Сохор А.Н. Бородин А.П

Подождите немного. Документ загружается.

сказываются только в благоприятных условиях).,

а иные, более глубокие, коренные, дающие себя

знать в критические моменты — вроде изображен-

ного в этой сцене. Такими коренными качествами —

подоплекой всего жизненного поведения гудошни-

ков—'Оказываются трусость и пронырливость.

Эти черты характера выявляются обычно в са-

мом содержании человеческих поступков. Но они

могут обнаружиться и в манере держаться, в инто-

нациях речи, жестикуляции и походке. Этим бле-

стяще воспользовался Бородин. Образы, противопо-

ложные только что показанному в Прологе образу

народной массы, он обрисовал и противоположными

средствами; не песенными интонациями, а речита-

тивными, не в статике, а во внешнем движении.

Хитрость и самоуверенная насмешливость — вот

что улавливается в коротких, хроматически ползу-

щих интонациях Скулы. Бородин развивает здесь

находки Мусоргского (Подьячий из «Хованщины»)

и подготавливает их использование Римским-Кор-

саковым (Бомелий из «Царской невесты»). В дру-

гих оборотах и фразах («Пойдем поищем службы

по себе») намечаются иные грани образа: здесь

проглядывают расторопность и известное чувство

достоинства — то, чего начисто лишен партнер

Скулы.

Аналогичными приемами передано главное и

в жалком, тщедушном Ерошке. Жалобные вздохи

да фразы, произносимые лишь на одной-двух но-

тах,— точная и остроумная характеристика его бо-

язливости, простодушия и полнейшей ограничен-

ности.

Наряду с интонациями речи Бородин столь же

лаконично и метко воспроизводит характер движе-

ний. Прием здесь тот же, что у Глинки в сцене

Фарлафа с Наиной: повторение отрывистых звуков.

Но если в «Руслане и Людмиле» так изображался

герой, у которого от страха «зуб на зуб не попадал»

(«Скажи, кто ты... Откройся мне...»), то здесь мы

представляем себе осторожные шаги двух человек,

'крадущихся «на цыпочках» один за другим. Это —

649-

октавы вразбивку: Ерошка (верхний голос) точн

повторяет все движения Скулы (нижний голос)

чуть-чуть запаздывает, не поспевая за ним. Наблю-

дательность, выдумка и мастерство портретной ха-

рактеристики ставят здесь Бородина на один ypol

вень с Даргомыжским и Мусоргским.

Как и у положительных героев, у Скулы и

Ерошки есть своя среда, в которой они чувствуют

себя совершенно свободно и естественно. Это -че-

лядь Галицкого, его слуги и прислужники. При пер-

вом своем появлении на сцене разгульная толпа

еще не вступает в столкновение с окружением Яро-

славны. Конфликта нет, но контраст с тем, как был

изображен народ в Прологе, ощущается сразу.

Гульба на княжеском дворе Галицкого (1-я кар-

тина I действия) начинается аналогично Прологу

хоровой «Славой» в честь князя. Отдельные

штрихи напоминают настоящие бородинские слав-

ления: есть здесь, например, и раскачивающиеся

кварты, и вдалбливаемые секунды (а дальше, в

песне, когда провозглашается «многая лета» князю

Галицкому, появляются миксолидийские обороты,

сходные с фразами «Подай вам бог победу над вра-

гами!»). Но иная эта «Слава» — как иной и князь.

«Слава» Владимиру Галицкому очень коротка, она

проносится в быстром темпе, в хороводно-плясовом

ритме, под свистящие наигрыши скоморошьих со-

пелей. Невольно возникающее у слушателей сопо-

ставление с Прологом убеждает, что здесь, на дво-

ре князя-гуляки, возможна лишь пародия на под-

линное величание.

Песня гудошников с хором «То не речка

всколыхалась...» тоже совершенно лишена

подлинной степенности, монументальности, вели-

чия, что вполне соответствует тем «подвигам», ко-

торые здесь прославляются («Княжьи молодцы гу-

ляли, князю девку воровали»). Быстрое движение

становится местами отчаянно-разгульным. Напев

хороводного склада состоит из коротких мотивов и

легко рассыпается на них, из него часто выделяются

составные части, мелкие детали. Все неорганизо-

650-

ф.

и г.

И. Стравинский

П. Угринович —

первые

исполнители ролей

Скулы и Ерошки

ванно и непрочно в этой среде, все построено на

песке...

Почти вся песня пронизана характерными се-

кундовыми попевками — наигрышами гудка. Из

этих примитивных ячеек образуются и славление

Галицкого («Многая лета князю Володимиру»), и

передразнивание Брошкой похищенной девушки

(«Князь ты мой, отпусти домой!» — интонации, ко-

торые проходят чуть ли не через всю картину).

Стихия скоморошьего дерзкого пересмешничества

и глума торжествует также в «Княжой песне»

(«Что у князя да Володимира...»). Отде-

ленная от первой песни несколькими эпизодами,

она воспринимается все же как прямое ее продол-

жение. Различие только в том, что здесь сильнее

выражено юмористическое начало: началось пьяное

веселье, воспевается теперь не князь, а «княжой

народ — всё горький пьяница», и поэтому вели-

чание, которое в начале картины получалось

651-

пародийным независимо от воли поющих, на этот

раз становится таким по их сознательному на-

мерению.

Согласно ремарке Бородина, Скула запевает

«Княжую песню» «грубо», но «с комической важ-

ностью». Комизм заключен не только в манере ин-

тонирования (что зависит от исполнителя), но и

в некоторых подробностях самой музыки. Фоном

для «важного» напева с самого начала служат

всхлипывания и стоны в оркестре. Далее они сли-

ваются в целые хроматические линии («Стоном

стонут пьяницы...») — юмористически преувеличен-

ные завывания пропойц.

Именно этот контрапункт к величальной песне

гудошников и гуляк придает ей иронический смысл.

Сам же напев нейтрален по колориту, обычен для

бытового величания и вполне мог бы прозвучать

в любой сцене подлинного народного обряда. То же

относится ко второму разделу двухчастной формы

(нечто вроде расширенного припева) — «Ты браги

нам горькия навари!». Его интонации, как и пред-

шествующие реплики хора, совпадают с некото-

рыми оборотами из финала Второй симфонии, где

нарисована картина пира настоящих богатырей, а

не разбитных гуляк.

Следовательно, Бородин, противопоставляя в

этическом плане приспешников Галицкого народу,

показанному в Прологе, в то же время не отделяет

их от народной массы непроходимой стеной. В этом

сказались обычные для него трезвый подход к лю-

бому предмету изображения и верность правде ис-

тории. Русь эпохи феодальной раздробленности и

связанных с этим смут и междоусобиц действи-

тельно знала наряду с верными патриотами и стой-

кими воинами вот такой же неустойчивый элемент,

развращенный подачками соперничающих князей.

«А ведь немало на Руси у нас было такого народцу

в удельно-вечевой период, — говорил о гудошниках

и их окружении Римский-Корсаков. — И до чего,

право, тонко и талантливо схвачена и выявлена

Бородиным эта сторона русского быта! Я просто

652-

любуюсь, вдумываясь в Бородина-художника: до

tjero у него всегда все остроумно, тонко, правдиво

и на месте!»

Большое полотно — гулянье у Галицкого — име-

ет свою кульминацию, свой обобщающий итог.

Это — финал 1-й картины, где гудошники под-

нимают челядь на мятеж. В основе музыки здесь

лежит новая тема («Дружины нет, а Игорь-то да-

лече...»)— условно говоря, тема мятежа. Она бес-

покойно подвижна и разомкнута, ни разу не завер-

шается устойчивым кадансом, способна непрерывно

«раскручиваться», так что ее звенья, нанизываясь

одно за другим, образуют непрерывно тянущуюся

цепь. И если бы не эта неустойчивость, тема могла

бы показаться угрожающей. Но беспокойные бес-

цельные блуждания без прочных точек опоры ли-

шают ее настоящей силы. *

Верный себе, Бородин стремится к конструктив-

ной стройности и завершенности даже при изобра-

жении беспорядка и брожения. В финале последней

сцены 1-й картины возвращается тема песни «То не

речка всколыхалась» и соединяется в двойном кон-

трапункте с темой мятежа. А после этого синтези-

рующего вывода обрамление дополняется повтором

оркестрового вступления к картине и начальной

«Славы» Галицкому.

Образуется, казалось бы, величественная в своей

завершенности постройка. Но возникшее на миг

впечатление монументальности разрушается одним

метким ударом: после «Славы» следуют еще коми-

ческие завывания охмелевших Скулы и Ерошки,

продолжающих передразнивать девушку. Этим за-

канчивается картина — и все ставится на свое ме-

сто. ..

* Не тему ли мятежа из «Игоря» вспомнил впоследст-

вии (должно быть, не сознавая того) редактор этой сцены —

•Римский-Корсаков, когда создавал марш царя Салтана — не-

мощного владыки, который только старается казаться гроз-

ным? Развитие начального тезиса в марше почти буквально

•совпадает с упомянутой темой, и это неожиданное совпадение

косвенным образом помогает лучше увидеть внутреннее бес-

-силие восставшей челяди в бородинской опере.

653-

1-я картина I действия имела немало черновых

вариантов, из которых далеко не все вошли в окон-

чательную редакцию. В частности, девушкам, при-

шедшим жаловаться Галицкому, отвечал не князь

а хор. Значительно большей по объему была сцена

выкатывания бочки с вином, * в начале которой шла

колоритная перебранка челяди со Скулой и Крош-

кой (на фоне темы «То не речка...» в оркестре). Из

хора доносились голоса: «Вы куда лезете? Нешто

вы княжой народ? Т^ы, что ли, девку воровали?

Знай свое место». Скула отвечал: «Вишь, тоже

пужать вздумали.. Небось не страшно. Чем мы

не слуги князю? Не хуже вас. А кто вам гудел?

Все я!» — Ерошка добавлял: «А кто песни заво-

дил? Все я! У князя-то, братцы, мы все равны...»

и т. д. Эти штрихи дополняли характеристику дей-

ствующих лиц, не меняя ее суш,ества. А далее раз-

вертывалась большая сцена подстрекательства к

мятежу (теперь в сокраш;енном виде она сле-

дует за «Княжой песней»). Музыкальный материал

здесь тот же, что в окончательной редакции, но

больше было повторений тем. Пространнее был и

текст.

Таким же дополнением, но уже вошедшим

в оперу, является сцена гудошников из IV дейст-

вия. Песня «Ты гуди, гуди» — еще одна паро-

дия на величание, на сей раз более острая, так как

вместо хоровода, как зто было в I действии, здесь

настоящая скоморошина под гудок — бойкая, хлест-

кая, с насмешливыми издевательскими интонаци-

ями у певцов и затейливой нескладицей в сопро-

вождении (наслоение нескольких остинатных ли-

ний, приводящее порою к столкновению разных

гармонических функций).

Зарисовку гудошников, данную еще в Прологе,

развивает их сцена после возвращения

Игоря. Опять Бородин, применяя интонационно-.

* По-видимому, она была сокращена по совету Римского-

Корсакова, написавшего на рукописи: «Мне кажется, что

это crescendo слишком пространно для выката бочки».

654-

речевую изобразительность, достигает рельефней-

щей лепки индивидуальных характеров. Ерошка

беспрестанно причитает по-бабьи — и в его репли-

ках замечательно метко передана ритмическая осо-

бенность крестьянской жалостливой речи: каждая

из них оканчивается большим количеством безу-

дарных слогов («Ой, батюшки, 6й, родные, плоха

будет нам, плохо будет нам!»).Эта же особен-

ность сохраняется в высказываниях гудошников,.

когда они ведут диалог с народом. Сначала, в мед-

ленном темпе (sostenuto), растянутые безударные

окончания вокальных фраз напоминают церковную-

речитацию, придавая их речи некую торжествен-

ность («Радость нам, радость, братие!.. Радость нам^

радость, православные!»). Но когда с гудошников

спадает важность и они стараются уверить собрав-

шихся в своей невиновности, те же ритмические

фигуры в поспешном, торопливом движении звучат

необыкновенно комично, как выражение испуга и

подобострастия («Мы не Галицкие — здешние, ту-

тошные, тутошные»). Ощущение выразительности

народного говора и, в частности, его ритмической

стороны — поистине замечательное!

Не менее четко определяется и дополняется но-

выми чертами индивидуальность Скулы, отчасти

знакомая нам уже по Прологу. Скула вновь обна-

руживает выдержку и находчивость: из них дво-

их — это «государственный ум». Его реплики рит-

мически размеренны, построены на широких интер-

валах (кварта, квинта, септима) и сопровождаются

в оркестре мажорными секстаккордами — такими

же, какие всегда выражают у Бородина или Му-

соргского высокое раздумье государственных му-

жей («Сем-ка... умом пораскинем», «Некуда...»,

«Нет, брат...» и т. д.).

Но истинная цена размышлений Скулы обна-

руживается тут же. В музыке здесь наглядно по-

казана сама работа сознания: сначала дважды

голоса разбегаются и снова сбегаются к той точке,

с которой начали движение, а потом, когда Скула

Придумывает выход, изображено рождение найдеп-

655-

ной им ассоциации (гудошная фигура — и коло-

кольный перезвон). Этой своей находкой Бородин

открыл новые возможности изображения «самого

невидимого», самого скрытого от человеческого

глаза — движения мысли. *

Примечательно, что исходной и конечной точ-

кой бега голосов оказывается большая секунда. Это

помогает понять выразительный смысл большесе-

кундовых упоров у Бородина: в них сталкиваются

два равноправных устоя, и поэтому возникает ощу-

щение полной статики, ибо ни один звук не тре-

бует разрешения. В данном случае — это непо-

движность тупика, в который зашла мысль не-

задачливых героев.

Гудошники — эпизодические, но весьма колорит-

ные фигуры оперы. Бородин выписывал их с яв-

ным увлечением и удовольствием. Шутя, он гово-

рил даже, что его оперу надо бы назвать «Гудош-

ники». Доля правды, заключенная в этой шутке

(как и во всякой), состоит в том, что для раскрытия

патриотической идеи «Слова о полку Игореве» —

идеи единства русской земли — образы гудошников

и челяди, действительно, имеют важное значение.

Оно становится особенно очевидным, если обра-

титься к фигуре главного представителя той же

группы и ее вдохновителя — князя Владимира Га-

лицкого.

Галицкий — единственный персонаж «Князя

Игоря», которому Бородин дает подробную харак-

теристику в своих письмах. Сообщая Стасову о

расширении очень скромной поначалу партии Га-

лицкого («Написал ему два речитатива и весьма

циническую песню; написал дуэт Владимира Га-

лицкого с Ярославною»), Бородин добавляет: «Те-

перь это вышла маленькая, но довольно рельефная

роль. При всем цинизме я сделал его князем, и не

слишком грубым, а то это был бы второй экземп-

* Примером для него мог послужить известный эпизод

из партии Наташи в «Русалке» Даргомыжского («Постой!.

•

тебе сказать хотела...»).

G56

Ф. и. Шаляпин

в роли

Владимира Галицкого

ляр Скулы. Это просто скверный гамен, циниче-

ский, но не лишенный некоторого изящества и во-

все не жестокий тиран» (III, 68). Впоследствии,

в письме к Мерси-Аржанто, Бородин отметил «наг-

лый цинизм князя-кутилы, проповедующего без-

нравственность с возмутительной откровенностью,

но не без щегольства и с капелькой иронии» (IV,

344).

Полнее всего несложная, но по-своему яркая и

цельная натура Галицкого раскрывается в его

песне из 1-й картины I действия. Но отголоски

этой песни звучат в опере раньше, чем она сама,—

еще в Прологе. * Отвечая здесь Игорю, Галицкий

старается быть сдержанным и любезным. Но его

Фраза «Тебе обязан я немало» оказывается очень

близкой речитативному вступлению к песне из

* Та часть пролога, в которой появляется Галицкий,

оыла сочинена позднее, чем его песня из I действия, так

то это —именно отголоски, а не предвосхищение.

42 А. п. Бородин 657

I действия («Грешно таить: я скуки не люблю»)

а следующий эпизод («Когда отец меня изгнал...»)

целиком строится на материале этой песни и диа-

лога с Ярославной из 2-й картины того же дейст-

вия. Грубоватая прямолинейность и бесчувствен-

ность этой музыки особенно заметны после про-

никновенных, трепетных высказываний Игоря и

Ярославны — и образ Галицкого сразу предстает как

контрастный образам главных положительных ге-

роев.

Законченный портрет своевольного гуляки, «кня-

зя-босяка» (по определению Стасова) — песня

«Кабы мне дождаться чести» с предше-

ствующим речитативом. Тут отразились и широ-

кая, бесшабашная разгульность Галицкого, и его

презрение ко всему на свете, и эгоистическое че-

столюбие.

Чрезвычайно выразительно оркестровое вступ-

ление: стремительным фейерверком взлетает гам-

ма, и тут же словно сыплются во все стороны иск-

ры. Галицкий точно так же буйно врывается на

собственный двор, как потом ворвется в терем Яро-

славны (в следующей картине): иначе появиться

где бы то ни было он и не может.

Не изменяя своим принципам, Бородин в этом

оркестровом вступлении исходит из походки героя,

из его манеры двигаться. Музыка рисует человека

азартно-нетерпеливого в своих движениях и власт-

но-бесцеремонного.

В речитативе к моторной характеристике при-

бавляется интонационно-речевая: бесшабашные, не-

обузданно-размашистые интонации (ходы на сеп-

тиму), фразы в объеме ноны и даже децимы («Я

зажил бы на славу»), ухарский возглас «Эй!», со-

провождаемый ударом литавр. Во всем ощущаются

уверенность и своеволие хозяина — черта, резко

обосабливающая разгульного князя от гудошников.

Доступны ему также моменты мечтательного раз-

думья («Эх, только б сесть мне князем на Пути-

вле»), хотя это — лишь краткий миг, да и целью

мечтаний оказывается все тот же разгул.

658-