Абрамова Г.С. Возрастная психология. Учебное пособие

Подождите немного. Документ загружается.

пламенно. Итак, Отто Вейнингер, из книги "Пол и характер": "Способность к

истине есть следствие воли к истине, и этой волей она измеряется, потому-то

женщина до сих пор не создала ничего выдающегося в науке.

Женщина понимает действительность гораздо слабее, чем мужчина, хотя

многие и утверждают противное. Познание как факт всегда подчинено у нее

посторонней цели, и если стремление к этой цели в достаточной степени

упорно, то женщина может смотреть очень правильно на вещи. Но понять

истину ради самой истины, понять ценность истины как таковой — этого

женщина не может.

Поэтому менее всего возможно, чтобы женщина была философом: у нее

нет выдержки, ясности, упорства мышления; она лишена к этому побуждения.

Абсолютно не может быть речи о женщинах, которые мучаются

неразрешенными проблемами. Лучше умолчать о таких женщинах, потому что

их положение безнадежно. Мужчина, всецело отдавшийся проблемам, хочет

познать, женщина же в таком случае хочет только быть познанной... Возможно,

это вполне справедливое суждение, но как женщине хочется сразу же его

оспаривать или по крайней мере признавать не вполне справедливым.

Различия есть, они будут всегда, хотим мы этого или нет. Природа

позаботилась об этом задолго до нашего появления на свет, определив нам

единственно возможные в природе роли — роли родителей своих детей,

которые для мужчины и женщины наполнены совершенно разными чувствами

и переживаниями".

Существует особый мир чувств, присущий только женщинам,

обусловленный особенностями их организма, особым назначением их природы

— материнством. Говорят, что природа через эти чувства открывает перед

женщиной неиссякаемый источник любви не только к детям, к любимому

человеку, к родителям, но который распространяется на весь мир. Именно

любовь, доброта, сопереживание, сострадание вносят в жизнь женщины

тонкость чувств, интуитивное понимание состояния другого человека, того, что

называют женственностью. Красота слов, сказанных о женщине, непреходяща,

образ Божьей Матери, Матери Мира вдохновлял и вдохновляет сердца людей.

Творчество Матери — материнство, в этом она незаменима абсолютно, как

говорил Д. Андреев, именно в материнстве как виде творчества требуются

такие женские душевные качества, как мягкость, любовная нежность,

самоотдача, терпеливая настойчивость, бережность, чуткость, сердечность,

внимательность. Как бывает жалко смотреть на женщину, которая отказывает

себе и другим в этих качествах, провозглашая и утверждая свое мнимое

равенство с мужчиной.

Да, до сих пор утверждалось, что не только мужчина, но и женщина

должна быть мужественной. Если под мужеством понимать смелость,

стойкость в жизненной борьбе, то это, конечно, так. Но если под

женственностью понимать не стиль манер и поведения, не жеманство и

сентиментальность, а сочетание сердечной теплоты, внутреннего изящества,

нежности, способности повседневно жертвовать собой ради тех, кого любишь,

то не только женщина, но и мужчина должен быть женствен. Поэты, пророки и

провозвестники говорят о том, что будет целый цикл эпох, в которых

женственное начало в человечестве проявит себя с небывалой силой,

уравновешивая до совершенной гармонии самовластие мужественных начал,

таких, в которых преобладают сила, дерзость, гордыня, стремление вдаль,

жестокость, воинственность.

Очень хотелось бы верить поэтическим предсказаниям. В наше

истерзанное войнами и раздорами время, когда кажется, что ничего не осталось

святого, женщина несет в себе свой свет и силу — свое стремление дарить миру

любовь. Только бы у нее хватило сил. Загнанная множеством житейских

проблем в угол, вынужденная делать выбор между невозможным, она невольно

отказывается от своего предназначения. Тем более что в нашей стране выросло

уже два поколения женщин мужской ориентации, то есть женщин, которых

воспитывали как социально активных, прививая им представление о том, что

доброта — это мещанский пережиток, а сострадание и милосердие — признак

убогой души. Хочется верить, что жизнь восстановит справедливость в

отношении людей к таким женским качествам, как приверженность детям,

мужу, терпимость к недостаткам любимых людей. Но еще несколько лет назад

данные социологических исследований показывали, что молодежь такое

высокое человеческое качество, как "хорошая мать", выводит за черту

важнейших человеческих достоинств.

Да и о чем говорить, если взрослые, давно имеющие детей, затрудняются

обсуждать тему материнства, считая ее очевидной, хотя все их действия в

отношении детей противоречат этой "очевидности" хотя бы в том, что женщина

отказывает себе в праве на индивидуальную, независимую от ребенка жизнь.

Все свои мысли она сосредоточивает на ребенке и вокруг него. Так рождаются

союзы, где каждый из членов теряет свою индивидуальность. Психологи

называют это симбиозом. Женщина, отказываясь от своей индивидуальности

ради ребенка, лишает и его этого важнейшего качества.

Долгие годы современной женщине твердили, что ее социальное

положение должно быть таким же, как и социальное положение мужчины.

Женщина, очень чуткая к чужому мнению, сдерживала и подавляла в себе одни

свойства, но культивировала другие. Не потому ли сегодня, в конце нашего

века, эмансипированная и свободная женщина все чаще воспринимается далеко

не однозначно. Да и она сама могла бы, наверное, частенько сказать о себе

словами маленького мальчика, который наблюдал за двумя взрослыми тетями,

с большим усилием перетаскивающими тяжелые сумки на вокзале: "У этих теть

нет помощников! Наверное, они их не нашли". А может быть, и не хотели

искать, рассчитывая на свою силу, на свои возможности, на свое Я, которое

дает чувство свободы и, как кажется, освобождает от ответственности за мысли

и чувства своих помощников — людей, от которых зависишь или можешь быть

зависима.

Вспоминается Э.Эриксон. Он пытался выразить невыразимое понимание

истинности существования человека. Вот его слова:

"Каждый наш поступок должен с математической точностью

определяться нашим существом. Природа не знает искусственных выкладок.

Капля воды в бушующем океане — все та же капля, что и в безмятежном

летнем пруду. Все на свете действует в точном согласии со своим качеством,

как и со своим количеством, и не пытаясь осуществить то, чего осуществить не

может, — все, кроме человека, который претенциозен: он жаждет того, что не в

его силах, он этого добивается... Недостаточно, чтобы интеллект ясно различал,

в чем зло и как его исправить. Наше истинное существование так и не начнется,

мы так и не достигнем того, к чему предназначены, если нами будет двигать

лишь мысль, а не вдохновляющий дух. Мы пока еще не научились служить

этому духу".

Служение духу проявляется в служении идеалу — идеалу человека и

идеалу самого себя. Жизненные идеалы мужчин и женщин всегда конкретны,

они переживаются как возможность собственной жизни или как ее

невозможность, переживание своего Я как меняющегося и в то же время

обладающего высокой устойчивостью, позволяющей сохранять качества своей

"капли" и в бурном море, и в тихом летнем пруду жизни. Эти качества прежде

всего связаны со свойствами эмоций мужчины и женщины. В специальных

исследованиях можно встретить факты, говорящие о том, что типично мужские

классы эмоций — это доминирование радости при преобладании гнева над

страхом; для женщин же это — доминирование радости и страха. У женщин

встречаются все самые распространенные эмоции — страх, гнев, радость, но

преобладает — страх, что говорит о высоком уровне тревожности женщин и,

если так можно сказать, о большей оптимистичности мужчин. Психика женщин

более ранима, они быстрее впадают в невротические состояния. Переживая

бытовую и семейную неустроенность и дисгармоничность жизни, женщины

острее нуждаются в сочувствии и поддержке. Женщина более чувствительна к

чувству, выраженному в слове, что не характерно для мужчины, помните

знаменитое: "Женщины любят ушами".

Для женщины поиск ее истинного существования осуществляется между

собственным Я, Я-другого, понятием человеческого и понятием необходимого.

Недаром Э.Фромм сформулировал это так: "Женщины видят деревья, а

мужчины — лес. Мужчины строят, а женщины обставляют". Необходимость

жить в мире, где всего для тебя много, можно сказать избыток, ставит перед

женщиной труднейшую проблему ориентации в этом лесу. Когда она решает ее

через стратегию следования за другим, она сразу же лишается данного ей ее же

природой многообразия, разнообразия, того содержания внутреннего мира,

конечно, только возможного, потенциального, но ее. Если это следование

стереотипу мужского поведения, то происходит то, что сексологи называют

заражением женщин мужскими свойствами. Это один из видов

психологических (не путать с психическими) заболеваний, связанный с потерей

ориентира в море возможностей собственной индивидуальности.

Психологическая болезнь включает и биологическое основание —

многие женщины перенимают мужские формы поведения:

курение, употребление больших доз алкоголя. Мало кто знает, а часто и

не хочет знать, что курение наносит вред женской сексуальности, уменьшает

потенцию женщины, увеличивает опасность половой холодности

(фригидности) и женских болезней. Пьющая женщина, да еще во время

беременности, несет несчастье своим детям. Заторможенные или

сверхвозбудимые дети, которые не способны к простейшему сосредоточению

взгляда или мысли, — это только маленький штрих к портрету ребенка пьющей

мамы. У женщин, курящих во время беременности, большой риск передать

ребенку предрасположенность к раку.

Современная женщина в семье сегодня вырабатывает те же сейсмические

волны, что и мужчина: грубость, прямолинейность, силовые приемы решения

конфликтов, которые лишают отношения гармонии и слаженности не только по

вине мужчин, но и представительниц прекрасного пола. Они теряют свой

женский язык, на котором веками разговаривали с мужчинами. В свою очередь

и мужчины не учатся его понимать, а значит, и не владеют им в самых

интимных отношениях. Это отчасти создает ситуацию, описанную В.Владиным

и Д.Капустиным в книге "Интимный мир семьи". Авторы этой книги получили

письмо следующего содержания: "Дайте несколько примеров (я вот лично не

могу подобрать и двух-трех таких слов) тех ласковых и нежных слов, которые

мужчина должен говорить женщине на супружеском ложе. Мне так их не

хватает, думаю, что и другим мужчинам не хватает тоже".

Надо оценить деликатность авторов, отвечавших на этот вопрос, они

даже пытались оправдать автора записки ссылкой на наш рациональный век,

где многие разучились говорить красиво, нежно, ласково. Они советуют

побольше читать стихов, обращаться к словарям родного языка.

На этом надо остановиться подробнее. Вопрос в том, почему мы

разучились (умели ли?) говорить, а значит, и думать.

Мысли и чувства человека, взрослого человека, могут не совпадать по

содержанию и по форме выражения. У мысли есть возможность маскировать

чувства, а за примером не надо ходить в чью-то историю жизни, достаточно

вспомнить, когда, преодолевая чувство отвращения, вы... Вспомните, когда и

как это было конкретно? А теперь другое: "Я понимаю, что любить его не за

что, но... ничего не могу с собой поделать". Вот и мысли оказались

противоречащими чувствам. Вот эта возможность несоответствия, возможность

несовпадения мысли и чувства и преодолевается каждым человеком в

порождении своего слова, его собственного, особого слова, в котором его

мысль и его чувство объединены в едином дыхании. Слово это называется

особенно — метафора. Оно открывает человеку его собственные чувства через

возможность соотнесения их с предметом мысли. "Ты моя ласточка". Это уже

не просто слова, это чувство, воплощенное в форму, принявшее узнаваемые

очертания, но в то же время это черты индивидуальные, окрашенные

присутствием чувства. Пусть оно не нашло своего собственного языка,

метафора — банальна, но это будет задачей лингвиста определить — штамп это

или слово контакта, слово-чувство. Бальзаковская женщина, конечно, сложнее

и неуловимее, чем "моя ласточка", но я бы простила любому человеку штамп

речи, если бы он был попыткой найти в нем свое чувство, попыткой преодолеть

свое молчание, попыткой найти тот Глагол, который позволил бы его чувствам

стать доступными и для других, и для самого человека. Это так важно —

назвать свое чувство, найти свою метафору, свое ключевое слово,

раскрывающее и порождающее внутренний мир человека. Это та самая

ситуация, когда молчание не является золотом.

Как хочется вспомнить Яна Парандовского, который писал:

"Слово, молочный брат мечты, открывает калитку, через которую в

любую минуту можно выбраться на свободу. И до чего же легко убежать от

скучного времени, унылого пейзажа, от нестерпимых условий быта, наконец, от

самого себя — от этого навязчивого, надоевшего существа, от которого нам не

избавиться до самой смерти" ("Алхимия слова").

Но что же происходит в жизни, если поиски метафоры становятся не

только необходимыми, но и бесплодными, если чувство, напрягаясь, ощущает

пустоту формы — слов нет! Или они чужие, или они не услышаны тем, кому

предназначались. Происходит потеря устного контакта с другими людьми,

говорить стало некогда, да и не о чем, общепринятым становится

штампованный, усиленный средствами массовой коммуникации язык, уделом в

освоении речи становится не процесс ее порождения, а процесс

звукоподражания — мода на текст определенного типа. Как бы хотелось, чтобы

читатель услышал и узнал свои проблемы порождения своего текста, своей

метафоры в словах Жана Кейроля, где любовь к слову и любовь к человеку

объединяются и создают прекрасный текст! "Поле наших эмоций, пронизанное

речью (слова — это тоже дом), помогающей нам общаться, объясняться друг с

другом и обличать, ныне закрывается для того привычного потока фраз, чья

условность иногда помогала преодолевать глухую стену частной жизни. Нас

открыто лишают средств высказаться и выслушать сказанное о себе с помощью

терроризма в отношении нашего словаря, чье кипение было закваской для

мысли, дикцией сердца и живой этимологией, доказательством того, что это не

были слова, брошенные на ветер, а слова как пригодные для рассуждения, так и

для мечты. Совершенствование слова и его способность воспламеняться от

контакта со словами других людей подвергали наше каждодневное

существование спасительному риску и порождали плодотворный компромисс"

В этом компромиссе участвовали наши мысли и чувства, доступные как

нам самим, так и другому человеку. Из поколения в поколение развивалась и

совершенствовалась система обучения этому искусству — искусству устной

речи, живому слову. Где они теперь, эти ручейки семейных бесед, из которых

складывался океан народного живого слова! Они не иссякли, нет! Но их стало

значительно меньше. Достаточно вслушаться в речь наших депутатов, чтобы

ужаснуться наличию огромного числа штампов и шаблонов и практическому

отсутствию живого слова.

Когда, кто и где говорит с нами о наших чувствах, интересуясь именно

ими, а не правильностью или точностью формулировки. Наверное, только те,

там и тогда, когда мы чувствуем себя рядом с ними, там и тогда любимыми.

Много ли таких людей в жизни каждого. Много — мало. Количество здесь не

имеет значения, важно, чтобы они (он, она) были, чтобы они стремились к нам

через наши выраженные мысли и чувства, чтобы сами могли и хотели выражать

Кейроль Жан. Жизненное пространство // Над Сеной и Уазой. — М , 1985.-С.361.

нам свои мысли и чувства.

Когда я прочитала книгу Л.Никитиной "Учусь быть мамой", я подумала о

том, что этой женщине хватило мужества признаться в том, что женское

понимание, терпимость и теплота даются ей, женщине, матери, с большим

трудом, трудом над своей душой. Ей, душе, надо найти свою форму — слово,

действие, образ, чтобы стать материнской. Кого-то уже наверняка заставило

поморщиться слово "труд", но труд — это напряжение, которое обязательно

должно смениться качественно новым состоянием, приобрести направленность

и смысл для самого человека. Человек как бы находит через это напряжение

новое в себе, но только в том случае, если не убегает от Цели, если не снимает

его пресловутой разрядкой, а превращает в свое новое качество. Как это

делать? Ответов на вопрос бесконечно много, но во всех ответах есть общее. Я

назвала бы его, это общее, бесстрашием перед самим собой, бесстрашием перед

риском изменения самого себя в отношениях с другим человеком.

Риск заключается в том, что под влиянием, под воздействием другого

человека есть большой соблазн впасть в одну из крайностей: следовать за

другим человеком, принимая на веру все его действия и помыслы или

полностью не замечать существование другого человека, ориентируясь только

на собственное Я, гипертрофированное, затмевающее все пространство

отношений с другими. Выбирать между этими полюсами трудно. Трудность

заключается в том, что психическая жизнь каждого человека, если он живет

этой жизнью, предполагает определенную психологическую дистанцию с

другим, да и самим собой. Психологическая дистанция включает особые

действия человека по ее установлению и сохранению. Эти действия и их

направленность можно выразить следующим образом, описывая возможные

переживания человека при установлении и сохранении психологической

дистанции: "Я хочу быть с этим человеком (или людьми), они понимают меня,

с ними я живу полной жизнью, я чувствую себя свободным и уверенным в том,

что я нужен так же, как эти люди нужны мне". Переживание понимания как

главного содержания психологической дистанции предполагает, на мой взгляд,

введение меры воздействия на другого человека. Если понимание включает и

свой внутренний мир, то оно связано и с мерой воздействия на себя тоже.

Использование этой меры воздействия на себя и на другого человека,

создание этой меры и характеризует действия по установлению

психологической дистанции. Содержание их может быть разным, но

направленность одна. Цели можно описать как воздействие на себя и на

другого. Простое наблюдение показывает их существование: принятие решения

о том, чтобы курить или не курить, употреблять нецензурные слова или не

употреблять, воровать или не воровать... Бить ребенка или не бить, копить или

дарить, сохранить или выбросить... Каждое действие имеет свою

противоположность — выбрать свой вектор действия, выбрать свою меру, а

значит, рискнуть, значит, не только осуществить свое право на выбор, но и

конкретизировать его в виде меры воздействия на самого себя и другого

человека.

Эта мера обладает удивительным свойством, она существует до начала

реального действия как переживание ценности другого человека, как

переживание ценности себя, своих качеств. Это особое переживание, которое

обладает свойством разрешать или запрещать как самому человеку, так и

другим людям воздействие на свойства внутреннего мира, хотелось бы сказать,

что это переживание регулирует глубину вмешательства в пространство

психической жизни человека (думается, что это относится как к воздействию

другого человека, так и к самовоздействию). Навсегда запомнился факт из

биографии Анны Андреевны Ахматовой. Биограф отмечал, что она держала

себя с таким достоинством, что даже в переполненном автобусе никто не

решался ее толкнуть. Думаю, что это как раз о существовании психологической

дистанции, о мере воздействия на себя и о риске быть, быть собой...

Об этом и романы М. Замятина "Мы", Дж. Оруэлла "1984". Об этом — о

грани между Я и не—Я, о мере принятия воздействия другого человека, о

степени риска быть человеком... Позволю себе еще одну цитату:

"— Уинстон, как человек утверждает свою власть над другими?

Уинстон подумал.

— Заставляя его страдать, — сказал он.

— Совершенно верно, заставляя его страдать. Послушания не достаточно.

Если человек не страдает, как вы можете быть уверены, что он исполняет вашу

волю, а не свою собственную?"

Это Дж. Оруэлл — человек, который дал возможность почувствовать

вместе с его героями абсурдность и одновременно притягательность власти над

другим, власти, разрушающей хрупкое психологическое пространство Я,

власти, создающей мощное, организованное психологическое поле Мы, где нет

проблемы психологической дистанции, где каждый человек включен в жизнь

других, как часть в целое, как деталь в устройство машины, работающей по

заданной программе. Деталь и часть имеют смысл только тогда, когда есть

целое — мы, другие. Иначе она теряет право на возможность быть.

Страдание — признак сопротивления власти, признак наличия другого,

стремящегося к сохранению своей целостности, своей неоднозначности, своей

возможности... Сила этого сопротивления приближается к возвышенному

значению страдания, к принятию его человеком как своеобразной платы за

собственное Я, за возможность иметь это Я, за возможность проявлять его в

отношении с другими людьми через дистанцию с ними, даже с самыми

любимыми и единственными, единение с которыми не означает исчезновения

Я, а приводит к его полному проявлению и развитию.

И эта возможность быть собой становится реальностью отношений с

другими людьми, реальностью отношения к себе, если она содержит

обобщенное представление о человеке как долженствование, обращенное к

самому себе. Это долженствование идеала, долженствование будущего,

которые невозможны без настоящего, невозможны без прошлого. Этот идеал,

этот образ человека конкретен, хотя это конкретность не предмета, а чувства,

не конкретность ощущения, а скорее конкретность предчувствия себя как

возможного. Если эта конкретность пропадает или не появляется у человека

вообще, то о его жизни говорят, что он живет без руля и ветрил. Случайность,

зависимость, сиюминутность всех его проявлений не оставляют впечатления

глубины. О таких людях даже и говорят прямо — неглубокий, поверхностный

человек, ветреный человек. Я бы сказала, что это человек настоящего времени,

человек, чья перспектива рождается на миг восприятия и исчезает вместе с

этим свершившимся мигом, закончившимся в следующее же мгновение. Для

меня — это человек без идеала, без идеального, которое придает глубину

жизни, связывая ее во время индивидуальной жизни, наполняя ее

переживаниями, которые есть поиск и построение себя, своих отношений с

другими людьми, своих отношений с миром.

Обобщенность и одновременно конкретность идеала проявляются в том,

что он и переживается в качествах своих или другого человека. Поговорите

сами с собой о своем будущем, поговорите с друзьями о том, как они понимают

ценность человека, сама речь подскажет, что она почти не содержит глаголов,

она будет включать прилагательные, говорящие о качестве не вполне

конкретно. Прислушайтесь к ответам на вопрос: "Она (моя возможная спутница

жизни) обязательно будет доброй, обаятельной, умной, самостоятельной,

скромной..." И много-много других слов, таких же прекрасных и...

неопределенных. Неопределенных до точного содержания, неопределенных до

точного восприятия, но определенных в чувстве, определенных в сюжете

перспективы. Качество надо узнать, соотнести свое ожидание с реальным,

фактическим, осуществить некое усилие по воплощению своего ожидания

идеала в отношениях с конкретным человеком в конкретных обстоятельствах

жизни — своей и его.

По-разному происходит эта встреча со своим идеалом, с собой

возможным, с собой новым, неожиданным и узнаваемым.

Очень остро эта встреча происходит при смене социальной роли, при

появлении в жизни человека новой социальной роли, которая требует ответа на

конкретный вопрос: "Как быть?" Определенность этого "как" и в роли

руководителя, и в роли подчиненного, и в роли мамы, папы, дедушки и

бабушки... Как себя вести, что думать, если не находишь в себе ожидаемых

чувств, или вдруг обнаруживаешь в себе далеко не те чувства и мысли, которые

ожидал, "хорошо зная себя"?

Знаменитые и не всегда понятные слова о поиске себя приобретают

вполне конкретный и наполненный смысл, когда надо строить отношения,

устанавливать психологическую дистанцию с конкретным человеком,

реагировать на свои непривычные чувства. Да мало ли переживаний возникает

в тех случаях, когда неопределенность идеального, правильного и заранее

целесообразного встречается с неповторимыми индивидуальными условиями

решения задачи по проявлению и развитию своего Я каждым из нас.

Хотелось коротко, и^ потому, конечно, неполно, показать, что

социальные роли, из которых складывается наше ежедневное поведение, — это

только форма, которую каждый сам наполняет живым содержанием. В

конечном счете оно будет таким, какого мы заслужили своими делами,

чувствами, мыслями и идеалами.

Умение жить в согласии с самим собой не предполагает эгоизма или

цинизма, это согласие основывается на любви к себе, о котором говорил

Э.Фромм, характеризуя парадокс человеческого существования, который

состоит в том, что "человек должен одновременно искать и близости, и

независимости; общности с другими — и в то же время сохранения своей

уникальности и особенности".

Осуществление себя приводит к поиску гармонии своих чувств и мыслей,

своих возможностей и своих желаний, тогда в этой гармонии человек и

переживает полноту жизни. Гармония не может быть вечной, она преходяща, в

этом ее магическое, энергетическое свойство. Устремляясь к ней в поисках

идеала, человек обращается к высшему из своих чувств — чувству

прекрасного. Гармония и красота! Эти слова хотелось бы писать с большой

буквы. Но думаю, что их сокровенный смысл дает возможность говорить о них

как о способах измерения идеального мира человеческой мечты и надежды.

Красота и гармония — всеобщие способы конструирования идеального, так как

в мышлении о них — в мышлении о красоте и гармонии — человек

приближается к конкретному воплощению абсолютного — своей общности с

миром, и не только с миром людей, но со всей природой. Вот почему идеал

всегда содержит в себе такое требование — требование гармонии и красоты,

которые никогда не могут быть достижимы однажды и навсегда.

Красота чувств, красота мыслей, красота действий и помыслов человека

возможна и осуществима тогда, когда человек, стремясь к ней, не делает ее

целью. Соответствие самому себе порождает красоту как искренность и

естественность. Так солнце дарит нам тепло, а зима — мороз, не вызывая при

этом удивления или негодования по их поводу.

Великое искусство быть собой дано каждому из нас как возможность

прожить жизнь красиво и гармонично, в соответствии со своей природой, не

разрушая своим присутствием красоты и гармонии других жизней, да и своей

собственной.

"Опасность чистосердечия состоит в том, что оно в конце концов создает

в человеке те самые свойства, в которых он признается. Сказав: «Я честолюбив

и завистлив», — ты уже чувствуешь, что имеешь право быть таковым, и,

увенчанный нимбом откровенности, твой порок превращается в добродетель"

(Андре Моруа).

ГЛАВА V

Мы так похожи, или другие -это...

Душа ребенка равно сложна, как к наша, полна

подобных противоречий, в тех же трагичных вечных

борениях: стремлюсь и не могу, знаю, что надо, и не

умею себя заставить.

Я. Корчак

Когда я сейчас читаю стихи, мне кажется, что они

обо мне. Неужели люди уже чувствовали и даже

сумели выразить словами то, что происходит со

мной?

Запись в дневнике девочки-подростка

Уже в пять-шесть месяцев мы хорошо разбираемся в людях:

при виде одних заливаемся плачем, а к другим тянемся с открытой и

дружелюбной улыбкой. Когда становимся взрослыми, умеем прочитать о

другом целую повесть по выражению лица, по походке, и очень доверяем

своему впечатлению. Хотя на этот счет и существует общеизвестная мудрость:

"Встречают по одежке, провожают по уму".

Большинство из нас при оценке и восприятии другого человека вольно

или невольно сравнивает его с уже знакомыми людьми. При этом сравнению

помогают эталоны поведения: "кисейная барышня", "чудак", "рубаха-парень",

"провинциал", "интеллектуал", "самодур" и тому подобное. Если задаться

специальной целью, то таких эталонов поведения можно насчитать очень много

(они зафиксированы и в соответствующих значениях слов). Эти эталоны

организуют наше восприятие другого человека, помогают предвидеть его

поведение и поступки. Но неужели все многообразие неповторимых

человеческих индивидуальностей можно классифицировать, подогнать под

какие-то эталоны? Каждый человек уникален, о каких эталонах может идти

100