Нерсесянц В.С. Философия права

Подождите немного. Документ загружается.

Таким образом, поскольку то буржуазное "равное право", об "отмирании" которого говорили

Маркс и Ленин, так исторически и не появилось, все последующие разговоры об "отмирании"

права в ходе строительства социализма и коммунизма были фактически беспредметными.

Действительное же право (а именно дооктябрьское буржуазное право или нэповское буржуазное

право) не "отмирало", а было насильственно ликвидировано вместе с соответствующими

социально-экономическими предпосылками и условиями.

Преодоление нэповского буржуазного права Пашуканис связывает с "построением единого

планомерного хозяйства"

. Но пока

Там же. С. 122.

LМарксистская доктрина и социалистическое правопонимание остается

силе

ЫН0Чная

связь между

отдельными предприятиями, остае

1ся

Ма

права, в том числе и в отношениях между

государст

6енньши

предприятиями, где "применение принципа так называего хозяйственного расчета

означает образование автономных

ИНИЦ)

СВЯ

зь которых с другими хозяйствами устанавливается р

ез

ЫН0К

"1, Связь между хозяйственными единицами, выражен в форме стоимости циркулирующих

товаров, осуществляет

ИДИЧесК

ой форме сделок. Этим обусловлено законодательств

ду

Хе

нэповского буржуазного права — "создание более или 1)

6нее

тве

рд

ЫХ

постоянных формальных

рамок и правил юридиче

ого

бщения автономных субъектов (кодекс гражданский, возможно

также

торговый) и органов, практически налаживающих это ооще(

11]е

утем разрешения споров (суды,

арбитражные комиссии И Т. ()»2

°1ичие от этой буржуазной товарно-правовой формы со-циалист)](,

еское

начало

(

Кла

д)

ри нэпе — это

"общественная связь меду производственными единицами, представляемая в ее разумно

незамаскированной (не товарной) форме, — этому отвечает

ме

1од непосредственных, т. е.

технически содержательных, указанщ

ВИ

программ, планов производства и распределения и

т. Д-, У

ка

3зний конкретных, меняющихся постоянно в зависимости от измен

от измен

ения

услови

й"

"ставляя между собой две противоположные тенденции — развитие

Планового

на

чала и товарно-

правовой формы отношении, %шуканис отмечает: "Само собой очевидно, что первая тенденции

не

заключает в себе никаких перспектив для процветания !°Р

еского ремесла. Ее постепенная

победа будет означать постелен

0ТМИ

ание

формы вообще"

" Уровнях диктатуры пролетариата, поясняет Пашуканис, несмотря

допущение рыночного

обмена, уничтожается реальная противопо

ложность

интересов внутри национализированной про-

мышленц

Ости

"обособленность или автономия отдельных хозяйственных

Гани3

мов (наподобие

частнохозяйственной) сохраняется лишь х

метод

»5 Поэтому советский уклад, уточняет (в принципе,

прльно) Пашуканис в третьем издании своей книги в 1927 г., это не

Ролетарский государственный

капитализм", как он (в духе известны

ленинских

положений о "госкапитализме" при нэпе) считал в

пер

йом

Да

нии 1924 г.

ношения между самими госпредприятиями и их отношения с

нег0С

УДэственными хозяйствами

Пашуканис характеризует как

LТам же.

LТам же. С, ,

LТам же.

Там же. С. Там же. С.

Глава1. "Новое право": основные направления интерпретаций

215

"quasi - частнохозяйственные отношения", поставленные "в стро-тие рамки, которые в каждый

данный момент определяются успехами, достигнутыми в сфере планомерного строительства"

Это означает, что и допущенная при этом правовая форма отношений носит ненастоящий,

квазиправовой характер.

Даже нэповское буржуазное право в условиях диктатуры пролетариата, доминирующей роли

социализированного производства и планового начала, постоянного усиления "непосредственного,

т. е. административно-технического, руководства в порядке подчинения общему хозяйственному

плану" предстает в изображении Пашука-ниса лишь как какое-то подобие права, лишь как "метод"

рыночных отношений, как некая аналогия и имитация права. Правовая форма при диктатуре

пролетариата по существу лишена своих правовых свойств и возможностей и, по признанию

Пашуканиса. "существует только для того, чтобы окончательно исчерпать себя"

. Окончательная

победа планового хозяйства поставит госпредприятия "исключительно в технически

целесообразную связь друг с другом, убьет их "юридическую личность"

. Процесс отмирания

правовой формы — это, по Пашуканису, одновременно и переход от эквивалентных отношений к

коммунистическому принципу распределения.

Изживание стоимостных отношений в экономике будет вместе с тем "отмиранием частноправовых

моментов в юридической надстройке", "выветриванием самой юридической надстройки в целом"

Преодоление стоимостных отношений означает здесь конец свободной и независимой личности в

качестве собственника-товаровладельца, субъекта права, автономной моральной личности.

Человек перестает быть самостоятельным индивидом, лишается общественно признаваемых за

ним свойств, характеристик, определений и статуса свободной индивидуальности (экономической,

правовой, моральной, религиозной и т. д.) и превращается в целесообразную часть коллектива,

теряет свое индивидуальное "я", сливается с "массой" класса, "трудящихся", "трудового народа" и

т. д.

Эта развиваемая Пашуканисом установка на деиндивидуали-зацию человека в процессе

преодоления частной собственности, рынка, обмена и т. д. является прямым продолжением и

логическим следствием марксисткой трактовки свободы и равенства людей, свободной

человеческой личности как иллюзорной, идеологической формы выражения товарно-стоимостных

отношений, простого атрибута товарообмена. "В самом деле, — пишет Пашуканис, — че-

Там же. С. 124.

LТам же.

LТам же. С. 128.

LТам же. С. 124.

216 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

ловек как моральный субъект, т. е. как равноценная личность, есть не более как условие обмена по

закону стоимости. Таким же условием является человек как субъект прав, т. е. как собственник. И

наконец, оба эти определения самым тесным образом связаны с третьим, в котором человек

фигурирует в качестве эгоистического хозяйствующего субъекта"

Эгоистический субъект, субъект права и моральная личность, согласно такой трактовке, это лишь

"идеологические образования", "три основные маски" человека в товаропроизводящем обществе

Преодоление такого общества, а вместе с ним и трех этих иллюзорных идеологических "масок"

позволит, по мнению Пашуканиса, в условиях "планомерного общественного хозяйства" строить

отношения людей не как экономические, правовые, моральные и т. д., а как отношения

целесообразные, утилитарные — посредством "простых и ясных понятий вреда и пользы"

Одновременно с товарным и правовым фетишизмом будет преодолен и этический фетишизм. А

пока, в условиях переходного периода, констатирует Пашуканис, "коллектив не отказывается от

всевозможных средств давления на своих сочленов для побуждения к морально должному", т. е. к

"классово полезному"

. Новое пока что уживается со старым, пролетарское — с буржуазным:

"Рядом с социальным человеком будущего, который сливает свое "я" с коллективом, находя в

этом величайшее удовлетворение и смысл жизни, продолжает существовать моральный человек,

несущий на себе тяжесть более или менее абстрактного долга. Победа первой формы равносильна

полному освобождению от всех пережитков частнособственнических отношений и

окончательному перевоспитанию человечества в духе коммунизма"

Вообще для коммунистической идеологии и социалистической практики отрицание права и

установка на перевоспитание человека — это два взаимосвязанных и дополняющих друг друга

аспекта отрицания личности и утверждения коллективистской общности. Действительно, там, где

человек теряет свою свободу, индивидуальность и личность, где он не признается субъектом

права, там он вновь как несвободное, незрелое, несовершеннолетнее существо становится

объектом воспитания и перевоспитания в духе "идеалов" послушного "сочлена" коллектива,

класса, "трудящихся", народа и т. д. Отсюда, кстати говоря, и облюбованная марксистскими

идеологами тема разговоров о воспитании и перевоспитании всех и,! вся, особенно — о

воспитательной роли "отмирающего" права. То ,i

Там же. С. 144.

LТам же. С. 145, 146.

LТам же. С. 150.

LТам же. С. 151.

LТам же. С. 152.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций 217

ли спешат с "отмиранием" несуществующего права, то ли всерьез опасаются, что оно вдруг

"отомрет", так и не довоспитав кого-то. Крайне большие надежды при этом, естественно,

возлагаются на пролетарское уголовное право, точнее говоря — на карательную политику.

В русле развития таких воззрений Пашуканис выступал за то, чтобы "превратить наказание из

возмездия и воздаяния в целесообразную меру защиты общества и исправления данной социально

опасной личности"

Логика появления такой антиправовой позиции ясна и понятна: наказание как "возмездие и

воздаяние" предполагает право, объективную правовую эквивалентность конкретного наказания

конкретному преступлению. И там, где нет права, его следует, по логике Пашуканиса, заменить

мерами политико-медицинской целесообразности, диктуемой "требованиями момента" и

официально-властными представлениями о социальной (т. е. классовой!) опасности каждого

отдельного "члена коллектива" с точки зрения всемирно-исторического движения всего

"коллектива" к коммунизму.

Решение этой "громадной организационной задачи" сделает, по словам Пашуканиса, "излишними

судебные процессы и судебные приговоры, ибо когда эта задача будет полностью разрешена,

исправительно-трудовое воздействие перестанет быть простым "юридическим следствием"

судебного приговора, в котором зафиксирован тот или иной состав преступления, но сделается

совершенно самостоятельной общественной функцией медицинско-педагоги-ческого порядка. Нет

никакого сомнения, что наше развитие идет и будет идти дальше по этому пути"

В, подтверждение таких тенденций Пашуканис отмечал, что уже в Руководящих положениях по

уголовному праву Наркомюста РСФСР 1919 Г. был отвергнут принцип виновности как основание

для наказания, да и само наказание трактовалось не как возмездие за вину, но как оборонительная

мера. Без понятия вины обходится и УК РСФСР 1922 г. А в основных началах уголовного

законодательства Союза ССР вместо термина "наказание" фигурируют "меры социальной защиты"

судебно-исправительного характера. От этих, во многом декларативно-терминологических

изменений, по мнению Пашуканиса, надо идти дальше по пути реального, а не словесного

преодоления таких правовых форм, конструкций и принципов, как вина, состав преступления,

ответственность, вменяемость, соразмерность (эквивалентность) наказания тяжести преступления,

уголовно-процессуальные гарантии и т. д. "Нелепая форма эквивалентности", утверждал он,

противоречит "разумной цели защиты

Там же. С. 176.

LТам же. С. 176—177.

218 Раздел III. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

общества или перевоспитания преступника"

. Формальный принцип эквивалентности (за равную

вину — равная мера наказания) отвергается им именно как правовой принцип: "Эта бессмыслица

есть не что иное, как торжество правовой идеи, ибо право есть применение одинакового масштаба

и не заключает в себе ничего большего"

Вместе с принципом эквивалентности ненужной оказывается и идея ответственности, т. е.

эквивалентного наказания. Что же касается "юридического понятия вины", то оно "не научно, ибо

оно прямым путем ведет к противоречиям индетерминизма"

. Выходит, если человека без вины

бросить в тюрьму или расстрелять, то с детерминизмом все будет в порядке?

Одобряя как образец "целесообразность наказания в педагогике", где вменяемыми (и

подлежащими наказанию) считаются и дети, психически ненормальные и т. д., Пашуканис

сожалеет, что "уголовное право пользуется понятием вменяемости как условием наказания не в

том единственно ясном смысле, в каком его устанавливают научная психология и педагогика"

Свои нападки Пашуканис направляет и против известного гуманистического принципа,

образующего фундамент цивилизованного уголовного права: "nullum crimen, nulla poena sine lege"

(нет преступления, нет наказания, если это не предусмотрено в законе).

Идеи, позаимствованные у ряда представителей социологического и антропологического

направлений в криминалистике, он крайне радикализирует в духе коммунистического отрицания

права вообще. Вина, преступление и наказание как "формы буржуазного сознания", опирающиеся

на товарные отношения, не могут быть прёодолены в буржуазном обществе. Данное

обстоятельство Пашуканис отмечает с чувством классового и исторического превосходства над

буржуазным социологом Ван-Гамелем, высказавшимся за очищение криминалистики от этих

"предрассудков". "Преодоление, этих отношений на практике, т. е. революционная борьба

пролета- риата и осуществление социализма, — вот единственный путь pacr сеять эти миражи,

ставшие действительностью"

В духе реализации таких последовательно антиправовых ус-Ц тановок и должна быть, по его

мысли, осуществлена в стране ре-

LТам же. С. 173.

LТам же. С. 181, сноска 20. Пашуканис здесь, в горячке правового нигилизма, "забывает", что право — это не просто

"одинаковый масштаб", а такой одинаковый масштаб, по которому индивиды одинаково свободны, равны, независимы и

защищены от того произвола и насилия, которые он идеологически обосновывает своей яростной войной против права и

правовых гарантий личной безопасности. Он и сам рьяно рыл ту глубокую яму, в которую позже и попал.

LТам же. С. 171.

LТам же. С. 171. 180, сноска 180.

LТам же. С. 175—176.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций 219

форма уголовного права и процесса. В этой связи он критически замечает: "Уголовный кодекс сам

по себе и та судебная процедура, для которой он создан, пропитаны насквозь юридическим

началом эквивалентности воздаяния"

Борьба против права имеет свою логику, которая приводит Пашуканиса к отрицанию не только

основных юридических принципов в сфере уголовного права и процесса, но и вообще особенной

части Уголовного кодекса. "Наконец, — спрашивает он своих не столь радикальных соратников в

борьбе против права, — зачем нужна вся особенная часть Кодекса, если дело идет только о мерах

социальной (классовой) защиты? В самом деле, последовательное проведение принципа охраны

общества требовало бы не зафикси-рования отдельных составов преступления (с чем логически

связана мера наказания, определяемая законом или судом), но точного описания симптомов,

характеризующих общественно опасное состояние, и разработки тех методов, которые нужно в

каждом данном случае применять для того, чтобы обезопасить общество"

Здесь хорошо видно, как место вытесняемого права тут же занимает самый откровенный и грубый

произвол, в какие бы медико-психиатрические одежонки его ни наряжал Пашуканис. Кстати

говоря, гнусная практика злоупотребления психиатрией в политических целях против

инакомыслящих вполне укладывается в обосновываемую Пашуканисом карательную

конструкцию классовых мер борьбы против людей с "симптомами, характеризующими

общественно опасное состояние".

Для Пашуканиса как марксистского идеолога отрицание права — это лишь необходимый момент в

движении от капитализма к коммунизму. И он настолько поглощен этим моментом, что просто не

замечает (или не хочет видеть), что отрицание права — это просто бесправие, насилие, несвобода,

произвол. Он мечтает о неправовой карательной процедуре, которая выразится "целиком и без

остатка в разумной, немистифицированной форме социально-технических правил"

. Конечно,

там, где нет права (после уничтожения буржуазного права, в условиях диктатуры пролетариата),

там карательная процедура, да и вся карательная политика осуществляются (и могут

осуществляться) лишь во внеправовых и антиправовых формах. Отсюда, однако, лишь следует,

что социализм несовместим с правовыми формами также и в области карательной политики, но

вовсе не вытекает, будто внеправовое насилие — это более разумная форма, чем уголовное право.

Обрисованный Пашуканисом переход от права (в данном случае — от уголовного права) к

неправу в виде социально-техниче-

Там же. С. 177.

Там же.

1Там же. С. 175.

220 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

ских правил, от правосудия — к репрессивной медико-психиатрической диагностике симптомов

классово опасного состояния со всей очевидностью демонстрирует полнейшее безразличие (и

Пашука-ниса как идеолога, и оправдываемого им строя бесправия) к судьбам живых людей —

строителей коммунизма, актуальных и потенциальных жертв внеправовой карательной политики.

И это весьма показательно и "симптоматично" для всей правоотрицающей позиции Пашуканиса.

"Из всех видов права, — замечает он, — именно уголовное право обладает способностью самым

непосредственным и грубым образом задевать отдельную личность. Поэтому оно всегда вызывало

к себе наиболее жгучий, и притом практический, интерес. Закон и кара за его нарушение вообще

тесно ассоциируются друг с другом, и, таким образом, уголовное право как бы берет на себя роль

представителя права вообще, является частью, заменяющей целое"

. А это для Пашуканиса

означает лишь буржуазность и, следовательно, ненужность уголовного права: "Уголовное право,

так же как и право вообще, есть форма общения эгоистических обособленных субъектов,

носителей автономного частного интереса или идеальных собственников"

С ликвидацией частной собственности и социализацией средств производства исчезает и частная,

эгоистическая, автономная личность, а вместе с ней и личность вообще, свободный и независимый

индивид; частный человек социализируется вместе со всеми остальными производительными

силами, превращается в несамостоятельную, зависимую, несвободную частицу целого — классово

понятого, организованного и защищаемого (на основе технических правил, медицинской

диагностики и политико-идеологической педагогики) "общества".

Такова в целом схема антиправовых рассуждений и построений Пашуканиса, в рамках которых

нет места для понимания и адекватной оценки роли и значения уголовного права и процесса (как,

впрочем, и других отраслей права и права в целом) для защиты жизни, свободы, прав, интересов,

безопасности людей как людей — все равно, где, когда и в качестве кого они фигурируют по его

идеологической схеме. Здесь хорошо видно, что этот радикальный антигуманизм — лишь

другое выражение правового нигилизма. У них общий корень — коммунистическое отрицание

личности, свободы, права, собственности.

Пашуканис (и марксизм в целом) прав, что пролетарское, коммунистическое уничтожение частной

собственности неизбежно означает одновременно отрицание и индивида как самостоятельного

экономического, морального и правового субъекта, преодоление свободной, равной и независимой

личности, т. е. ликвидацию индиви-

Там же. С. 160.

LТам же. С. 178.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций 221

дуальной свободы, равенства и автономии людей в тех формах (экономических, юридических,

моральных, религиозных и т. д.), в каких исторически вообще были возможны свобода и

равенство в человеческих отношениях до их пролетарско-коммунистического уничтожения. Ясно

также, что после пролетарской революции, в условиях диктатуры пролетариата и строительства

социализма все эти формы свободы и равенства (а вместе с тем и человек как индивид, личность)

лишаются объективной почвы и реального смысла, а если и допускаются по нужде, как при нэпе,

то с такими коммунистическими ограничениями и оговорками, что предстают лишь как

видимость, политико-идеологически полезная фикция, вербальная конструкция, лишенная

адекватного содержания.

Но пролетарско-коммунистическое "освобождение" от частной собственности по существу

означает отрицание не только связанных с ней т. и. "идеологических", "иллюзорных" форм

свободы, равенства, индивидуальности и т. д., но и вообще сути, содержания и субстанции этих

форм — человеческой личности, индивида, свободы, равенства, права, морали, религии как

таковых. Так что "грядущее освобождение" — это лишь негативное "освобождение" от свободы,

собственности, личности, права, морали и т. д., а не позитивное утверждение какой-то новой

свободы.

Ведь свобода, равенство, право, собственность и т. д. имеют смысл лишь применительно к

индивидам, личности, а там, где люди — не самостоятельные индивиды, не личности, а, как

говорит Пашуканис, "сочлены коллектива", составные части класса и массы, там нет и не может

быть ни свободы, ни права, ни равенства, ни собственности, ни моральности. Без индивида, без

личности все это превращается в иносказание, в метафорические слова без адекватного смысла.

Поэтому остается — в духе общемарксистских установок и ожиданий — надеяться на появление в

результате "перевоспитания человечества в духе коммунизма" какого-то-ранее не виданного

существа, которое, потеряв свое собственное "я" и свою личность, каким-то чудом оказывается

свободным и всесторонне развитым индивидом.

Пашуканис, следуя за Марксом, берет за основу не официальный закон, не "норму как внешнее

авторитетное веление", а юридическое отношение, содержание которого дано самим

экономическим отношением, поэтому "законная" форма этого юридического отношения

расценивается им как "один из частных случаев"

. Чисто теоретически, поясняет он, "правовое

общение может быть конструировано как обратная сторона менового отношения"

. Но для

практической реализации правового общения требуется наличие

Там же. С. 88.

LТам же. С. 154.

8 Нерсесянц «Философия права»

222 Раздел III. Марксистская доктрина и социалистическое правопониман

"более или менее твердо установленных общих шаблонов, разраС тайной казуистики и, наконец,

особой организации, которая меняла бы эти шаблоны к отдельным случаям и обеспечивала

принудительное выполнение решений"

Право, следовательно, — продукт меновых отношений, а не порождение государства и

законодательства, хотя и нуждается в них. В целом о потребностях практической реализации уже

наличного (формируемого в меновых отношениях) права Пашуканис пишет так: "Наилучшим

образом эти потребности обслуживаются государственной властью, хотя нередко правовое

общение обходится и без содействия последней, на основе обычного права, добровольных

третейских судов, самоуправства и т. д."

С этих экономико-материалистических позиций Пашуканис критиковал различные буржуазные

(естественноправовые, психологические, нормативистские и т. д.) концепции права.

Призывая марксистских авторов к использованию положений Маркса о взаимосвязях формы

товара и формы права не только для критики буржуазной юридической идеологии, но и для

изучения правовой надстройки как объективного явления, Пашуканис отмечал: "Этому

препятствовало прежде всего то обстоятельство, что у тех немногих марксистов, которые

занимались вопросами права, центральным, основным и единственно характерным признаком

правовых явлений бесспорно считался момент принудитель- ного социального (государственного)

регулирования"

Так, он критикует юридико-позитивистский подход Бухарин и находившегося под его влиянием

И. Подволоцкого. Анализиру! взгляды Зибера и Реннера, Пашуканис замечает: "Аналогично!

определение права как принудительных норм, издаваемых госу дарственной властью, мы находим

у Бухарина. Отличие Бухарин от Зибера и в особенности от Реннера заключается в том, что пер

вый усиленно подчеркивает классовый характер государственной власти и, следовательно,

права"

Сходные представления о праве развивал и ученик Бухарина Подволоцкий, определявший право

следующим образом: "Право представляет собой систему принудительных социальных норм,

отражающих экономические и другие общественные отношения-данного общества, норм,

вводимых и охраняемых государственной

властью господствующего класса для

санкционирования, регулирования и закрепления этих отношений и, следовательно, закрепления

господства данного класса"

Там же.

LТам же.

Там же. С. 35.

1Там же. С. 57, сноска 14.

Подволоцкий И. Марксистская теория права. М. — Пг., 1923. С. 156.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций 223

Пашуканис верно квалифицировал подобные определения права

ак позитивистские, но отвергал

их не с позиций признания объективного смысла и ценности права, а в духе марксистского

отрицания всякого права, в перспективе преодоления права, правоведения и философии права как

явлений буржуазной действительности и буржуазной идеологии. "Все эти определения, — писал

он о позитивистских подходах к праву, — подчеркивают связь между конкретным содержанием

правового регулирования и экономикой. Однако в то же время право как форму они стремятся

исчерпать признаком внешней, государственно-организованной принудительности, т. е. по сути

дела не идут дальше грубоэмпирических приемов той самой практической или догматической

юриспруденции, преодоление которой должно составить задачу марксизма"

Критически относился Пашуканис и к позиции Стучки, хотя и усматривал в ней ряд достоинств.

"Тов. И.И. Стучка, с нашей точки зрения, — писал он, — совершенно правильно поставил

проблему права как проблему общественного отношения. Но вместо того чтобы начать поиски

специфической социальной объективности этого отношения, он возвращается к обычному

формальному определению, хотя и ограниченному классовым признаком. В той общей формуле,

которую дает т. Стучка, право фигурирует уже не как специфическое социальное отношение, но

как все вообще отношения, как система отношений, отвечающая интересам господствующего

класса и обеспеченная его организованной силой. Следовательно, в этих классовых рамках право

как отношение неотличимо от социальных отношений вообще, и т. Стучка уже не в состоянии

ответить на ядовитый вопрос проф. Рейснера, каким образом социальные отношения

превращаются в юридические институты или каким образом право превращается в самого себя"

В определении Стучки действительно не выделена специфика права. Говоря о классовом

содержании правовой формы, данное определение не объясняет, почему это содержание

принимает именно правовую, а не какую-то иную форму. Для доказательства юридич-ности,

правового характера этой формы (системы, порядка) отно-шений Стучке не остается ничего

другого, как от своего классового социологизма обратиться, подобно другим (отвергаемым им)

позитивистам, к государственной власти как правосозидающему источнику и правоопределяющей

силе. Настойчивые при этом ссылки Стучки (в отличие от других позитивистов) на классовый

характер государственной власти лишь демонстрируют, что классовый социологизм в его подходе

довольно эклектически сочетается с классовым позитивизмом при трактовке вопросов экономики,

права, закона, государства и т. д.

Пашуканис Е.Б. Избранные произведения. С. 57—58, сноска 14.

Там же. С. 75.

224 Раздел III. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

Пашуканис же стремится удержаться на позициях того классового социологизма, согласно

которому право и государство — это соответствующие (правовая, публично-политическая) формы

экономико-стоимостных, товарно-меновых, т. е. по сути и классовому характеру — буржуазных

отношений. Классовость права и государства для Пашуканиса (как и у Маркса), концептуально

говоря, это их буржуазность, отсюда и необходимость их отрицания, "от- -мирания" и т. д., и

принципиальная невозможность "пролетарского права", "пролетарского государства" как каких-то

новых (после-буржуазных) типов права и государства.

Более или менее последовательное развитие этой позиции в книге "Общая теория права и

марксизм" удается Пашуканису лишь постольку, поскольку он (как и Маркс в "Капитале")

остается там, по его словам, на "территории врага"

, критикует буржуазные общественные

отношения и буржуазное право, конкретно не анализирует проблемы послебуржуазного,

пролетарского строя. Как только он переходит к этой советской тематике (уже в самой этой книге,

но. особенно сильно — в последующих выступлениях и публикациях), в его суждениях

начинается заметный крен в сторону классового позитивизма, приспособления своей позиции к

целям оправдания-. отношений, институтов и норм диктатуры пролетариата и его

законодательства.

Так, в статье 1927 г. "Марксистская теория права" Пашука- нис, отвечая на критику Стучки

признает, что целый ряд правсУ вых проблем остались в его книге вне поля зрения. "Такова, напри

мер, — отмечает Пашуканис, — проблема права переходного вре мени, или советского права,

которую поставил во весь рост т. Стуч-1 ка, что и принадлежит к числу его крупных заслуг в

теории права"

. И еще шаг в сторону классового (советско-правового) позитивизма: "Повторяю,

что большой заслугой т. Стучки является неустанное подчеркивание им особой, специфической

природы советского права, вытекающей из его революционного происхождения, в противовес

всяким попыткам рассматривать наше советское право как наиболее полное завершение неких

"социальных" тенденций, наблюдающихся в буржуазном правопорядке"

Пашуканис, таким образом, переходит здесь к признанию наличия нового (послереволюционного

и послебуржуазного) "советского права" с "особой, специфической природой". Вместе с тем это

"советское право" он — для сохранения хотя бы внешней, словесг ной видимости своей

концептуальной последовательности — не на-;

Там же. С. 56.

LСм.: Стучка И.И. Государство и право в период социалистического строительства Революция права, 1927, № 2.

Пашуканис Е.Б. Избранные произведения. С. 188—189.

Там же. С. 189.

1. "Новое право": основные направления интерпретаций 225

зывает "пролетарским правом". Но эти словесные ухищрения сути дела не меняют: согласно

концепции Пашуканиса, всякое право по своей природе — буржуазное право, и если за "советским

правом" теперь им признается "особая, специфическая природа", это по существу означает и отход

от данной концепции, и признание "пролетарского права". Ведь для Стучки и других авторов

"советское право" это и есть "пролетарское право".

Признание особого "советского права" требует от Пашуканиса корректировки и в вопросе об

"отмирании права". Открещиваясь от не без оснований приписывавшихся ему представлений о

непосредственном переходе от "буржуазного права к неправу" и подчеркивая принципиальную

противоположность между подлинным (при капитализме) и неподлинным (после пролетарской

революции) буржуазным правом, между буржуазным правом без кавычек и в кавычках (все дело,

оказывается, в кавычках!), Пашуканис пишет: "Отмирать может только это не подлинное

буржуазное право, "буржуазное право" в кавычках. Право же буржуазного государства,

защищаемое силой последнего, может быть только уничтожено революцией пролетариата"

Во-первых, Пашуканис здесь явно подменяет проблему: речь должна идти не о "праве

буржуазного государства" (т. е. не о позитивном законодательстве, об актах свергнутых

правительств и т. д.), а о том буржуазном праве как форме экономико-стоимостных, меновых

отношений, после которого (по Марксу, Ленину и На-шуканису) не может и не должно быть

никакого другого типа, никакой другой формы права. Нельзя же иметь одно правопонима-ние

(одно понятие права) "на территории врага", другое — на своей территории, специально для

диктатуры пролетариата.

Во-вторых, Пашуканис, признавая "советское право", окончательно запутывает пресловутую

проблему "отмирания" права, поскольку "современное советское право" оказывается у него

отличным и от "неподлинного буржуазного права". "Классовая, функциональная характеристика

этого права, — пишет Пашуканис, имея в виду это неподлинное буржуазное право без буржуазии,

— и не только этого, но и нашего современного советского права, отвечающего более низкой

ступени развития, чем та, которую Маркс имел в виду в "Критике Готской программы",

принципиально отлична, противоположна такой же характеристике подлинного буржуазного

права"

Выходит, что "современное советское право" с особой, специфической природой разовьется затем

в то неподлинное буржуазное право (в буржуазное "равное право", по Марксу и Ленину), которое

и "отомрет". Вся эта путаная и искусственная конструкция призва-

LТам же.

Там же.

226 Раздел III. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

на соединить несоединимое: признание "советского права" правом (т. е., по Марксу и Пашуканису,

буржуазным феноменом) и вместе с тем отрицание его буржуазной природы, его подлинности и т.

д.

Если "советское право" является правом, имеет свою особую, специфическую природу,

принципиально отлично от буржуазного права по своим функциям и т. д., то зачем в таком случае

вообще именовать его буржуазным правом (в кавычках или без кавычек)? Разве что для

видимости, будто все идет "по Марксу" и именно там, где это явно не так. Если же под

"современным советским правом" имеется в виду нэповское право, т. е. допущенное в советское

время урезанное, ограниченное, подконтрольное, но все же подлинное буржуазное право (а вовсе

не предсказанное Марксом буржуазное "равное право"), то говорить о какой-то особой приро- де

"советского права" нет никаких оснований.

Применительно ко всему послереволюционному (советскол пролетарскому) периоду речь должна

идти о разграничении, при ципиальной противоположности и т. д. не между подлинным и

подлинным буржуазным правом, не между буржуазным право» кавычках и без кавычек, а между

подлинным правом и правом подлинным, между правом без кавычек и правом в кавычках, ело-

вом — между правом и неправом, которое советскими идеологами.

выдавалось за право по тем

или иным практическим, политическим, идеологическим и доктринальным соображениям и

мотивам.

По существу так же речь должна идти о принципиальном раз- личии между двумя

противоположными типами организации литической власти в стране — в правовой или

неправовой форма в виде публичной (публично-правовой), государственной власти ш в виде

внеправового, непосредственного классового господства, дш татуры пролетариата с

монополизацией политической власти в рука коммунистической партии.

Или право и государство (публично-политическая, государе! венная власть), или неправо и

негосударство (диктатура класса, классово-политическая, партийно-коммунистическая власть).

"Полугосударство" так же невозможно, как и "полуправо". Это (и теоретически, и реально-

исторически, по логике и по опыту) лишь вербальные идеологические кентавры, слова-метафоры,

за которыми скрываются неправовые и негосударственные властные институты и приказные

нормы прямого классового господства, диктатуры пролетариата, монопольного политического

правления коммунистической партии.