Ле Руа Ладюри Э. Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)

Подождите немного. Документ загружается.

Глава VII Пастушеский менталитет 153

ческим образованием, со своими собственными законами и созна-

нием. Но рекрутируется она извне, из сыновей земледельцев, что

исключает ее самоидентификацию в антагонизме с оседлыми

жителями.

* III, 159. См. также при-

мер Жана Мори, который

нашел жену в одной ката-

лонской деревне, чтобы

получить право выпаса.

В его случае брак, един-

ственный засвидетельство-

ванный брак подобного

рода, является уже формой

частичной оседлости.

Как правило, пастухи остаются холостыми и без потомства,

ибо ошибочно или справедливо полагают себя, со своей точки зре-

ния, слишком бедными, чтобы брать жену. Исключения из пра-

вила безбрачия настолько редки, что наши тексты весьма внима-

тельны к таким экстраординарным случаям. Мы пасли овей, с

Гийомом Ратфром из Акса, который взял жену в Кодьесе,—

отмечает однажды не без некоторого удивления Пьер Мори *. За

исключением Гийома Ратфра и нескольких других, профессио-

нальные пастухи никогда не вступают в законный брак; эта кате-

гория вынуждена прибегать к рекрутированию извне, иначе бы

она захирела, а то и исчезла.

По отношению к внешнему миру у пастухов положительный,

часто дружеский настрой. Кто-то из них вполне может стремиться

к безжалостной и справедливой мести: это случай вендетты (впро-

чем, неудавшейся) Гийома Мора против Клергов, которые пре-

следовали и подрезали под корень его семью. В любом случае наша

выборка пастухов, а она весьма значительна, не дает ни одного

характерного примера подлеца [salaud] в сартровском

или про-

сто обыденном значении слова. Напротив, подлецов мы легко об-

наруживаем в аморальном мире непастухов — я могу сослаться,

в частности, на Пьера Клерга, Арно Сикра или же на Белибаста,

пастуха по случаю, но домоседа по призванию, который беско-

нечно эксплуатирует чистую дружбу Пьера Мори.

В обществе пастухов, в целом более симпатичном, чем ста-

бильная группа коренных обитателей domus, Пьер Мори явля-

ется в высшей степени положительным героем, олицетворением

радостной открытости миру и Другому. Когда он приветствует

кого-либо, даже если речь идет о человеке малознакомом, кото-

рого есть все основания опасаться, он делает это с добрым и свет-

лым пастушеским смехом. Этот смех может быть обращен к тай-

ному доносчику Арно Сикру, как и к кому угодно другому. Едва

я вошел в дом Гийеметты Мори,— говорит Арно,— Пьер

Мори, который сидел на скамейке, поднялся, обратив ко мне

смеющееся лицо, и мы приветствовали друг друга как обыч-

но (II, 28).

В целом, Пьер Мори строит свои отношения с Арно Сик-

ром и другими членами белибастовой колонии на основе жизне-

радостного компанейства. Посидим вместе, поговорим,— пред-

вкушает добрый пастырь дружескую встречу в доме Гийеметты

Часть первая

Экология Монтайю:

дом и пастух

154

Мори,— и повеселимся, потому как должны веселиться, когда

вместе (II, 30).

Мори не только испытывает радость общения, но и умеет

заразить ею своих друзей, несмотря на то, что порой к ней при-

мешиваются противоречивые чувства, порождаемые страхом реп-

рессий, навсегда опутавшим белибастову колонию, которой до-

носчики дышали в затылок. Увидев вас снова,— говорит как-то

Гийом Белибаст Пьеру, только что вернувшемуся с летних гор-

ных пастбищ,— мы и обрадовались, и испугались. Обрадова-

лись, потому что давненько вас не видели. А страх от опа-

сения, что там, наверху, вас могла схватить инквизиция: в

таком случае она бы вас заставила во всем признаться, и

вы вернулись бы к нам как соглядатай, чтобы выдать меня

самого (III, 183).

Белибаст в данном случае обманулся только насчет личности

доносчика, но не метода — человеком, который выдаст его в пол-

ном соответствии с предчувствием, будет не Пьер Мори, а Арно

Сикр. Ошибка такого рода лишь добавляет достоверности чув-

ству общей радости, которое Пьер Мори дает друзьям, входящим

в его группу.

Смех Пьера чистосердечен. Зато улыбка полна иронии и

смысл ее может быть приблизительно передан современным вы-

ражением «ну-ну, старик». Так, Пьер Мори ограничивается ус-

мешкой в ответ на угрозу пыток, которыми его стращает на пас-

тбище пастух Гийом Мор, заявляющий, что однажды инквизи-

ция займется им не шутя.

— Тебя найдут, изобличат, схватят, как и Белибаста,—

говорит Гийом Пьеру,— и станут зажимать ногти в тисках.

Услышав от меня такое,— продолжает Гийом Мор,—

77ьер Мори заулыбался (II, 181).

Такая же улыбка, одновременно снисходительная и иронич-

ная, еще раз досталась Гийому Мору в ответ на упрек в связях с

иноверцами.

— Пьер,— говорит Гийом,— ты всякую дрянь собира-

ешь и много знаешься не с теми людьми: в мире нет злоб-

ного дьявола, которого бы ты не знал.

На те слова Пьер улыбнулся и ничего не сказал (II, 185).

Подобная тонкая усмешка не является присущей только

Пьеру Мори — мы видим ее и у Беатрисы де Планиссоль, пове-

дение которой в подобных случаях очень напоминает доброго па-

стыря. В ходе частых семейных сцен между стареющей Беатри-

сой и ее молодым любовником Бартелеми Амильяком последний

угрожает донести на неё инквизиции. Я сказал Беатрисе,—

рассказывает Бартелеми,— что если буду в епархии Памье или

в каком другом месте, где есть инквизиция, то выдам ее...

И тогда она мне улыбнулась со словами: попы, что из числа

Глава VII Пастушеский менталитет

155

добрых христиан (еретиков), куда лучше тебя. Улыбка Беат-

рисы в данном случае — отнюдь не улыбка Джоконды, она су-

дорожная, но тем не менее ясная. Она не так уж отличается от

одновременно ироничной и смиренной улыбки, прочертившей лицо

кюре Пьера Клерга, когда Алазайса Форе отказалась предоста-

вить в его распоряжение девственность своей племянницы Рай-

Однако оставим Клерга и Беатрису; вернемся к нашим ба-

ранам, к нашим пастухам вообще и к Пьеру Мори в частности.

Наблюдения над психологией и сознанием пастухов неизбежно

фрагментарны. В этих условиях важно попытаться понять, каким

образом эти люди представляли смысл своей жизни, каким обра-

зом они самоидентифицировались. Ответ на эти вопросы, отно-

сящиеся к пастушеской философии или просто к философии Мон-

тайю, достаточно прозраченен. В несколько приемов нам его дает

сам Мори.

Первая дискуссия по этому поводу происходит в окрест-

ностях Акс-ле-Терма. Пьер Мори появляется там, покинув

свое тогдашнее место жительства в Фенуйеде, чтобы встретить

груженого солью мула из Руссильона. В Акс-ле-Терме, неда-

леко от местных бань, предназначенных, в частности, для про-

каженных, он встречает двух других жителей Монтайю: Гий-

ома Бело и своего брата Гийома Мори. Все трое используют

встречу для совместной прогулки, в ходе которой пускаются в

философские рассуждения. Их легкая болтовня наполнена не-

которой тревогой: как раз в это время распространяется слух,

что будет организована большая облава на еретиков, весьма

многочисленных, как предполагается, в Монтайю и Сабарте-

се. Два монтайонца,очень сведущие в этих вопросах, спраши-

вают Пьера Мори: Как ты не боишься оставаться в Фе-

нуйеде, когда тебя ищут за ересь?

Ответ Пьера впечатляет своей глубиной. Да все равно,—

говорит он,— хоть бы я и дальше продолжал жить в Фе-

нуйеде и Сабартесе, никто не может отнять у меня мою

судьбу (fatum). Там ли, здесь ли — я должен следовать своей

Судьба — вот ключевое слово. Оно часто будет встречаться

в безыскусных высказываниях Пьера Мори, будь то за столом,

на пастбище или после попойки.

Представление о неизбежности судьбы сопровождает

Мори в его последующих странствиях до самой Испании. Он

твердо отстаивает это представление в тот день, когда Бели-

баст, вознамерившийся найти ему жену, желчно упрекает пас-

монды (I, 253, 418).

судьбе (III, 161).

Часть первая

Экология Монтайю: дом и пастух

156

* См. гл. XIX.

' Первое упоминание Пье-

ром Мори идеи судьбы

следует за его первым путе-

шествием в Испанию.

туха за его бродячую жизнь. Вы уходите далеко от нас,

П ьер,— говорит «святой муж» доброму пастырю, — и ваши

постоянные возвращения на летние пастбища графства

Фуа чреваты опасностью попасть в руки инквизиции. Коль

скоро нас в таком случае не будет рядом, бойтесь, как бы

какая беда не привела вас к погибели, когда не будет ни-

какой возможности совершить еретикацию, получить об-

ращение или утешение на смертном одре (III, 183). Ответ

Пьера категоричен: он дает понять, что он отнюдь не заяц трус-

ливый; что связанный с сезонными перегонами образ жизни,

к которому он привык с детства, дарит ему радость и обязы-

вет всякий год вдыхать воздух горных вершин в летних пасту-

шеских странствиях. Я не могу жить иначе, чем был вос-

питан. Если бы я жил все время в Морелье (традиционное

место испанской зимовки), я бы околел там во время лет-

него выпаса (III, 183). А затем, переходя на свою обыную фи-

лософскую платформу, добрый пастырь заключает: Я должен

следовать судьбе. Коли дано мне будет стать еретиком

на смертном одре, то я им стану. Коли нет — пойду по

тому пути, что мне предначертан. В другой раз Пьер Мори

более простым языком развивает ту же мысль перед пастухом

Гийомом Мором, который упрекает его в том, что Мори ведет

жизнь гонимого еретика. Я иначе не могу. Я так жил до

сих пор, так буду жить и впредь (II, 184).

Где мог Мори почерпнуть эту идею судьбы, столь навязчиво

его преследующую? У своих друзей-катаров? Да и нет. Конечно,

они с железным упорством верят в неизбежность...* Но случа-

ется им и впадать в противоречие с самим собой! Белибаст, кото-

рый в этом вопросе не должен бы проявлять сомнений, время от

времени даже поднимает перед нашим пастухом старую антифа-

талистскую тему свободы воли, резюмированную в народной по-

словице: «Помогай себе, и небо тебе поможет». Человек вполне

способен сам себе помочь,— говорит Белибаст,— в достиже-

нии цели, будь она благой или дурной... (III, 183).

На самом деле, если мы частично вынесем за скобки альби-

гойское влияние, можно легко сопоставить понимание судьбы,

дорогое Пьеру Мори, с аналогичными понятиями, распространен-

ными в разных культурах западного Средиземноморья. Жители

Магриба, африканские и испанские мусульмане также обладают

сильным чувством судьбы; многочисленные контакты, в которые

Пьер в разных ситуациях вступал с сарацинскими пастухами, мог-

ли лишь усилить, если не спровоцировать его размышления по это-

му вопросу

. Даже если не искать так далеко, в средневековом

христианстве (под влиянием представителя доисламского Маг-

риба, ставшего известным под именем св. Августина...

) идея

Благодати очень сложна и запутана; в своих наиболее суровых ва-

Глава VII Пастушеский менталитет 157

* Bollemc С. Les Almanachs

populaires aux XVII

XVIII

siècles. Paris-

La Haye, 1969, p. 16, 41-42.

риантах она может восприниматься как предначертанная и при-

нимать вид самого настоящего рока. Наконец, Пьер Мори — гор-

ный пастух, а именно «большие пастухи с высоких гор»* еще до

Возрождения представляют в своем [календаре] Compost наибо-

лее полную версию отношений зависимости, связывающих мак-

рокосм и микрокосм: посредством двенадцати знаков Зодиака ас-

трология диктует в этом календаре свои законы двенадцати ме-

сяцам сельскохозяйственного года и двенадцати периодам,

составляющим в целом семьдесят два года человеческой жизни.

Мы видим, что в результате нагромождения возможных влияний

отчетливое представление о судьбе у такого человека, как Пьер

Мори, может быть в значительной степени сверхдетерминировано.

Отметим также, что у нашего доброго пастыря чувство судьбы

никак не связано с абсурдными суевериями. Совсем напротив,

Мори отказывается верить в гадания по полету птиц и прочий

вздор, который он считает бабьими сказками. Однажды Гийом

Белибаст в сильной тревоге (и не безосновательной, поскольку

его костер был уже не за горами!) пытается разгадать предупреж-

дение сороки, трижды перелетевшей перед ним дорогу. Пьер яз-

вит: Гийом, не стоит ломать голову над птичьими знаками

и другими знамениями того же рода. Всем этим впору ма-

яться старухам (III, 210).

Итак, у Пьера Мори отнюдь не вульгарно-магическое вос-

приятие судьбы, а высокофилософское. Не идет ли для него, как

и для других, речь о старой крестьянской идее, естественной для

застойных обществ, где возможность выбора отсутствует? Во

всяком случае, подобные представления еще совсем недавно были

широко распространены среди многих сельских жителей гексаго-

на, всегда готовых в случае знаменательных событий помянуть

перст судьбы, знак судьбы — как роза в грязи. Чтобы не от-

влекаться от аборигенов Монтайю (единственно интересующих

меня здесь), отметим, что подобная идея фатализма, пусть и слегка

в отличающейся форме, уже встречалась среди женщин и муж-

чин domus Клергов. Как мы видели, кюре Клерг без колебаний

сохранил в своем остале волосы с головы и обрезки ногтей сво-

его отца Понса, чтобы уберечь звезду или добрую удачу

(eufortunium) семейного очага. Само понятие «удачи», но в об-

ратном смысле, встречается в пастушеской нотации Гийома

Мора, адресованной Пьеру Мори по поводу дурных знакомств

и подозрительных делишек последнего. Пьер, ты занимаешься

недобрыми делами (borias), и всех вас за это постигнет

неудача (infortunium), и однажды все достанется дьяволу

(II, 184). На этот выпад, лишь слегка прикрывающий хрис-

тианством или фигурой дьявола античное понимание фортуны,

Пьер отвечает как должно, прямо ссылаясь на свою судьбу бро-

дяги и человека перекати-поле. Я тут ничего не могу поде-

Часть первая

Экология Монтайю: дом и пастух

158

* Об этом см. также

гл. XIX.

Я признателен Жоржу

Дюби, который любезно

согласился дать мне не-

сколько советов по данному

вопросу.

* III, 182. См. также выше

аналогичный текст, разговор

с Белибастом.

лать, жить по-другому я не могу, ибо раньше так жил и

буду так жить и дальше (II, 184).

Таким образом, у Пьера Мори и Пьера Клерга общее пони-

мание судьбы как удачи или неудачи, сотканной звездами; это со-

поставление взглядов двух людей, в равной степени представля-

ющих деревню, по-видимому, убедительно доказывает, что сель-

ский фатализм является неотъемлемой частью философии

Монтайю *. Необходимо, тем не менее, отметить небольшое раз-

личие между представлениями священника и пастуха. Для Пье-

ра Клерга, человека domus, звездная удача связана, прежде все-

го, с коллективной судьбой линьяжа и домочадцев. Напротив,

девиз Пьера Мори: Ни кола, ни двора; в Пиренеях он «перекати-

поле», для него судьба и удача являются преимущественно индиви-

дуальными категориями, которые действуют скорее на биографию

одного человека, чем на будущее осталя.

Понимание Пьером Мори фатума включает также глубо-

кое значение социо-профессиональной непрерывности. Жить сво-

ей судьбой означает умение держаться в своей нише и не выхо-

дить за рамки своего социального положения

и своего ремесла.

Ремесло, впрочем, переживается как источник интереса, как ключ,

из которого бьет жизненная энергия, а вовсе не как основная при-

чина несчастий и отчуждения. Весьма показательная дискуссия

происходит по этому поводу между Гийомом Мором, Пьером

Мори и Гийомом Белибастом, когда все трое пасут овец на паст-

бище Тортосы. Пьер,— говорит «святой муж» доброму пасты-

рю (II, 177),— хватит тебе жить собачьей жизнью: продай

всех своих баранов, и мы сумеем распорядиться полученными

за твой скот деньгами. Я же буду делать чесальные гребни;

так мы оба сможем кормиться...

На что Пьер тут же отвечает:

— Нет, баранов своих я продавать не хочу. Пастухом я

был, пастухом и останусь, покуда жив.

Судьба, скрыто присутствующая в этой фразе, воспринима-

ется как пастушеская воля к жизни; а горская свобода выступает

как счастливая оборотная сторона доли гуртовщика. Даже если

приходится спать под деревьями, замерзать до полусмерти зимой,

мокнуть до костей под осенними ливнями... (I, 178; II, 15). Эта

судьба неотделима от предшествующего воспитания юного пас-

туха, усвоенного им некогда вместе с родительским хлебом насущ-

ным. Однажды в Бесейте, в районе Теруэля, Эмерсанда Бефай,

родом из Монтайю, напускается на Пьера Мори в связи с его

дальними путешествиями в арьежские горы; она живописует ему

смертный страх, обуревающий из-за этого друзей, единоверцев и

«совершенного». Ответ Пьера:

— Я не могу поступать по-другому, потому что не могу

вести жизнь иную, чем та, для которой был вскормлен*.

Глава VII Пастушеский менталитет 159

* См. об этом: Sahlins M.

La première société

d'abondance // Les temps

modernes. 1968, octobre; эта

статья воспроизведена в его

«Экономике каменного

века» (рус. изд.: Салинз М.

Экономика каменного века.

М., 1999.).

(Nutritus — слово, обозначающее применительно к юношеским

воспоминаниям того, кто его произносит, и пищу, и воспитание.)

За банальной идеей, согласно которой взрослый человек — за-

ложник своего детства и продукт полученного в юные годы вос-

питания, в речи Мори вырисовывается более сложное понимание

телесной связи с хлебом, из которого сложилось его тело, а через

хлеб — с землей-кормилицей, злаками которой вскормлен чело-

век и в которую он когда-нибудь вернется. Душа человека, она

из хлеба,— говорит крестьянский материалист с верховьев Арь-

ежи, еретические речи которого привлекут однажды внимание

Жака Фурнье. Коли замесили, так надо и печь,— заявляет со

своей стороны товарищ Пьера Мори; тем самым он аргументи-

рует необходимость совместного проживания Эмерсанды Бефай

и ее дочери Жанны, несмотря на постоянные стычки дочери с

матерью (III, 174). Замыкая круг, Гийом Фор из Монтайю на-

поминает, что, вопреки всем доктринам воскресения, вышедшее

из земли должно целиком в нее вернуться. После смерти,— го-

ворит он,— тело человека распадается и превращается в землю

(I, 447). Направляемая издалека звездами, человеческая судьба,

тем не менее, остается для мыслителей из Монтайю весомо теле-

сной, хтонической, подчиненной теллурическому влиянию земно-

го, посюстороннего макрокосма; кроме того, ею управляет обще-

ственное воспитание, земная пища детства. Это физическое род-

ство привязывает судьбу людей к их родной земле, что очень

хорошо почувствовал Пьер Мори, когда однажды Эмерсанда

Марти нежно упрекнула его за участие в постоянных сезонных

перегонах в сторону родных Пиренеев:

— Сын мой, тебе не следует туда возвращаться. Ос-

тавайся лучше здесь, с нами. Во всяком случае, у тебя нет

ни сына, ни дочери, никого не надо кормить, кроме себя са-

мого. Ты мог бы жить здесь, не особо утруждая себя. Если

тебя там схватят — ты погиб.

На что Пьер Мори возражает, однозначно связывая свою

судьбу с посещениями родных мест:

— Нет, я не смог бы насовсем остаться тут (в Ката-

лонии). И все равно, никто не сможет отнять у меня мою

судьбу (III, 183).

Вернемся от субъективного (переживание идеи судьбы Пье-

ром Мори) к объективному (пастушеская система производства):

в конечном счете, мир пастухов, среди которых вращается доб-

рый пастырь, сам движется в рамках достаточно определенных

социально-экономических категорий*. У Мори и ему подобных

великих путешественников нет ни жены, ни детей, ни домочад-

Часть первая

Экология Монтайю: дом и пастух

160

* Случается, что Белибаст,

позволяющий Пьеру Мори

поддерживать себя, заявляет

по причинам воистину

небескорыстного свойства,

что последний — «богач»

(11.42).

Выражение Салинза

(Sahlins M. Op. cit.).

* См. интересные замечания

этнолога Поля Райсмана о

сезонных перегонах народа

п'ёль

как источнике радос-

ти и как «квинтэссенции

жизненного опыта пёль»; а

также о «саванне как источ-

нике человеческой свободы»

(Riesman P. Société et

liberté chez les Peul...

de Haute-Volta, Essai

d'anthropologie introspective.

Paris—La Haue, Mouton,

1974, p. 155, 243).

Sahlins M. Op. cit.

цев. Несмотря на их относительную обеспеченность движимым

имуществом (деньги, стада...) *, у них нет возможности аккуму-

лировать большое количество «объектных» богатств, поскольку

пастухи ограничены необходимостью перемещений, не позволя-

ющей иметь громоздкое имущество, которым окружают себя

люди, ведущие оседлый образ жизни. Вместо накопления вещей

Пьер Мори, постоянно живущий «на грани транспортабельнос-

ти» \ выбирает минимизацию желаний, перенесение желаний или

«склонностей» на другой тип «богатства», одновременно заменя-

ющего ему семью: мимолетные связи, возникающие на пастби-

щах или в тавернах; обширная сеть человеческих отношений, опи-

рающихся на естественные или искусственные братские связи,

кумовство, бескорыстную дружбу или артельные отношения. По-

добный стиль жизни, основанный на свободно принимаемой судь-

бе,— это ли не определение благодати? — нравится доброму

пастырю. Судьба для него — это предназначение. Баран — это

свобода*. Он не обменял бы ее на чечевичную похлебку, много-

кратно предлагавшуюся ему друзьями, хозяевами, паразитами, по-

буждавшими его жениться, закрепиться, быть принятым в бога-

тую семью. Моя судьба,— отвечает Пьер Мори тем из собесед-

ников, кто более или менее чистосердечно хотел видеть его

остепенившимся,— она в том, чтобы бродить по горам, по

долам, повсюду заводить кумовей да временных подружек.

У нашего пастуха есть ощущение, выраженное им без прикрас,

что он обладает «достатком без избытка»Материальные блага

стали бы для него тяжким бременем в самом буквальном смысле

слова: их трудно было бы перевозить в непрерывных странстви-

ях от Таррагоны до Пиренеев. Предложенные Маршаллом Са-

линзом формулы можно с успехом применить к нашему пастуху:

«он не беден, а свободен». Он находит удовольствие в горской

вольности, которая проявляется в том, что по велению души можно

выбросить в растущий на склоне кустарник кресты из желтого

сукна, которые цепляет инквизиция (II, 177). У Пьера Мори есть

часы досуга, заполняющие его частые отлучки; несмотря на бо-

лезнь, холод, изнурительные переходы, которые не дают нам

идеализировать его по-собачьи трудную жизнь, он всегда на-

ходит пропитание для своих стад, для себя самого и для дру-

зей. Протеинов ему хватает: молоко, мясо, сыр.

Общее равновесие этой жизни обеспечивается благодаря са-

мому свирепому мальтузианству

: бывают, разумеется, любов-

ницы, но нет ни жены, ни, главное, детей. (Вспомним показатель-

ный эпизод с неудачным браком.) Тот же смысл имеет отказ, в

конечном счете, от устойчивого материального состояния: ника-

кого domus, лишь временная кабана. У Мори мало собственнос-

ти, но он не нищ. Когда он теряет свое небогатое имущество, он

делает это с улыбкой, поскольку знает, что при своем ремесле су-

Пастушеский менталитет

161

меет легко наверстать упущенное. Обутый в облегчающую дол-

гие переходы пару добрых башмаков из кордовской кожи (I,

20) — единственная роскошь, которую он себе позволяет,— не

скованный благами этого мира, не думающий о почти неизбеж-

ном будущем аресте, о чем позаботится инквизиция, живущий ув-

лекательной и полной страстей жизнью, Пьер Мори — счастли-

вый пастух. Благодаря ему я, перелистывая старые тексты Жака

Фурнье, обнаружил в народной среде призрачный образ своеоб-

разного счастья времен Старого порядка.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ АРХЕОЛОГИЯ МОНТАЙЮ:

ОТ ЖЕСТА К МИФУ

В первой части Монтайю я провел не более чем научный опыт,

сняв несколько пластов целины: взгляд на деревню в целом, на

местные особенности и социальный строй; фундаментальная про-

блема domus, конкретизированная примером наиболее влиятель-

ного дома Клергов, в котором, в свою очередь, доминирует лич-

ность кюре. Оттуда мы поднялись к горным пастбищам и отгон-

ному овцеводству, которые очерчивают внешний круг связей

общины. Мир пастушеских хижин представил нам симпатичную

фигуру Пьера Мори как антипода Пьера Клерга.

Далее наше исследование пойдет иным курсом. Оно станет

более стратиграфичным, более детальным и — порой, но не все-

гда — менее персонализированным. Взамен почти географичес-

кого перемещения между сферами — из мира domus в мир хи-

жин — обратимся к методу глубинного исследования. В нижнем

геологическом слое мы, по мере возможного, рассмотрим тонкий

мир поведенческих стереотипов, коими выткана повседневная

жизнь. При этом наше внимание привлекут проблемы любовной,

сексуальной, супружеской, семейной жизни и демографии. Нако-

нец, мы решительно приступим к обширной теме деревенской,

крестьянской, народной культуры и человеческих взаимоотноше-

ний, понимая слово «культура», разумеется, в широком, приня-

том у антропологов смысле.