Оболенская С.В. Германия и немцы глазами русских: XIX век

Подождите немного. Документ загружается.

100

русский ямщик, с которым ехать иногда точно наслаждение».Честь и

слава немцам! – восклицал Аксаков. Все, что дано им от природы,

они развили и развивают. «Но

субстанция народа (говоря их же вы-

ражением) ниже, гораздо ниже

субстанции

русского народа. Другими

словами: больше талантов дано русскому, нежели немцу…»

227

. Од-

нако постепенно, особенно с переездом в Саксонию, осторожное

отношение к тому, что он видит, сменяется одобрением, а крити-

ческие оценки в адрес немцев уступают место откровенному восхи-

щению. Музеум в Берлине, в Дрездене, гётевские места в Веймаре,

германская природа, красоты Саксонской Швейцарии, величест-

венный Рейн – все это буквально потрясает его и рождает возвы-

шенные поэтические слова и оценки. «Ах, Дрезден, Дрезден… –

писал он, – я стоял, и Шиллер, Гофман, Гёте, Фихте проходили

мысленно предо мною…Все величие, вся бесконечная сторона

Германии встала тогда передо мной»

228

. В Веймаре: «Сейчас я стоял

у гроба Шиллера, Шиллера…Боже мой, какое важное, великое значе-

ние имеет для меня это имя!»

229

Так происходило у Аксакова «узнавание» Германии. «Герма-

ния не только не проиграла, но выиграла в моем путешествии: узнав

ближе немцев, я больше полюбил их»

230

. А в последующих письмах

Аксакова – просто неостановимый поток восхищения «чудной, выс-

шей, поэтической и ученой стороной Германии, бесконечной сторо-

ной ее». «Мне свободно здесь, в этом германском элементе, и, веро-

ятно, из всех народов только один германский, может быть, так бли-

зок…Только в Германии (то есть в просвещении ее) могу находить

такую полную отраду и потом идти своим путем…»

231

. И сами «слав-

ные, чудные немцы! Мне хорошо с ними, я сочувствую с их ясными,

глубокими душами; я вполне, вполне родной им, когда речь идет об

искусстве, науке; но, как я уже несколько раз говорил, их мелочная

сторона всегда будет для меня смешною»

232

Я не случайно выделила последние слова. Почему восхищение

«славными, чудными немцами» все же соседствует у Аксакова с

пренебрежением к их «мелочной стороне»? В известной степени это

диктовалось, возможно, свойственным русским людям того времени

смутным ощущением неполноценности, возникшим в петровские

времена и требовавшим компенсации в утверждении собственного

превосходства. Но кроме того, как у Станкевича, так и у Аксакова

227

Там же. С.282-284.

228

Там же. Т. 10. № 4. С. 82.

229

Там же. Т. 11. № 7. С. 73.

230

Там же. С. 83.

231

Там же. Т. 10. № 4. С. 84-85.

232

Там же. Т. 12. № 12. С. 154.

101

можно выявить мотив, который во второй половине XIX столетия

станет одним из ведущих в отношении к Германии и немцам русских

образованных людей. В наблюдениях Н.В. Станкевича за повсе-

дневной жизнью немцев мы не находим никакой критики, но два-три

брошенные вскользь замечания намечают черты того, что позднее в

образе немца превратится в понятие филистерства. Спокойная жизнь

«мещан» – ремесленников, которой они предаются с наслаждением и

восхищаются как дети, всем хороша, только «если б эту жизнь

дополнить большей любовью к искусству, любовью вообще, нем-

ножко сбавить расчетливости – это были бы люди»

233

. И К. Аксаков

никогда не забывает повторить, что учености и поэтичности немцев

сопутствует «смешная», «мелочная» сторона, отделяющая их от рус-

ских людей с их широкой душой и удалью. «Смешное в немцах

останется для меня смешным», постоянно подчеркивает он.

Так намечается то, что впоследствии в сознании образованных

русских людей превратится в устойчивую дихотомию – различение

Германии поэтической и философской, Германии Гёте и Шиллера,

Шеллинга и Гегеля, Германии высоких достижений духа – и Герма-

нии филистерской, Германии мещан с их главным свойством –

бережливостью и расчетливостью, которые обратились в представле-

ниях русских людей в скупость. В конце XIX в. эта дихотомия при-

няла характер противопоставления высокого германского духа гер-

манскому милитаризму, Германии философской, поэтической –

воинственной грубой Пруссии, а немцы, по меткому выражению

демократического публициста конца XIX в. Н.В. Шелгунова, превра-

тились из «немцев мысли» в «немцев дела». Это превращение, прои-

зошедшее в восприятии немцев в России во время франко-прусской

войны 1870/71 гг., было для многих ошеломляющим. Немцы, про-

славившиеся высокими достижениями духа, в глазах русских наблю-

дателей в одночасье превратились в свирепых пруссаков, бесчинст-

вующих во Франции и готовых установить свое господство в Европе.

* * *

В 1933 г. Д. Хармс, человек весьма образованный и, между

прочим, окончивший в Петрограде известную немецкую школу Пе-

тершуле, в совершенстве владевший немецким языком и хорошо

знавший немецкую культуру, писал неизвестному корреспонденту:

«Дорогой Доктор! Я до сих пор называю вас “Доктор”, но в этом уже

нет ничего медицинского: это скорее в смысле “Доктор Фауст”. В вас

еще много осталось хорошего германского, не немецкого (немец-

перец колбаса и т.д.), а настоящего германского Geist’а, похожего на

оргàн. Русский дух поет на клиросе хором, или гнусавый дьячок –

233

Станкевич. С. 542.

102

русский дух. Это всегда или Божественно, или смешно. А герман-

ский Geist – оргàн»

234

. В этих словах хочу обратить внимание не на

сопоставление немецкого Geist’а и «русского духа», а на различение

«хорошего германского» и «немецкого (немец-перец колбаса и т.д.)».

Это устойчивое представление-противопоставление сохранилось и

много позже, и даже в годы Отечественной войны 1941-45 гг. в

пропаганде был широко распространен тезис об удивительном «не-

совпадении» Германии Гёте и Бетховена и гитлеровской Германии,

вернее, о гибели того германского Geist’а, о котором писал Хармс.

Такое противоречие в восприятии Германии и немцев (опре-

делим его, в высшей степени условно, следуя за Хармсом, как проти-

воречие между «германским» и «немецким»), противоречие между

высокой романтической немецкой поэзией, глубокой мудро-стью

немецкой философии, с одной стороны, и немецким филистер-ством

– с другой возникло в обществе образованных русских людей, как

мы видели, в начале XIX века.

«Немцы мысли» превращаются в «немцев дела»

Почти все идеологи и деятели славянофильства – А. С. Хомя-

ков, А.И. Кошелев, братья Иван и Петр Киреевские, К.С. Аксаков –

учились в Германии. В их дневниках и письмах находим записи об

ученых занятиях, посещении «святых мест», связанных с кумирами

русской образованной молодежи 30-х гг. Гете и Шиллером, чтении

сочинений великих немецких философов Фихте, Гегеля, Шеллинга.

Мы познакомились с восторженными отзывами К.С. Аксакова об

ученой Германии. Духовное развитие первого поколения славянофи-

лов началось со знакомства с немецкой философией, прежде всего,

Шеллинга и Гегеля. По выражению И.С. Аксакова, принадлежавшего

уже к следующему поколению славянофилов, у его брата К.С. Акса-

кова и Ю.Ф. Самарина интерес к миру русского духа и русской

жизни с ее неисследованными тайниками возник именно под влия-

нием Гегеля. В 20-30-х гг. немецкая философия формировала круг их

философских и историко-философских интересов и стиль их мыш-

ления. Позже они всеми силами старались от нее дистанцироваться,

противопоставляя западноевропейским – и прежде всего немецким –

философским системам «верующее любомудрие» (И.В. Киреевский),

основанное не на немецком «формальном и логическом» способе мы-

шления, а «православном, русском» живом и цельном, свободном от

немецкой «умозрительности», включающем в себя элемент поэтиче-

234

Новый мир. 1992. № 2. С. 199.