Поворачивая взгляд нашего слуха
857
на это ответил: ну, не исполняются, значит, так и надо. И сам их не
исполнял. То есть, исполняя русскую музыку, брал только вершинный
слой.
Вершинный слой получался достаточно обильным, но все, что шло
дальше, представлялось устаревшим, ненужным и лишенным какой
бы то ни было ценности. И это было совершенно естественным для
той установки слуха. Теперь все не так. Теперь оказывается, что произ-
ведения раньше не исполнявшиеся тоже очень интересны. И они инте-
ресны даже в том случае, если мы будем совершенно уверены, что они
не достигают уровня того, что мы привычно называем шедеврами му-
зыкального искусства. У них интерес — другой. Они стоят на своем
месте и не могут быть пропущены, потому что пропуск их означал бы
для этой новой логики, что мы совершенно безосновательно выбрасываем
что-то из истории. Это поворот, который будет иметь самые далеко иду-
щие последствия. Потому что он мог произойти только при условии, что
различие между так называемыми шедеврами и произведениями, не
достигшими этого уровня, оказывается не столь значительным и, глав-
ное,
не столь существенным. Это важнейший момент такого поворота.
Оказывается, что от культа шедевра, который сложился на протяжении
XIX века, мало что осталось. А коль скоро так, то наш слух придет к
тому, что он не будет замечать столь резко разницу, которая раньше
различалась очень резко. И вместо разделения музыки на шедевры и
все остальное, на этом месте оказывается нечто гораздо более занима-
тельное. А именно: художественные миры, разные, которые устроены
внутри себя очень своеобразно и где ничего нельзя пропустить, потому
что если мы что-то пропустим, то этот мир плохо узнаем.
И Сен-Сане нам это прекрасно демонстрирует. Вплоть до семиде-
сятых годов никто не удосужился собрать его произведения вместе,
потому что логика рассуждений была такая: Сен-Сане, во-первых, не
симфонист, то есть не признанный автор симфоний. Для того, прежне-
го,
восприятия музыки. Четыре симфонии, написанные в 1850—59 го-
дах, безусловно, ранние. Из них первая, написанная им, кстати, не в
шестнадцать, а в пятнадцать лет, — отличается от остальных тем, что в
ней,
безусловно, нет стремления к какой бы то ни было оригинально-
сти.
Но, как мы установили, это ведь вовсе не обязательно. Теперь, под
новым углом зрения, оказывается, что все это интересно и все это
интересно еще во взаимосоотношении. Очевидно, что первая симфония
более слабая — но она интересна, потому что входит в этот контекст.
Контекст сам по себе есть как бы текст этого своеобразного художе-
ственного явления. Из контекста ничего не должно выпадать.
Теперь оказывается, что различие между шедевром и менее значи-
тельным произведением — это изобретение самого XIX века; но не
случайное, опыт самой культуры подсказал это.
Вот пример совершенно случайный, который пришел в голову. Одна
из двух концертных симфоний Моцарта — есть для скрипки и альта с