Мыльников А.С. (ред.) Этнографическое изучение знаковых средств культуры

Подождите немного. Документ загружается.

в фольклорных образах, закрепились в нормах обычного

права.

средние века

этот

институт приобрел существенное

значение. В повое время он продолжал существовать не

только в силу устойчивости традиций: его

реальпая

сила

как регулятора общественных отношений сохранялась в

тех

местностях, которые были мало вовлечены или почти

совсем

не вовлечены в товарно-денежные социально-эконо-

мические отношения и где не существовало учрежденного

государством

уголовного

права

или же государственная

власть была слаба.

На Балканском полуострове в период Османской им-

перии такими местностями были, например, горные зоны

албанского

ареала

(на севере, в цептре и юго-западе со-

временной Албании), Черногория, Герцеговина, область

смешанного расселения албанцев и

славян

(исторические

области

Косово,

Метохия, Дебарско и др.), горные зоны

греческого

ареала

на его северо-западе (Эпир), крайнем

юге

(Пелопоннес), на острове Крит (Сфакья) и др. Теми

же чертами характеризовалось Адриатическое Приморье,

принадлежавшее Зетскому государству, позже Венециан-

ской

республике, а с 1815 г. — Австрии. На

Кавказе

особенно

примечательны горные зоны Северного

Кавказа,

включая Дагестан.

Во

всех перечисленных (и им подобных) местностях

действовали отнюдь не только

инерция

традиций, но и

объективные факторы: консерватизм общественных

отно-

шений, поддержанный реакционными церковниками, фео-

дальной верхушкой и другими социальными группами,

принадлежавшими к эксплуататорским классам. Они из-

влекали

из древнего обычая выгоды для себя материаль-

ного

и престижного характера.

Таким образом, кровная месть — явление, выросшее

из коллективного правосознания эпохи родо-племенного

строя,

в классовом обществе превратилось в пережиток.

Это

обстоятельство еще раз подтверждает

факт,

что

между социально-экономическими формациями пет аб-

страктно строгой границы и что элементы соционорматив-

ной культуры могут

принадлежать

одновременно пред-

шествующей

и последующей формациям.

Любые

традиции подвержены временным и формаци-

онным изменениям. Таковы и информационно-коммуни-

кативные

акты

(ИКА),

которые выражают в коллектив-

ной практике людей, во-первых, общечеловеческие эмо-

140

ции, общие закономерности поведения; во-вторых,

особен-

ности

конкретной этнической культуры в данный момент

исторического

развития

(одного

этноса или группы

этносов,

т.

е. культуры региональной); и, наконец, социальные

характеристики этой культуры, так как каждое явление

общественной

жизни социально окрашено (следователь-

но,

можно говорить об ИКА не только этнической

общно-

сти,

но и социального организма).

По

отношению к формуле «кровь за кровь» возмож-

ность

примирения явилась инновацией в определенный

исторический

момент. В процессе усложнения имущест-

венных отношений урон, нанесенный коллективу гибелью

одного

из его членов, стали возмещать материальной ком-

пенсацией («крвнина» у

сербов,

«вергельд» германоязыч-

ных варварских правд, «головничество» Русской Правды).

Этот

порядок существовал среди народов Балканского по-

луострова:

отмечен в законнике Стефана Душана, в Ви-

нодольском

статуте («вражда»,

«осуд»),

в своде албан-

ского

обычного права («цена крови» — hollat te gjakut).

После

уплаты выкупа следовало примирение враждую-

щих

сторон.

С развитием торгового обмена и денежных

отношений

«цена крови» устанавливалась в денежном

эквиваленте, но на практике расплата чаще всего произ-

водилась натурой —

скотом,

землей, оружием, медной

утварью.

Размер компенсации зачастую зависел от со-

циального положения

убитого

человека. Например, так

было

в средние века в Винодоле, в повое время в Гер-

цеговине.

У многих кавказских народов накануне при-

соединения к России выкуп был весьма дифференциро-

ван.

албанском обычном праве, напротив, утверждается

равный выкуп за человека

любого

социального положе-

ния.

Очевидно, здесь отразилась определенная политиче-

ская тенденция: закрепление демократических норм в

противовес

сословной структуре феодальной Османской

империи; порядки

«добрых

старых времен» нарочито и

активно противопоставлялись классовому неравенству

окружающего

мира. Однако в практической жизни эта

тенденция зачастую уступала место дифференцированной

оценке социальных значимостей определенных лиц, семей

или родственных групп.

При примирении подсчитывали убыток сторон

уби-

тыми и ранеными; за рану взимали половину или чет-

верть «цены крови». Платы требовали не от тех, кто был

141

виновником

ссоры,

а от тех, кто понес меньше потерь;

«цена

крови»

являлась

не

наказанием,

способом

сба-

лансирования сил.

Последствием

примирения кровников было побратим-

ство,

заключенное между представителями двух враждо-

вавших партий, кумовство через крещение или подстрига-

ние волос новорожденным, аталычество,

свойство,

т. е.

обмен

брачными партнерами.

Другими словами, прибе-

гали

ко всем видам искусственного родства или к

свой-

ству,

как бы

замещая

потерю одной человеческой жизни

включением в свой коллектив вновь приобретенного род-

ственника. Все эти акты сопровождались церемониями,

тщательно разработанными, оснащением символами и ре-

чевыми формулами.

Хотя

в историческом

плане

кровная месть есть явле-

ние универсальное, хотя в обычаях, сложившихся вокруг

этого

института, в том числе и в обряде примирения,

есть

очень много

общего,

по существу во внешнем прояв-

лении этих обычаев и обрядов отражаются особенности

культуры каждого данного этноса. Этническую окрашен-

ность

им придает прежде всего родная речь, а наряду

нею другие — невербальные — средства коммуникации.

Обратимся к конкретным примерам.

албанцев в XIX—начале XX в. процедура примире-

ния была нескольких видов. Примирение, учреждаемое

католическими священниками, пользовалось уважением,

так называемый «служебный

мир»,

организуемый осман-

ской

администрацией, оказывался наименее прочным и

зачастую

нарушался. В наибольшей степени отвечало

старинным традициям примирение, основанное на нормах

обычного

права при посредстве поручителей (dorzanet) —

близких друзей авторитетных мужчин, а также лиц,

принадлежавших к феодализирующейся верхушке.

После

того

как стороны договаривались о выкупе, на-

значали

поручителей, утрясали все дела, связанные с

примирением, наступал момент самой процедуры прими-

рения, сцепарий которой, разработанный в деталях и

освященный вековой традицией, разыгрывался с неизмен-

ным драматическим пафосом.

североалбанском высокогорье события разворачива-

лись следующим образом: «. . .убийца зовет главарей, дру-

зей

убитого

и священника, они все собираются вместе,

берут

собой

убийцу и двух женщин с колыбелями, в ко-

торых

лежат грудные дети, и идут к дому

убитого.

При-

142

близившись к дому, связывают убийце руки, засовывают

ему

нож за ворот, накидывают ему на голову большой

воротник черной суконной куртки (kapot) и так подхо-

дят к дому. Подойдя к дому, две женщины берут в руки

колыбели с детьми it входят в дом, а за ними убийца, а

за ним все остальные. Убийца подходит к огнищу, ста-

новится на колени и преклоняет голову на перекладину

(подпорку

для поленьев па краю открытого очага), к

нему подходит старейшина дома, подымает его, откры-

вает голову,

развязывает

ему руки н вынимает нож

из-за

ворота

и затыкает ему за пояс, потом целует его и го-

ворит, что

ради

бога, святого Иоанна, людей, которые

пришли, прощает ему кровь своего сына, брата или

того,

кем ему был убитый. После

этого

убийца зовет в свой

дом

всех сопровождающих и родню убитого и устраивает

большое

пиршество и на том пиршестве происходит при-

мирение крови, большое количество оружия, украшенно-

го

серебряными пластинками, преподносят родственникам

убитого,

чтобы они

взяли

все, что захотят. Но они про-

щают и не берут ничего, но некоторые, хотя и очень ред-

ко,

берут что-нибудь из предложенного. Вследствие

этого

становятся кумовьями и побратимами родственники той

и другой сторон. Это наиболее твердое примирение, ред-

ко

когда после такого примирения следует

месть».

Примерно так же, с небольшими

вариациями

описыва-

ет процедуру примирения М. Рашович у албанцев, живу-

щих в Черногории, А. Эккар — у албанцев окрестностей,

г. Шкодры, И. Ган — у северных албанцев, Е. Доргем —

албанцев в Дукагышн и у черногорцев.

Подробное

и красочное описание примирения кровной

мести

у черногорцев оставил П. А. Ровинский.

Наслед-

ник первого убийцы, открывшего долгую цепь взаимной

вражды, должен был уплатить противной стороне

«мыто»

(договоренную

сумму денег), устроить обед для всех уча-

стников обряда и организовать заключение кумовства:

чтобы

ответная сторона выставила 12 кумовьев, воспри-

емников 12 младенцев провинившегося коллектива.

условленный день рано утром к дому «хозяина

крови»

(умирника) подходят женщины с младепцами в ко-

лыбелях и двое мужчин, послапных для переговоров.;

Женщины опускают на землю колыбели. Никто их не

приветствует. В доме царит

напряженная

тишина. По-

сланники

— один с графином

ракии,

другой с вином, —

не стучась в дверь, скромно приветствуют:

«Доброе

утро

143

в доме кума!». Им никто не отвечает. На третий раз они

восклицают:

«Во имя бога и святого Иована,

доброе

утро

куму!».

Тогда дверь распахивается, и посланники входят

внутрь. Кроме

вина

ракии

они в качестве мыта пред-

лагают умирнику две леденицы (пистолеты, отделанные

в литое

серебро).

Затем

начинают входить женщины с

колыбельками. Под головами младенцев — завернутые в

бумажку мелкие монеты. Это — мыто от матерей. Пер-

вым принимает кумовство

главный

из партии умирников:

он

целует

младенца,

за ним так же поступают остальные.

Через некоторое время все собираются в селении, где жи-

вут

виновники мести, располагаются вокруг утрамбован-

ного

круглого тока. Обе партии стоят как враждебные

войска,

а между ними остается нейтральное пространство

метров

в сто. Со стороны ответчиков выдвигается группа

людей:

сын убийцы в одном нижнем белье,

босой

и без

шапки

ползет на четвереньках; а на шее у него висит

длинное ружье на ремне (всегда длинное ружье, для

большего

эффекта, хотя бы убийство совершено было

и из пистолета); его с концов поддерживают два кмета

(выбранные для примирения люди), тоже без шапок.

Умирник подбегает к кающемуся, подымает его, а тот

целует ему ноги и руки, плечи и грудь. Умирник снима-

ет

с шеи ружье и говорит: «Не это ли ружье пресекло

жизнь моего

отца?».

И не дожидаясь ответа, вручает

ружье

кающемуся,

выражая

этим полное проще-

ние, оба целуются по-братски. После

этого

с той и дру-

гой

стороны выходят по 12 человек и заключают побра-

тимство.

Если вспомнить, что уже 12 человек покумились

новорожденными детьми, то получается 24 пары, заклю-

чивших искусственное

родство,

— число сакральное. Да-

лее следует торжественная трапеза, во

главе

которой

вос-

седают

два должностных местных

лица,

истец со своими

ближними и ответчик с 24 побратимами, всего в трапезе

принимают участие более 300 человек, рассаженных

строго

по старшинству и прочим

правилам

местничества.

Пьют

и едят без здравиц, только произносят пожелание,

чтобы

мир был искренним и прочным. Однако виновник

и его кумовья ничего не едят, это значит, что примире-

ние еще не произошло окончательно. Эта

заключительная

церемония начинается после трапезы, когда виновная

сторона

каждому присутствующему с противной стороны

вручает по монете, а затем умирнику преподносят луч-

шее оружие, какое бывает на мужчинах винившейся

144

стороны,

оружие в конце концов возвращается хозяевам

(но

бывали случаи и не возвращения, а присвоения его

пострадавшей

стороной).

Наконец, после долгой паузы

умнрник возвращает своему новому куму все оружие

и велит своим людям вернуть все им подаренное,

в том числе и деньги, которые

взяли

из колыбелей

мла-

денцев.

П. А. Ровинский сообщает, что вся церемония проис-

ходила очень торжественно и производила большое впе-

чатление: «.. .тут вы у многих могли видеть слезы на

глазах,

а иной приглушал в

себе

рыдания, не говоря о

женщинах, которые плакали».

Тот

же исследователь,

обобщив

свои наблюдения, на-

шел, что формы заключения примирения в разных чер-

ногорских

областях близки между

собой,

различаясь лишь

в деталях. В Мораче, например, виновный просил про-

щения не только у отца, но и у матери

убитого.

Были

особые,

освященные традицией места, где происходил об-

ряд примирения (ср. топонимы «Мирачине»,

«Мирац»).

На Кавказе, т. е. в регионе, территориально не связан-

ном

Балканским

полуостровом, с которым не было непо-

средственных

контактов, весь комплекс порядков и обря-

дов,

связанных с кровной местью, в точности совпадает

таковыми на

Балканах.

Общие закономерности социаль-

ного

развития здесь налицо. Обряд примирения по сути

тот

же самый.

Вот

что зафиксировано в адатах кумыков: «Канлы

(убийца

или другой ответчик по кровной мести) до

сво-

его

примирения с родственниками

убитого

не должен

был ни брить, ни стричь

волос.

Перед отправлением на

примирение родственники

канлы,

объявив о своем наме-

рении, старались собрать к

себе

возможно больше народу

для

того,

чтобы шествовать на примирение. Среди

этого

народа должен был находиться князь. .. вся сторона

кан-

лы шествовала в таком порядке: впереди шли кади, мул-

лы, хаджи, старики с князем, за ними весь собравшийся

посторонний

народ, за ними родственники по отцовской

линии, дяди по матери, племянники по сестре, внуки по

дочери.

Сзади них сам

канлы.

Впереди

канлы

вели

осед-

ланную лошадь с накинутым на седле панцырем. На

передней луке висело ружье с дулом, направленным на-

зад. Прежде, чем дойти до

тазията

(траурное сидение

мужчин на подворье

убитого),

канлы

с родственниками,

вышедшие из дома, неопоясанные и без оружия, снимали

145

этом смысле примирение кровной мести происходит

по

тем же законам устойчивости традиционных церемо-

ний, обрядовых действ, что и такие обрядовые комплексы,

как свадьба и похороны, как крещение ребенка, конфир-

мация

и другие обряды, связанные с его социализацией,

как

календарные

и окказиональные праздники. Все они

несут

определенные элементы народной драмы.

церемонии примирения кровников, как и в любом

другом

обряде,

закрепляется

определенная последователь-

ность

ИКА в разных обликах — предметном, действенном

и речевом.

Все

символично в разбираемом

нами

обряде, самые

простые,

обыденные вещи и поступки превращаются в

значимые, даже сакральные предметы и действа.

Внешний вид кровника отличает его от всех людей.

кумыков он

босой,

не подпоясаппый, штаны высоко за-

катаны,

голова не покрыта (шапка для кавказского

гор-

ца — символ его мужского достоинства; открытая голо-

ва — символ покорности, поэтому, прося о прощении, пар-

тия кровника трижды спимает

шапки

перед партией

мстителей); у албанцев руки кровника связаны, голова

скрыта под капюшоном черной куртки, а

из-за

ворота

торчит нож — человек как бы изображает мертвого, уже

уничтоженного мстителем; хозяин крови вынимает нож

из-за

ворота и поднимает коленопреклоненного

врага:

со-

вершается акт «воскрешения из мертвых». Равным об-

разом кумыки, прощая кровь, говорили убийце

«живи».

Огнище — центр семейной жизпи в крестьянском до-

ме.

Кровник-албанец

направляется

к огнищу, преклоняет

голову

на подставку для дров: он обращается уже не

только к людям, живущим в доме, а к символу семейного

коллектива.

Женщины приносят грудных детей на церемонию при-

мирения: в такой ситуации это уже не просто дети, а

продолжатели рода, во имя которых виновная сторона

просит

мстителей не прерывать их род.

Наиболее выразительный символ во всем обряде —

оружие.

Оружие имело первостепенное значение в ту пору,

когда каждый мужчина был воином, а военное дело было

неотделимой частью повседневной жизни. Так было в Ал-

бании, Черногории, на

Кавказе.

первой половине XIX в. снаряжение кавказских

горцев составляло холодное и огнестрельное оружие:

148

«Черкес

оружием

обвешен;

Он им гордится, им утешен:

На нем броня, пищаль, колчан,

Кубанский

лук, кинжал,

аркан

шашка —

верная

подруга

Его трудов, его

досуга.

Ничто его не тяготит,

Ничто не брякнет...»

черногорцев, албанцев и других народов

Балкан-

ского

полуострова еще.во второй половине XIX в. преоб-

ладало

кремневое огнестрельное гладкоствольное оружие.

На рубеже веков оно заменилось нарезным.

Как правило, для военного человека его оружие —

символ

не только его профессиональной деятельности, но

и лично его чести и достоинства. У горцев Албании вру-

чение оружия подростку являлось торжественным актом

включения его в

разряд

взрослых мужчин. Недаром воз-

никло выражение «невооруженный мальчик», т. е. не до-

стигший совершеннолетия. При разделе имущества албап-

ской

семейной общины оружие покойного отца получал

старший из братьев — человек, занимавший в иерархии

семейных

отношений второе место после отца.

Оружие — личное достояние мужчины: его отдавали

в залог, вручали поручителю как

знак

доверия.

Это

сво-

его

рода

визитная

карточка воина, непременный элемент

костюма

и его главпое украшение. Естественно,

отсюда

вытекало

особое

отношение к оружию: его не просто

содержали в порядке — его холили, почти одушевляли.

Возник

своего

рода культ оружия (на

Кавказе

в сочета-

нии с культом коня, что и нашло отражение в обряде

примирения). Оружием клялись: сложив два предмета

крест-накрест (например, два пистолета, пистолет и кин-

жал, пистолет и ружье и т. п.), создав таким образом

христианский символ, произносили над ним слова

клят-

вы,

подобно тому, как средневековые рыцари молились,

воткнув

меч в землю, усматривая в нем замену креста.

Это

уже

прямая

сакрализация

предметов, первоначальное

назначение которых было чисто прикладным. За нанесе-

ние бесчестия оружию албанское обычное право предпи-

сывало мстить кровью (так же, как за оскорбление жен-

щины и за нарушение

правил

гостеприимства).

Таким образом, оружие, используемое в самых разных

ритуалах, в изучаемых в данном случае регионах

отно-

сится

к так называемым

«сквозным»

элементам симво-

лического

фонда культуры.

149

Qetta

A. Gjakmarrja ne

traditen

tone

popullore gojore // Gjurmime

albanologjike : Folklor dhe etnografija. X.

Prishtine,

1981. F. 207—228;

Ровинский 11. А. Черногория в ее прошлом и настоящем. СПб.,

1901.

Т. II, ч. 2. С. 372—404; Сто/а/ювий П.

Мег)усобни

односи и

ме!)уутица]и законских прописа и обича^ног права у U,pHOJ

Гори //

HcTopiijcKn

записи. Титоград, 1972. Km.

XXIX,

св. 1—2;

Памятники

обычного права Дагестана

XVII—XIX

вв. М., 1905.

С.

40,

53—54,

66.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 382; Ленин В. И.

Нолн.

собр. соч. Т. 26. С. 143; Жуков Е. М. Некоторые вопросы

теории социально-экономической формации // Проблемы социаль-

но-экономических формаций: историко-типологические исследо-

вания.

М., 1975. С. 7—24.

Неусыхин А. И. Возникновение зависимого крестьянства

как

класса раннефеодального общества в Западной Европе VI—

VIII

вв. М., 1956. С. 420;

Грацианский

Н. О материальных взыска-

ниях в Варварских правдах // Историк-марксист. 1940. № 7.

С.

54—64;

Ковалевский М. Родовой быт в недавнем и отдаленном

прошлом.

СПб., 1905. С. 65, 74, 179—180; Памятники русского

права.

Вып. 1: Памятники права Киевского государства. М., 1953.

С.

7, 17, 77, 78, 86, 108, 117; Греков В. Д. 1) Полица. М., 1951.

С.

183—187;

229—231;

2) Винодольский статут об общественном и

политическом строе Винодола. М., 1948. С.

33—34,

41—42,

82, 83;

Kanuni i Leke Dukagjinit, permbledhe e kodifikue prej A. Shtjefen

Konstantin Gjecov. Shkoder, 1933. C. 91, § 969—972 (далее KLD);

Закон Леке Дукаг)ина // Анали правног факультета у Београду.

1956.

№ 4. С. 464—474 (далее — Закон Леке).

KLD, § 496, 892, 893, 895, 906, 908, 935, 937, 951, 957, 971,

Закон Леке, п. 5, 16—19; Хашаев X. М. Общественный строй

Дагестана в XIX в. С. 230, 241, 242; Гидатлинские адаты.

Махач-

кала,

1957. С. 15, 33, 35, 39.

Гарданов В. К. 1) Общественный строй адыгейских наро-

дов.

С. 227—238, 303—304; 2) Система композиции в обычном

праве адыгов XVIII—первой половины XIX в. М., 1964. С. 10;

Хашаев X. М. Общественный строй Дагестана в XIX в. С. 212,

222;

Омаров А. С. Памятники обычного права Дагестана

XVI—

XVII

вв. М., 1964. С.

10—11;

Греков В. Д. Винодольский статут...

С.

80, 83.

KLD, § 892.

Иванова Ю. В. Северная Албания... С. 170; Недел>ковип Б.

Канун Леке... С. 457—58, 461; Mjeda L. Das Recht der Stamme

von Dukadschin // Zeitschrift fur Ethnologie. 1901. Bd 33. S. 354.

Тухолка С. Арнаутлук при Абдул-Хамиде. СПб., 1909. С.5.

KLD, § 988—990;

Durham

Е. Some tribal

origins

laws

and

customs of the Balkan. New

York,

1929. P. 88—159;

Stojanovic

Pobratimstvo kao osobita vrsta srodstva u Crnoj Gori i Sjevernoj

Albanii // Zbornik za narodni zivot i obicaje

Juznih

Slavena. Zagreb,

1977.

Knj. 40 S. 304—314; Косвен M, О. Этнография и история

Кавказа.

M., 1961. С. 104—126.

Закон Леке, п. 44.

Pauweuh

М. Племе Кучи : Етнографско-истори]ски преглед.

Веоград, 1963. С. 58—59; Hahn G. Albanesische Studien.

Jena.

1954.

S. 177; Hecquard H. Histoire et

description

de la Haute Albanie au

Geugarie. Paris, [s. a.]. P. 381—383;

Durham

E. Some tribal ori-

gins. .. p. 68,

89—91.

152

Ровинский П. А. Черногория... Т. 1, ч. 2. С.

384—389.

Там же. С.

393—394.

Алибек М.

Адаты

кумыков.

Махачкала, 1927. С. 8—9.

Hecquard.

Op. cit. p. 379, 383; НеделковиН. Bp. M.

Указ.

соч.

С. 458; РашовиН М.

Указ.

соч. С. 59; Закон Леке, п. 4.

Иванова Ю. В. Северная Албания... С.

160—164.

Памятники обычного права Дагестана... С.

53—54,

125—

127,

134—135,

143—144,

152—153, 162—163.

KLD, § 644, 562.

Богатырев П. Г. Вопросы теории народного искусства. М.,

1971.

С. 8,

14—24,

32—40,

150—152.

Толстой Н. И. Из «грамматики» славянских обрядов //

Труды

по знаковым системам. Тарту, 1982. Вып. 15. С.

57—58.

Пушкин А. С. Кавказский пленник // Поли. собр. соч., 1977.

Т.

IV. С. 89.

ДучиК С. Живот и o6n4aj и племена Куча. Београд, 1931.

С.

91—92.

KLD, § 21, 70.

KLD, § 20, 24, 25, 62

Wassa Effendi. Albanien und die Albanesen. Berlin, 1879.

S. 51; Crojanoeuh П. Мег)усобни односи... С. 20; Робакидве А. И.

Некоторые

черты горского феодализма на Кавказе // СЭ. 1978.

№

2. С.

22—23;

М. Ю. Лермонтов устами одного из своих героев

отмечал

особое

щегольство джигита: на нем бешмет весь в за-

платах,

а оружие в

серебре.

KLD, § 291, 292. Считалось, что оружию нанесено бесче-

стие,

если кто-то перешагнул через лежащее на земле оружие,

схватился

за него рукой или дурно о нем отозвался.

Иванова Ю. В. Институт гостеприимства у горских народов

Балканского

полуострова и Кавказа // Балканские исследования:

Проблемы

истории и

культуры.

М., 1976. С.

231—237.

KLD, § 972, 982.

Памятники обычного права Дагестана. С. 46,

53—54.

Сто]анови% П. Мег)усобни односи... С.

5—32.

Косвен М. О. Материалы по истории этнографического изу-

чения

Кавказа в русской науке // Кавказский этнографический

сб. М.; Л., 1962. III. С.

185—186;

Анчабадзе Ю. Д. Этнографиче-

ские сюжеты в трудах Ф. И. Леонтовича // СЭ. 1984. № 4.

С.

87—88.