Перов Ю.В.Теоретическая и прикладная этика: традиции и перспективы

Подождите немного. Документ загружается.

Этика XXI века. Преодолевая Ничто

C. В. Попова

Прежде всего, мы обращаемся к Макинтайру, ибо ему четко и убеди-

тельно удалось показать, как наш язык морали из состояния порядка

перешел в состояние хаоса. Мы все еще держимся за этические поня-

тия, доставшиеся нам из прошлого. Наличие таковых позволяет нам

с уверенностью говорить, о наличии этики: вот они наши этические

правила и нормы. Как форма они сохранились, но утратилось другое —

понимание и всеобщность того, что в них заложено. За этими поня-

тиями теперь отсутствует то, что наполняло бы их единым смыслом, в

истинность которого люди бы верили как в данность. Человеку можно

сказать: «это плохо», и он согласится, если для него это самоочевидно,

или иначе, если это «плохо» рационально укладывается в его понима-

ние действительности.

Несогласованность в языке морали обнаруживается, когда чело-

век утрачивает единый стержень понимания того, что рационально,

что нет: некое утверждение в одной аргументации положительно, в

другой отрицательно. Сложность в том, что обе аргументации, каки-

ми бы противоречивыми друг другу они не были, становятся рацио-

нально приемлемыми для одного и того же субъекта. «В нашей соб-

ственной культуре влияние понятия радикального выбора появляется

в дилемме, какой именно этический принцип выбрать. Мы почти недо-

пустимо сознательно принимаем конкурирующие моральные альтерна-

Часть I. Фундаментальные вопросы этики

тивы» [1]. В нашей действительности мы, не можем ответить на вопрос:

какая инстанция рациональна, к чему возможна последняя апелляция. На

чем тогда может удержаться всеобщее законодательство, единый мораль-

ный критерий? В таком вопросе Макинтайр обнаруживает глубочайший

разрыв в философии Канта, а в наши дни этот разрыв можно рассматри-

вать как кризис этики. Если говорить упрощенно, то разрыв этот заклю-

чается в том, что дав возможность разуму конструировать мир по своему

усмотрению и произволу, мы дали ту же возможность безосновного само-

конструирования и в области морали. Затем мы узаконили — относитель-

ность: любая истина и любое понимание относительны. Эти факты стали

для нас настолько самоочевидны, что мы попросту не допускаем иного.

Этика, ставшая плюралистической, наследует изъяны релятиви-

ского подхода. Если все относительно, если нет никакой первоосно-

вы, то что остается человеку кроме самого себя? Кроме собственного

переживания бытия. Но в такой постановке происходит не обретение

смысла, а окончательная его утрата, ибо «смысл невозможен, если ис-

ходить из Я, существующего так, как говорит Хайдеггер: когда “в его

существовании дело идет о самом этом существовании”» [2]. Для того,

чтобы стало возможным движение в ничто и вместе с тем не в пустоту,

должно быть что-то еще. Иначе мы попадаем в ситуацию, полно-

стью обосновывающую наш эгоизм, когда происходит отказ от Дру-

гого. Выгодно «это» — я думаю так, выгодно «то» — думаю иначе,

а в целом, я не думаю ни о чем кроме себя, ибо все возможное для меня

возможно в моем уникальном пути к смерти, за которой более ничего

нет. Смерть Бога, отсутствие единого смысла истории делают не нуж-

ным любое Дело, направленное во вне, на Иное, на сопряженность с

Другим. Пропадает ответственность. Как я могу отвечать за что-либо,

если я не в состоянии ответить за себя, за то каким я буду завтра.

Мир вокруг меня меняется неудержимо, и я сам меняюсь вслед за ним.

Я пообещаю что-то сегодня, но тот, кем я стану завтра, уже не будет

хотеть этого обещать, и это отяготит меня.

Обещать можно, только если есть постоянство во мне. Такое посто-

янство возможно лишь, когда есть устойчивость того, с чем сталки-

вается человек, в какой бы форме ни происходило бы столкновение.

«Гораздо плотнее, безвыходнее, ответственнее и вместе страшнее де-

терминируется человек бытием, чем это хочется его самоутвержде-

нию» [3, C. 222].

Человек, с детства воспитанный христианством, не вырывающийся

за пределы того сообщества (той деревни, города или государства),

Теоретическая и прикладная этика: традиции и перспективы

в котором каждый воспитан той же верой, гораздо с меньшей веро-

ятностью усомнится в истинности его традиционной формы, нежели

человек изучающий этнологию и религии всех стран мира, много пу-

тешествующий и много видевший. Тот (первый) человек просто не

столкнется с тем, чего сам не может помыслить, что раскрыло бы ему

неистинность его веры. Напротив, в его социуме он каждый раз вновь

и вновь будет находить подтверждение своих истин, ибо то, что дано

каждому, не может быть фикцией.

Разрушение устойчивости внутри человека, происходит вместе с

утерей постоянства в окружающем мире, с разрушением традиции.

Не случайно Макинтайр отмечает: что распад рациональности с еди-

ным основанием, начинается с изничтожения религиозной традиции,

когда понятия и границы начинают размываться, а сознание челове-

ка вырывается в области, прежде бывшие за его пределами. «Когда

католическая месса становится жанром, доступным концертному ис-

полнению протестантами, когда мы слушаем Писание, имея в виду

скорее сочинения Баха, чем сочинения Св. Матфея, тогда священные

тексты сохраняются в форме, в которой традиционные связи с верой

сломаны, даже в некоторой степени для того, кто все еще рассма-

тривает себя как верующего. Конечно, это не значит, что нет связи

с верой; вы просто не можете отделить музыку Баха или даже Ген-

деля от христианской религии. Но традиционное различение между

религиозным и эстетическим приняло неясные очертания <…>

В такой культуре в некотором смысле изменилась не только вера, что

нашло отражение в секуляризации протестантизма; изменился сам

модус веры. Неудивительно, что в этот период возникают ключевые

вопросы об обосновании веры, и больше всего вопросов об обоснова-

нии моральной веры» [1]. Здесь же, переходя от религии к семейному

социуму, Макинтайр пишет: «во многих досовременных традицион-

ных обществах индивид идентифицировал себя и идентифицировался

другими через членство в различных социальных группах. Я — брат,

кузен и внук, член этого семейства, этой деревни, этого племени.

Нет таких характеристик, которые бы принадлежали человеческим

существам случайно, от которых можно было бы освободиться для об-

наружения «меня реального». Они являются частью моей субстанции,

определяющей, покрайней мере, частично, а иногда и полностью мои

обязательства и мои обязанности <...> Индивиды наследуют кон-

кретное пространство в рамках взаимообусловленного множества

социальных отношений. Если они лишены этого пространства, они

Часть I. Фундаментальные вопросы этики

никто или же в лучшем случае чужаки или изгнанники» [1], а если

продолжить, то они ничто, утратившее возможность оставаться как

нечто, ибо нет более того первоосновного, вокруг чего это нечто мог-

ло бы существовать. Происходит разрушение единых основ во всех

сферах жизни. Теперь мы говорим не об истории, а о микроистории,

не об эстетике, а микроэстетике, не о классической физике, а о ре-

лятивиской. То же самое мы видим и на уровне анализа внутренней

сути человека. Макинтайр показывает это на примерах работ таких

авторов как Ницше, Сартр, Гофман, находя основание посредством

которого данные авторы оказываются связанны. Это основание уте-

рянной социальности, того социального окружения, которое является

гарантом универсального эталона в повседневной и бытовой жизни.

Именно такое сохраняемое и охраняемое социальными институтами

постоянство обуславливает постоянство внутри личности, неизмен-

ность и преданность основаниям, исходным критериям. «В анекдоти-

ческом описании Гофманом социального мира все еще существует от-

четливое призрачное «Я» психологический крючок, которому Гофман

отказывает в субстанциональности, мимолетно порхая от одной чет-

ко структурированной ролевой ситуации к другой. И для Сартра само-

открытие Я представляет открытие того, что Я есть «ничто», что оно

не субстанция, а множество постоянно открытых возможностей. Та-

ким образом поверхностные разногласия Сартра и Гофмана на более

глубоком уровне оказываются определенного рода согласием, а они

согласны только в том, что оба полностью противопоставляют Я соци-

альному миру. У Гофмана социальный мир есть все, и следовательно,

Я оказывается вообще ничем и не занимает социального пространства.

У Сартра, даже если Я занимает какое-либо социальное пространство,

то это происходит случайно, и, следовательно, он так же не рассматри-

вает Я актуализированным» [1], данным в своем постоянстве. Такая

утеря социальности неминуемо подталкивает нас к истинности эмо-

тивизма и изоляции Другого. Но наша эмотивиская рациональность —

ставшее, более того — она то, от чего мы не в силах отказаться, ибо

она вторит нашим скоростям изменений, нашему прогрессу. Приня-

тая нами пустота, ничто в основании всего — то, что открывает со-

временный человек. Но возможно ли преодоление такой рациональ-

ности, обретение единого смысла помимо нее, смысла которой вновь

бы стал первоосновным? Левинас данный вопрос ставит так: «нельзя

ли отныне мыслить в бытии такую направленность — такой смысл, —

который объединил бы однозначность и свободу?» [2], смысл, кото-

рый делал бы возможным отправление в ничто и вместе с тем не в

Теоретическая и прикладная этика: традиции и перспективы

пустоту? Именно этому вопросу посвящена работа «Гуманизм другого

человека» [2]. Левинас отвечает: можно, возводя понятие ответствен-

ности в статус этического основания, противопоставляя субъекту, для

которого «”в его экзистенции дело идет о самой этой экзистенции”;

субъекту, который таким образом определяется заботой о себе, а в сча-

стье достигает полноты бытия-к-самому-себе, — этому субъекту» [2]

противопоставляется желание Другого, Другого человека, откры-

тое движение к нему, сплошь пропитанное ответственностью.

Именно открытие такой возможности, указывает направление, двига-

ясь в котором наша рациональность, может вновь обрести устойчивое

основание внутри себя, возвращая коммуникативную общность, со-

борность и ответственность друг за друга. Это будет уже другая рацио-

нальность, иная нынешней, но именно в такой рациональности этика

станет возможной снова. Прежде всего, это возвращение ответствен-

ности друг за друга и за творимое нами, ибо любой смысл рождается

лишь в диалоге с Другим, а любой этнографии предшествует диалог.

Но диалог возможен лишь в принимающем движении к Другому, а

значит в ответственности за него, ибо Другой и есть та последняя ин-

станция, к которой только и возможна апелляция.

Литература

1. Макинтайр А. После Добродетели. Исследование теории морали.

М., 2000.

2. Левинас Э. Гуманизм другого человека // Левинас Э. Избранное:

Трудная свобода. М., 2004.

3. Ухтомский А. А. Заслуженный собеседник (этика, религия, наука).

Рыбинск, 1997.

Инновационная функция морали

и ее социальная направленность

А. А. Торопова

Главным назначением морали является то, что она направляет обще-

ние и действия людей в рамки таких общих норм, которые обеспечи-

вают этим действиям человеческую меру и смысл независимо от по-

лучаемого здесь предметного результата. Мораль обеспечивает особую

оценку и восприятие этих действий — как благо или вред, нужное или

ненужное и т. д. в соответствии с человеческим «измерением» этих

действий и результатов. Поэтому мораль и формирует тот внутренний

стержень жизни поколений, их смену в истории человечества, который

не позволяет «соскакивать» с гуманистических ориентиров и попадать

в зависимость от вне человеческих — технических, технологических,

системно-организационных и других средств организации обществен-

ной жизни. Мораль, таким образом, всегда «держит человека наверху»,

сохраняет его статус субъекта.

Поскольку общество постоянно изменяется, а мораль всегда сохраня-

ет свое регулятивное и мировоззренческое воздействие, то она должна

быть динамичной, т. е. менять свои специфические «каналы воздей-

ствия», соединяя их с меняющимися целями и ориентирами общества.

В этом плане история морали, как и история философских концепций

морали — это расширяющееся пространство опыта морального ре-

гулирования. И здесь возникает и сохраняется общая тенденция мо-

Теоретическая и прикладная этика: традиции и перспективы

рального постижения, как личности, так и общества — от внешнего к

внутреннему, от объективного к субъективному. В процессе такого «на-

ращивания» своего содержания она не только направляет человечество

на выбор должного, но и является главным «цензором», фиксирующим

в социуме отклонения от его направленности на достижения блага.

Эти отклонения воспринимаются либо как моральное осуждение не-

ких неправедных действий (со стороны властей, отдельных лиц или со-

циальных групп и т. д.), либо как упадок воздействия моральных норм

на общество.

Инновационная функция морали в ее философском понимании как

раз и заключается в том, чтобы преодолеть возникшее затруднение,

т. е. найти такую ценностную и приемлемую для общества установ-

ку на благо, в котором может быть восстановлен человеческий смысл

общественной жизни и морально оправданы новые направления об-

щественной деятельности и общественных интересов. Вместе с этим

инновационная функция способна преодолеть и отчуждение человека

от общества, которое возникает из-за неясности общественно прием-

лемого поведения и общения в конкретный период социальной жизни

людей. На этой основе формируется новая модель мировоззрения, ко-

торая проясняет этапы социализации как движение «внутрь» человека:

от поступков и внешних норм — к раскрытию его свободы, творческих

ориентаций и самореализаций.

Именно эта особенность морального сознания сегодня выходит на

передний план как условие повышения нормативного морального воз-

действия на индивидов и как средство заполнения (лучше сказать —

преодоления) того «морального вакуума», который проявляется в ак-

тивном насаждении идеалов потребительства, гедонизма, индивидуа-

лизма, что в результате оборачивается как резкое снижение уровня

духовности и гуманизма в самом обществе. Современное общество

активно производит техносферу, искусственный мир, потому что все

больше зависит от гигантских массивов информации, которые посто-

янно возрастают и ускоряют свое циркулирование. Реагировать на это

способны лишь информационные машины, выполняющие миллиарды

операций в секунду, что совершенно недоступно самому человеку. Он

сохраняет способности конструирования, проектирования самого про-

странства растущей техносферы, начиная от изобретения все новых

машин и приборов, новой техники транспорта и связи, и заканчивая

конструированием новых условий и средств социализации, обучения и

воспитания подрастающих поколений.

Часть I. Фундаментальные вопросы этики

Нравственным оправданием этого гигантского информационно-

техногенного поворота (который сам является ответом на вызов огром-

ного роста населения) может быть лишь подчеркивание сохраняюще-

гося первенства человека и в этих условиях общественной жизни.

Сегодня моральное оправдание человек должен получить не только

в художественном, но и во всех проявлениях своей свободы, если она

направлена на созидание, а не только на потребление. Но именно поэ-

тому возвышение человека-творца должно быть и нравственно ответ-

ственно с позиции «не навреди». Сегодня нравственный человек — это

человек ответственный, поскольку он включен не только в условиях

пребывания в данном мире, но и в условия его формирования.

Как же действует в нормативности морали эта ее инновационная

функция? Прежде всего, мораль первой реагирует на возникновения

проблемы — противоречия, отклоняющего общество от осуществле-

ния гуманистического проекта. Она реагирует на это таким образом,

потому что в сфере выявленного ею должного как блага она «не узнает»

направленности данной пролемы, не может оценить степени ущерб-

ности (или блага) возникшей проблемы потому, что средства решения

проблемы еще не вошли в сферу нравственного сознания и нравствен-

ных отношений. Поэтому моральная оценка проблемы движет ее к

дальнейшему осмыслению и поискам путей решения. И поскольку про-

блемы — это ситуации, для решения которых недостаточно существу-

ющих средств для их разрешения, то необходимо применение новых

средств, еще не существовавших ранее в реальности. Отсюда и иннова-

ционность морали.

Указывая на то, что не соответствует должному, мораль стимулирует

для решения проблемы мобилизацию творческих усилий субъективно-

го творчества, что и выражает процесс созидания нового, необходимо-

го для решения данной проблемы. Творец выбирает «канал» нравствен-

ности для осуществления своего творческого потенциала и реализации

себя как личности, так как человек в морали не теряет себя, наоборот,

направляет личную свободу на путь подлинной самореализации, и ста-

новится полноценной личностью, так как у личности и у моральных за-

конов ориентир один: гуманистическое благо.

Мораль начинает регулировать творчество с момента «оформления»

нравственного идеала — эталонный образ мира должного; нравствен-

ный идеал человечества — это субъективный проект самого себя, задан-

ная перспектива своего становления. Инновационные продукты спо-

собны менять общество, ориентируя его на благо и отклоняя от всего

Теоретическая и прикладная этика: традиции и перспективы

того, что благу не соответствует. Именно поэтому расцвет творчества

приходится в предкризисные времена. Творческие деятели, еще не

видя саму проблему, интуитивно чувствуют ее создают произведения

искусства, тем самым стремятся выровнять сложившуюся проблема-

тичную ситуацию в обществе; они стараются своим творчеством раз-

решить назревающие проблемы. Поэтому, творчество активизируется

всегда «вовремя», так как проникнуто духом и проблемами своего вре-

мени. Общество, ощущая зыбкость всего окружающего, ждет «ответа»

на существующие проблемы, ждет, когда ему укажут направленность,

в которой должна быть организована жизнь. И художник, находясь в

статусе коммуникатора, должен интуитивно воспринять ожидания

общества. Поэтому творчество это не уход «в глубь» себя, напротив,

через художественные продукты он обращается к людям. Отсюда

следует, что творчество всегда имеет причинно-следственную связь.

Главным побудительным мотивом художника к творчеству является

интуитивное обнаружение некой проблемы. А таким «чувствующим»

инструментом художника является собственная нравственность; она

первая дает ощутить художнику наличие назревшего вопроса. Поэто-

му художник, в первую очередь, разрешает нравственную проблему,

и только потом эстетическую: в какую форму «залить» нравственное

содержание. Главным критерием оценки творчество является слово

«одухотворенность», привнесение в произведение лично пережитого,

а не нарочито морализованного. Связь зрителя и произведения вы-

страивается на нравственном контексте, так как в отличие от чувства

эстетического, нравственность — устойчивая единица, устремленная

к гуманизации, и искусство в своем развитии должно опираться на нее.

Поэтому всегда в художественном творчестве первично нравственное,

а не эстетическое.

Мораль регулирует творчество системно: с момента выбора его на-

правления творческой энергии; так как мораль через творчество стре-

мится к осуществлению цели: запуска социокультурных механизмов,

направляющих человеческую энергию на реализацию проекта. Это

возможно благодаря свойственному обществу конформизму, «консер-

вирующему» нововведения в нормы и стереотипы; именно запрограм-

мированность людей на повторение делает возможным динамичное

гуманистическое развитие общества.

Очевидно, таким образом, взаимодополнение морали и творчества,

(хотя они сохраняют свои особые функции): если нравственность — это

самосознание и сохранение личностью тех качеств, которые способ-

Часть I. Фундаментальные вопросы этики

ствуют достижению гуманистической цели, то творчество — это рас-

ширение тех нравственных пределов, зафиксированных обществом,

стремление к более качественному опыту восприятия морали за счет

проявления личной индивидуальности.

Конкретизируя функции морали, можно сказать, что мораль, оказы-

ваясь на индивидуальной почве, ищет пути осуществления должного и,

«зацепленная» за творческий акт, актуализирует значимости своих

принципов и категорий, вместе с тем раздвигая границы современной

действительности и разрешения возникающий проблем на пути к цели.

Но, с другой стороны, мораль не только расширяет пределы самоосо-

знания, ее задача в том, что, находясь в творческом потенциале, она

фильтрует ходы творчества. Творческий акт всегда остается спонтан-

ным, и сохраняется необходимость обеспечить его траекторию в соот-

ветствии с пространством, которое ему открывает мораль.

Необходимость морального регулирования творчества еще не озна-

чает, что мораль реально охватывает все творческие процессы суще-

ствующего множества конструктивно-технических организационных

и других задач, которые выполняются без соотнесения с моральными

нормами и без прояснения их общественного смысла. Это связано не

только с тем, что общественная инфраструктура технична, но и с тем,

что современное общество еще не контролирует нормативность мо-

рального регулирования творчества. Для этого ему необходимо духов-

ное обновление и перемены, но его социокультурная активность не

проявляет самосознания в этом аспекте: в этом плане общество пассив-

но и выступает в качестве потребителя. Преобразование мира как цель

ставит перед собой мораль, погруженная в творчество, и именно она

на это способна, так как ее творческая среда — инновационна; в ней

скрыты возможность новых лучших миров.

Художник в качестве проявления истины, основывает свой художе-

ственный идеал, исходя из нравственного сознания. Поскольку нрав-

ственному идеалу присуща глубоко человеческая направленность, и

художественный идеал тождественен нравственному идеалу, то это,

безусловно, оправдывает творчество, так как является важным для

всех. Художественный идеал, соответствующий нравственности, не

осуществлен в реальном пространстве и времени, и в силу своей иде-

альности является лишь возможностью, но, подражая действительной

природе, создает иллюзию реальности посредством художественных

средств — стиля, языка, символов и прочего, и предлагает себя за до-

полнительный опыт субъекту восприятия, за решение поставленной