
вается 
к  нему,  чтобы, вторя,  суметь сказать 
слово» 
[Хайдеггер  1993
: 
272]. 
Лишь  человек,  захваченный  стихией  монологичного  языка,  пре
бывает  в  сущностном  отношении  к  языку  и  к  миру.  Причем  «слово 
"отношение"  призвано тут сказать, что человек в  своем существе от
носится к тому существенному, что требует его,  принадлежит, послу
шен  как  осуществляющийся тому,  что  обращено  к  нему  как 
вызов» 
[Хайдеггер  1993: 290].  Это сущностное отношение человека к  бытию 
характеризуется Хайдеггером как гереневтuесое. Оно подразуме
вает, что любому истолкованию предшествует  «несение вести и  изве
щение»  [Хайдеггер 1993: 288].  Человек  оказывается носителем вести, 
которую через него хочет сообщить бытие. Он говорит только в ответ 
на  «призыв» бытия  и осуществляется как человек 
«в 
употреблении» 
[Хайдеггер 1993: 290]. 
Утверждая, что не человек - пользователь языка, а 'бытие исполь
зует человека, чтобы возвестить о себе, Хайдеггер вводит новое опре
деление гуманизма, в котором «во главу угла поставлен не человек, а 
историческое существо человека с его истоком в истине бытия»  [Хай
деггер  1993: 208].  Условием возможности такого гуманизма выступа
ет соблюдение определенных правил  этики по отношению к  языку,  а 
именно вслушивание в первоязык самого бытия. 
Однако сам язык противится такой экологии, так как, рожденный 
на стыке чувственного и внечувственного, он обладает двойственным 
характером: с одной стороны, как система знаков, как  «так или ина
че совершающаяся речь, он принадлежит к налично существующему» 
[Хайдеггер  1993: 261]; с  другой  стороны, как тождественный самому 
бытию, «сказ не поается уловлению ни в  каком высказывании» [Хай
деггер 1993: 272]. Эта амбивалентность языка - потенциальный источ
ник опасности, которая состоит в том, что, хотя «языку задано обнару
живать и хранить в себе сущее как таковое, в нем может выражаться 
как чистейшее и сокровеннейшее, так и запутанное и банальное» [Hei
degger 1963а: 34]. 
Слова, однажды появившись на свет,  получают способность к са
мостоятельному  существованию,  а  рефлексия  о  словах  создает  мир 
представлений, отличный от  мира  истинного  бытия.  «Мысль, дума
ющая  вслед  событию,  может  пока  еще  только  догадываться  о  нем, 
однако вместе с  тем  уже и  ощущает его  в существе современной тех
ники,  которое  названо  пока  еще  странно-отчуждающим  именем  по
став»  [Хайдеггер 1993: 270]. 
Мысль,  не укорененная  в  событии,  отчуждает человека от бытия 
как такового.  Размышление не о  самом бытии,  а о его отображениях 
приводит к  тому,  что  «речь  призвана отныне  отвечать  всесторонней 
представимости присутствующего»  [Хайдеггер 1993: 270]. Так постав-
162