Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография

Подождите немного. Документ загружается.

Франция 181

обладает особенно живым самосознанием, пониманием самой

себя как живого, творческого процесса и поразительным умением

одушевлять все, что она может абсорбировать в этом процессе. То

же, что не абсорбируется им, французский ум рассматривает как

нечто, радикально отличное от него, как простой механизм, с ко-

торым нужно считаться на практике, подходя к нему как механиз-

му, действия которого прогнозируемы и полезны либо же непрог-

нозируемы и враждебны. Он никогда не пытается понять его из-

нутри, отнестись к нему с симпатией как к духовной деятельно-

сти, родственной его собственной. Так, в совершенно бергсоновском

духе развивается французская политика в области международных

отношений. В этом же духе действует и современная французская

историография. Французский историк, следуя хорошо известному

правилу Бергсона, стремится s'installer dans le mouvement»,*

«вработаться» в изучаемое им историческое движение, ощутить это

движение как нечто, происходящее в нем самом. Ухватив его ритм,

мысленно впитав его, он бывает в состоянии воспроизвести это

историческое движение с исключительным блеском и правдиво-

стью. В качестве примера я мог бы здесь сослаться хотя бы на

один-два шедевра новейшей французской исторической литерату-

ры, на такие книги, как «История Галлии» Камилла

«Философский радикализм» и «Историю английского наро-

да» Эли

Коль скоро историк сумеет добиться этой

проницательности, источник которой — симпатия к описываемому

процессу, ему легко описать основные его стадии на немногих

страницах. Вот почему французские историки превосходят всех

остальных в создании кратких и стимулирующих мысль работ,

популярных в лучшем смысле этого слова, несущих широкой пуб-

лике живое ощущение характера описываемого движения или пе-

риода. Им удается как раз то, чего не могут сделать немецкие

историки, скованные своим сражением с фактами. Но французы

не могут делать того, что так хорошо удается немцам,— обрабаты-

вать изолированные факты с научной точностью и беспристраст-

ностью. Недавний громадный скандал во французском академиче-

ском мире, связанный с глозельскими

показал

одновременно как слабость французских ученых в области научных

методов, так и то, как вопрос чисто технического порядка

ему и следовало бы быть) превратился в их умах в вопрос на-

циональной чести. Споры вокруг Глозеля, сколь это ни гротескно,

привели к созданию международной комиссии, и, разумеется, выво-

ды комиссии не были приняты.

Таким образом, современная французская мысль запуталась

там же, где и немцы. Каждая из них в конечном счете смешивает

дух с природой и не может отличить исторический процесс от при-

родного. Но, в то время как немецкая школа в философии исто-

в движение

182 Идея истории. Часть IV

рии стремится найти объективный исторический процесс, сущест-

вующий вне сознания мыслителя, и не может этого сделать как

раз потому, что он не является чем-то внешним, французская

школа стремится локализировать его в сознании мыслителя, дать

его субъективное определение и не может этого сделать, потому

что, включенный в сферу субъективного, он перестает быть про-

цессом познания и становится процессом непосредственного пере-

живания. Он превращается в простой психологический процесс,

в процесс ощущения, чувств, эмоций. Ошибка в обоих случаях ко-

ренится в одном и том же. Субъективное и объективное рассмат-

риваются как две различные вещи, гетерогенные по своим

стям, хотя и тесно связанные. Это учение справедливо для есте-

ственных наук, где процесс научной мысли оказывается духовным

или историческим процессом, имея в качестве своего объекта при-

родный процесс. Но оно ошибочно в случае истории, где процесс

исторической мысли гомогенен с самим историческим процессом,

так как они оба — процессы мысли. Единственное философское

движение, которое твердо усвоило эту особенность исторической

мысли и использовало ее в качестве систематического принципа,—

это движение, начатое Кроче в Италии.

§ 4. ИТАЛИЯ

I. Очерк Кроче 1893 г.

В современной итальянской философии гораздо меньше компе-

тентных авторов и разнообразных точек зрения, чем во француз-

ской или немецкой; в частности, ее литература по теории

хотя и более обширна, чем французская, представляется весьма

небольшой в сравнении с немецкой. Однако в вопросе о предмете

истории вклад итальянской философии более ценен, чем француз-

ской, так как она непосредственно рассматривает эту проблему

и даже делает ее главным объектом своего внимания. Перед не-

мецкой же философией она имеет то преимущество, что если тра-

диция исторических исследований в Германии берет свое начало

где-то не раньше восемнадцатого века, то в Италии она восходит к

Макьявелли и даже к Петрарке. В девятнадцатом же столетии

лидеры итальянской мысли заложили основы серьезных и настой-

чивых

исследований, а продолжитель-

ность, разнообразие и богатство этой традиции придают особый

вес выводам современных итальянских мыслителей по философии

истории, ибо последняя проникла в самую плоть их цивилизации.

В 1893 г., когда Бенедетто Кроче в возрасте двадцати семи лет

написал первый очерк по теории истории, он не только сам был

выдающимся историком, но и опирался на обширную работу, про-

деланную в этой области новейшей итальянской философией. Ре-

Италия

зультаты последней, однако, настолько полно вошли в его труды,

что здесь мы можем ничего не говорить о предшественниках Кроче.

Его очерк назывался «История, подведенная под понятие ис-

кусства»

Вопрос, является история наукой или искусством,

давно был предметом дискуссии, особенно в Германии, и, как

правило, на него отвечали, что она — наука. Можно вспомнить, что

виндельбандовская критика этого тезиса появилась не ранее 1894 г.

Поэтому сравнение очерка Кроче с соответствующей работой Вин-

дельбанда может оказаться весьма поучительным. Во многих отно-

шениях они сходны, но очевидно, что даже на этой ранней стадии

своей научной карьеры Кроче превосходил Виндельбанда философ-

ским интеллектом и глубже понимал суть обсуждаемой проблемы.

Кроче начинает с уточнения понятия искусства. Он

что искусство — не средство предоставления или получения чув-

ственных удовольствий, не изображение природного факта и не

построение и наслаждение системами формальных отношений (три

наиболее популярные в то время теории), но интуитивное созер-

цание индивидуальности. Художник видит и изображает эту инди-

видуальность, а его аудитория воспринимает ее такой, какою он

представил ее. Искусство, таким образом, не эмотивная, а когни-

тивная деятельность, оно — познание индивидуального. Наука же,!

напротив,— познание общего, ее задача — выработка общих поня-

тий и определение их взаимоотношений.

История, далее, занимается исключительно конкретными инди-

видуальными фактами. «У истории,— говорит Кроче,— лишь одна

обязанность — рассказать о фактах». То, что называется поиском

причин этих фактов, на самом деле только более пристальный

взгляд на сами факты и понимание индивидуальных отношений

между ними. Бесполезно, ибо бессмысленно, называть историю

«описательной наукой», ибо сама ее описательность препятствует

ей быть наукой. Здесь Кроче как бы предвидит вопросы, поднятые

Виндельбандом, и дает правильный ответ на них. Термин «описа-

ние» может, конечно, использоваться как слово, обозначающее ана-

литическую и обобщающую характеристику, которую эмпирическая

наука дает своему предмету; но если этот термин обозначает то, что

он значит в истории, то выражение «дескриптивная наука» является

in adjecto (противоречие в определении). Цель

ного — понять факты в смысле распознавания в них частных слу-

чаев общих законов. Но история так не осмысливает свой объект,

она созерцает его и все. А это как раз то, что делает художник,

поэтому сравнение между историей и искусством, уже сделанное

Дильтеем в 1883 г. и Зиммелем в 1892 г. и приводимое Кроче,

совершенно справедливо. Однако для Кроче отношение между

историей и искусством не ограничивается простым сходством —

La Storia

sotto in concetto generale dell' Arte. Перепечатано: Primi

Saggi (Bari, 1919).

184 Идея истории. Часть

они тождественны. Искусство и история — это одно и то же ·—•

интуиция и воспроизведение индивидуального.

Очевидно, мы не можем ограничиться лишь утверждением их

тождества. Если история — искусство, то она во всяком случае

весьма своеобразный его вид. Художник лишь фиксирует то, что

он видит; историк делает не только это, но и убеждает себя в том,

что увиденное им истинно.

формулирует эту мысль так:

искусство вообще, в широком смысле, воспроизводит или повест-

вует о возможном; история же воспроизводит или повествует о

том, что произошло на самом деле. То, что произошло, конечно,

не невозможно, иначе оно никогда бы не случилось;

—

реальное включается в сферу возможного, а не лежит вне ее,

и поэтому история как повествование о реальном оказывается

подвидом искусства как повествования о возможном.

Таковы основные положения очерка Кроче. Он привлек к себе

большое внимание и вызвал многочисленные критические отзывы.

Но, перечитывая эту критику сегодня, можно видеть, что аргумен-

ты Кроче в целом были вполне обоснованными; он глубже понял

вопрос, чем любой из его критиков. К действительной же слабо-

сти своей работы он сам привлек внимание в Предисловии к пе-

реизданию очерка двадцать шесть лет спустя.

«Я не почувствовал новой проблемы, которая заложена в самой

концепции истории как художественного воспроизведения реально-

сти. Я не увидел, что воспроизведение, в котором реальное прин-

ципиально отличается от возможного, является чем-то

чем просто художественным воспроизведением или интуицией.

Это отличие создается понятием, не конкретным или абстрактным

понятием науки, а понятием философии. Последнее же одновремен-

но и представляет реальность, и оценивает ее, оно всеобще и

вместе с тем индивидуально». Иными словами, искусство как та-

ковое — чистая интуиция и не включает в себя мысль, но для того,

чтобы отличить реальное от просто возможного, необходимо мыс-

лить. Следовательно, определить историю как интуицию реально-

го — значит утверждать одновременно, что она — искусство и бо-

лее, чем искусство. Если выражение «описательная наука»

cont-

то таким же противоречием оказывается выра-

жение «интуиция реального», ибо интуиция, как раз потому, что

она интуиция, а не мысль, ничего не знает о различии между

реальным и воображаемым.

Даже с учетом этой слабости ранняя теория Кроче представ-

ляет собой известное движение вперед по сравнению с немецкими

концепциями, которые она так сильно напоминает. Каждый из под-

ходов усматривает в различии между индивидуальным и всеобщим

ключ к различию между историей и наукой. У каждого остаются

свои неразрешенные проблемы. Но разница в том, что немцы сог-

ласны и впредь называть историю наукой, не отвечая на вопрос,

как возможна наука об индивидуальном. В результате они пони-

Италия 185

мают историческую науку и естественные науки как два вида нау-

ки — взгляд, оставляющий дверь открытой для натурализма и не-

заметно вводящий понимание истории, наполненное тем, что по

традиции связывают со словом «наука». Кроче, отрицая, что исто-

рия — наука вообще, одним ударом освобождается от натурализма

и обращается к идее истории как чего-то принципиально отлично-

го от природы. Мы уже видели, что в конце девятнадцатого сто-

летия основной проблемой, с которой столкнулась философия, была

проблема ее освобождения от тирании естествознания. Сложив-

шаяся ситуация потому и требовала той смелости, которую мы об-

наруживаем в выступлении Кроче. И именно это сделанное им в

1893 г. четкое разграничение между идеей истории и идеей науки

позволило ему развить концепцию истории значительно дальше,

чем любому иному философу его поколения.

На то, чтобы увидеть слабые места своей ранней теории, ему

понадобилось некоторое время. В первой крупной философской ра-

боте, а именно в «Эстетике» 1902 г., он еще придерживается пер-

воначальной точки зрения на историю: она не ищет законов, гово-

рит

она не образует понятий, она не пользуется дедукцией

или индукцией, она не доказывает, она повествует. В той мере,

в какой ее задача — дать изображение совершенно определенной

индивидуальности, она тождественна с искусством. И когда он

подходит к вопросу, чем история отличается от чистой фантазии

в искусстве, он дает прежний ответ на него, говоря, что история

в отличие от искусства отличает реальное от нереального.

II. Вторая

«Логика»

Только в «Логике», опубликованной в 1909 г., он ставит проб-

лему, каким образом можно провести это разграничение. Логика — ι

теория мышления, и только мышление может провести границу

между истинным и ложным, что отличает историю от искусства в

строгом (и, как теперь признал бы Кроче, единственно верном)

смысле слова. Мыслить — это образовывать суждения, и логика

традиционно выделяет два типа суждений: всеобщие и индивиду-

альные. Всеобщее суждение определяет содержание определенной

идеи, например идеи равенства суммы углов любого треугольни-

ка двум прямым. Индивидуальное суждение констатирует индиви-

дуальный факт, например когда мы говорим, что данный треуголь-

ник определяет границы земельной собственности такого-то лица.

Эти суждения дают нам два типа знаний, которые могут быть

названы априорным и эмпирическим (Кант), vérités de raison и

vérités de

(Лейбниц), отношениями между идеями и факта-

ми (Юм) и т. д.

Англ. перевод. 2-ое изд. Лондон, 1922, стр.

* истины разума и истины факта

Идея истории. Часть IV

Но, продолжает Кроче

традиционное деление истин на эти

два класса ложно. Разграничение между суждением об индивиду-

альном существовании, понимаемом как простая констатация фак-

тов, vérités de fait, всеобщим суждением,

de raison, при-

водит к выводу, что существование индивидуального иррациональ-

но. Но это абсурд. Индивидуальный факт не

бы тем, чем он

является, если бы у него не было бы для этого каких-то причин.

С другой стороны, отличать всеобщие истины как vérités de raison

от vérités de

— значит утверждать, что всеобщие истины не

реализуются в конкретных фактах. Но что такое всеобщая истина,

как не истина, подтверждаемая всеми фактами, к которым она

приложима?

Кроче делает вывод, что необходимые, или всеобщие, истины

и истины случайные, или индивидуальные,— не два различных

типа знания, но неотделимые друг от друга элементы любого под-

линного познания. Всеобщая истина истинна лишь постольку, по-

скольку она реализуется в частном примере; всеобщее должно, как

он формулирует, воплотиться в индивидуальном. И далее он по-

казывает, что даже в суждениях, которые на первый взгляд пред-

ставляются совершенно и абстрактно всеобщими, т. е. в чистых

определениях, фактически присутствует то, что он называет исто-

рическим элементом, элемент этого, здесь, теперь, поскольку само

определение было сформулировано конкретным историческим мыс-

лителем, столкнувшимся с проблемой, возникшей при конкретных

обстоятельствах и в конкретный период истории мысли. С другой

стороны, индивидуальное, или историческое, суждение — не про-

стое созерцание данного факта или восприятие чувственного дан-

ного. Это — суждение, обладающее предикатом, и предикат в

кем

понятие. Понятие же это дано сознанию человека, высказы-

вающего индивидуальное суждение, как всеобщая идея, идея, ко-

торую он, если он понимает свои собственные мысли, должен уметь

определить. Таким образом, есть только один тип суждения —•

суждение, являющееся одновременно и индивидуальным, и всеоб-

щим — индивидуальным, поскольку оно описывает индивидуальное

состояние вещей, и всеобщим, поскольку описывает это состояние,

осмысливая его во всеобщих понятиях.

Проиллюстрируем эти два положения, выдвинутые Кроче. Во-

первых, покажем, что всеобщее суждение на самом деле оказывает-

ся индивидуальным. Джон Стюарт Милль определил нравствен-

ный поступок как поступок, обеспечивающий максимальное счастье

максимально большому числу людей. На первый взгляд такое оп-

ределение выглядит как совершенно неисторическое, пригодное для

всех времен и мест, если вообще верное. Но, высказывая это суж-

дение, Милль фактически описывал то, что мы имеем в виду,

называя тот или иной поступок «нравственным», и здесь слово

V* Англ. перевод (Лондон, 1917), стр. 198,

187

мы вовсе не относится ко всему человечеству во всех местах его

обитания и во все периоды его существования, мы — это англича-

не девятнадцатого века со всеми моральными и политическими

идеями их времени. Милль описывает, хорошо ли плохо, конкрет-

ную фазу в развитии человеческой нравственности. Он может не.

осознавать этого, но занимается именно этим.

Во-вторых, покажем, что индивидуальное суждение в истории

является всеобщим в том смысле, что его предикатом выступает

понятие, которое может и должно быть определено. Я открываю

наугад историческую книгу и читаю такое предложение: «Не сле-

дует забывать, что такие монархи, как Людовик XI и Фердинанд

Католик, несмотря на все их преступления, решили национальную

задачу превращения Франции и Испании в две великие и могу-

щественные нации». Это предложение предполагает, что писатель

и читатель понимают термины «преступление», «нация», «могуще-

ственный» и т. д., и понимают их однозначно; оно предполагает,

что у писателя и читателя есть некая общая система этических и

идей. Данное предложение в качестве исторического

суждения предполагает, что эти идеи образуют связную систему,

могут быть логически обоснованы, т. е. оно предполагает наличие

этической и политической философии. Именно посредством этой

этической и политической философии мы воспринимаем историче-

скую реальность Людовика XI; и наоборот, именно потому, что

понятия этой философии воплощены в Людовике XI, мы ухваты-

ваем их значения.

Таково учение Кроче о логической взаимосвязи всеобщих, или

дефиниционных, и индивидуальных, или исторических, суждений,

равно как и его решение проблемы отношения философии (т. е.

всеобщего суждения) к истории. Вместо того чтобы разъединять

философию и историю, помещая их в две взаимоисключающие сфе-

ры, и тем самым сделать невозможной адекватную теорию истории,

он объединяет их в едином целом, в суждении, субъект которого

индивидуален, а предикат — универсален. История, таким образом,

перестает пониматься как созерцание индивидуального; она не

просто воспринимает индивидуальное, ибо тогда она превратилась

бы в искусство. Она высказывает суждение об индивидуальном,

поэтому всеобщность, априорность, неотъемлемо присущие всякой

мысли, представлены и в истории в форме предиката историческо-

го суждения. Мыслителем историк становится благодаря тому, что

он постигает значение этих предикатов и находит эти значения во-

площенными в индивидуумах, созерцаемых им. Но это постиже-

ние значения понятия есть философия, поэтому философия — ин-

тегральная часть самого исторического мышления; индивидуальное

суждение в истории только потому оказывается суждением, что

содержит в себе в качестве одного из элементов философское

мышление.

истории. Часть

III. История и философия

Учение

об отношении между философией и историей

весьма примечательно и оригинально. До Кроче было принято

рассматривать философию, как царицу наук, и отводить истории

скромное место среди ее подданных, где-то на окраинах ее царст-

ва. Но для него в этот кульминационный период развития его мыс-

ли задача философии ограничивается осмыслением значения по-

нятий, которые в реально функционирующей мысли существуют

только как предикаты исторических суждений. Имеется только

один вид суждения — индивидуальное суждение истории. Иными

словами, все реальное — история и всякое знание — историче-

ское знание. Философия же — только один из конституирующих

элементов в истории;

всеобщий элемент в мысли, конкретное

бытие которой индивидуально.

Это можно сравнить с немецкой точкой зрения, выраженной,

в частности, Риккертом: всякая реальность исторична. Но Риккерт

пришел к своей теории, основываясь на номиналистическом прин-

ципе, по которому любое понятие представляет собою простую

фикцию интеллекта. Отсюда следует, что суждение «Людовик XI

совершал преступления» имеет чисто вербальный характер и озна-

чает: «преступление» — слово, которое я применяю для описания

действий Людовика XI. Для Кроче «преступление» — не слово,

а понятие, и утверждение, что Людовик XI совершал преступле-

ния, является поэтому утверждением не о произвольном употреб-

лении слов историком, но о действиях Людовика XI. Риккерт и

Кроче могли бы согласиться с тем, что исторический факт —

единственная реальность, но смысл этого тезиса был бы совер-

шенно различным. Для Риккерта это значило бы, что реальность

состоит из изолированных, единичных событий, простых частно-

стей, понимаемых так, как понимаются частности, например, логи-

кой Милля, т. е. как частности, не имеющие в себе никаких эле-

ментов всеобщего. Всеобщее при таком подходе добавляется к

частному произвольным актом сознания. Кроче бы, напротив, счел,

что реальность состоит из понятий, или универсалий, воплощенных

в конкретные факты, причем это конкретное — не что иное, как

воплощение всеобщего.

IV. История и природа

Но что же тогда понимается под естественной наукой и как

природный процесс соотносится, с точки зрения Кроче, с истори-

ческим? Отвечая на этот вопрос, Кроче утверждает, что естествен-

ные науки вообще не знание, а действие. Он проводит резкое раз-

личие между понятиями науки и понятиями философии. Понятия

производные мышления, они всеобщи и необходимы:

утверждая их, мысль просто мыслит самое себя. Невозможно, на-

Италия

189

пример, мыслить, не считая нашу мысль истинной. Таким образом,

акт мышления, утверждая самого себя, утверждает и различие

между истиной и ложью. Понятия науки, напротив,— произволь-

ные конструкции; ни одно из них не обладает обязательной силой

для мышления. Есть два типа таких понятий — эмпирические,

пример понятие кошки или розы, и абстрактные, вроде понятия

треугольника или равномерного движения. В первом случае

тие — только один из способов, избираемых нами для группиров-

ки определенных фактов, фактов, которые с равным правом могут

быть сгруппированы и иным образом. Во втором случае понятие

вообще не имеет своих эмпирических эквивалентов, оно не может

быть истинным, так как оно было бы истиною ни о чем; все, что

мы можем сделать с ним, так это постулировать его и извлечь из

него ряд гипотетических следствий. Поэтому эти произвольные

конструкции на самом деле вовсе и не понятия, их можно было бы

назвать концептуальными фикциями. Кроче их называет также

псевдопонятиями.

Однако вся естественная наука оперирует этими псевдопонятия-

ми. Какова же цель их конструирования? Что они такое? Они не

ошибки, настаивает он, но и не истины. Их ценность имеет прак-

тический характер. Создавая их, мы манипулируем реальностями,

методами, полезными для нас. Применяя понятия, мы не

ем реальности лучше, но делаем их более податливыми для

ществления наших целей.

Мы видим, следовательно, что Кроче применяет прагматиче-

скую теорию естественных наук, с которой мы уже встречались у

Бергсона. Но есть и одно существенное различие: в то время как

для Бергсона реальность, с которою мы манипулируем таким об-

разом, не что иное, как непосредственный внутренний опыт

(и тогда непонятно, как любое наше действие или чье-нибудь еще

может превратиться в объективные, пространственные факты), для

Кроче реальность, которую мы превращаем в природу, применяя

к ней псевдопонятия, сама по себе является историей, последова-

тельностью фактов, действительно случившихся и познаваемых

исторической мыслью такими, какими они являются в дей-

ствительности. Наблюдаемый нами факт убийства птицы кошкою

историчен и, как все исторические факты, представляет собой воп-

лощение некоего понятия в конкретном времени и месте. Единст-

венно верный и единственно возможный путь его познания — по-

знание его как исторического факта. Познанный таким образом,

он занимает свое место в совокупности исторического знания. Но

вместо того, чтобы познать его таким, каков он есть в действи-

тельности, мы можем сфабриковать для наших собственных целей

псевдопонятия кота и птицы и сделать общий вывод о том, что не

следует оставлять кота наедине с канарейкой.

Таким образом, природа для Кроче в одном смысле реальна,

а в другом — нет. Она реальна, если природа означает индивиду-

19Û Идея истории. Часть

альные события, события, происшедшие и наблюдаемые. Но в

этом смысле природа — только часть истории. Она нереальна, если

природа означает систему абстрактных общих законов, ибо эти

законы — только псевдопонятия, пользуясь которыми мы упорядо-

чиваем те исторические факты, которые наблюдаем, помним и

ожидаем.

С этой точки зрения различие между природными и истори-

ческими процессами, о котором мы говорили выше, исчезает. Исто-

рия не выступает больше как особое познание мира человека в от-

личие от мира природы. Она просто познание фактов или событий

такими, как они случались в действительности, в их конкретной

индивидуальности. Различие остается, но это не различие между

человеком или духом и природой. Это различие между понимани-

ем индивидуальности некоей мысли с помощью мыслен-

ного проникновения внутрь ее, превращения ее жизни в свою соб-

ственную и анализом и классификацией этой самой вещи с внеш-

ней точки зрения. Сделать первое — значит понять данную вещь

как исторический факт; сделать второе — превратить ее в пред-

мет научного исследования. Легко видеть, что любой из этих под-

ходов может быть принят по отношению к человеческим существам

и их деятельности. Например, исследовать мысль философа прош-

лого таким образом, чтобы сделать ее своей мыслью, пережить ее

так, как он переживал ее, а именно как мысль, выросшую из оп-

ределенных проблем и ситуаций, проследить ее развитие в рамках,

налагаемых на нее конкретными обстоятельствами ее возникнове-

ния и не более,— значит подойти к ней исторически. Если же ис-

следователь не может сделать всего этого и способен только ана-

лизировать ее отдельные стороны и классифицировать ее, относя

к тому или иному типу (метод работы Дильтея в истории фило-

софии под конец жизни), то это равносильно подходу к мысли как

к объекту естественнонаучного исследования, т. е. превращению ее

в нечто природное. Процитируем Кроче

«Хотите понять подлинную историю

обитателя

Лигурии или Сицилии? Попытайтесь, если сможете, мысленно

стать неолитическим лигурийцем или сицилийцем. Если же вы не

в силах этого сделать или не хотите, то ограничьтесь описанием и

упорядочиванием в определенной последовательности черепов, ору-

дий, рисунков, которые были найдены у этих неолитических наро-

дов. Вы хотите понять подлинную историю былинки травы? По-

пытайтесь стать былинкой травы; а если вы не сможете этого сде-

лать, удовлетворитесь анализом ее частей и даже созданием из них

некоей разновидности идеальной или воображаемой истории».

Что касается неолитического человека, то совет Кроче, очевид-

но, хорош. Если вы сумеете проникнуть в его душу и сделать его

Teoria е Storia

Storiografia (Bari, 1917), p.