
Едва ли не лучший пример такой чистоты и 'прозрач-
ности — все вступление, проникнутое наивной и свет-
лой пасторальностью (этот хор был издан и отдель-
но— как романс «Женщины Магдалы»—в первом 
томе собрания романсов Массне, напечатанного Гарт-
маном и Эжелем). Дуэту Магдалины и Иисуса, над 
которым Чайковский проливал слезы, действительно 
нельзя отказать в чертах оригинальной, сладостной 
мечтательности, которая шла вразрез с тогдашними 
традиционными представлениями о религиозных об-
разах. Местами есть в «Марии Магдалине» и драма-
тизм (в хоре женщин, фарисеев и писцов, оскорбляю-
щих Магдалину,—№ 4, в хоре толпы на Голгофе — 
№ 12). Но вместе с тем музыка «Марии Магдалины» 
вовсе не выражала силы страстей, не отличалась рез-
костью обрисовки характеров. 
Обытовленность сюжета затуманивалась тут фле-
ром ретроспективных созерцаний, как бы наброшен-
ным на события и перипетии драмы. Упорно чувство-
вались преднамеренные сдержанность и тусклость 
колорита, вялость печали. Но, очевидно, именно это 
попало в цель, ответило далеко не всеобъемлющим, 
но существенным, показательным потребностям тог-
дашней французской интеллигенции. Достаточно 
вспомнить успехи поэзии парнасцев, выдвинувшей за-
стылость, статуарность, «мраморность» эмоций ка* 
одну из важнейших задач искусства. Вспомним и 
характернейшее творчество Пювиса де Шаванна, на-
чавшего серию фресок «Жизнь святой Женевьевы» в 
Пантеоне в 1874 году. Добавим, что под влиянием 
«Марии Магдалины» Массне Визе незадолго до смер-
ти задумал ораторию «Святая Женевьева — покрови-
тельница Парижа». Конечно, искусство Визе, вообще 
говоря, находилось вне сферы эстетики парнасцев и 
соприкасалось с ней лишь некоторыми чертами. Но 
кто знает, как бы развилось в дальнейшем творчество 
Визе, что сулили его «Сид» и «Женевьева»? 
Что же касается эстетических принципов Леконта 
де Лиля, Теодора Банвиля, Сюлли-Прюдома, Пювиса 
де Шаванна, то присущие им общие черты отвлечен-
60