Оболенская С.В. Германия и немцы глазами русских: XIX век

Подождите немного. Документ загружается.

ясь устройством дорог в Германии, добавлял, однако, что «безрас-

судно было бы мечтать об основании шоссе во всем нашем обшир-

ном государстве». Сравнивая просторы России и размеры мелких

германских государств, он замечал: «В стране гигантов не все то

удобно, что легко в отечестве пигмеев»

169

Внимание авторов записок привлекали ухоженность дорог,

улиц, домов, постоянное попечение и властей и жителей о поддер-

жании чистоты и порядка во всем. «Опрятность селений, скромная,

но довольно привлекательная наружность домов, редкая исправ-

ность дорог и мостов» – эти внешние приметы германского быта,

отмеченные Раевским, приятно удивляли всех

170

. Особенно поражала

основательность всех устройств, необходимых для нормальной жиз-

недеятельности, и заботы о поддержании их в постоянном порядке.

«У нас строят и тут же исправляют, – замечал Лажечников, – здесь

сразу строят надолго». Восхищаясь дорогой из Франкфурта на

Берлин («ровна, как пол, с небольшими от средины скатами; обрыта

с обеих сторон глубокими рвами и обсажена высокими тополями»),

он особенно подчеркивает, что «шоссе сии, препорученные смотре-

нию неусыпных работников», находятся в постоянной исправно-

сти

171

. Глинка, во время стоянки в г. Бунцлау наблюдавший пожар,

случившийся в деревне близ города, поразился удивительному

порядку при тушении: каждый знал, что он должен делать и (поду-

мать только!) «три исправные трубы ― заметьте, что это в деревне, –

брызжут ручьями воду».

Трудолюбие, терпение, усердие немцев, по наблюдениям на-

ших офицеров, просто творят чудеса. Поблизости еще идут бои, враг

то отступает, то наступает, повсюду видны следы сражений, в полях

не убраны трупы, некоторые деревни обращены в пепел и жители,

скрывавшиеся в горах от вражеских бесчинств и лишь недавно

возвратившиеся домой, еще боятся чужих. Но они уже трудятся,

чтобы как можно скорее восстановить разрушенное, снова наладить

прочное, давно устроенное хозяйство. Удивительным казалось то,

что вокруг идут бои, а поля обрабатываются с редкой рачительно-

стью, повсюду приводят в порядок прекрасные сады, насыпные

дороги. Дома в деревнях и городах увиты виноградом. На улицах и

площадях фонтаны: в одних поят лошадей, из других берут воду

жители. Повсюду проведены каналы с отводами к каждому хозяину.

«Как умеют немцы всем пользоваться и угождать всем необходимым

нуждам», – подчеркивал Глинка

172

169

Там же С. 126-127.

170

Раевский. Ч. 1. С.43.

171

Лажечников. С. 124-126.

172

Глинка. Ч.5. С. 11. 9.

Лажечников замечал, что почти в каждой прусской деревне

есть трактир, «хотя и небогатый, но в котором можно иметь кофе,

хорошее масло с белым хлебом и порядочные Bratwurst, сосиски»

173

Впрочем, такой отзыв о немецкой кухне – редчайшее исключение.

Решительно все русские люди, побывавшие в Германии, начиная еще

с Фонвизина, оценивали ее очень низко. Раевский описывает свою

трапезу в местечке Вальдхайм, на переходе из Дрездена в Магдебург.

Приветливая хозяйка отведенной ему квартиры «вылила кипяток в

чашку … покрошила белого хлеба, положила кусок масла – и про-

сила садиться за стол. Я услышал, что это – вассер-суп … и при-

знаюсь, что, невзирая на страшный аппетит, не мог проглотить ни

ложки»

174

. Позже автору записок привелось познакомиться с пивным

и молочным супами, которые, к его удивлению, часто составляли

весь обед. Похоже, что отношение русских к немецкой кухне было

как бы компенсацией за то восхищение, которое вызывало устрой-

ство немецкого быта. Когда у себя дома, в России, наблюдали «сво-

их» немцев, упорядоченность их повседневной жизни вызывала

усмешку, а здесь, в Германии, все это было само собой разумею-

имся, естественным и не только создавало удобства, но и составляло

основу зажиточности многих простых людей.

Главный источник спокойной зажиточности немецких крестьян

и ремесленников авторы записок видят в трудолюбии немцев, кото-

рое считают их национальной чертой, трудолюбии, создающем про-

цветание, о котором можно было догадываться даже в тяжкие дни

войны. Они то и дело повторяют, что в любой деревне, входя в дом

простого крестьянина, можно подумать, что это жилище богача.

Деревенские дома удобны и просторны, их внутреннее убранство

скромно, но свидетельствует о достатке хозяев, стремящихся укра-

сить свой быт. Русский крестьянин, говорит Лажечников, если он

трудится более обыкновенного, имеет целью обеспечить семью пи-

щей; для немца же лишний час работы означает создание нового

украшения в комнате. Но для обеспечения достатка и красоты, пони-

мали русские наблюдатели, нужен особый склад. Немец, «нахло-

бучив колпак на голову, в кожаном своем фартуке, не выпуская

трубки изо рта, протягивая иногда руку к огромному стакану пива,

перед ним неизменно стоящему, флегматически распевая любимую

песенку…в определенные часы глух, нем и слеп для всего посто-

роннего»

175

Здесь и общепринятое изображение внешних примет немца;

намечены и черты национального характера, как его представляли

173

Лажечников. С. 91.

174

Раевский.Ч. 1. С. 122.

175

Лажечников. С. 95.

себе русские: немец медлителен, спокоен, рассудителен, чуть-чуть

излишне самоуверен. Впрочем, главные признаки немцев, о которых

говорят все наблюдатели, – либо приводя в доказательство свои впе-

чатления, либо не приводя никаких доказательств, – это расчетли-

вость и скупость. «Немцы, жертвуя всем для выгоды, не бросят

одного талера для прихоти», – замечает Раевский

176

. «Любопытно

смотреть, – пишет Глинка, – как немцы и русские играют в банк.

Первые ставят гроши, другие червонцы. Те при проигрыше мор-

щатся, а эти – ничего! Ведь и по этаким мелочам можно узнавать

характер народов»

177

. Все эти замечания звучат несколько странно

рядом с описанием пышных встреч, которые немцы устраивали

русским воинам, – горячие речи, венки, щедрое угощение. Как за-

мечает Раевский, «здешние жители скупы до крайности, но нас

угощают как нельзя лучше»

178

. И так постоянно, говоря о радушном

приеме, который им оказывают немцы, авторы записок не забывают

объяснить, что делают они это хотя и от всей души, но все же прео-

долевая природную скупость.

Наши офицеры относились к этому «природному», как они

считали, свойству немцев со снисходительностью, а иногда даже вы-

сказывали мнение, что это является необходимым условием успеха в

делах. Они понимали, что немцы с их «скаредностью», как бы даже и

непостижимой для русского человека, во многом обогнали русских.

«Нравы, образ жизни, всё принимает здесь отлив просвещения и все

восхищает вас», – признавался Лажечников

179

Самое сильное впечатление офицеров, молодых образованных

дворян, привыкших с детства бездумно пользоваться услугами «уни-

женных и оскорбленных» и не чувствовать униженности тех, кто не

принадлежал к их кругу, не задумываться над их положением, –

поведение дома и в обществе немцев, с которыми им довелось встре-

титься и общаться. Вот одно из первых впечатлений Глинки. В

городке Фрауштадт, на границе Польши и прусской Силезии, он

побывал на лютеранском кладбище и записал: «Многие эпитафии

покажутся для иностранца очень странными. Например: “Здесь

лежит почтенная NN, урожденная NN, родившаяся в таком-то году,

умершая тогда-то, жена сапожника, кузнеца или портного NN”. И

над ней урна или пирамида!»

180

. «Печать непринуждения и благород-

ной независимости, заметная в поступках и даже лице простого

народа», – вот одно из первых впечатлений Раевского в Германии. На

176

Раевский. Ч. 1. С. 46.

177

Глинка. Ч. 7. С. 25-26.

178

Раевский. Ч. 1. С. 54.

179

Лажечников. С. 119.

180

Глинка. Ч.5. С.5.

постоялом дворе по дороге из Бреслау в Неймарк он удивился тому,

что за столом, никак не отделенные от остальной публики, спокойно

сидели «человек десять крестьян, с важным видом, в шляпах», а в

местечке Людвигслуст в Мекленбурге есть «мещанское собрание

(Bürgеrklub), где пожилые граждане города, купцы и ремесленники

решают за газетами судьбу царств»

181

У молодых офицеров, только что проделавших вместе с сол-

датами кампанию 1812 г., вольность в поведении простонародья,

которую они наблюдали в Германии, не вызывала никакого порица-

ния. Они явно желали того же для русских людей и искали объясне-

ния причин независимого и исполненного достоинства поведения

простолюдинов в Германии. Во-первых, полагали они, среди них

много богатых. На пути из Мейсена в Лейпциг Раевский и его спут-

ники зашли в крестьянский дом. Сначала они решили, что здесь

живет помещик – хозяйство обширное и богатое, жилище ничем не

напоминает избу крестьянина в их представлении. И повсюду в кре-

стьянских хозяйствах они видели прекрасный скот, могучих лоша-

дей, устройства для орошения огородов.

Всякий крестьянин ведет себя непринужденно, спокойно и ни-

кого не боится. Раевский объясняет это тем, что в Германии «каждый

поселянин получает некоторое, званию его соответственное, образо-

вание. Он знает свои права и обязанности, не страшится притесне-

ний»

182

. В Эйзенахе, слушая 12-летнего мальчика, вызвавшегося

быть его проводником и рассказавшего гостю о жизни Лютера,

Лажечников размышлял о прекрасном обыкновении у немцев – учить

детей «из низших состояний» вместе с детьми дворян в одной народ-

ной школе. И результат налицо. Здесь каждый знает историю своего

отечества, и «природные дарования не умерщвляются грубыми,

закоренелыми предрассудками»

183

Во всяком маленьком городке, изумлялся Раевский, есть биб-

лиотека для чтения, для крестьян издаются специальные журналы.

«Изящные творения ума знакомы здесь не одному только высшему

классу людей; имена Шиллера, Гёте, Бюргера, юного Кернера и дру-

гих великих писателей известны даже поселянам». По вечерам

жители городка собираются в клубах, и «каждый ремесленник,

перебирая листы газет, межует – разлитым на столе пивом – Европу,

дает свои конституции, назначает границы и одним словом опреде-

ляет судьбу вселенной»

184

181

Лажечников. С. 152.

182

Раевский. Ч. 1. С. 44.

183

Лажечников. С. 313.

184

Раевский. Ч.2. С. 65, 59.

И как нечто совершенно удивительное авторы записок воспри-

нимали немецких женщин. Первые оценки их внешности и поведе-

ния, связанные с укоренившимися стереотипами и возникавшие из

сравнения с польскими красавицами, были не в пользу немок. Но

молодые люди быстро изменили свои мнения. В Саксонии Лажеч-

ников заметил, сколь справедлива поговорка «In Sachsen schöne

Mädchen wachsen». А Глинка пришел к выводу, что саксонские

«поселянки, с алыми повязками на голове, белизною лиц, румянцем

и даже самою одеждою походят на наших приволжских красавиц»

185

Главное, однако, не в этом. Дочь ремесленника, пишет Лаже-

чников, днем и хлопочет по хозяйству, и занимается рукоделием, и

садится за клавесин, и читает Коцебу и Лафонтена. А вечером на ба-

лу, который дают русские офицеры, «что вообразите вы о дочери

какого-нибудь седельника или портного, когда русский генерал в

нескольких звездах поднимает ее на танец? Вы думаете, она ото-

ропела, смешалась от застенчивости, не знает, что делать, что сказать

ему? Напротив, она сама заводит с ним разговор… Вот каковы

немки!»

186

. «Таковы немки!» – вторит ему Глинка. На мызе близ

Носсена, в 5 верстах от неприятеля, в большом, прекрасно убранном

доме, который, как выяснилось, принадлежит не какому-нибудь

князю или барону, а «недворянину» и где расположились на ночлег

генералы и их адъютанты, дочери хозяина, знающие русский язык и

читающие немецкие книги, играли на фортепьяно, пели, показывали

свои рисунки и вместе с тем суетились по хозяйству, готовили стол

гостям. «Нельзя было не восхищаться воспитанием сих недворянок».

Глинка посвящает специальную маленькую главку саксонским

женщинам, умным, скромным и просвещенным. «Да я бы лучшему

из друзей моих посоветовал жениться на саксонке», – восклицает он.

Войдите в деревенский дом, вас встретит прекрасная девушка. Она

играет на фортепьяно, «говорит с вами не о погоде, говорит об

истории своей земли, о красотах природы ее… Вы восхищаетесь и

думаете, что это какая-нибудь княгиня или графиня. Входит отец ее

весь в муке; мать зовет ее доить коров или стряпать на кухне, она

оставляет фортепьяно, спешит помогать ей в хозяйстве, и вы узнаете,

что это дочь мельника»

187

. Молодым людям кажется удивительным

не только то, что дочери простых людей хорошо воспитаны и ведут

себя непринужденно, но и то, что в дворянских домах девушки не

гнушаются хозяйством, и в них угадываются будущие прекрасные

хозяйки и матери. Как это не похоже на воспитание, которое принято

давать русским девушкам, сетует Глинка. Может быть, теперь, после

185

Глинка. Ч. 5. С. 16.

186

Лажечников. С. 97-98.

187

Глинка.Ч. 5. С. 89, 167.

войны, рассеется чад, вызванный увлечением французским воспита-

нием, и русские женщины вновь, как в былые времена, станут рачи-

тельными хозяйками и примерными матерями! Восхищение! Это

слово чаще других мелькает на страницах записок молодых офи-

церов, когда речь идет об устройстве повседневной жизни немцев.

Но с кем встречались русские офицеры на постоях в немецких

деревнях и городах? Похоже, что хозяева домов, где им случалось

переночевать или провести несколько дней, – это богатые крестьяне

и ремесленники; их быт, так восхищавший чужеземцев – все же не

«всеобщая» повседневность сельских и городских жителей. Те осо-

бенности положения и поведения крестьян и горожан, которые

удивляли русских как нечто неслыханное, часто коренились не в

преобразованиях, связанных с аграрными реформами в германских

государствах, а в давних средневековых традициях. Например, мель-

ник в деревенской общине всегда был заметным, влиятельным

лицом; клубы городских жителей как продолжение цеховых собра-

ний тоже возникли отнюдь не в XIX в. Что же касается недавних

реформ, то они вызвали сильное расслоение сельского и городского

населения. Помимо ремесленников и зажиточных крестьян, сущест-

вовала масса людей, почти не имевших собственности, ютившихся в

жалких лачугах, хронически недоедавших, очень далеких от спокой-

ного благополучия и просвещенности тех, кого описали наши офи-

церы. В деревне это были мелкие крестьяне, батраки или прислуга в

богатых домах, наемные сельскохозяйственные рабочие, поденщики;

в городах – мелкие ремесленники, подмастерья, слуги, поденщики,

рабочие на мануфактурах и фабриках, бродяги, нищие

188

Чужеземцу да еще воину, передвигавшемуся вместе с армией,

невозможно было осмыслить эти социальные контрасты. Однако они

все же их почувствовали. П.С. Пущин летом 1813 г. присутствовал во

Франкенштейне на похоронах и описывал одежду участников траур-

ной церемонии. Молодые немцы были в сюртуках и башмаках. Но в

обычные дни они ходят в суконных куртках и круглых шляпах,

босые. «Бедные, составляющие рабочий класс, сохраняют те же наря-

ды, но люди работают, как волы, мясо почти никогда не едят, а

питаются исключительно картофелем»

189

. Глинка побывал в Саксо-

нии в угольной шахте и наблюдал за работой «горных людей».

Тяжкие условия, тяжкий труд; владелец шахты получает «несметный

доход», а «бедные работники» – гроши. «Однако ж, – пишет Глинка,

– бергманы и сами довольны, и целые семейства охотно посвящают

себя сей трудной работе, сопровождаемой всегда болезненной старо-

188

См.: Nipperdey Th. Deutsche Geschichte, 1800-1866: Bürgerwelt und

starker Staat. München, 1984. S. 220.

189

Дневник Павла Пущина, 1812-1814. Л., 1987. С 114.

стию. Часто случается, что брат, дядя и отец задавлены глыбами или

умерли от чахотки»

190

. Раевский, посещая в Мейсене фарфоровую

фабрику, восхищался мастерством работников и красотой изделий,

но видел «бледные лица, томный, почти погасший взгляд сих стра-

дальцев», которые «почли бы особенным несчастием потерять свою

работу: Голод и нужда требуют от них сей жертвы»

191

И все же, подводя общий итог своим впечатлениям, Раевский

писал: «Более года провел я в разных областях Германии, видел нем-

цев в великолепных чертогах и хижинах, познакомился с гордым

дворянством и со скромными поселянами, был свидетелем их образа

действий в жизни общественной и частной,– и после всего мною

виденного скажу смело, что ни один народ в свете не может столь

быстро, как германцы, достигнуть счастия и совершенства во всех

отношениях. Многим казалось странно, что самые крестьяне с жад-

ностью читают политические листки и рассуждают о происше-ствиях

мира; но сия слабость (если можно назвать это слабостию) наиболее

показывает образованность и силу рассудка. Я часто с удивлением

видел людей – даже богатых дворян наших, – которые никогда не

читают газет и не любопытствуют знать, что происходит не только в

странах, соседственных России, но и в самой России. Я считаю это

усыплением разума. Думать только о себе самом есть эгоизм непро-

стительный; быть равнодушну к благу всего человече-ства, не вос-

хищаться успехами торговли и просвещения, не чув-ствовать собст-

венного своего достоинства – есть то же, что не существовать»

192

. В

этих словах звучит горечь. Постоянно звучит у Раевского горькая

надежда: и в России то же будет!

Но обратим внимание на то, что при всем восхищении немец-

кими обычаями он их все-таки считает странными. То, что «чувстви-

тельная немка» от кастрюль переходит к Шиллеру и Гёте, иногда

представляется ему «несообразным»; то, что крестьяне читают

газеты и свободно обо всем рассуждают – может быть, все-таки

«слабость»? Так трудна встреча с этой другой культурой, так трудно

представить себе, что все это возможно и в России! За пределами

190

Глинка. Ч.5. С. 171. Глинка не мог, конечно, адекватно оценить си-

туацию. Горные рабочие – «бергманы» в Германии начала XIX в., несмотря

на тяжелые условия труда, составляли, в известном смысле, привилегиро-

ванную группу, имевшую свою организацию наподобие старой, цеховой;

государство гарантировало им рабочие места и заработную плату. Каждый

имел участок земли около своего дома. Глинка имеет в виду именно этих

«бергманов», а не тех поденщиков на горных работах, которые рекрутирова-

лись из ищущих заработка безземельных крестьян. См.: Nipperdey Th. Op. cit.

S. 234.

191

Раевский. Ч.1. С. 129.

192

Там же. Ч. 2. С. 62-63.

понимания офицеров оставалось и то, что можно было бы назвать

«духом капитализма». Раевскому очень не понравились северные

ганзейские города. Жители Гамбурга, рассказывает он, восторженно

приветствовали русских солдат, девушки в белом осыпали цветами

генерала Беннигсена. Но это самый неприятный, хотя и самый бога-

тый в Германии город. Нигде не встретил молодой офицер «подоб-

ного соединения глупой гордости и корыстолюбия, богатства и

скупости, наружного патриотизма и самого низкого себялюбия».

«Степень достоинства определяется количеством золота», и люди

здесь – это «движущиеся мешки»

193

. «Балы их незнакомы с искрен-

ной веселостию и удовольствием; во всем видно принуждение,

грубость сердца и бережливость, доведенная до низости». Разврат

достиг здесь высочайшей степени. В Гамбурге процветают публич-

ные дома, один из которых, впрочем, посетил и сам Раевский, заме-

тив при этом: «И само правительство одобряет сии торжища совер-

шенно потерянной нравственности!» Вообще Раевский не одобряет

здешние порядки. В Гамбурге он видел гвардию ганзейских городов.

«Узнав их, мне не удивительно казалось неуважение, оказываемое

жителями к званию воинскому: все почти офицеры из самых бедных

ремесленников и купцов; даже главный их начальник…был прежде

крыльщиком»

194

. «Деньги, а не заслуги и чины дают здесь право на

уважение общества», – удивляется Раевский. Презрительную усмеш-

ку вызывает у него жена мясника, играющая главную роль среди

местных дам в Грабове (Мекленбург). Забавной кажется «надмен-

ность сих ремесленников», имеющих значительный вес в небольших

городах. Дух капитализма, несущий с собой и перераспределение

влияний, возвышающий купцов, которые, по признанию Раевского,

«составляют самое счастливое, образованное состояние», ремеслен-

ников, богатых крестьян, уравнивающий их жизнь с жизнью дворян,

ему глубоко чужд.

* * *

Размышления участников кампании 1813-1814 гг. составили

этап в процессе критического самоосмысления русского общества,

осмысления истории России и места России в мировой истории, про-

должившегося в спорах декабристов и вылившегося в 30-40-х гг. в

дискуссии между западниками и славянофилами.

В военных походах этих лет встреча русской и западной куль-

тур произошла на уровне повседневной жизни. Германская повсе-

дневность обнаружила, как мы видели, серьезное несходство с род-

ной, российской. Элементарное неосознанное чувство всякого чело-

193

Там же. С. 43.

194

Там же. С. 39, 49, 45.

века, встречающегося с чужим миром, заставляет его оценивать этот

мир с помощью собственного опыта и опыта своей этнической

группы. Это естественный этноцентризм, помогающий выработке

критериев оценок чужого. Он может приобрести форму безусловного

предпочтения образа жизни своей этнической группы всем другим.

Может произойти и обратное. Многое зависит во время встречи с

чужими и чужой культурой от уровня развития человека, его обра-

зованности.

Молодые офицеры 1812 года оказались в состоянии начать ос-

мысление всего того, что они увидели за границей, и это сыграло

важную роль в жизни их поколения. Они поддавались порой носталь-

гическому чувству и вспоминали некоторые черты русского быта как

нечто привычное, удобное и сладостное. Но все же они весьма

высоко оценили чужую культуру. Наблюдения, сделанные в Герма-

нии, помогли им понять, что победа над Наполеоном еще не обеспе-

чивает России процветания. Российская действительность, крепост-

ничество как проклятие, висящее над Россией, составляют скрытый,

не вполне, может быть, осознанный русскими наблюдателями фон

описания чужого мира; этот фон во многом определяет характери-

стики и диктует масштабы сравнений.

Основное в образе Германии, сложившемся у молодых офи-

церов в результате наблюдений, сравнений, размышлений, состояло

в следующем. Германия – это процветающая страна просвещенных и

вольных людей. Молодые русские офицеры явились сюда как воины-

освободители, готовые оказать покровительство и, может быть, чему-

то научить, а покинули Германию, понимая, что у немцев можно

многому поучиться. Они готовы были усмехнуться, но ушли удив-

ленные и даже восхищенные.

Германия филистеров и Германия ученых и поэтов.

«Германское» и «немецкое».

Если для Н.М. Карамзина, сочинение которого составило эпоху

не только в литературе путешествий, но и в русской литературе

вообще, главной целью и главным смыслом посещения Германии

были встречи с великими умами, а повседневная жизнь немцев оста-

лась за рамками знаменитых «Писем русского путешественника», то

в записках большинства русских людей, которые побывали здесь в

последующие годы, важную часть составляют наблюдения за бытом,

привычками, особенностями жизни немцев, описание порядков в

этой стране. В большинстве записок, которые удалось привлечь, нет

глубоких обобщений, нет и попытки по-своему ответить на вопрос о

соотношении России и Запада. Однако даже сам отбор впечатлений

свидетельствует о том, что наблюдения их авторов связаны с этой

проблемой.

Мы обратимся к запискам о путешествиях, предпринятых пар-

тикулярными русскими людьми в связи с лечением на немецких

курортах, с ученой целью или же просто ради знакомства с Гер-

манией как с одной из европейских стран. Все авторы принадлежат,

конечно, к кругу образованных людей. Это профессор астрономии из

Казани И.М. Симонов, отправившийся за границу в 1842 г. (в 1832 г.

он был приглашен на съезд немецких ученых в Вене, но тогда поезд-

ка не состоялась) для осмотра научных достопримечательностей и

встреч с немецкими учеными; Ф.П Лубяновский, в прошлом Пензен-

ский гражданский губернатор, с 1833 г. сенатор; в юности член

старшего кружка Тургеневых, оставивший обширные «Заметки за

границею в 1840 и 1843 годах», изданные в Петербурге в 1845 г.; два

ничем не примечательных путешественника – автор «Записок рус-

ского путешественника» А. Глаголев и А. Зилов, лечившийся на

водах и оставивший описание своей поездки в европейские страны и

среди них в Германию.

Установки – деловые и психологические – у русских путешест-

венников были разные. Профессор И.М. Симонов, отправившийся в

Германию с научными целями, посвятил свое время осмотру науч-

ных достопримечательностей и встречам с немецкими учеными. В

Гамбурге он посетил обсерваторию и навигаторскую школу, осмот-

рел там применяющиеся на кораблях «астрономические пособия»; в

Бонне также осмотрел обсерваторию, ботанический сад и физиче-

ский кабинет; в Лейпциге побывал на книжной ярмарке, в универси-

тете и в ученых обществах, в Дрездене посетил картинную галерею и

Grüne Gewölbe – собрание драгоценностей и редкостей, оружейную

палату и др. Симонов принял участие в заседании «ученого собра-

ния» в Майнце и описал историю «общества немецких натуроиспы-

тателей и медиков». Вместе с другими учеными он осмотрел в

Майнце разные выставки, библиотеку, госпиталь, цейх-гауз, побывал

в театре, слушал «превосходный концерт», вместе со всеми ездил во

Франкфурт, а затем отправился в Геттинген. Здесь Симонов имел

пространные беседы с Ф. Гауссом, и «не только об науках, нас

занимающих, но не менее того и об российской литературе». Знаме-

нитый математик поразил его тем, что «для испытания своей 60-

летней памяти» «на седьмом десятке лет своей жизни начал учиться

по-русски и успел до того, что понимает российских стихотворцев и

прозаиков»

195

Записки и воспоминания о путешествии по Англии, Франции, Бель-

гии и Германии в 1842 году профессора Симонова. Казань, 1844 (далее –

Симонов). С. 320-321.