Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография

Подождите немного. Документ загружается.

Англия

151

ле всей своей аргументации: мы должны мыслить исторический

опыт либо изнутри, таким, как он представляется историку, либо

извне, таким, как он представляется философу. Но, очевидно, наше

исследование носит философский характер, поэтому мы должны

полностью отвергнуть точку зрения историка. Мне кажется, одна-

ко, что в ходе последующего изложения, вместо того чтобы при-

держиваться сформулированной им дилеммы, он избегает обеих ее

сторон, описывая исторический опыт таким, каким он представля-

ется человеку, являющемуся одновременно и историком, и фило-

софом. Я утверждаю это потому, что его объяснение природы исто-

рии в той форме, в какой оно развивается далее в книге, прояс-

няет те принципиальные положения, путаница в которых мешала

и продолжает мешать историческим исследованиям в собственном

смысле слова. Если я не ошибаюсь, сам Оукшотт, уяснив эти по-

ложения, стал более сильным историком. Его философия проник-

ла в глубины его исторической мысли; но исторический опыт, бу-

дучи успешно исследован чем-то, совершенно отличным от него,

а именно философской мыслью, не остался просто тем, чем он все-

гда был; эта мысль оживила и осветила его.

Вернемся теперь к первой дилемме: либо прошлое, либо настоя-

щее, но не то и другое вместе. По Оукшотту, историк

историком именно потому, что делает философскую ошибку, при-

нимая настоящее за прошлое. Но он сам разоблачил эту ошибку.

А разоблаченная ошибка, когда мы действительно признаем ее

ошибкой, теряет свою власть над интеллектом. Разоблачение этой

ошибки поэтому должно привести к простому исчезновению исто-

рии как формы опыта. Но Оукшотт не делает этого вывода, она

остается для него значимой и правомерной деятельностью мышле-

ния. Почему это так? Я могу дать только один ответ: потому что

так называемая ошибка не является ошибкой вообще. Из этой ди-

леммы есть выход. Историк, считающий исследуемое им прошлое

мертвым, конечно, допускает ошибку; но Оукшотт предполагает,

что в этой дизъюнкции

нет третьей возможности, что прошлое

либо мертво, либо не прошлое вообще, а просто настоящее. Третья

возможность состоит в том, что должно быть живое прошлое,

прошлое, которое, не будучи простым природным событием, мыс-

лилось кем-то, и потому может быть воспроизведено в настоящем,

и при этом воспроизведении будет осознаваться как прошлое.

Если принять эту третью возможность, мы должны были бы прий-

ти к выводу, что история не основывается на философской ошиб-

ке и потому не является формой опыта, как его понимает Оук-

шотт, но интегральной частью самого опыта.

Причина, по которой Оукшотт исключает эту третью возмож-

ность (а делает он это без какого бы то ни было ее рассмотрения

или даже упоминания о ней), кроется, на мой взгляд, в его недо-

понимании последствий его же собственного признания, что опыт

содержит в себе элемент опосредования, мысли и утверждения

Идея истории. Часть IV

реальности. Из чисто непосредственного опыта, такого, как

стое ощущение (если оно вообще возможно), следует,

что то, что внутри его, не может быть также и вне его. Субъек-

тивное — просто субъективно и не может быть одновременно объ-

ективным. Но в опыте, который оказывается опосредованием или

мыслью, переживаемое реально и переживается как реальное..

В той мере, в какой исторический опыт мыслится, то, что

живается и мыслится в качестве прошлого, в действительности

оказывается прошлым. То обстоятельство, что оно переживается

также и в настоящем, не мешает ему быть прошлым. Здесь дело

обстоит точно так же, как при моем восприятии отдаленного

екта. Если восприятие означает не только ощущение, но и включа-

ет в себя мысль, факт, что я воспринимаю его здесь, не

ему быть там. Если я смотрю на Солнце и ослеплен его

го мое состояние

связано только со мной, а не с

Солнцем. Но если я воспринимаю Солнце, думая о том,

лепляет меня там на небе, то я воспринимаю Солнце как нечто,

находящееся далеко от меня. Аналогично и историк думает

предметах своих исследований как о чем-то, находящемся там или,,

скорее, тогда, как об отдаленных от него во времени. А поскольку

история — это знание, а не просто непосредственный опыт, он мо-

жет переживать ее как происходящую одновременно тогда и

перь:

в непосредственности исторического опыта, тог-

в его опосредовании.

Несмотря на ее ограниченность, работа Оукшотта

ет собой не только вершину английской философии истории, но

демонстрирует нам полное преодоление позитивизма, с которым:

была связана эта философия и от господства которого она тщет-

но пыталась освободиться в течение более половины столетия. По-

этому в ней воплотилась надежда на будущее развитие английской

историографии. Правда, ей не удалось показать, что история —·

необходимая форма опыта; она только доказала, что человек

боден быть историком, а не обязан быть им. Но она доказала

же, что, сделав этот выбор, он обладает неоспоримым правом

даже безусловной обязанностью играть в свою игру по ее собст-

венным правилам, не допускать никакого вмешательства со сторо-

ны и не прислушиваться ни к каким аналогиям, почерпнутым из

посторонних

VI.

Если работа Оукшотта являет собой переход исторической

мысли с позитивистской ступени на новую ступень, которую бы:

я, пожалуй, назвал идеалистической, переход, осуществляемый

средством философской критики позитивизма изнутри, то в каче-

стве примера противоположного рода я мог бы назвать великие

Англия

Лондон, 1939

написал этот раздел в 1936 г. и не

пересматривал его впоследствии. Тома

«Исследований по истории»

вышли в 1939

Прим. изд.).

принятие в члены (лаг.).

по истории» профессора Арнольда

которые представляют собой переформулировку позитивистской

точки зрения. К настоящему времени Тойнби опубликовал три

первых тома из своей гораздо более широко задуманной работы,

но, что бы ни содержалось в последующих томах, первые три кни-

ги дают нам, вне всякого сомнения, вполне удовлетворительный

образчик его метода и явно указывают, какие цели он преследует.

В деталях его работа производит громадное впечатление,

живая почти невероятную эрудицию ее автора. Но сейчас нас ин-

тересуют не детали, а принципы. Основной же ее принцип, по-ви-

димому, сводится к тому, что предметом исторической науки

зывается жизнь определенных единиц или

человеческого рода, которые он именует обществами. Одна из

наше собственное общество, называемое им

христианством; вторая — Восточное, или Византийское, христиан-

ство; третья Исламское общество; четвертая—Индуистское обще·'

ство; пятая — Дальневосточное общество. Все они существуют как/

цивилизации и поныне, но мы можем также открыть своего рода

окаменевшие остатки обществ, ныне исчезнувших; в одну из подоб-

ных групп входят монофиситы и христиане-несторианцы на Восто-

ке вместе с евреями и персами, в другую — различные ветви буд-

дизма и джайнизма в Индии. Различия и отношения между этими

обществами он называет ойкуменическими; различия же и отноше-

ния в пределах одного общества, как, например, различия между

Афинами и Спартой или Францией и Германией, он относит к со-

вершенно иному типу и называет их провинциальными (или пе-

риферийными). Предмет исторического исследования ставит перед

историком бесконечное множество задач, но наиболее важной сре-

ди них оказывается распознавание и разграничение этих основных,

структурных элементов исторического процесса, называемых обще-

ствами, и исследование отношений между ними.

Это исследование осуществляется с помощью некоторых общих

понятий, или категорий. Одна из них ·— аффилиация * и ее корре-

лат — усыновление, проявляющиеся, например, в отношениях на-

шего собственного общества и эллинистического, из которого оно

исторически возникло. Некоторые общества оказываются, так ска-

зать,

не принимаемыми никакими иными об-

ществами; у других нет никаких обществ, примкнувших к ним;

третьи связаны между собой через аффилиацию с одним и тем

же прародительским обществом и т. д. Так возникает возможность

разделить общество в соответствии с понятием аффилиации на

Идея истории. Часть IV

различные классы, представляющие ее различные виды и сте-

пени.

Другая категория Тойнби — понятие цивилизации и примитив-

ного общества. Каждое общество или примитивно, или цивилизо-

подавляющее большинство из них примитивны. Последние,

как правило, сравнительно невелики в смысле географического аре-

ала их обитания и популяции, относительно недолговечны и обыч-

но находят свою насильственную гибель, которую несет им либо

цивилизованное общество, либо вторжение другого нецивилизован-

ного общества. Цивилизаций меньше, и каждая из них крупнее

по своему масштабу, но здесь нужно постоянно иметь в виду, что

единство, образуемое ими, выступает как единство класса, а не

индивидуума. Нет одного объекта — цивилизации, а есть, скорее,

общее качество «цивилизованность», принадлежащее многим раз-

личным цивилизациям. Единство цивилизации — иллюзия, порож-

даемая тем специфическим способом, которым наша цивилизация

запутала в сеть собственной экономической системы все остальные.

Эта иллюзия сразу же рассеивается, как только мы взглянем не

на экономическую, а на культурную карту мира.

Определенной категорией у Тойнби является междуцарствие,

или тревожное время, хаотический период между гибелью одного

общества и возвышением другого, аффилиированного с ним, напри-

мер темные века в Европе между гибелью Эллинизма и возник-

новением Западного христианства. К категории философии исто-

рии Тойнби относится и «внутренний пролетариат», совокупность

людей в обществе, ничем не обязанных этому обществу, кроме

своего физического существования, хотя они вполне могут стать

доминирующим элементом в обществе, аффилиированным с преды-

дущим, например христиане на закате Эллинистического общест-

ва. Еще одна

внешний пролетариат, или мир варва-

ров, окружающих данное общество и объединяющих свои усилия

с внутренним пролетариатом для разрушения этого общества, ког-

да его творческий потенциал оказывается исчерпанным. К основ-

ным категориям Тойнби относит также всеобщее государство и

всеобщую церковь, организации, концентрирующие в себе соответ-

ственно всю политическую и религиозную жизнь общества, внутри

которого они возникли. Исследуя исторические документы в свете

этих категорий, мы можем описать много уже исчезнувших об-

ществ, переживших в свое время процесс развития цивилизации:

сирийскую, минойскую, шумерскую, хеттскую, вавилонскую, анд-

скую, юкатанскую, мексиканскую культуры, культуру майев и

культуру Египта, самую длительную из всех — с четвертого ты-

сячелетия до нашей эры до первого столетия нашей эры.

Основываясь на этих предпосылках, Тойнби приступает к ре-

шению главной задачи — к сравнительному изучению цивилиза-

ций. Как и почему возникают цивилизации — вот его первый ос-

новной вопрос, как и почему они развиваются —• второй, как и

Англия

155

они гибнут — третий. Затем в соответствии с планом иссле-

дования, изложенным во Введении к первому тому, он переходит к

изучению природы универсальных государств и универсальных

церквей, героических эпох и контактов между цивилизациями в

пространстве и времени. Вся работа должна завершиться разделом

о перспективах Западной цивилизации и о «прозрениях истори-

ков».

Я начал свой анализ работы Тойнби с утверждения, что она

представляет собой новое выражение исторического позитивизма.

Я вкладывал в это определение следующий смысл: принципы,

торые определяют ее характер, выведены из методологии

венных наук. Принципы же последней основываются на теории

внешних отношений. Естествоиспытателю противостоят отдельные,

дискретные факты, факты, которые могут быть сосчитаны, или же

он рассекает явления, противостоящие ему, на исчислимые дискрет-

ные факты этого рода. Затем он приступает к выявлению отно-

шений между ними, причем эти отношения всегда выступают как

связи, соединяющие один факт с другим, внешним по отношению

к нему. Совокупность фактов, связанная таким образом, в

очередь образует единичный факт, находящийся в тех же

самых отношениях внешнего типа к другим совокупностям.

условие всякого рабочего метода в естественных науках —• возмож-

ность проведения четких разграничительных линий между одним

фактом и другим. Они не должны перекрещиваться.

Руководствуясь именно этими принципами, Тойнби и подходит

к изучению истории. Сначала он рассекает поле исторического ис-

следования на определенное число отличающихся друг от друга

частей, каждая из которых называется обществом. Каждое обще-

ство совершенно независимо. Очень важен для Тойнби вопрос, яв-

ляется Западное христианство продолжением Эллинистического

общества или другим обществом, связанным с последним путем

аффилиации. Правильным он считает второе. Тот, кто отстаивает

первое решение или кто затушует абсолютное различие между эти-

ми двумя ответами, совершит непростительное преступление про-

тив первого канона исторического мышления в понимании Тойнби.

Мы не имеем права утверждать, что Эллинистическая цивилиза-

ция превратилась в Западное христианство в процессе развития,

включавшего усиление одних ее элементов, исчезновение других,

возникновение новых в недрах самой этой цивилизации и заимст-

вование некоторых элементов из внешних источников. Философ-

ским принципом, лежащим в основе набросанной нами картины,

был бы принцип, утверждающий, что цивилизация может развить

из себя новые формы, оставаясь в то же время самой собою.

цип же Тойнби гласит: если цивилизация изменяется, то она пере- ,

стает быть самой собой и возникает новая цивилизация. Эта

лемма, относящаяся к развитию во времени, полностью сохраняет

свою силу и в отношении контактов между цивилизациями в про-

Идея истории. Часть

странстве. Контакты между обществами имеют внешний характер

I и потому предполагают резко очерченные границы между одним

обществом и его соседями. Мы должны сказать совершенно точно,

где кончается одно и начинается другое общество.

Мы не имеем права говорить о постепенном переходе одного в

другое.

Все

позитивистская концепция индивидуальности, концеп-

ция, по которой индивидуальность конституируется как таковая

лишь благодаря изоляции от всего остального и возникновению

границы, резко отделяющей все, что внутри, от того, что извне.

Внутреннее и внешнее взаимно исключают друг друга. Таким ти-

пом индивидуальности предстает камень или любое иное матери-

альное тело. Она — первичная характеристика мира природы и

отличает этот мир от мира духа, где индивидуальность заключа-

ется не в изолированности от окружения, а в способности абсор-

бировать это окружение в себя. Вот почему концепция изолирован-

ной индивидуальности

может быть применена к истории,

мир

мир духа. Историк, изучающий цивилизацию, от-

личную от его собственной, может понять ее духовную жизнь,

только воспроизведя ее внутренний опыт в самом себе. Если сов-

ременный западноевропеец изучает Эллинистическую цивилизацию

исторически, то он усваивает духовные богатства этой цивилизации

и делает их составной частью своего собственного духовного мира.

И в самом деле, Западная цивилизация сформировалась именно та-

ким образом, реконструировав в собственном сознании сознание

эллинского мира, развив его богатство в новых направлениях. Та-

ким образом, Западная цивилизация не связана с Эллинистиче-

ской чисто внешне. Их отношения носят внутренний характер.

Западная цивилизация выражает и, более того, приобретает свою

индивидуальность, не отграничивая себя от Эллинистической ци-

вилизации, а отождествляя себя с нею.

Тойнби не удалось этого понять, потому что его общая концеп-

ция истории в конечном счете натуралистична. Для него жизнь

• общества имеет натуралистический, а не духовный характер,

; она — нечто в своей основе просто биологическое и лучше всего

может быть понята с помощью биологических аналогий. С этим и

связано то, что он никогда не поднялся до концепции историческо-

го знания как воспроизведения прошлого в сознании историка. Он

рассматривает историю в качестве простого зрелища, как некую

совокупность фактов, наблюдаемых и регистрируемых историком,

внешних феноменов, предстающих перед его взором, а не как

опыт, в который нужно проникнуть и сделать его своим. Иными

словами, Тойнби не дал никакого философского анализа путей до-

стижения исторического знания. Его собственные исторические

познания безмерны, но он относится к ним как к чему-то такому,

что он нашел в готовой форме в книгах, и единственное, что его

интересует,— это приведение собранных знаний ь систему. Вся

Англия

15?

схема его труда схема тщательно упорядоченных и

рованных ящичков, в которых можно разместить готовые

ческие факты.

Схемы такого рода не порочны сами по себе, но в них

кроются известные опасности, и в особенности опасность забыть,

что факты, рассортированные подобным образом, неизбежно от-

деляются от контекста в ходе самого отбора. Этот факт,

привычным, ведет к тому, что человек забывает, что исторический

факт, каким он был в реальности и каким историк

его, все-

гда выступает как процесс, в котором нечто изменяется,

щаясь во что-то другое. Данный процесс — сама жизнь

Для того чтобы рассортировать факты, сначала надо убить

гело истории (т. е. игнорировать саму ее сущность в качестве про-

цесса), а затем уже подвергнуть его рассечению.

Таким образом, общие принципы Тойнби заслуживают

ки с двух сторон. Во-первых, для него сама история,

процесс, разделена резкими границами на отдельные,

ключающие части, при этом отрицается непрерывность

та непрерывность, в результате которой каждая часть

перекрещивается и входит в другую. Устанавливаемые им разли-

чия между обществами или цивилизациями фактически являются

различиями между фокусными, узловыми точками процесса, оши-

бочно принимаемыми им за различия между грудами или скоп-

лениями фактов, из которых складывается этот процесс. Во-вто-

рых, Тойнби неправильно понимает отношение между историче-

ским процессом и историком, который его познает. Он

историка разумным созерцателем истории, подобным

разумному наблюдателю природы; он не понимает,

историк — органический элемент самого процесса истории,

шающий в себе опыт того, что он стремится познать именно как

историк. Подобно тому, как различные части исторического про-

цесса у Тойнби находятся друг вне друга, процесс как целое

историк тоже противопоставлены друг другу. Эти две линии в ко-

счете фактически сходятся на одном и том же: история

превращается в природу, а прошлое, вместо того чтобы жить в на-

стоящем, как это имеет место в истории, мыслится как

прошлое, каким оно является в природе.

В то же время я считаю нужным добавить, что моя критика

касается только основных принципов его работы. В деталях

своего труда Тойнби обнаруживает очень тонкую

интуицию, и его конкретные исторические оценки искажаются из-

за ошибочности его принципов в крайне редких случаях.

ром того, когда это все же происходит, может служить

Гойнби Римской империи, которая для него — всего лишь стадия

упадка Эллинизма. Я имею в виду следующее. Поскольку Рим»:

слишком близок к Греции, чтобы мы могли видеть в нем самостоя-

тельную

и поскольку самостоятельность цивилиза-

истории. Часть

— обязательное условие для того, чтобы он мог признать за

нею определенные собственные достижения, Тойнби вынужден

вообще игнорировать какие-либо достижения Римской империи и

рассматривает ее как сплошной упадок. Но в подлинной, реальной

истории нет однозначных упадочных явлений. Каждый упадок —

это и возникновение чего-то, и только собственные недостатки

историка, частично связанные просто с его неосведомленностью,

а частично — с его чрезмерной озабоченностью проблемами собст-

венной практической жизни, мешают ему видеть двойную приро-

ду, одновременно творческую и разрушительную, всякого истори-

ческого процесса вообще.

§ 2. ГЕРМАНИЯ

В Германии, где родился метод исторической критики, в конце

девятнадцатого столетия, а еще больше — в последующие годы

ученые проявляли огромный интерес к теории исторической науки,

в частности к ее отличию от естествознания. От своей великой

философской эпохи, эпохи Канта и Гегеля, Германия унаследовала

идею о том, что Природа и

это в известном смысле

два совершенно различных мира, отличающихся специфичными

свойствами. Философы девятнадцатого века привыкли повторять

эту мысль как нечто само собой разумеющееся, и, часто передава-

ясь из уст в уста, она поистрепалась и стала абсолютной баналь-

ностью.

например, в своем «Микрокосмосе», опублико-

ванном в 1856 г., учил, что Природа — область необходимости,

а История — область свободы. Все это — отголоски посткантиан-

ского идеализма, с которыми Лотце не связывает чего-нибудь

определенного, о чем совершенно ясно говорят туманные и пустые

главы его книги, посвященные истории. Лотце унаследовал от

немецких идеалистов, в частности от Канта, идею двойственной

природы человека: физиолог по образованию, полученному в юно-

сти, он рассматривал человеческое тело лишь как совокупность

механизмов, но в то же самое время утверждал свободу человече-

ского духа. Как телесное существо человек входит в мир природы,

но как одухотворенное существо он принадлежит миру истории.

Однако вместо того чтобы выявить связь между этими двумя сущ-

ностями человека, как делали великие идеалисты до него, Лотце

оставляет весь этот вопрос висящим в воздухе, никогда не пы-

таясь его решить. Его работа характерна для расплывчатых и пате-

тических философских построений, которые распространились в

Германии после крушения идеалистической школы.

Другие немецкие авторы использовали другие формулы для

описания обеих сторон этой же привычной антитезы. В «Основах

историки»

ker Historik. Jena, 1858) знаменитый исто-

Германия

рик

определяет природу как сосуществование объек- ι

(das Nebeneinander des Seienden), а

как последо-

вательность становления (Nacheinander des Gewordenen) ;

просто риторическая антитеза, которая приобретает какую-то

пень правдоподобия лишь благодаря тому, что совершенно

пускает из виду то обстоятельство, что и в природе

ются события и процессы, следующие друг за другом в

ном порядке, и в истории мы сталкиваемся с

например, либерализма и капитализма, представляющим собою

проблему для исторического познания. Тривиальность

такого рода свидетельствовала о том, что различие между

рией и природой принималось в качестве постулата, который

стремились понять.

Первая настоящая попытка осмыслить это различие была

лана в конце девятнадцатого столетия, и исходила она от

кающей неокантианской школы. Она основывалась на общих

лософских принципах этой школы, учивших, что понять разли-

чие между природой и историей можно, только подойдя к

с субъективной стороны, т. е. необходимо разграничить

собы и формы естественнонаучного и исторического мышления.

Именно с этой точки зрения Виндельбанд

выдающийся

философии, рассматривает этот вопрос в «Ректорском

которое было произнесено им в Страсбурге в 1894 г. и сразу ста-

ло знаменитым.

В нем он утверждает, что естествознание и история — две

разные области знания, располагающие своими собственными

тодами. Задача естествознания, поясняет он,— формулировка об-

щих законов; задача истории — описание индивидуальных фактов.

Говоря о двух типах научного знания, он дал им несколько

щенные названия: номотетическая наука, т. е. наука в общепри-

нятом употреблении этого термина, и идиографическая наука,

т. е. история. Сама эта идея различия между наукой как позна-

нием всеобщего и историей как познанием единичного не

особой ценности. Она даже неточно выражает явные различия

между названными типами научного знания, и эта неточность сра-

зу бросается в глаза, ибо утверждение: «Перед нами случай

фозной лихорадки»,— принадлежит не истории, а естествознанию,

хотя оно и касается индивидуального факта, а утверждение: «Все

римские серебряные монеты третьего столетия обесценились»,—

принадлежит не естествознанию, а истории, хотя и представляет

собой обобщение.

Безусловно, в определенном смысле разграничение Виндельбан-

да может противостоять этой критике. Обобщение насчет монет-

ной системы третьего века фактически есть утверждение единич-

Naturwissenschaft. Перепечатано: Präludien,

II (5-е изд.—

1915), p.

,760 Идея истории. Часть IV

факта, а именно финансовой политики Поздней Римской

империи; диагноз же данного

столько единич-

ное суждение, сколько подведение некоего факта под общую фор-

мулу, а именно определение тифа. Задача медика как такового —

не диагностика тифа только в частном конкретном случае (хотя

это также и его побочная задача), а определение общего характе-

ра этого случая; задача историка как

объяснение ин-

дивидуальных отличительных черт индивидуальных исторических

событий, а не построение

хотя они и могут включать-

ся в его работу как второстепенные элементы. Но если мы согла-

симся с этим, то поймем, что формулировка законов и описание

индивидуальных явлений — не две взаимоисключающие формы

мысли, которые в дружеском согласии делят между собой всю об-

ласть реального, как полагал Виндельбанд.

Все, что фактически сделал Виндельбанд, анализируя взаимо-

отношения между естествознанием и историей, так это то, что он

выдвинул требование: пусть историки делают свою работу собст-

венными методами, без вмешательства со стороны. Это было свое-

го рода сепаратистским движением, движением историков от циви-

лизации, порабощенной естественными науками. Но в чем состоит

эта работа, каковы методы, которыми можно и должно пользо-

ваться,— об этом Виндельбанд ничего не может сказать нам.

даже не осознает эту свою неспособность. Когда он говорит об

идиографической науке, он предполагает тем самым, что сущест-

вует возможность научного, т. е. рационального или неэмпириче-

ского, познания индивидуального; ко, как это ни странно для

такого ученого — историка мысли, он не понимает, что вся тради-

ция европейской философии от первых веков до его времени еди-

нодушно соглашалась с невозможностью такого знания — индиви-

как мимолетное и преходящее существование можно вос-

и пережить только в том виде, в каком оно дано, и оно

никогда не может быть объектом устойчивой и логически скон-

струированной системы, называемой научным познанием. Это

положение совершенно ясно выразил Шопенгауэр: «У истории от-

сутствует фундаментальная характеристика науки, а именно субор-

динация объектов суждения. В ее силах только представить

простую координацию зарегистрированных ею фактов. Поэтому в

нет системы, как в других науках...

Науки, будучи системами познаний, всегда говорят о родах,

— всегда об индивидуальностях. Поэтому историю можно

было бы назвать наукой об индивидуальном, но это определение

внутренне противоречиво» *.

Виндельбанд обнаруживает странную слепоту в отношении это-

го внутреннего противоречия, особенно в тех местах своей работы,

Die Welt als Wille und Vorstellung (3-е изд., 1859), Bd. II, S. 499—509.

Geschichte.