Ле Руа Ладюри Э. Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)

Подождите немного. Документ загружается.

Гл а в а IX

Либидо Клергов

183

* См. гл. III; I, 408.

I, 255. Так же об отсут-

ствии у любовника-священ-

ника привычки прибегать к

силе даже в состоянии

возмущения, см.: I, 302;

II, 26.

втихомолку в одну из палат городской лечебницы. Оставалось

только воззвать к страху перед инквизицией, чтобы сломить пос-

леднее сопротивление (I, 279).

Влияние и богатство выступают, таким образом, на первое

место в качестве факторов успеха священника у женщин. Как

сказал однажды Пьер Мори другому пастуху из Монтайю, цер-

ковники — они вроде всадников, в качестве счастливых любов-

ников или богатых кавалеров они, в конечном счете, оказывают-

ся сверху, как только им заблагорассудится! Кюре,— утверждает

Мори,— спят с женщинами. Гарцуют на лошадях и мулах.

И толку от них никакого (II, 386).

И наоборот, любовные похождения священника становятся,

в свою очередь, источником влияния. Пьер Клерг знает, что по-

чти везде в Айонском крае и в Сабартесе его ждут любовные ложа.

Зная об этом, он не боится использовать любовниц для доносов

на своих недругов в каркасонскую инквизицию *.

Когда заканчивается молодость, Пьер приобретает мерзкую

привычку использовать для успеха у женщин связи с инквизи-

цией. Но он не всегда был столь гнусной личностью, какой сде-

лался с годами. Беатриса де Планиссоль знала его молодым и

вспоминает о нем, как о мужчине достойном и сведущем, почи-

таемом за такового по всей округе. Даже вдалеке она не пере-

стает считать его другом и своим человеком. Более того, многие

годы после разрыва она остается под впечатлением его очарова-

ния. Очарование это не совсем рассеялось к моменту ее встречи с

викарием из Далу Бартелеми Амильяком. В сопоставлении с

мощной личностью Пьера Клерга Бартелеми выглядит несколь-

ко бледновато в качестве любовника.

Разумеется, не все священники Сабартеса или Айонского

края являются столь искусными или столь же могучими любов-

никами, как их собрат Клерг. И можно предположить, что оше-

ломляющие успехи монтайонского кюре в его доинквизиторский

период обеспечивала наполеоновская стратегия. Действительно,

он внезапно признается: Люблю тебя больше всех женщин на

свете (I, 224, 491),— и, не мешкая, переходит к действиям. Мол-

ниеносно. Атакуя, он избавляется от томительной осады. Мар-

ширует прямо к цели. Но никого и ни с чем не торопит.

Властность отнюдь не исключает неподдельной нежности: на

фоне «грубых» крестьян священник умеет быть с женщинами

благожелательным. Даже проявляя отвратительные качества в

других отношениях, в этой сфере, в любовной, он кажется веж-

ливым, добрым, относительно просвещенным, деликатным, не-

жным, пылким и в наслаждениях, и в чувствах. Вы, священни-

ки, желаете женщин больше, чем другие мужчины,— заяв-

ляет Беатриса де Планиссоль

, одновременно восхищенная и

шокированная поведением двух своих любовников-священников,

Часть вторая

Археология Монтайю: от жеста к мифу

184

следовавших один за другим. Эта дриада

голубых кровей знала,

о чем говорит, ибо и дворяне, и крестьяне, с которыми она в иных

случаях вступала в брак или просто в интимные отношения, не

баловали ее в этом отношении. Элоиза из горной деревушки, Бе-

атриса нашла в лице Пьера своего деревенского Абеляра. Не было

мирянки, которая пожелала бы оскопления своего соблазнителя

Местная цивилизация была терпимой к сексуальности клира.

Планиссоль не одна перебирает ностальгические воспомина-

ния. Также и другая любовница кюре с удовольствием вспомина-

ет, как, лишая ее девственности на соломе родительского гумна,

Пьер Клерг сумел не причинить ей ни малейшей боли. Не то что

некоторые мужланы, местные бесстыдники, которые не упусти-

ли бы случая показать силу (I, 302).

В качестве соблазнителя Клерг сверхдетерминирован: бегать

за женщинами, с его точки зрения, равносильно сохранению вер-

ности идеологии domus, которая так держит его за сердце. Я свя-

щенник и жены мне не надо (иначе говоря, подавай мне всех

женщин!),— говорит он однажды Беатрисе. Этими словами, под-

тверждающими и отражающими его двойственную натуру свя-

щенника и донжуана, Пьер отмежевывается, утопически, конеч-

но, от вереницы браков, которыми братья (и сестры) разорили

отцовский дом: женились они на чужих и одному ему оставили

заботу даже не о том, как выдать замуж сестру, а как сохранить

ее приданое. Целибат, нарушаемый любовными похождениями,

избранный Пьером, сделал его лучшим в мире сыном и настоя-

щим хранителем родительского domus. В то же время сожаление

о невозможности «аграрного инцеста», единственного средства не

растерять достояние осталя, прочно сидит в сердце священника.

Со скорбью упоминает он о запрете спать с сестрой и матерью и

отводит душу в любовных приключениях. Domus и донжуанство

в его случае взаимно дополняют друг друга (I, 225—226).

О некоторых авантюрах Пьера Клерга известно несколько

больше, чем о прочих. Оставим в стороне его интрижки в Акс-

ле-Терме, как банные, так и инквизиторские... Известно, что в

1313—1314 годах кюре был любовником Гайарды Бене, не забы-

вая и ее сестру Алисанду Руссель. Милому другу двух сестер не

составило труда соблазнить Гайарду, бедную девушку из разорен-

ной инквизицией семьи: муж Пьер Бене и деверь Бернар Бене,

зажиточные прежде хозяева, вынуждены были опуститься до

положения отгонных пастухов (I, 279, 395—396). Использовал

ли Пьер Клерг одну из отлучек Пьера Бене для участия в перего-

не на высокогорные пастбища, чтобы соблазнить его супругу?

В подобной гипотезе нет никакой необходимости: кюре вообще

был достаточно дерзок и влиятелен, чтобы не задумываться о

предосторожностях в отношении бедняг, подобных Бене. Аван-

тюра с Гайардой вылилась в поразительный диалог между Пье-

Либидо Клергов

ром Клергом и Фабриссой Рив. Ты совершаешь огромный грех,

ложась с мужней женой,— говорит Фабрисса Пьеру, сообщив

о деревенских слухах на сей счет. Вовсе нет! — отвечает кюре,

не моргнув глазом.— Все женщины как одна. Мужняя, не муж-

няя — равный грех. А можно сказать, что греха-то и вовсе

нет (I, 329). Продолжение диалога могло бы дать нам возмож-

ность получше узнать о воззрениях Пьера в любовных матери-

ях... если бы у Фабриссы не закипел котел, что враз прервало

риторические упражнения матроны, вынужденной бегом возвра-

щаться на кухню. Окаянный котел! Тем не менее мы знаем дос-

таточно для правдоподобной интерпретации речей Пьера: разви-

вая учение катаров по своему вкусу, он исходил из того посыла,

что «всякий половой акт, даже супружеский, есть скверна». Отсю-

да он делал незамысловатый вывод: поскольку запретно все, то

все и допустимо. Все возможно, все позволено. Ну чем не Ницше?

Что касается Фабриссы, то у нее не было особых резонов

претендовать на роль столпа добродетели. Незадолго до выше-

приведенного диалога она фактически уступила кюре девствен-

ность собственной дочери Грациды Рив, или, по крайней мере,

терпимо отнеслась к тому, что прямо в ее domus Пьер познал Гра-

циду. Дело было году в 1313 году, в пору жатвы: Фабрисса, жен-

щина скорее бедная, состоявшая в фактическом родстве с семей-

ством Клергов *, была в известной степени подавлена родитель-

ским империализмом главного, законного дома. В тот день ее не

было на дворе, жала то ли свой хлеб, то ли еще чей. Отсутствием

Фабриссы воспользовался Пьер, чтобы опробовать на Грациде,

оставшейся дома, проповедуемые им теории по поводу инцеста

(в данном случае не слишком близкого: вышеупомянутое родство

состоит в том, что Грацида — внебрачная внучка Гийома Клерга,

являющегося братом отца кюре Пьера Клерга). Добрая кровь не

может лгать. Впоследствии Грацида с большой непосредственно-

стью расскажет о своем приключении. Лет семь назад или око-

ло того,— сообщает она,— летом, кюре Пьер Клерг зашел в

дом моей матери, которая как раз была на жатве. Он и

пристал, спасу нет:

— Дай,— говорит,— познать тебя телесно.

Ну я и сказала:

— Согласна.

Я тогда еще девушкой была. Кажется, было мне лет

четырнадцать-пятнадцать. Он лишил меня невинности на

гумне, где держат солому. Но не силой, этого никак не ска-

жешь. И после не переставал познавать меня телесно до

января следующего года. Делалось это всегда в остале моей

матери, с ее ведома и согласия. Чаще всего днем.

Потом, в январе, кюре отдал меня в жены Пьеру Лизье,

но все равно продолжал частенько познавать меня телесно

Часть вторая Археология Монтайю: от жеста к мифу

186

* О «Часослове любви» и

«Фламенке» в см. книгу

Нелли об окситанском

фольклоре (см. библиогра-

фию, р. 65, 173).

I, 303. Та же идея обнару-

живается у поэтов позднего

Средневековья и раннего

Ренессанса, в частности, у

Рабле (см. кн. К. Мартино

1974 г., р. 545): людское

наслаждение угодно Богу.

все четыре года, что оставалось прожить моему мужу. С его

ведома и согласия. Иной раз муж спросит:

— А что, кюре еще занимается с тобой этим самым?

А я в ответ:

-Да.

Муж и скажет, бывало:

— Если речь о нашем священнике, так и быть! Если

кто другой, ни-ни.

Надо сказать, никогда кюре не позволял себе познавать

меня телесно, если муж был дома. Если это самое бывало,

то только в его отсутствие... (I, 302—304).

В последующих показаниях Грацида выносит суждение о себе

и своем любовнике. Ее рассказ об этом приключении, приятном

и невинном, с ее точки зрения, обретает мотивы, созвучные тем,

что донесли до нас Часослов любви и Фламенка

: «Дама, кото-

рая ложится с истинно влюбленным, чиста от всякого греха... лю-

бовное наслаждение, если оно идет от чистого сердца, делает це-

ломудренным оный акт»*. Грацида заходит еще дальше. С Пье-

ром Клергом,— говорит она,— это мне нравилось. А потому

не могло быть противно Богу. Это не было грехом*. Поэтов

Грацида не читала, но, как и они, черпала свои озарения из того

же источника — окситанской культуры. Так чувствовали и тем

жили возлюбленные Лангедока и Пиренеев. В сущности, юная

сообщница Пьера добавляет к идущему от южного деревенского

воспитания обоснованию негреховности подобного некоторую дозу

катарской культуры. В этом состоит специфический вклад любов-

ника. Столь убежденная в безгрешном характере своей связи с

Клергом, Грацида в то же время не в меньшей степени убежде-

на — не терзаясь противоречием — что, вообще-то, любая сек-

суальная близость, даже в супружестве, дело богопротивное! Мо-

лодая женщина не уверена ни в существовании преисподней, ни

в возможности телесного воскрешения...

Отняв девственность, Пьер Клерг выдал Грациду замуж за

старикашку (?) по имени Пьер Лизье: для кюре и его подружки

он играл роль формального мужа и снисходительного рогоносца.

Лизье оставит Грациду двадцатилетней вдовой. При жизни он

терпимо относится к тому, что Пьер Клерг — но только он —

продолжает посещать его молодую жену. Значит, душка-священ-

ник и вообще мужчины его domus диктуют правила деревне, про-

тивиться им бесполезно. Та же Грацида убеждена в этом. Жаку

Фурнье на его упрек, что не отвергла своевременно ересь Пьера

Клерга, она заявляет: Попробуй я отвергнуть, кюре с брать-

ями меня или убили бы, или изуродовали. Словам дочери вто-

рит Фабрисса, мать Грациды: Я не хотела сознаться в том,

что ведомы мне были заблуждения кюре и его братьев, из

страха, что они меня за такое изобьют (I, 329, 305).

Глава IX Либидо Клергов 187

И все же настанет день, еще до 1320 года, когда Грациде и

Пьеру наскучит их связь. Вот почему, согласно собственной ло-

гике, Грацида заявляет Жаку Фурнье, что в отсутствие желания

с ее стороны всякие плотские утехи будут приниматься равнодуш-

но и в силу этого сделаются грехом. В конечном счете только вза-

имное удовольствие гарантирует негреховность связи. Sancta

simplicitas!

Монтайю в пору Грациды Лизье еще не было зара-

жено августинскими представлениями о греховности .

Приключение с Грацидой представляет собой слабое эхо связи

кюре с Беатрисой, той связи, которая была одним из великих

эпизодов любовной жизни и светской хроники монтайонского

бомонда конца XIII—начала XIV веков. К 1313 году Грацида

станет для Пьера второй Беатрисой, грубоватой и простоватой,

но зато полной свежести. И, vice versa, для Беатрисы Бартелеми

Амильяк, попик из Далу, станет копией Пьера Клерга, менее яркой,

чем оригинал, но украшенной скромным обаянием былых времен.

* Августинианство, однако,

было широко распростра-

ненным в культуре образо-

ванных слоев еще до рас-

сматриваемого периода (см.:

Noonan. Contraception...,

éd. 1969, p. 220).

Беатриса де Планиссоль

Вот и дошли мы до главного приключения кюре Клерга. Мелкая

арьежская дворянка, Беатриса де Планиссоль, всю жизнь про-

вела в глуши горных деревушек. Она была женой шателена Мон-

тайю в то самое время, когда Пьер Клерг, молодой и пылкий свя-

щенник, отправлял службу в приходе, который к тому же был его

родиной. Отец Беатрисы Филипп де Планиссоль имел некото-

рое отношение к городу: Планиссоль — это название населенно-

го пункта в Фуа, в районе Ла Баржильеры. Филипп носил титул

шевалье и был свидетелем подтверждения вольностей Тараско-

на-на-Арьежи в 1266 году (I, 244, п. 96). Однако отец Беатри-

сы пустил корни в деревенской глуши верхней Арьежи: стал се-

ньором Коссу и выдал дочь за Беранже де Рокфора, шателена

Монтайю. Как приверженец катарства, Филипп попался инкви-

зиции: она обрекла его на ношение желтых крестов. Позднее его

дочь безуспешно попытается увести Жака Фурнье от воспоми-

нания об этих злополучных крестах. В детстве и юности Беатри-

са, кажется, не увлекалась чтением, более того, по некоторым при-

знакам можно предположить, что она была неграмотной. (Зато

дочери ее получат небольшое образование в Далу, где викарий яв-

ляется наставником нескольких приходских детей, строя глазки

матерям учащихся [I, 252]). Значит, Беатриса не читала ерети-

ческих книг, но с юности имела, помимо отца, контакты в среде

сочувствующих альбигойству. Около 1290 года в Селли, деревне

в среднем течении Арьежи на юго-востоке Фуа, каменщик по име-

ни Оден произнес в присутствии дочери Филиппа де Планиссоль

несколько фраз, отдававших крамолой. Давясь от смеха, она рас-

сказала услышанное в своем кругу. Весьма неосторожно: кюре и

Часть вторая

Археология Монтайю: от жеста к мифу

188

* I, 215-216. Далу —

деревня на правом берегу

Арьежи между Фуа и

Памье.

» См. гл. XX, XXII-

XXIII; II, 305.

* О Маркабрю см.:

R. Nelli, 1963, р. 109.

сплетницы донесли сказанное до Жака Фурнье. Если бы евха-

ристия и вправду была телом Христовым,— говорили, если

вкратце, Оден и все те, кто повторял афоризмы подобного рода,—

то она не далась бы на съедение попам. Да будь тело Хри-

стово таким же большим, как гора Маргай, что возле Далу,

попы давно съели бы его в виде паштета *. Это всего лишь

маленький пример фольклора, высмеивающего евхаристию, гуляв-

шего по Пиренеям: тамошние крестьяне совершали возношение

кусочков репы, демонстрируя толпе глумление над святым таин-

ством; умирающие осыпали бранью священника, подносившего

облатку, делали вид, что облатка жесткая, зловонная; знахарки

наводили порчу на «тело Христово»*.

Среди знакомых еретиков юной Бетрисы де Планиссоль от-

мечены также персонажи из семейства Отье, которые позднее ста-

нут катарскими миссионерами: во время свадьбы Беатрисы с Бе-

ранже де Рокфором в толпу танцоров затесался Гийом Отье. Что

касается Пьера Отье, то он в качестве нотариуса составлял офи-

циальные бумаги на предмет продажи части собственности, при-

надлежавшей упомянутому Рокфору, на которую Беатриса сохра-

нила права соразмерно своему приданному. Желтые кресты отца,

богохульство каменщика, отношения с Отье... от юной Планис-

соль, она же Рокфор, с нежного возраста пахло паленым. Меж-

ду тем девушка поклонялась Деве Марии; ее исповедальный по-

рыв будет принят братом-миноритом как искреннее раскаяние в

грехах; никогда ни умом, ни сердцем не сворачивала она с пути

католической церкви.

Беатриса вышла замуж за Беранже де Рокфора. Овдовела.

Снова вышла замуж. Потом опять овдовела. Между двумя вдов-

ствами успевает пощипать травки на лужке супружества: ее из-

бранник Отон де Лаглейз, в ее объятиях долго не протянувший.

Такое повторяющееся вдовство было заурядным явлением демог-

рафии Старого порядка. Позднее подобные случаи можно будет

во множестве обнаружить в наводящей тоску рутине приходских

регистров. Про двух мужей Беатрисы, Беранже де Рокфора и

Отона де Лаглейза, сказать нечего, кроме того, что они были из

мелкого арьежского дворянства. У той, с кем они один за другим

делили ложе, они вызывали лишь равнодушие, возможно, нюан-

сированное какими-то смутными чувствами. Не слишком любя

своих супругов, Беатриса их крепко побаивалась. Маскировала

немногие свои похождения, пока они были живы. Слишком ве-

лик был страх, что они убьют ее, а то и любовника, если откроют

секрет (I, 219, 234).

Банальнейший сюжет. Трубадуры, певцы лангедокской эро-

тики, широко развили тему несчастной в браке супруги. Муж у

них — «презренный ревнивец», скупердяй и рогоносец, скобля-

щий задницу другого, по словам Маркабрю * , тогда как жена,

Глава IX Либидо Клергов 189

* I, 257. О магических

зельях, которые готовит

Беатриса ради дочерей и

внуков, см. также гл. XX.

* I, 237. См. также I, 233.

О дружеских связях Беат-

рисы среди женщин

см. гл. XVI.

пользуясь моментом, из-под другого убегает. Супружеская лю-

бовь, имеются в виду чувства жены по отношению к законному

мужу, окситанскими поэтами почиталась дурным тоном. Жена же,

если им верить, вечно боялась, что муж ее побьет или посадит в

заточение. Документы инквизиции из Памье подтверждают, что

это не просто литературная тема: окситанский или южно-окси-

танский брак, относящийся к периоду до 1340 года, не являлся,

несмотря на некоторые симпатичные примеры, вместилищем сча-

стливых чувств, источающих мед и млеко человеческой нежнос-

ти. Беатриса этому вполне типичный пример.

В тисках двух своих браков Беатриса тянется душой отнюдь

не к мужьям, а к детям, к своим дочерям. И вознаграждается вза-

имностью: когда ей угрожает арест со стороны епископа Фурнье,

все четыре дочери, Кондора, Эсклармонда, Филиппа и Ава, обо-

жающие мать, которая всегда с любовью и умом занималась ими,

стеная, проливают потоки искренних слез*.

В последнее десятилетие XIII века у юной красавицы-жены

впервые при жизни первого мужа приключилась интрижка, не

получившая завершения. Глупый, как все мужья (того времени),

Беранже де Рокфор был будто в шорах. Скромный айонский кре-

стьянин, которого, благодаря регистрам, можно обнаружить уже

постаревшим, женатым, возделывающим свой клочок земли, стал

довольно жалким героем прерванной идиллии.

Раймон Руссель управлял хозяйством сира де Рокфора и его

жены Беатрисы в монтайонском замке. Обратите внимание, в

соответствии с окситанскими понятиями о добром хозяйствова-

нии Раймону была вверена не только домашняя рутина скромно-

го обиталища благородных персон. По-видимому, управитель вы-

ступал и в качестве организатора работ: занимался севом, указы-

вал слугам и работникам, отправлял в кузницу лемеха сохи, чтобы

навострить или перековать их.

Все, что уже говорилось о мелкой знати горных краев, впол-

не приложимо к отношениям Беатрисы с поселянами вообще и с

управителем в частности. По отношению к временной хозяйке зам-

ка, которая, овдовев, стала жить в самом обыкновенном монтай-

онском доме, социальная дистанция не так уж велика: с деревен-

скими женщинами Беатриса по-приятельски сиживает у очага, об-

мениваясь свежими катарскими сплетнями. Крестьянка Алазайса

Азема вполне может бесцеремонно поддеть вдову шателена: Что

вы так вскинули брови, уж не загордились ли? Не стану я

вам рассказывать, что делает мой сын. Но это всего лишь

ораторский прием: спустя минуту Алазайса, которая, как всякая

сплетница, любит, чтобы ее упрашивали, без малейших колеба-

ний выложит свои невеликие секреты Беатрисе: Да, так оно и

есть, сын мой Раймон Азема понес съестные припасы доб-

рым людям

Часть вторая

Археология Монтайю: от жеста к мифу

190

* I, 221. Подобное путеше-

ствие в Ломбардию на

самом деле именно в это

время совершает жена нота-

риуса из Акса, с целями

еретическими, но, возмож-

но, и сентиментальными

(I, 290).

Дама де Рокфор, не будучи заносчивой, скоро вступила в

дружеские, с известным амурным оттенком, отношения со своим

управителем Раймоном Русселем. Последний, не чуждый, как все

вокруг, катарской ереси, призывает хозяйку бежать с ним в лом-

бардскую землю: Ломбардия была в ту эпоху землей обетован-

ной для еретиков. Когорты лангедокских «совершенных», гони-

мых в собственной стране, шли туда, чтобы укрепиться духом в

полной безопасности. Порядочная монтайонская дама мягко, но

решительно отклоняет приглашение в путешествие. Она напоми-

нает управителю-искусителю, сколько пересудов вызвал бы их

побег: Я еще так молода. Если я уйду с тобой, Раймон,

тотчас развяжутся языки. Люди не преминут сказать, что

мы сбежали ради удовлетворения сластолюбия *. Однако сама

идея путешествия будоражит воображение супруги шателена, она

подумывает о компромиссном решении: готова бежать с Раймо-

ном, но в сопровождении каких-нибудь дуэний, присутствие ко-

торых сохранит ей репутацию честной женщины. Раймон Рус-

сель не отвергает такое решение. Он даже сводит Беатрису с двумя

местными женщинами, которые согласны отправиться с нею в

Ломбардию (I, 222). Обе, и этот факт примечателен, близки к

domus Клергов: одна, Алазайса Гонела, любовница Гийома Клерга,

брата кюре, другая, Альгея Мартра, сестра старой Мангарды, ма-

тери Пьера Клерга. Шаг возможных дуэний — с отнюдь не бе-

лоснежной репутацией! — остался без последствий. Однако зас-

луживает упоминания, ибо тем самым в жизнь Беатрисы впер-

вые входит клан Клергов.

Раймон Руссель, как позднее и Пьер Клерг, принадлежит в

породе крестьян-краснобаев. Он перемежает свои фантазии отно-

сительно планов бегства довольно фривольными рассуждениями

о переселении душ. Беременной, внимательно слушающей Беат-

рисе, он объясняет: Душа ребенка, которому предстоит родить-

ся, может проникнуть в утробный плод, находящийся в живо-

те женщины, через самые разные части женского тела (I, 220).

— Тогда почему, коли так, младенцы не разговаривают,

едва родившись, ведь они получают старые души? — про-

стодушно вопрошает воздыхателя Беатриса.

— Потому что такое не угодно Богу! — ответствует

Раймон Руссель, обычно не склонный к лаконизму.

Вплоть до сего момента все остается в надлежащих рамках,

в лучших традициях трубадуров, тонких знатоков региональной

этнографии. Прекрасная и юная дама из Монтайю имеет «аман-

та», который происходит, как подобает, из более низкой социаль-

ной среды. Раймон в данном случае одновременно и деревенский

житель, и не имеет благородного происхождения. Не участвует

ли тем самым Беатриса, меньше всего теоретизируя на сей счет, в

демократизации любви, которая составляет одну из основных тем

Глава IX Либидо Клергов

191

* R. Nelli, р. 154.

О легитимности любви

окситанской женщины к

более низкому по положе-

нию см. там же, р. 164.

Бернар де Вентадур, стих

41—44. Цит. по: Lazar M.,

p. 12. (Рус. изд.: Бернар де

Вентадорн. Песни. М.,

1975. С. 90).

* Маркабрю, XXXI, стих

46-49. Цит. по: Nelli R.,

1963, р. 133.

окситанских поэтов: «молодая высокородная дама» и персонаж

низкого происхождения. При обожателе «терпеливом, красноре-

чивом и скромном», довольствующемся положением почтитель-

ного искусителя, Беатриса играет роль вдохновительницы, Эге-

рии

, интеллектуально развиваемой, в свою очередь, воздыха-

телем. Ересь давала Раймону чудесное средство и пофлиртовать,

и подать себя в выгодном свете. В таких условиях все могло идти

к общему удовольствию, даже сам супруг, Беранже де Рокфор,

не нашел бы что возразить, оставайся Раймон этаким влюблен-

ным постником, обожателем из изумруда и сардоникса, како-

го Маркабрю желал бы всякой достойной внимания женщине.

(Согласно Часослову любви, изумруд символизирует подавление

сексуальных побуждений, сардоникс — целомудренную покор-

ность*.) К несчастью для себя, Раймон Руссель взалкал боль-

шой игры, он захотел спать с любимой женщиной. Подобная игра

дала окситанской лирике еще одну из основных тем. Как сказано

у Бернара де Вентадура

Хотел бы я застать ее одну,

Пусть спит, и я не помешал бы сну,

Лишь нежный поцелуй сорвал бы тайно с губ.

Просить не смею — слишком подл и груб .

Однажды вечером,— рассказывает Беатриса,— мы ужи-

нали вдвоем с Раймоном. После этого он украдкой прошел в

мою спальню и скользнул под кровать. Тем временем я при-

бирала в доме. Потом легла. Все домашние уснули, и я тоже.

Тут Раймон выбрался из-под кровати и примостился сверху,

не снимая рубашки! И начал действовать, как если бы хо-

тел овладеть мною телесно. Тогда я вскрикнула: «Что про-

исходит?»

На что Раймон отозвался: «Молчи».

Тут я не выдержала: «Ах ты, крестьянское отродье!

Это я-то молчи?»

И давай кричать, давай звать служанок, которые спали

при мне, на других кроватях в той же комнате. Говорю им:

«В моей постели мужчина!»

Раймон же вмиг выскочил из постели и из комнаты...

Спустя некоторое время он оставил службу в нашем доме и

вернулся в свой осталь в Прад (I, 222).

Таким образом, в решительный момент у супруги шателена

взыграло «классовое сознание», несколько притупившееся за

время долгого флирта, который предшествовал дерзкой атаке уп-

равителя. Она прогнала крестьянина из своей постели. Не поже-

лала поступать, по выражению Маркабрю, «как левретка, кото-

рая отдается дворовому псу»*. «Классовое сознание» не мешало

неделями позволять управителю ухаживать, но не более того.

Часть вторая Археология Монтайю: от жеста к мифу

192

* Выражение трубадура

Гийома IX, герцога Акви-

танского (Nelli R. Op. cit.,

p. 79-103).

Все имеет предел, даже относительно платоническая идил-

лия супруги шателена и крестьянина. Руссель выходит. Входит

Пато.

Пато — бастард. Зато кузен Пьера Клерга. Из самой име-

нитой семьи в деревне. Хотя и не дворянской. Пато не выдумы-

вает сложных подходов. В отношении женщин он применяет под-

ход, который опробовал некогда его далекий соотечественник

Гийом Аквитанский

. С точки зрения бастарда, Беатриса — всего

лишь «кобылица»: седлай ее, отведать дай скребницы*. Не

стесняясь, еще при жизни Беранже де Рокфора Пато Клерг на-

силует Беатрису. Очевидно, гнев шателена мало пугает столь доб-

лестного хама. Следует добавить, что «изнасилование» нанесло

не самую страшную травму. После смерти Беранже Беатриса, сво-

бодная, но вдовая и, в таком качестве, пониженная на одну сту-

пеньку социальной лестницы, попросту сожительствует с монтай-

онским сатиром, незадолго до того силой взявшим ее в замке.

С того времени Пато открыто содержал меня как любовни-

цу,— заявляет она епископу Фурнье, отвечая на вопросы о лич-

ной жизни.

Однако Пато — это всего лишь проходной этап. Настоя-

щим, большим событием первого вдовства Беатрисы стал кузен

Пато — кюре Клерг. Связь Пьера и вдовы шателена развива-

лась по законам типичной для святош интриги: все началось с ис-

поведальни. А завершилось в церкви, где в силу своей порочнос-

ти Пьер Клерг велит среди ночи устроить для любовницы постель.

Первоначально Беатриса была всего лишь одной из испове-

дующихся. Она уже давно водила знакомство с людьми клана

Клергов, участвовала в долгих посиделках у очага (I, 235—237).

Однажды зашла исповедаться к приходскому кюре за алтарь

Девы Марии. Пьер не дал ей времени покаяться в грехах. Он

заявил: Ты нравишься мне больше всех женщин на свете.

И тотчас заключил в объятия. Она немедленно ушла, в раздумь-

ях, озадаченная, но не возмущенная...

Это было только начало: Пьер не спешит одержать сердеч-

ную победу. Впрочем, в этом случае речь не идет о любви-страс-

ти, но всего лишь о взаимном влечении и нежности... Чувства

Беатрисы и Пьера по отношению друг к другу выражаются гла-

голом diligere (очень любить). Тогда как то, что сведет позднее

вдову шателена и Бартелеми Амильяка, вынудит составителей ре-

гистра Жака Фурнье использовать латинские слова adamare и

adamari, передающие понятие любви-страсти.

После приличествующего срока ухаживаний, от поста до

начала июля, Беатриса, наконец, уступает перед обаянием и крас-

норечием священника: Пьер — опасный златоуст в лучших тра-

дициях позднейшего южного краснобайства. На восьмой день

после дня ап. Петра и Павла, летом, в самом конце XIII века