посредством иерархически организованной системы

привилегий59.

Проблема, порождаемая ошибочной моделью абсолютистского госу

дарства, обусловлена тем, что она подготавливает не вполне верную

оценку последующих стадий. Выражая различную степень сомнения от

носительно способности большинства стадий гарантировать свободы,

Хабермас обходит молчанием этот вопрос в связи с конституционным

государством. Он также не представил его либерального и бюрократиче

ски-авторитарного вариантов. Он совершенно прав, ставя акцент на

первой институционализации субъективных граанских (в отличие от

политических) прав или свобод (Freiheitsrechte) как требований, облада

ющих действенной силой. Однако он оказался не способен правильно

оценить эту стадию с точки зрения той угрозы, которую она представля-

СО

ИЬЯ РИЯ И





СКОЕ ОБЩ

С

567

ет для жизненного мира. Отдав абсолютизму приоритет в создании под

систем современного государства и современной экономи со всеми их

опустошительными для культурных и социальных отношений последст

виями он видит значение Rechtsstaat только в плане уменьшения угрозы

со CTO�OHЫ ОДНОЙ ИЗ этих подсистем - государства. То , что'происходило

в действительности, с точки зрения самого жизненного мира было ком

промиссом: ограничение всевластия государства было обеспечено ценой

создания (впервые в истории человечества) экономического общества.

Подобный результат мог быть объяснен только с учетом реформаторской

и революционной

«(сверху»)

оппозиции абсолютистскому государству и

сословному обществу. При этом создание Rechtsstaat одновременно с по

явлением капиталистической экономики должно характеризоваться как

в высшей степени двусмысленное с точки зрения «гарантий свободы». И

эта двусмысленность проявилась в том особом типе субъективных прав,

который был тогда учрежден: повсеместно центральное место в них за

няли права собственности.

Это же наблюдение в большей или меньшей степени может относить

ся и к другому пути развития вне рамок абсолютизма: к революционно

му пути демократических движений, ведущему к установлению (быстро

му или же в ходе долгой борьбы) демократического конституционного

государства. Здесь более широкий комплекс прав, как гражданских, так

и политических, защищает (модернизирующийся) жизненный мир от

государства, ограничивая последнее и пытаясь установить над ним об

щественный контроль. Если Rechtsstaat защищал от нововременного го

саппарата только частную и интимную сферы, то демократическое кон

ституционное государство дополнило это институционализированной

защитой публичной сферы. Однако здесь следует также добавить, возра

жая Хабермасу, что усиление экономики за счет социетального жизнен

ного мира происходит именно на данной стадии развития (а не на пре

дыдущей абсолютистской), как убедительно показал Поланьи. Таким

образом, защита жизненного мира или гражданского общества от госу

дарства вновь совершается за счет усиления второй, представляющей не

меньшую угрозу подсистемы - итог, вновь засвидетельствованный до

минирующим положением прав собственности среди прочих прав, хотя

они и занимали здесь менее важную позицию, чем в условиях додемо

кратического Rechtsstaat.

В случае с демократическим конституционным государством Хабер

мас отмечает некоторую двойственность в структуре юридификации,

если рассматривать ее с точки зрения жизненного мира. Он пытается

объяснить этот факт отчасти ошибочным противопоставлением граж

данских прав (Fre iheitsrechte) политическим правам, понимаемым как

права членства (Teilhaberrechte). Последние организованы таким обра-

568

ГЛАВА

зом, что ограничивают «возможности спонтанного формирования мне

ния и дискурсивного формирования воли»60. Причем ответственны за

это не сами права (избирательное право, право собраний, ассоциаций,

свобода печати и т.д.), а, скорее, бюрократизированные политические

партии, созданные в рамках элитарной демократии, и манипулятивные в

культурном отношении формы их организации. В отличие от более узкой

лумановской трактовки политических прав, ведущих к автономизации

политической системы, здесь права членства принципиально связаны с

формами контроля над политической бюрократией, с правами участия

(Teilnehmerrechte). В результате остается непонятным, каким образом Лу

ман приходит к верному наблюдению относительно того, что политиче

ские права, несмотря на их собственную телеологию, организуются, ско

рее, бюрократически, а не автономно. Было бы недоразумением, если не

грубой ошибкой, объяснять подобную аномалию ссылками на установ

ление прав в буржуазном формальном праве. Формальные законы в ре

альности значительно эффективнее работают в случае негативного опре

деления границ частной автономии, нежели в случае позитивного обес

печения включения, в смысле участия в публичной сфере61. Однако это

еще не все. Нам также следует подчеркнуть, что именно на этой стадии

юридификации гражданское общество, организованное как экономиче

ское общество, представляется относительно слабым в аспекте его спо

собности использовать позитивные каналы, открытые благодаря фор

мальным политическим правам62.

Гр ажданское общество и современный жизненный мир были укреп

лены как раз в результате встречного движения к саморегулирующемуся

рынку, которое возглавили различные движения промышленного рабо

чего класса, что привело к основанию демократических государств

всеобщего благосостояния. Завоевания, однако, вновь оказались .неод

нозначными. Ситуация в определенном смысле явил ась прямой проти

воположностью по отношению к предыдущим двум стадиям: в качестве

подсистемы с наложенными на нее новыми формами ограничений вы

ступила на этот раз подсистема экономики, а компромисс усилил интер

венционистское административное государство63. Хабермас опять пыта

ется по казать терминологическое различие между социальными правами,

понятыми в рамках модели свобод и социальными правами, понятыми в

рамках модели прав членства (Teilhaberrechte). Трудовое законодательство

однозначно защищает жизненный мир от неконтролируемых экономи

ческих сил, однако обширные списки прав на социальное обеспечение,

по идее предназначенные для поддержания независимости и восстанов

ления социальной интеграции, оказывают противоположное воздейст

вие из-за бюрократических, этатистских способов их реализации. И все

же, как признал ТХ. Маршалл (придя при этом к противоположному за-

СО

ИЬЯ ТЕОРИЯ И ГР



СКОЕ ОБЩТ

9

ключению), именно эти права, а не трудовое законодательство представ

ляют собой классические социальные «права» В государстве всеобщего

благосостояния. С другой стороны, имеются весомые основания сомне

ваться в том, что пособия вообще являются «правами», поскольку они

никак не зависят от свободной деятельности их получателей64. Сама си

стема пособий, в отличие от политических прав, обладает избирател ь

ным сродством с бюрократическими способами ее осуществления. Во

преки мнению Маршалла, социальные права типа прав на социальное

обеспечение, предоставляя индивидам определенные выгоды от участия,

превращают их не в граждан, а, скорее, в клиентов. Поэтому, в отличие

от трудовых, эти права в их настоящей форме укрепляют не гражданское

общество, а административное государство65.

Социальные «права» В смысле прав на социальное обеспечение мо

гут существовать и действительно встречаются в обществах, вообще не

имеющих системы прав. В данном контексте мы должны дополнить на

шу типологию авторитарным государственным социализмом. Это весь

ма своеобразная формация, которая объединила в себе черты револю

ционного преемника абсолютизма и этатистскую реакцию на капитали

стическую, рыночную экономику и которую, однако, невозможно

отождествить ни с одной из этих форм. С точки зрения юридификации

такое общество в соответствии с его этатистско-социалистической идео

логией ищет защиты только от одной из двух подсистем, а именно от эко

номической. В этом отношении государственный социализм не похож на

демократическое государство всеобщего благосостояния, правовая сис

тема которого сохраняет либеральные и демократические ограничения,

нагаемые на само государство. Жизненный мир при авторитарном со

циализме по идее защищается не системой прав, а всеобъемлющей сис

темой государственного патернализма. Поэтому однопартийное госу

дарство маскирует себя, используя семейные отношения, ассоциации и

движени�, характерные для жизненного мира, который фактически

остается полностью незащищенным от ничем не ограничиваемого ин

тервенционизма. Юридический характер этой формации определяется

верховенством государства, обладающего прерогативой, в рамках

двойной право вой структуры, внутри которой подвижные границы

между дискреционной и нормативной практикой определяются самим

дискреционным правом 66. Авторитарный государственный социа

лизм - формация, не имеющая системы прав или конституционализ

ма, - явился реакцией на угрозы жизненному миру со стороны эконо

мики, однако он ст формой подавления не только буржуазного, но и

гражданского общества (отождествляемого с буржуазным). Сам по себе

государственный социализм представляет огромную опасность для мо

дернизации жизненного мира, для нормального функционирования по-

570

ГЛА 9

литизированной экономики и для рациональности самой политической

системы.

Хабермас, вероятно, не включил государственный социализм в свою

типологию, во-первых, по причине его несовместимости с любой теори

ей модернизации, а, во-вторых, из-за своего нежелания, в отличие от

Парсонса, объявлять советскую модель тупиковым путем модернизации,

поскольку вся логика его дискуссии по поводу волн юридификации при

нежит традиции открытой теории модернизации. Весьма поучительны

те моменты, которые отличают его концепцию от подхода к проблеме

дифференциации и модернизации «социетального сообщества», харак

терного для позднего периода творчества Парсонса. Во-первых, Хабермас

оценивает современный период как в высшей степени неопределенный

с точки зрения автономии жизненного мира (т.е. социетального сообще

ства/гражданского общества), о чем свидетельствует его критическое от

ношение к государству всеобщего благосостояния, начиная с работы

«Кризис

легитимации».

Во-вторых, в отличие от Парсонса, считавшего,

что социальные движения есть проявления бесплодного фундаментализ

ма, специфические для каждого этапа в развитии социетального сообще

ства, Хабермас относится и к движениям добивающейся самостоятель

ности «буржуазии», и к движениям рабочего класса, как к ключевым

движущим силам, стимулирующим соответствующую трансформацию

институтов и одновременно защищающим жизненный мир. Следова

тельно, эти движения играют главную роль в процессе реализации по

тенциала, заложенного в культурной модернизации.

Неопределенность последней стадии развития (а на наш взгляд, всех

четырех последних стадий, включая и определенно негативный опыт го

сударственного социализма) является, однако, непреднамеренным след

ствием действий защитников общества (несмотря на то, что Хабермас с

действиями этих общественных движений связывает только те результа

ты, которые гарантируют свободу). Мы могли бы сказать, что отсутствие

рефлексии в каждом случае относительно о

е подсистем, угрожающих

жизненному миру, ведет к усилению либо одной, либо другой из них во

имя защиты жизненного мира.

Описанная нами стадиальная модель указывает на то, что реконст

рукция теории гражданского общества в понятиях дуализма «систе

ма/жизненный мир» нацелена на сглаживание негативных сторон

гражданского общества, подчеркивавшихся Фуко и другими. Однако

в этой стадиальной модели негативные аспекты проявляются преиму

щественно в виде угроз гражданскому обществу извне. Комплексное

обсуждение Хабермасом веберовских тезисов об «утрате

смысла»

«утрате

свободы»,

связанных с модернизацией (в его терминологии 

с кулурным обеднением и порабощением жизненного мира), указы-



ИЬЯ РИЯ И





СКОЕ ОБЩО

571

вает на то, что эти аспекты следует искать внутри самого современно

го гражданского общества.

Концептуальный контраст между потенциально лишенными избира

тельности и реально избирательными образцами модернизации позво

ляет Хабермасу комбинировать диаметрально противоположные оценки

современного гражданского общества, условно обозначаемые здесь как

позиции Парсонса и Фуко, как альтернативы внутр и современности.

Кроме того, наша концепция гражданского общества, реконструирован

ная на основе хабермасовской концепции жизненного мира, дает воз

можность очень точно выявлять отрицательные стороны современности,

не рассматривая все институты гражданского общества в качестве по

следствий его однобокого развития. Короче говоря, существующая мо

дель гражданского общества, которая выборочно институционализиро

вала часть потенциала культурной модернизации, представляет лишь

один из возможных путей развития67. Отнюдь не все в ней негативно, од

нако негативная сторона в ней также должна учитываться. Конкретизи

руя свой подход, Хабермас утверждает, что рационализация жизненного

мира, связанная с реализацией культурного потенциала, воплощенного в

эстетических и морально-практических областях, в значительной мере

заблокирована. Рационализация экономической и административной

подсистем при том огромном значении, которое придается необходимо

сти их воспроизводства, всегда совершалась за счет рационализации

граанского общества. В результате появился разрыв между культурой

специалистов, участвующих в дифференuиации ценностных сфер науч

ных знаний, искусства и морали, с одной стороны, и кулурным уров

нем всего остального населения - с другой, разрыв, ведий к культур

ному оскудению жизненного мира, традиционное содержание которого

подверглось эрозии. Однако, в противовес тезису Вебера68, культурное

оскудение явилось результатом не самой культурной модернизации, но

избираельности ее институционализации.

Более того, односторонняя институционализация когнитивно-инст

рументального потенциала культурной рационализации (как в научной

институциональной сфере, так и в обеих подсистемах) подготавливает

почву для проникновения денег и власти (как посредников) в сферы вос

производства гражданского общества, нуждающиеся в интеграции

посредством коммуникативных процессов. Действующие субъекты ока

зываются подчинены требованиям самих аппаратов, приобретающих не

зависимость и замещающих собой коммуникативное взаимодействие.

Однако различие меу системой и жизненным миром, между государ

ством, экономикой и гражданским обществом позволяет нам показать,

что «утрата сво

ы» вызывается не появлением о

осо

ленн политичес

ко

и экономическо

по

систем и их внутренне

коор

инацие

через сис-

572

ГЛАВ

А 9

темную интегр ацию, но, скорее, nроникновением логики этих подсистем

(которому способствует избирательный характер институционализации)

в уже модернизированный жизненный мир. Хабермас называет это проник

новение «овеществлением»

или

«порабощением»

жизненного мира, та

ким образом, сохраняя и переосмысляя ключевую категорию Лукача.

Обсуждение негативных сторон выборочно рационализированного,

частично порабощенного и в связи с этим недостаточно современного

гражданского общества подразумевает, что существующий вариант

гражданского общества является только одним из логически возможных

путей институционализации потенциала культурной модернизации.

Предметом спора является факт дифференциации, а также отношения

между категориями внутри модели «система/жизненный

мир».

Социе

тальная модернизация всегда предполагает замену некоторых аспектов

социальной интеграции системной интеграцией69. Однако следует ви

деть различие между влиянием процесса выделения подсистем из тради

ционно структурированного жизненного мира и последствиями проник

новения управляющих механизмов в жизненный мир, который начал

модернизироваться. В первом случае происходит разрушение традици

онных форм жизни и развитие политических и экономических институ

тов, пронизанных принципом господства. Та ковой оказывается цена,

которую приходится платить за относительную экономическую и адми

нистративную эффективность, а также за возможность модернизации

жизненного мира и создание внутри гражданского общества потенциала

постконвенциональной культуры. Во втором случае (порабощение) це

ной является подрыв коммуникативной деятельности в сфере уже (час

тично) модернизированного жизненного мира и блокирование дальней

щей модернизации ажданского общества. В таком контексте вряд ли

можно однозначно говорить о достижениях (например, безопасности,

гарантированной государством). По мере того как институты, предназ

наченные для социализации, общественной интеграции и распростране

ния культуры, все более функционализируются с целью удовлетворить

требованиям неконтролируемых и постоянно расширяющихся подсис

тем и по мере того, как коммуникативная координация действий в соот

ветствующих областях замещается опосредованием через деньги и

власть, возникают все более и более патологические последствия этих

процессов 70.

Это положение можно пояснить на при мере того, как публичная и

частная сферы гражданского общества соотносятся с экономикой и го

сударством в системах государств всеобщего благосостояния. Если под

системы проникают в частную сферу семьи и подчиняют ее своим

требованиям, тогда роль потребителя (в соответствии с требованиями

экономики) берет верх над ролями труженика и члена автономной

СО

ИЬЯ ТЕОРИЯ И

СКО

ОБЩ



573

солидарной семьи. Ограниченность жизненных стилей, сосредоточен

ных на потребительстве, была одной из основных тем для критиков со

временной культуры в 60-х П. Если системные императивы проникают

в публичную сферу, в соответствии с административными требования

ми лояльности), тогда роль гражда нина становится фрагментарной и

нейтрализуется, что приводит к деполитизации, за которую приходится

расплачиваться чрезмерным повыщением роли клиента, укорененной в

частной сфере.

Хабермас интерпретирует эти трансформации в публичной и част

ной сферах граанского общества, а также овеществление и патологи

ческие побочные эффекты, сопровождающие эти сферы в терминах

тезиса о порабощении. Та ким образом, он получает возможность объяс

нить негативные аспекты современного гражданского общества, не аб

солютизируя их. Он конкретизирует свой анализ негативных проявле

ний на современном этапе развития, обсуждая социальную политику

государства всеобщего благосостояния, включающую в себя админист

ративное проникновение (через юридификацию) в такие области граж

данского общества, которые прежде были свободными от таких форм

вмешательства71. Как мы уже отмечали выще, монетаризация и бюро

кратизация социальных отношений В гражданском обществе являются в

высшей степени амбивалентными процессами. Они порождают новый

комплекс социальных прав и гарантий, но при этом создают новые фор

мы зависимости, разрушая существующие типы солидарности и спо

собность акторов обходиться в случае необходимости собственными си

лами и решать те или иные проблемы коммуникативным способом. На

пример, ад министративное регулирование заботы о пожилых, а также

межсемейных отношений и учебных конфликтов связано с процессами

бюрократизации и индивидуализации, которые определяют клиента как

стратегического актора со специфическими частными интересами, от

ношения с которым могут строиться на индивидуальной основе. Одна

ко подобное отношение подразумевает насильственное и болезненное

абстрагирование индивидов от существующей социальной ситуации,

наносит ущерб их самоуважению и ведет к разрыву тех межличностных

отношений, которые лежали в основе соответствующего социального

образования. Монетарuзацuя этих сфер жизни также имеет отрицатель

ные последствия. Пенсионные выплаты не в состоянии компенсировать

человеку те утраты, которые он несет, будучи вынужденным по возрасту

уходить с работы, теряя при этом чувство самоуважения, а то и смысл

всей своей жизни. И наконец, сама идея

«терапевтизации»

повседнев

ной жизни через службы социального обеспечения противоречит самой

цели

«терапии»

- обеспечивать автономию и полномочность пациента.

Когда административно поддерживаемые профессионалы претендуют

574

ЛАВА 9

на компетентность и обладают юридическим правом подтвердить свои

претензии, создается круг зависимости между пациентом, ставшим кли

ентом, и терапевтическим аппаратом.

Все эти примеры содержат одну и ту же дилемму: вмешательство го

сударства всеобщего благосостояния во имя удовлетворения нужд граж

данского общества способствует распаду последнего и препятствует

дальнейшей рационализаuии. Та ким образом, анализ Хабермаса почти

полностью включил в себя описание используемых государством техник

наблюдения, иивидуализма, дисции и контроля, которое дал Фуко.

Тем не менее, несмотря на внешние признаки, Хабермас не разделяет

критического отношения Фуко (или по данному вопросу - неоконсерва

торов) к государству всеобщего благосостояния. Для Хабермаса такие по

нятия, как легальность, нормативность, публичность и легитимность, не

являются исключительно носителями механизмов обеспечения дисцип

лины или их ширмами. Даже в наш век предполагаемой утраты утопиче

ских иллюзий Хабермас требует, чтобы мы не теряли из виду утопической

перспективы, связанной с либеральными и демократическими нормами

гражданского общества, которые, по его мнению, не могут быть сведены

к простой «легитимации» совершенно иного положения дел.

ра



анско

е общ

ество к

о

пи

В век, когда тотализирующие революционные утопии оказались дискре

дитированными, реконструируемая нами дуалистическая модель граж

данского общества дает возможность избежать

«бездушного»

реформизма,

позволяя нам тематизировать самокритичную и самоограничивающуюся

утопию, принаежащую гражданскому обществу. Та ким путем мы могли

бы соединить проект радикальной демократии, переосмысливаемый в

рамках нашего понятия «множественности

демократии»

,с рядом клю-

чевых ИНСТИТyUиональных предпосылок современности.

Лозунг «общество против

государства»

часто понимался как фунда

менталистский призыв к распространению принципа демократического

соучастия в принятии решений как координирующего принципа на все

сферы публичной жизни, включая государство и экономику. Действи

тельно, идеал свободного добровольного сообщества, демократически

выстроенного и коммуникативно координируемого, всеа, со времен

Аристотеля до молодого Маркса в 1843 , составлял ядро утопического

гражданского (политического) общества. Однако такая «демократичес

кая»

утопия, став всеобщей, угрожает той социальной дифференциации,

которая и составляет основу современного общества. Более того, с нор

мативной точки зрения любой проект, связанный с дедифференциацией,

представляется противоречивым, так как он с неизбежностью приведет к

СО

ИЬЯ ТЕОРИЯ И ГР

СКО

ОБ

ЕС

575

такой перегрузке демократических процедур, что сама идея демократии

окажется дискредитированной как система, вызывающая политическую

нестабильность и распад, или же оставит ее беззащитной перед подрыв

ной деятельностью борющихся с ней исподтишка и без особой коорди

нации сил.

В отличие от подобной перспективы самоограничивающаяся утопия

радикальной демократии, основанной на дуалистической модели граж

данского общества, по идее, должна вскрыть «утопический горизонт

гражданского

общества».

По словам Хабермаса: «Рационализация жиз

ненного мира позволяет, с одной стороны, сохранять дифференциацию

независимых подсистем, давая возможность, с другой стороны, вскрыть

утопический горизонт гражданского общества, в котором формально ор

ганизованные буржуазные сферы действия (экономика и государствен

ный аппарат) составляют фундамент посттрадиционного жизненного

мира

l'homme (частная сфера) и citoyen (публичная сфера») 73.

Эта утопия основана, скорее, на принципе дифференциации, а не на

унификации. Разумеется, идея дифференциации сама по себе не являет

ся ОПИСlескоЙ. Она лишь подразумевает нормативно желательную мо

дель альтернативного обшества, которая оказывается

«регулятивной»

для критической мысли (и, таким образом, «утопической»)

только из-за

своей связи с другой идеей - идеей создания институтов, способных

полностью реализовать потенциал коммуникативного воспроизводства

современного жизненного мира74. В частности, развитие постконвенци

ональных структур культуры обеспечит реализацию институтов интим

ности и публичности, которые заменят принимаемые некритически

традиционные отношения господства добровольными формами соли

дарности, создаваемыми и воспроизводимыми в результате свободного,

добровольного взаимодействия. Эта вторая, подлинно утопическая идея

связана с теорией дифференциации, предусматривающей процессы са

морефлексии и самоограничения.

Учитывая опыт либеральной утопии саморегулирующегося рынка, с

одной стороны, и опыт социализма с его синтетической утопией рацио

нально организованного (планового) общества, состоящего из свободных

производителей (или созающих, трудящихся индивидов), с другой, яс

но, что утопическую идею можно спасти только в том случае, если в нее

уд астся внедрить критическую саморефлексию. Обе обанкротившиеся

утопии имеют одну общую черту: каждая из них пыталась абсолютизиро

вать одну и единственную модель «рационального»

общества, укоренен

ного в одной и в обеих подсистемах, каждая из которых обладает одной

и единственной ценностью: негативной свободой в одном случае и сущ

ностным равенством во втором. Сегодня мы е понимаем, что сама воз

можность этих утопий, а тае их связь с логикой самой истории, связана

576

ГЛАВА 9

с динамизмом инструментального, экономикоцентрического мышления

в первом случае и функционального, государствоцентрического мышле

ния во втором случае75. В настоящее время нам следует четко осознавать

негативные последствия обоих типов категоризации. Каая из утопий в

большей или меньшей степени признавала необходимость существова

ния демократических форм организации общества. Однако та особая

роль, которая уделялась в них рационализму полностью свободного рын

ка или же той форме власти, которая была бы способна координировать

нерыночную, но тем не менее современную экономику, была несовмес

тима с воспроизводством основы жизненного мира, реализуемой через

демократическую координацию действий. Причем отношение к демо

кратии для обеих утопий не стало основной внутренней дилеммой. Это

доказывается появлением авторитарных версий как рыночного, так и

планового утопического проекта76. С точки зрения демократической по

литики оба утопических проекта должны были вызвать и действительно

вызвали подозрение, и это произошло еще до того, как их катастрофиче

ские последствия стали выявляться на практике.

С момента своего зарождения около 1919  традиция западноевропей

ского марксизма всегда характеризовал ась пониманием той опасности,

которая таилась в производственных утопиях классического социализ

ма: альтернативные концепции Лукача, Блоха и Маркузе имели мало об

щего с обществом труда. Эти мыслители разрабатывали некоторые

аспекты телеологий, внутренне свойственные современным сферам эс

тетической культуры (молодой Лукач и Блох) и личности (поздний Мар

кузе), двигаясь по утопическим и тотализируюшим направлениям. Од

нако их близость к авангарду ленинизма, открыто выраженная в трудах

Лукача и Блоха и завуалированно - у Маркузе, указывает, что они в дей

ствительности так и не смогли освободиться от утопии власти. Именно

поэтому даже опирающиеся на культуру утопии, в той мере, в какой они

оказываются фундаменталистскими и революционными, основывают

свои надежды на возмоость социального преобразованиями общества

на динамическом потенциале власти как посредника. Из всех марксис

тов только Адорно и Хоркхаймер сумели избежать соблазна власти. Но

цена, уплаченная ими за это, оказалась слишком высокой: их утопия

всеобщей солидарности отличается такой расплывчатотью, что ее никак

нельзя использовать в реальной общественно-политической деятельно

сти или хотя бы четко и внятно сформулировать77.

Допускаем, что демократическим утопиям, основанным на ресурсе

солидарности и предусматривающим значительное расширение коммуни

кативных процессов формирования воли, тае могут быть, а часто и бы

вали свойственны черты тоталитаризма. Эта особенность демократичес

кого фундаментализма, как только она проявлял ась, сразу превращала

СОЦИЬЯ ТЕОРИЯ И



СКОЕ ОБЩО

577

анархические утопии в прикрытие для проектов, основанных на идее вла

сти, или я проектов примитивистской дедифференциации общества. И

если тоталитарный характер утопий рынка и власти приводил к уничтоже

нию демократии, в ранних вариантах коммуникативной утопии результа

том оказывалось самоуничтожение. Это различие обусловле.О тем, что

процесс тоталитаризации в случае коммуникативной утопии является

принципиальным противоречием. Жизненный мир отличен от денег и

власти. Даже те его институты, которые организованы по принципу ассо

циации, не могут легко или спонтанно вторгаться в дифференцированные

подсистемы и изменять их соотношения. И что еще более важно, его соб

ственная модернизация зависит от обособления современных экономики

и государства: их дедифференциация лишит гражданское общество ресур

сов времени, необходимых для демократического обсуждения и принятия

решений. Таким образом, тотализация (коммуникативной) логики демо

кратической ассоциации не только при водит к кратко- или долгосрочным

дисфункционным побочным эффектам и патологиям, но и оказывается

внутренне противоречивой. Поэтому достаточно очевидным представля

ется тот факт, что критическая саморефлексия утопической теории приво

дит к идее оаничения логики власти и денег, сдерживающей динамику

этих последних, а тае к идее самоограничения радикальной демокра

тии. Оба типа ограничений нуждаются в дифференциации.

Имеется еще одна причина для самоограничея демократического

утопизма - это связь предположительно привходящего свойства между

многими историческими утопиями и идеей революционного перелома.

Вне зависимости от своих намерений, революции в современном смысле

этого понятия ведутся и, по краей мере, выигрываются организация

ми власти, которые, создавая подлинный разрыв со старым обществом, не

избежный хаос и последующий вакуум власти, в конечном cCleTe приводят к

усилению, а не к ограничению суверенной власти78. Именно эти обстоя

тельства и �ривели, например, к тем рм в духе, которые существуют

между Конституцией С, Биллем о правах и французской Декларацией

прав человека и граанина79. Если утои власти имеют избирательное

сродство с концепцией полного разрыва, то утопия демократической ком

муникации, несмотря на свое революционное происхоение, испытыва

ет угрозу со стороны революции8О• Ясно, что необходимость революции в

тех или их конкретн обстоятельствах не может быть установлена толь

ко на основе утопичесх теорий, особенно когда речь идет об избавлен

от угнетения. Вао, однако, подчеркнуть, что сам революционный раз

рыв несет в себе угрозу для демократии, а тае отметить необходимое

предварительное условие ее легитимности: легитимация демократии воз

можна только на пути реализации принципа, противоположного логике

революции, а именно принципа непрекращающейся институционализа-

19. Заказ NQ 832.

578 ГЛА

А 9

ции новой власти, которая сопровождалась бы ограничениями, налагае

мыми даже на новые формы власти и основанными на понятии прав81•

Даже демократическая революция должна иметь правовые границы.

Таковы выводы утопических учений, основанных на дифференциации.

Иными словами, в современном мире демократические революции со

храняют свое демократическое начало только тоа, когда они институ

ционализируют гражданское общество. Поэтому они несовместимы с

уничтожением даже несовершенных форм гражданского общества. И все

же утопия, основанная на теории коммуникации, на понятии множест

венности форм демократии, не может быть простой реализацией идеи

любого гражданского общества, любой право вой модели. Подразумевае

мое нами идеальное граанское общество отнюдь не идентично тем его

моделям, которые мы обсуждали до сих пор, а его правовую структуру

нельзя обнаружить ни в одной из ныне существующих конституций.

Сейчас принципы легитимации демократии и самих прав могут быть

совместимы только с такой моделью гражданского общества, в которой

процессы коммуникативного взаимодействия институционализируются

для всего многообразного спектра общественности, защищая при этом

автономность индивида путем освобождения интимной сферы от всех

традиционных, а равно и современных форм неравенства и несвободы82.

Правовая модель, которую мы рассматриваем как необходимую, должна

поместить права коммуникации (публичная сфера) и права интимной

(или «частной»)

сферы в центр каталога конституционных свобод.

Именно эти права должны иметь приоритет над всеми политическими,

экономическими и социальными правами, которые должны рассматри

ваться только как необходимые предварительные условия. Создание та

кого каталога прав и будет по существу означать, что начался процесс

оформления институтов новой модели гражданского общества.

Мы осознаем связь, существующую во всех утопических построениях,

между морально-практическим их обоснованием и эмоционально ориен

тированной мотивацией. Некоторым людям предлагаемая здесь утопиче

ская модель гражданского общества может показаться неспособной обес

печивать мотивации, поскольку она довольно далека от содержательных

целей культуры и от конкретных форм жизни. Однако несмотря на ее яв

ный политико-правовой акцент, утопическую картину гражданского об

щества, воссоздаваемую в категориях современного дифференцированно

го зненного мира, не следует отрывать от всех концепций культурной

трансформации. Наш анализ выявляет наличие фундаментальной связи

между порабощением жизненного мира (утрата свободы» ) и избиратель

ной институционализацией потенциалов современной дифференциро

ванной ры

«<утрата смысла»). Проект демократического граан

ского общества, соответствующая модель дифференциации явным обра-

СО

ИЬЯ РИЯ И ГР



СКОЕ ОБЩЕСО

579

зом нацелены на деколонизациlO жизненного мира. Именно порабоще

ние, или проникновение в жизненный мир логики денег и власти, подпи

тывает сегодня тип выборочной, первичной когнитивно-инструменталь

ной, обратной связи, создаваемой кул ьтурными потенциалами. Создание

демократических институтов и новых типов межличностнь� отношений

внутри граанского общества сделали бы процесс обогащения практики

повседневного общения за счет неисчерпаемых нравственных и эстетиче

ских ресурсов культуры как желательным, так и возмоым. Разумеется,

это будет предполагать установление новой системы отношений между

повседневной коммуникацией и сферами профессиональной культурной

деятельности. Причем эта система обратной связи дола приобрести

значительный размах. В случае успеха подобная транформация повлияет

на самые глубинные уровни всего жизненного мира. В то же самое время

культурная трансформация в подобной утопической модели моа бы ре

ализовать свой тоталитарный потенциал, проникая на уровень микрост

руктур, соучаствуя в деятельности конкретных ассоциаций и групп, при

выкших ежедневно функционировать в рамках самоограничения.

Подытожим: «утопический горизонт гражданского общества» в нашей

концеии создается путем сохранения границ меу различными подси

стемами и знеым миром (а тае, как мы еще увидим, он создается

через влияние нормативных понятий и представлений, основанн на им

перативах воспроизводства жизненного мира, на формально организован

ные сферы действия). Контекст жизненного мира, освобоенный от сис

темных императивов, становится открытым для внутреннего преобразова

ния. Коа это необходимо, он заменяет традиционные нормы на новые,

утверенные в процесс е коммуникаи. Это преобразование уже нача

лось, но еще весьма далеко до его завершения, о чем свидетельствует поло

жение жеин и детей в «современных>> семьях. Момент самоограничения

в подобной утопии определяется тем, что коммуникативная координация

деятельности в ней ограничивается институциональным ядром самого

гражданского общества и не распространяется в качестве организационно··

го принципа на все общество, что привело бы к дедифференциации управ

ляющ механизмов и тем самым к дедифференциац всего общества.

нсти



он

дв



рност

сущ

ству

щего

гр



анского обществ

То тализирующие утопии, в особенности те из них, которые связаны с

идеей революционного разрыва, скорее учреждают, нежели регулируют.

Рационально сконструированная модель должна быть реализована на

практике. Та кие утопии могут полностью базироваться на трансцендент

ной критике существующей реальности. Революционное движение иг-