212
Я вспоминаю, что когда была ребенком, у меня были чувства и интересы, исхо-
дившие их таких глубин души, что их было невозможно облечь в слова, даже если бы я
этого захотела. Я никогда не говорила о них даже своим родителям, которые любили
меня и живо мною интересовались. Я помню также, что каждый миг моих жизненных
впечатлений был для меня очень важен и это чувство сохранялось во мне и тогда, ко-
гда окружавшие меня взрослые говорили мне, как себя вести. Их беспокоили деньги,
еда, безопасность, но я чувствовала, что лучше держаться того, что важно для меня,
хотя это могло показаться им глупым и нелогичным.
Возможно, эта моя способность вслушиваться в воспоминания детства позволя-
ет мне так видеть детей, что это вызывает их отклик. Я представляю себе сейчас дет-
ские забавы и радости, глупости и смех. Интересно, что когда речь идет о том, чтобы
«вступить в контакт с ребенком», мы в большинстве случаев вспоминаем о детских
развлечениях. Я помню, что в детстве позволяла себе выражать свою беспечность и это
встречало одобрение. Конечно, у меня бывали слезы боли, грусти, а иногда и гнева, но
вскоре я почувствовала, что выражение таких чувств причиняет боль взрослым, кото-
рых я
любила, и я научилась выражать их более осмотрительно. Я думаю, что боль-
шинство детей получает сигналы такого рода и с какого-то момента осторожнее про-
являет отрицательные эмоции.
Я начала работать с детьми в летнем лагере, еще когда была подростком. У ме-
ня не было никакой теоретической подготовки, но я знала, что очень люблю детей,
умела разговаривать с ними, могла развеселить и заинтересовать их, научить петь, пла-
вать и включаться в разные игры. Мне нравилось слушать их и общаться с ними. Я по-
думала тогда, что мне понравилось бы быть социальным работником, работающим с
детьми. Уже тогда мне были ближе не те дети, которые принадлежали к американско-
му («постоянно успешному») типу, а те, которые постоянно сталкивались с жизненны-
ми проблемами. Я знала, что эти дети любили разговаривать со мной, и мне это нрави-
лось. Возможно, я воспринимала это таким образом потому, что у меня сложилась
концепция, образ типично американских детей: преимущественно белые, англосаксон-
ского происхождения, стройные, спортивные, грациозные, светловолосые, очень спо-
койные и холодные. Мои родители были евреями, эмигрировавшими из России—
эмоциональными, любящими, умными, говорливыми, революционно настроенными.
Когда я была ребенком, я иногда завидовала этим холодным, спокойным американцам,
говорящим без акцента, послушным детям, которых я знала в Массачусетсе. Я рано
вышла замуж, у меня было трое детей и я относилась к своим родительским обязанно-
стям с той же ответственностью, увлеченностью и интересом, как и ко всем делам в
своей жизни. Я стала экспертом по каждой фазе развития, которую проделали мои де-
ти. Я многому научилась, особенно в том, что касалось развития в раннем детстве (так
как я, казалось, всегда имела ребенка, находившегося в этом периоде развития). Дети
любого возраста всегда казались мне интересными и привлекательными. Я вернулась в
школу, когда моему младшему ребенку было почти три года, и стала учителем главным
образом потому, что считала эту деятельность полезной мне, матери. Я действительно
любила детей, а теперь, когда мои дети учились в школе, я стала интересоваться обу-
чением.
Я была «альтернативным учителем», когда этот термин еще не был введен, и
прошла через многие трудности, обусловленные школьной системой. Моя начальница
говорила мне, что я была слишком «рекреационно ориентированной». Она знала, что я
работала с многочисленными группами детей, которые центр еврейских общин орга-
низовывал по всей стране, и убедила меня вернуться к такому виду работы, при кото-
рой устраивать развлечения было в порядке вещей. Между тем все дети с теми или