Бердников Г.П. (глав.ред). История всемирной литературы в 9 томах, Том 1

Подождите немного. Документ загружается.

ХЕТТСКАЯ И ХУРРИТСКАЯ ЛИТЕРАТУРЫ

121

в хеттско-хурритской поэме, где Тешуб, заро-

дившийся в Кумарби, спрашивает, как ему вый-

ти наружу. Хеттско-хурритский эпос, как и

текст поэмы Гесиода, испытавшей его влияние,

обнаруживает следы устной традиции, в част-

ности в характерных повторениях общих мест,

таких, например, как:

Взял он в руки жезл, а ноги обул

В буйные ветры, как в сапоги.

Возможно, что и греческий эпический гекза-

метр, заимствованный характер которого давно

предполагался специалистами по греческой мет-

рике, возник под влиянием размера хурритских

и хеттских поэм.

Наконец, нельзя не заметить, что даже тра-

диционный образ Гомера как слепца-рапсода

хорошо согласуется с обычаями Древней Месо-

потамии, где певцы и музыканты часто бывали

слепыми.

Хеттские и хурритские поэмы, как и недавно

открытые следы значительного воздействия

египетской и семитской культуры на греческую,

начиная с периода, предшествовавшего микен-

скому, заставляют рассматривать греческий

эпос не только как новую главу истории литера-

туры, но и как продолжение всей предшествую-

щей древневосточной. Когда говорят об отличии

древнегреческого типа культуры (времени рас-

цвета Афин) от древневосточного, то при этом

не следует забывать, что в самой Греции оба

эти типа следовали друг за другом, не преры-

вая культурной преемственности.

К эпосу о Кумарби примыкает большое число

хурритско-хеттских эпических сочинений, до-

шедших до нас большей частью лишь во фраг-

ментах. В них действуют либо те же герои, но

в новых ситуациях (Кумарби задумывает унич-

тожить всех людей, но его отговаривают другие

боги; Кумарби сватается к дочери Океана),

либо новые герои — Бог-Защитник, которого

боги поставили править на небесах, а потом

низложили; Серебро (в хурритском мифологи-

ческом тексте названный «Серебро, повелитель,

царь геройский»), грозящий стащить с неба

луну и солнце, которые молят его:

Ты зачем убиваешь нас, о Серебро!

Мы же свет лучезарный. Светильники мы!

Если нас ты обоих убьешь,

Будешь править ты темной страною!

Каждый из таких новых фрагментов хеттско-

го и хурритского эпоса либо прямо связан по

сюжету с Кумарби (Серебро ищет Кумарби в

его городе, но не находит), либо повторяет сю-

жет какой-нибудь части эпоса о Кумарби: бо-

гиня Иштар соблазняет плавающее в воде чу-

довище Хедамму, которое грозило хурритским

городам (в поэме об Улликумми такой же эпи-

зод кончается неудачей Иштар, а в поэме о

Хедамму она одерживает победу); гора Вашит-

та рожает, подобно скале-матери Улликумми.

С богиней Иштар связано несколько разных

эпизодов, которые как бы противоположны друг

другу по сюжету: она либо пытается (безуспеш-

но или с успехом) сама соблазнить чудовище, в

том числе и каменное (Улликумми), либо ею

самою пытается овладеть гора-мужчина (Пи-

шайшас), которому за это грозит наказание

(в мифе северносирийско-угаритского проис-

хождения). В некоторых фрагментах рапсод

как бы «играет» богами и другими мифологиче-

скими персонажами, свободно комбинируя их в

новых сюжетах.

Изумляет обилие действующих лиц, вклю-

чающих не только многочисленный хурритский

и старый шумеро-аккадский месопотамский

пантеон, но и другие существа, неожиданность

их поступков, богатство воображения рапсода,

громоздящего эпизод за эпизодом. При разли-

чии сюжетов стих и повторяющиеся формулы в

этих многочисленных сочинениях настолько од-

нотипны, что каждое из них кажется дополни-

тельной вариацией на одну и ту же тему.

Из других хурритских поэм с древними мифо-

логическими традициями Кавказа перекликает-

ся поэма об охотнике Кесси, на которого рас-

сердились боги, сделавшие дичь для него неви-

димой. Особый цикл представляет хурритская

сказка о бессердечном богаче Анну, которому

Бог Солнца дает двух сыновей — Благого и

Злого (сюжет, сходный с египетской «Сказкой

о Правде и Кривде»), и ее возможное продол-

жение — сказка о корове, родившей ребенка от

Бога Солнца, и бездетной рыбачьей чете, взяв-

шей ребенка на воспитание.

Судя по сохранившимся во фрагментах хетт-

ским переводам хурритских эпических сочине-

ний, весьма древним можно признать подлин-

ник, с которого была переведена повесть о хур-

ритском герое Гурпаранцаху, победившем в

стрельбе из лука (рассказ о нем сопоставляется

с эпизодом избиения женихов Пенелопы в

«Одиссее»). В этой повести упомянуто имя од-

ного из аккадских правителей династии Кутиев

(III тыс. до н. э.). В некоторых других хуррит-

ских мифологических сочинениях, сохранив-

шихся в оригинале в хеттском царском архиве,

наряду с именами таких богов, как Кумарби и

Серебро, упоминаются исторические события и

правители, бесспорно относящиеся к III тыс.

до н. э. Поэтому хурритская литература связы-

вала хеттскую с предшествующими древнейши-

ми периодами становления древневосточной

культуры. Точная датировка некоторых других

122

ДРЕВНЕЙШИЕ ЛИТЕРАТУРЫ АЗИИ II АФРИКИ

хурритских сочинений затруднена тем, что они

известны только по позднейшим хеттским пере-

водам (например, «Песнь об Улликумми»), но,

судя по некоторым деталям (использование

быков, а не коней как упряжных животных),

по-хурритски она написана ие позднее древне-

хеттского периода (хотя переведена на хеттский

язык, возможно, несколько позднее).

2. ДРЕВНЕХЕТТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА НЕСЫ

(XVIII В. ДО Н. Э.)

Наиболее архаичные образцы хеттской литера-

туры связаны еще с тем временем, когда глав-

ным городом хеттов был Канес, староассирий-

ский Каниш (Неса, современное Кюльтепе, к

югу от Богазкея). Память об этом времени со-

хранялась и позднее в названии клинописного

хеттского языка — несийского, или канесийско-

го. О богах с именами индоевропейского проис-

хождения, например о Пирве, хетты и позднее

говорили как о «богах Канеса»; к ним надлежа-

ло обращаться «по-канесийски», т. е. по-хетт-

ски, их славословили «певцы Канеса», продол-

жавшие старую традицию несийских гимнов

богам.

Несийская литература была еще свободна от

хурритского влияния, хотя разновидность кли-

нописи, использующаяся в ее памятниках, сход-

на с письмом древнего населения Северной Си-

рии, в большей мере состоявшего из хурритов.

Самым ранним датируемым памятником хетт-

ской несийской литературы, дошедшим до нас

в позднейших копиях (лишь одна из которых

датируется эпохой Древнего царства), является

надпись царя Аниттаса, жившего в начале

II тыс. до н. э. (ок. XVIII в. до н. э.). Можно

думать, что хетты, заимствовавшие ко времени

составления этой надписи староаккадскую кли-

нопись, испытывали тогда особенно сильное

воздействие месопотамских литературных об-

разцов. В то же время в этой надписи есть не-

которые формулы и композиционные приемы,

сближающие ее с позднейшими хеттскими тек-

стами и позволяющие считать эту надпись на-

чальным пунктом истории известной нам хетт-

ской литературы.

К несийскому периоду восходит сохранив-

шееся в составе исторического рассказа о войне

с хурритами старинное стихотворение — погре-

бальная песня. Восьмисложные или девяти-

сложные строки, разделенные пятисложным ре-

френом, характеризуются внутренним паралле-

лизмом:

Саван Несы, саван Несы

Принеси, приди!

Матери моей одежды

Принеси, приди!

Предка моего одежды

Принеси, приди!

Я прошу, прошу я!

Можно предположить, что это стихотворение

отражает старую устную традицию, так как в

самом тексте говорится, что это стихотворение

«поется». Его метрическая форма напоминает

общеиндоевропейские стихотворные размеры,

восстанавливаемые на основе сравнения древне-

индийских (типа ведийской восьмисложной па-

ды), древнегреческих, славянских, балтийских,

кельтских, древнейших латинских, германских

и армянских метров. Поэтому вероятно, что

здесь перед нами древнейший образец индоев-

ропейской метрической традиции, еще сохра-

нявшейся у хеттов после их прихода в цент-

ральную Анатолию.

К числу обрядов, до появления хеттов в Ана-

толии ие встречающихся и связанных с обще-

индоевропейскими, относится ритуал сожжения

умершего царя (многими деталями совпадаю-

щий с гомеровским греческим). В составе по-

дробного хеттского описания этого обряда со-

хранилась и ритуальная песня, которая и по

основному содержанию, и по форме возводит-

ся к древней индоевропейской традиции:

Солнца Бог! Ему на благо

Приготовь ты этот луг!

Луг никто пусть не отнимет,

Луг никто пусть не отсудит!

Пусть на том лугу пасутп

У него быки и овцы,

Кони с мулами пасутся.

Не только самое представление о загробном

мире как пастбище, где пасутся домашние жи-

вотные, приносимые в жертву и сжигаемые при

погребении царя, но и название этого пастби-

ща (хеттское uellu, родственное греческому на-

званию Елисейских полей и имени восточносла-

вянского «скотьего бога» Велеса) возводится к

общеиндоевропейскому.

Тот же вывод можно сделать и по поводу

древнехеттского гимна богу Пирве, самим пис-

цом-хеттом записанного с четким делением его

на двустишия. В этом гимне отражена и дру-

гая характерная особенность поэзии на древних

индоевропейских языках — имя самого бога

Пирвы (родственное имени Перуна — бога кня-

жеской дружины у восточных славян) повто-

ряется в звуках других слов стихотворения, по-

строенного, таким образом, как анаграмма

Пирвы:

Это воины дружины

Путь для Пирвы проложили...

В стихотворении в архаическом ритуальном

контексте упоминается слово «собрание» (tu-

ХЕТТСКАЯ И ХУРРИТСКАЯ ЛИТЕРАТУРЫ

123

liya), известное и из ряда позднейших древне-

хеттских текстов и родственное древнеисланд-

скому pulr — «вития, жрец, говорящий при со-

вершении обряда». Следовательно, в самом сло-

воупотреблении ранних хеттских стихотворных

гимнов можно видеть след древнеиндоевро-

пейской традиции, облегчающий ее реконструк-

цию.

Столь же ранние общеиндоевропейские исто-

ки можно предполагать и по отношению к ос-

новной части недавно обнаруженного (во вре-

мя раскопок 1970 г.) древнехеттского мифа о

детях царицы города Канеса. Хотя этот миф и

соотнесен с реальными малоазиатскими города-

ми

—

Канесом (Несой) и Цальпой (на берегу

Черного моря — «Моря Цальпы» у хеттов), где

хетты обитали на рубеже III и II тыс. до н. э.,

его сюжет намного древнее. Речь в нем идет о

чудесном рождении тридцати мифологических

героев-близнецов, которые вступают в крово-

смесительный брак со своими тридцатью сест-

рами. Следы этого индоевропейского мифа об-

наруживаются и в древнеиндоиранской тради-

ции, и в древнеирландской (рассказ о трех

братьях — близнецах Финдеамне, которых их

сестра уговорила вступить с ней в брачную

связь).

Как повествует хеттский миф, «первые из

сыновей не узнали своих сестер. Последний же

сказал: «Не будем брать в жены своих сестер.

Вы не совершите такого поступка. Это не

по нашему закону». Но те провели уже ночь с

сестрами своими». Наиболее близкой типологи-

ческой аналогией является легенда о То Коби-

нане в меланезийском мифе: этот культурный

герой вводит во втором поколении запрет на

кровосмесительные браки между братьями и

сестрами, которые в первом поколении между

собой женились, после того как мифологическая

героиня (соответствующая царице Канеса в

хеттской повести) родила культурных героев и

первых женщин. Судя по стилю, к тому же

древнейшему слою хеттской литературы относит-

ся первый из распространенных в ней образцов

гротеска — диалог Храма Бога Грозы с чудо-

вищами, которые, подобно Гераклу, должны

были выполнить удивительные и трудные под-

виги, но вернулись с признанием своей не-

удачи.

3. ЛИТЕРАТУРА ХАТТИ

Хеттская литература раннего времени, предше-

ствовавшего хурритскому влиянию, складыва-

лась благодаря взаимодействию устной тради-

дии хеттов, близкой к ранним формам устной

словесности на других родственных хеттскому

анатолийских языках — лувийском (язык Jly-

вии на юге Малой Азии) и палайском (язык

Палы на северо-востоке Малой Азии), и лите-

ратуры древних обитателей севера Малой

Азии, говоривших на неиндоевропейском язы-

ке хатти. Этот последний язык, существенно по-

влиявший как на хеттский, так и на палайский,

является древнейшим представителем северо-

западнокавказской (абхазо-адыгской) семьи

языков (составляющей часть более обширной

северокавказской группы, включающей также

дагестано-нахские языки). В хаттских обрядо-

вых текстах сохранились целые сочетания слов,

находящие точное соответствие в кабардинском

и адыгейском фольклоре, где отражена древ-

няя адыгская традиция, особенно близкая к

хаттской. В частности, хаттское iSta-razzil (тем-

ная земля) имеет точное соответствие в анало-

гичном словосочетании в кабардинских фоль-

клорных текстах архаического содержания.

Обрядовые формулы в хаттских текстах, содер-

жащих заклятие против зла (хаттское уае, ка-

бардинское е, черкесское I эй— «зло, злое, дур-

ное»), практически буквально совпадают в

хаттском и адыгском языках. Таким образом, ис-

следование хаттского языка и поэзии открыва-

ет широчайшие возможности для изучения ис-

торической поэтики фольклора северо-кавказ-

ских народов.

Сохранившиеся в архиве хеттских царей от-

рывки позволяют утверждать, что на языке

хатти писались стихи с фиксированной метри-

ческой, строфической и звуковой формой. Не-

которые из них, в частности стихотворные ве-

личания царя и царицы, была переведены на

древнехеттский язык, как были переведены и

стихотворные обращения к божествам с указа-

нием различных их обозначений тта «языке бо-

гов» и на «языке людей» (букв, среди богов и

среди людей):

Тебя лишь смертные зовут Тахатанвити,

Среди богов ты Мать Источников — Царица!..

Тебя лишь смертные зовут Вассецилли,

Среди богов ты — царь, подобный Льву!

Различение «языка богов» и «языка людей»

напоминает о сходной античной традиции (в

этой связи существенно и то, что гомеровское

особое название «крови богов» представляет

собой заимствование из хеттского) и о подобном

же разделении в древнеисландской и древне-

ирландской поэзии, в египетских текстах (а

также и у других народов Евразии, в частности

в фольклоре айнов). С религиозной традицией

туземного населения, говорившего на языке

хатти, связаны наиболее древние хеттские ми-

фологические тексты. Эти тексты дошли до нас

в качестве составных частей архаичных ритуа-

лов. Составной частью ритуала, отмечавшего

124

ДРЕВНЕЙШИЕ ЛИТЕРАТУРЫ АЗИИ II АФРИКИ

праздник Нового года (на языке хатти Puruli-

уа), является мифологический рассказ о «змие».

Этот рассказ может быть сопоставлен с анало-

гичными ритуальными сражениями божества с

его врагом, которые приурочивались к новогод-

нему празднику у различных народов мира.

В хеттском мифе рассказывается о том, как Бог

Грозы отомстил своему врагу — Змию, который

до этого одержал победу над богом. Миф дошел

до нас в двух вариантах. В первом, более древ-

нем варианте мщение удается благодаря чело-

веку по имени Хупасияс, которого богиня Ина-

ра дарит за это своей любовью. Во втором

варианте мифа Бог Грозы соединяется с до-

черью человека по имени Бедный (Убогий), для

того чтобы родить сына, который затем же-

нится на дочери Змия и помогает своему отцу

получить обратно сердце и глаза, отнятые у

того Змием. То, что во втором, более позднем

варианте бог мстит с помощью сына, специаль-

но для этого рожденного, напоминает аналогич-

ный мотив в хурритском эпосе о боге Кумарби,

переложенном на хеттский язык в более позд-

ний период. Характерно, что оба мифа (о Змие

и о Кумарби) оказали воздействие на легенду

о Тифоие в греческой мифологии. Греки до

времен Эсхила сохраняли память о «хали-

бах» — хатти, первых изобретателях железа,

обитавших на черноморском берегу Малой Азии.

Не удивительно, что и в мифологии греков есть

следы воздействия этого народа.

Миф хатти о поединке Бога Грозы со Змием

отразился не только в литературе древней Ма-

лой Азии и соседних областей, но и в их ис-

кусстве: уже в конце хеттской истории сцены

из этого мифа были воспроизведены на лувий-

ском барельефе из Малатья. Слева на барель-

ефе виден бог-змееборец, справа — кольца клу-

бящегося пораженного им Змия. В позднейшем

хеттском изобразительном искусстве нашел во-

площение и другой миф хатти: сцены, изобра-

жающие падение божества с небес, историками

хеттского искусства рассматриваются как ил-

люстрации мифа о луне, упавшей с неба и ис-

пугавшей Бога Грозы, который послал ей

вслед гром и дождь.

Другой древний миф, отражающий поверья

аборигенов, описывает исчезновение бога и вы-

званную этим засуху или другие беды, попытки

других богов или людей найти и вернуть бога,

его возвращение и возрождение природы или

устранение бед. Этот миф о скрывающемся бо-

ге можно восстановить на основании нескольких

близких друг к другу хеттских версий, разли-

чающихся тем, что в них в качестве исчезаю-

щего божества выступают разные боги, обычно

связанные с той же туземной традицией,— Бог

Грозы, хаттский. и хеттский бог плодородия Те-

лепинус, богиня Инара (выступающая и в мифе

о Змии), богиня Анцили и другие божества.

Когда исчезает Телепинус, он уносит с собой

«зерно, богиню полей, рост растений, их цвете-

ние и насыщение соками. Телепинус ушел в

поля, луга и болота. В болоте лесном он остал-

ся. Там его опутали водяные лилии. И ни полба,

ни ячмень больше не цветут. Коровы, овцы и

люди больше не дают потомства. А те, что были

беременны, не могут никак разродиться. Гор-

ные долины засохли. Источники пересохли. И в

стране начался голод, так что и люди и боги

умирают с голоду». Бог Солнца посылает на

розыски Телепинуса орла, но тот его не нахо-

дит. Когда после этого за ним по наущению

Богини-Матери на розыски отправляется Бог

Грозы, он терпит поражение, о чем в мифе по-

вествуется в гротескной форме, напоминающей

описание злоключений бога Тора в «Эдде»: «В

городе Телепинуса к воротам пошел было он,

но не смог отворить их. Он только сломал о

замок рукоятку своего молота. Потом он вер-

нулся восвояси, Бог Грозы, и уселся на своем

престоле». Бог Грозы обижен тем, что следом

за ним на розыски Телепинуса посылают пче-

лу. Он говорит Богине-Матери: «Большие и ма-

лые боги его искали, но его они не нашли. Как

же сможет эта пчела его найти? Ее крыло ма-

ленькое, и сама она маленькая. Этим ведь пче-

лы и отличаются». Но как раз маленькой пчеле

и удается выполнить повеление Богини-Матери,

сказавшей ей: «Иди! Ищи Бога Телепинуса.

Когда ты его найдешь, ужаль его в руки и в но-

ги, чтобы поднять его с места. Возьми воску, на-

мажь воском ему глаза и руки, очисти его и

освяти его и приведи его ко мне!» Роль пчелы

в мифе о Телепинусе находит параллели в ми-

фах других народов (в том числе в «Калевале»).

Следы влияния хаттского и хеттского мифов

о Телепинусе и пчеле, его находящей, обнару-

жены на широкой территории от Восточного

Средиземноморья, включая Грецию, до Закав-

казья.

Древний прототип всех хеттских мифов об

исчезнувшем боге, который может быть восста-

новлен благодаря их сравнению, имеет много

общего с широко распространенными в области

древней восточносредиземноморской культуры

мифами об исчезающем и возвращающемся бо-

жестве плодородия, среди которых хеттские ми-

фы отличаются глубокой архаичностью и при-

митивностью, наглядностью изображения обо-

жествляемых природных сил. Характерно, что

миф этого типа, относящийся к хеттской богине

Анцили, видимо, приурочен к избавлению от

страданий во время родов, т. е. этот миф в рав-

ной мере соотнесен с силой плодородия в при-

роде и ее проявлениями в человеческой жизни.

ХЕТТСКАЯ И ХУРРИТСКАЯ ЛИТЕРАТУРЫ

125

4. ЛИТЕРАТУРА

ДРЕВНЕХЕТТСКОГО ЦАРСТВА

XVII—XVI ВВ. ДО Н. Э.

В период Древнего Хеттского царства, когда

хеттские писцы старались тщательно перевести

и записать исчезающую литературу на языке

хатти, уже ставшем мертвым, духовная культу-

ра этого царства вовсе не была столь архаич-

ной, как можно было бы думать по одним этим

текстам. Если воспользоваться сравнением с

японской культурой, столь же доступной ино-

язычным влияниям, как хеттская, то полное

усвоение хеттами месопотамской клинописной

литературы можно сопоставить с тем, как в

средневековой Японии была перенята китайская

иероглифическая литература: в обоих случаях

речь шла об усвоении не только системы пись-

ма, но целой системы знаний и текстов, с нею

связанных. Хеттские писцы, среди которых бы-

ли и специалисты, приехавшие из Вавилона,

тогда же усердно трудились над усвоением ва-

вилонской традиции энциклопедического зна-

ния, в том числе и поэтической, о чем свиде-

тельствуют двуязычные (шумерские и аккад-

ские) тексты (среди них стихотворные гимны

богам и эпические фрагменты), в изобилии со-

хранившиеся с хеттскими переводами в архиве

Богазкея. Древнехеттские писцы ко времени

Хаттусилиса I настолько овладели аккадским

языком, что составляли на нем такие описания

боевых подвигов хеттских царей, как рассказ

об осаде города Уршу, свидетельствующий и о

хорошем знании старовавилонской терминоло-

гии военного дела. Многие важнейшие сочине-

ния, составлявшиеся от имени древнехеттских

царей — Летопись и Завещание Хаттусилиса I,

Таблица Телепинуса, дошли до нас в хеттском

и аккадском (иногда не менее древнем, чем

хеттский) вариантах. Но по своему жанру эти

тексты отличались от всей предшествующей ак-

кадской литературы. Летопись Хаттусилиса I

была одним из наиболее ранних в литературе

Передней Азии образцов жанра летописи, так

как в ассирийской литературе анналы появля-

ются тремя столетиями позднее и, по-видимому,

не без влияния хеттских образцов. Вместе с тем

анналы Хаттусилиса I продолжают традицию,

начатую надписью царя Апиттаса: в обоих тек-

стах повествование о подвигах, совершенных

царем благодаря покровительству богов, посте-

пенно приближается к наибольшему достиже-

нию царя, чем и завершается рассказ. Следую-

щий шаг в развитии жанра исторического по-

вествования был совершен автором Таблицы

Телепинуса (XVI в. до н. э.), во вступительной

части которой вся ранняя история Хеттского

царства излагается с единой точки зрения как

Царь Катувас. Рельеф из Каркемиша

Базальт. 850—700 гг. до н. э.

Анкара. Археологический музей

пример образцового правления, контрастирую-

щего с последующим смутным временем.

Таблица Телепинуса близка по своей задаче

и структуре к завещанию Хаттусилиса I: оба

текста представляют собой обращение хеттско-

го царя к собранию. Дословное совпадение не-

которых мест обоих текстов позволяет думать,

что завещание Хаттусилиса I (или другие по-

добные ему обращения хеттских царей к

собранию) послужило в известной мере образ-

цом для Телепинуса.

Многочисленные походы древнехеттских ца-

рей против отдельных городов Малой Азии

(например, Цальпы на Черном море у устья

современной реки Кызыл-Иырмак) и Северной

Сирии (например, Хальпы — современное Алеп-

по) описаны в специальных хеттских истори-

ческих сочинениях, фрагменты которых дошли

до нас. Некоторые из этих древнехеттских исто-

рических рассказов, как и конец летописи Хат-

тусилиса I, сравнивающего себя с Саргоном Ак-

126

ДРЕВНЕЙШИЕ ЛИТЕРАТУРЫ АЗИИ II АФРИКИ

кадским, продолжают в известной мере месо-

потамскую традицию повестей о великих царях

Аккада, к которой примыкает древнехеттский

текст легенды о Нарам-Суэн — потомке Сарго-

на I. В древнехеттском тексте легенды, позво-

ляющем частично восстановить старовавилон-

ский оригинал, до нас не дошедший и сильно

отличающийся от позднейшего новоассирийско-

го, Нарам-Суэн, потерпевший поражение в трех

походах подряд, гадает, боги с ним воюют или

смертные. Для этого колют ножом раба и в за-

висимости от того, покажется ли у раба кровь,

решают, каков исход гадания.

Сходный способ гадания известен и в других

древнехеттских текстах, в том числе в рассказе

о людоедах, с которыми воевали хетты, где один

из героев говорит: «Если он попадет стрелой в

цель, тогда он бог; а если он не попадет стрелой

в цель, тогда он смертный и мы с ним сразим-

ся!» Для подобных хеттских сочинений харак-

тер по соединение исторического повествования

с мифологическими рассказами или уподоблени-

ями. Порою в них обнаруживается школьная

ученость автора текста — писца или поэта. Она

сказывается, например, на образе Богини Солн-

ца, сидящей на своем престоле и пишущей кли-

нописное послание, где упоминается город, куда

надлежит идти хеттскому войску. Этот образ

завершает сохранившуюся часть весьма приме-

чательного древнехеттского стихотворного сочи-

нения, посвященного выходу хеттов в Северной

Сирии к Средиземному морю. Событие это от-

мечалось как важнейшее для истории Древне-

хеттского царства в целом ряде исторических

и ритуальных древнехеттских текстов. В поэти-

ческом рассказе оно предстает как подвиг героя,

который превратился в Быка (видимо, отзвук

восточносредиземноморской легенды, сказав-

шейся и в предании о критском царе-быке Ми-

нотавре) и сдвинул гору, стоявшую на пути

хеттов:

«Поглядите, превратился он в огромного Быка,

Поглядите, у него рог немного согнут!»

Спрашиваю: «Отчего рог немного согнут?»

Отвечает он тогда: «Я ходил в поход.

Загораживала путь нам гора большая.

Подошел тогда к ней Бык, гору он подвинул.

Море победили мы. Оттого и согнут рог!»

Образные уподобления действующих лиц жи-

вотным встречаются и в собственно историче-

ских сочинениях: Хаттусилис I в своей лето-

писи не раз называет себя львом (что, видимо,

соответствует традиции хатти, где лев и герой

обозначались одним словом); в древнехеттской

надписи XVII в. до и. э. о войне с Хальпой вра-

га уподобляют медведю, обложенному в бер-

логе во время охоты; в завещании Хаттусилиса

его автор обращается к слушателям с призывом

«Ваш род да будет единым, как волчий!» Cai

тотемистический образ Царя-Волка и его язы

ковое обозначение восходят к глубочайшей ин

доевропейской и евразийской древности.

Отличительной особенностью древнехеттско]

исторической прозы является необычный лако

низм, предполагающий длительную традиции

(как полагают некоторые ученые, хаттскую)

подготовившую стиль, иапоминающпй иных ла-

тинских авторов. Примером может служить

рассказ о военачальнике с хурритским именем

Анумхерва (мифологическому детству которо-

го, возможно, посвящен один из интереснейших

древнехеттских фрагментов): «Они сражались

под Цальпой. Его ранили. Анумхерва был в

Цальпе. И из города он увидел отрезанную

голову своего сына. Он наполнил золотую чашу

и в нее налил яду. И ее он выпил». Таким ла-

пидарным слогом написана и дворцовая хро-

ника — собрание назидательных рассказов (ане-

кдотов) о проступках придворных и должност-

ных лиц, сурово наказанных царем. К этому

жанру, позволяющему говорить о специфиче-

ской форме хеттского юмора, свойственного и

впоследствии хеттской литературе, примыкает

и написанный по-аккадски рассказ об осаде го-

рода Уршу, подробно описывающий уловки вое-

начальников, обманывающих царя. Структура

этого текста, в котором чередуются реплики ца-

ря и приходящего к нему вестника, напомина-

ет тот предшествовавший древнегреческой тра-

гедии жанр «балагана», который был реконст-

руирован О. М. Фрейдепберг на основании ар-

хаических образцов типа «Семеро против Фив»

Эсхила.

5. СРЕДНЕХЕТТСКИЕ

ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ

В молитвах времени Среднего царства (XV в. до

н. э.), обращенных к богам, хеттские цари жа-

луются, что вторгшиеся в их страну племена

каска отняли у хеттов, а значит и у их богов,

города северной Малой Азии — древние культо-

вые центры, приносившие богам жертвоприно-

шения. В среднехегтское время сочинена и мо-

литва Кантуцилиса, где поэтически выражены

мысли об ограниченности человеческой жизни

и ее обреченности, напоминающие не только

по сути, но и по сдержанности изложения об-

разцы ветхозаветной мудрости. По жанру и по

некоторым поэтическим образцам молитва Кан-

туцилиса продолжает шумерские поэтические

сетования, но автор-хетт сумел подняться до

философской и лирической высоты в непосред-

ственном обращении к личному богу Кантуци-

лиса:

ХЕТТСКАЯ И ХУРРИТСКАЯ ЛИТЕРАТУРЫ

127

К смерти привязаиа жизнь. К жизни привязана

смерть.

Вечно никто не живет. Годы у нас сочтепы.

Если же вдруг человек вечно живущим бы стал,

Злые болезни тогда были б ему нипочем!

Из-за болезни моей дом мой стал домом тоски:

Из-за печали моей им тяготится душа —

Кровлю худую пробьют слезы, как капли дождя.

Словно я годы уже, десятилетия болел,

Выросла в сердце печаль, стал тяжелее недуг.

Ночью в постели томлюсь. Сладкого сна не видать!

К ложу ночному тогда вести дурные идут...

Вольное использование мотивов шумерской и

аккадской поэзии, как в молитве Кантуцилиса,

характерно и для относящихся к тому же пе-

риоду гимнов Солнцу, в которых обнаружива-

ются разительные совпадения с современными

им египетскими. Из черт, общих для хеттского

гимна Солнцу и для египетской надписи Амен-

хотепа IV (Эхнатона) — клятвы Солнцу, следу-

ет особо выделить мотив колесницы Солнца,

запряженной конями. Речь идет о новом, скорее

всего, по происхождению митаннийском (хур-

ритском) мотиве, сходном с индоиранским

(позднейший отзвук того же мотива видят в

«4 Книге Царств»). В этой связи обращают на

себя внимание и другие черты, объединяющие

хеттский гимн с индоиранскими. Строки в хет-

тском гимне, где речь идет о божественном

«вознице» солнечной колесницы и где к Солнцу

автор обращается:

Слева

От тебя летят по небу Страхи —

находят разительную аналогию в Авесте («Яш-

ты», X, 126), где демон Рашну летит слева от

Митры. Весь этот круг представлений мог быть

усвоен через посредство хурритов, испытавших

сильное влияние индоиранцев, сосуществовав-

ших с хурритами в Митанни. Но в хеттском

гимне эти представления совмещены и с насле-

дием хаттской обрядовой поэзии, из которой, в

частности, заимствован оборот «Страхи и Ужа-

сы», позднее оказавший влияние на гомеров-

скую греческую традицию.

Наряду с чертами, которые можно считать ар-

хаическими, в хеттских гимнах Солнцу нахо-

дятся и мотивы, перекликающиеся с поздней-

шей ветхозаветной литературой и даже ее про-

должепиями, в частности, характерно выраже-

ние: «Я иду своей дорогой правды» (ср. «Книгу

притчей Соломоновых», гл. 8, 20) — и мысль о

боге как покровителе обиженных:

Как родным, обиженным ты людям

Покровительствуешь сиротливым,

И возмездие один даешь ты

За обиженных и сиротливых...

Из многочисленных аналогий ветхозаветной

и новозаветной литератур, обнаруживаемых в

среднехеттских текстах, следует отметить образ

вина как крови, сопоставляемой с символом

причастия, который употребляется в средне-

хеттском тексте военной присяги.

К среднехеттскому времени на первый план

начинали выдвигаться южные и юго-западные

области Малой Азии, что отражено в анналах

царя Тудхалияса и в историческом рассказе о

Маддуватасе, где впервые упомянуты ахейцы

Аххиява. К этому времени восходят самые ран-

ние образцы ритуалов, составленных от имени

жриц — обитательниц этих областей. Едва ли

не наиболее ранним примером может служить

ритуал жрицы Мастиггас родом из Киццуватны

(область со смешанным хуррито-лувийским на-

селением). В заключительных словах этого ри-

туала отражены поверья, связанные с харак-

терным для хурритов циклическим представле-

нием о времени:

До дня, когда цари минувшего вернутся,

Чтоб узнать, что с их страною сталось,

Печать останется на этом роге,

Он будет распечатан лишь тогда!

Имена некоторых царей средпехеттского пе-

риода определяются как лувийские, они отлич-

ны от хаттских имен древнехеттских царей.

Царские имена в среднехеттское время, как и

позднее, на печатях выступают в двух фор-

мах — клинописной и иероглифической. Так

называемая хеттская (точнее, лувийская и хур-

ритская) иероглифическая письменность была

создана населением южных частей Малой Азии

быть может, по образцу египетской иероглифи-

ки (хотя большинство знаков ее тшеет само-

стоятельное происхождение). Это согласуется и

с другими свидетельствами египетского влияния

на юг Малой Азии уже в начале II тыс. до н. э.

(к этому времени относятся и самые ранние

изображения знаков хетто-лувийской иерогли-

фики на печатях из староассирийских колоний

в Малой Азии). Отдельные образцы иероглифи-

ческой письменности встречаются и в XVIТ в.

до н. э., но особенно широко ею начали пользо-

ваться в среднехеттский период. Позднее Мур-

силис II повелел писать на клинописных таб-

лицах те религиозные установления, которые

до этого, при царях средпехеттского периода^

искажались по вине писцов, писавших иерогли-

фами на дереве. Из-за непрочности этого мате-

риала тексты, писавшиеся лувийскими (а может

быть, и хурритскими) иероглифами на дереве,,

до нас не дошли. Кроме иероглифических над-

128

ДРЕВНЕЙШИЕ ЛИТЕРАТУРЫ АЗИИ II АФРИКИ

писей на печатях с царскими именами от вре-

мен хеттской империи сохранились монумен-

тальные иероглифические надписи, интерпрета-

ция которых еще только начинается.

6. НОВОХЕТТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

(XIV —XIII ВВ. ДО Н. Э.)

Наибольшую поэтическую ценность, кроме рас-

смотренных переводов с хурритского, в ново-

хеттской литературе представляют ритуалы и

мифологические отрывки (о гневе Великого Бо-

га, где встречается общий для фольклора раз-

ных народов мотив обиженной волшебницы),

повторяющиеся и в лувийских фрагментах и

связанные, как и переводы с хурритского, с

культурным влиянием юга Малой Азии и Си-

рии.

Контакты с Сирией, бывшие одной из причин

проникновения к хеттам хурритского культур-

ного влияния, в новохеттский период привели

также и к появлению хеттского мифа о боге

Ваале и богине Ашерту, тщетно его соблазняв-

шей, но затем обвинившей его в посягательст-

вах на ее честь, что близко к позднейшей вет-

хозаветной истории Потифара. В свою очередь,

в архиве Угарити, бывшего в новохеттское вре-

мя вассалом хеттов, найдены образцы хеттской

словесности, среди них отрывок мифологическо-

го содержания на хеттском языке с шумерским

и аккадским переводами.

Обилие переводной или возникшей под хур-

рито-лувийским влиянием литературы новохетт-

ского времени контрастирует со сравнительно

ограниченным числом и однообразием самосто-

ятельных сочинений. В новохеттский период по

мере увеличения власти царя, превратившегося

в типичного восточного деспота, оригинальная

литература постепенно свелась к составлению

текстов от его имени и поэтому часто зависела

от его личности. Это особенно наглядно видно

на примере Мурсилиса II (ок. 1343—1313 гг.

до п. э.). От его имени составлена целая библи-

отека таблиц, хотя бы часть которых он сам

если не написал, то продиктовал. В некоторых

из них общий религиозный характер памятника

сочетается с личной нотой, звучащей в обраще-

нии автора к богу. Наиболее значительными из

них являются молитвы царя Мурсилиса II, на-

писанные в форме письма к богам во время чу-

мы, опустошавшей Хеттское царство.

Мысль о смирении земного царя перед богом,

насылающим чуму, объединяет молитвы Мур-

силиса с «Книгой Исхода» в древнееврейской

литературе. Сходство усиливается благодаря

тому, что и Мурсилис говорит о египетской чу-

ме, позднее пришедшей к хеттам. Согласно из-

ложенному в этих текстах взгляду, перекли-

кающемуся с идеями ветхозаветной древнее

рейской литературы, за грехи отца может с

ветить сын. Но так или иначе возмездие ра

или поздно приходит. Не только подобные м

литвы, в которых можно видеть отдаленш

прообраз соответствующих мест Ветхого Заве'

но и особенности формы молитв обнаружива]

разительное сходство с ветхозаветной литер

турой. Среди этих особенностей — образн]

уподобления целых ситуаций, напоминают

библейские притчи: «Птица возвращается

клетку, и клетка спасает ей жизнь. Или ее.

рабу становится почему-либо тяжело, он к хоэ

ину своему обращается с мольбой. И хозя]

его услышит его и будет к нему благосклоие

то, что было ему тяжело, хозяин делает л*

ким. Или же если раб совершит какой-ли

проступок, но проступок этот перед хозяина

своим признает, то тогда что с ним хочет хоз

ин делать, то пусть и сделает. Но после то

как он перед хозяином проступок свой призв

ет, душа хозяина его смягчится, и хозяин это

раба не накажет. Я же признал грех отца мс

го как свой грех; это истинно так, я соверш:

это».

В этой концепции, близкой к позднейпн

религиозным учениям Востока, отчетливо в

ражена мысль о личной ответственности свобс

ного человека перед потомством и историе

свойственная тому миросозерцанию, котор

может быть восстановлено на основании ps

личных хеттских текстов. Но с трагическим i

лосом пробудившегося исторического сознан]

личности, звучащим в молитвах Мурсилш

сочетаются отзвуки унаследованных от бол

древних времен наивных антропоморфных пре

ставлений о богах. Как и в более ранней средг

хеттской молитве во время чумы, Мурсилис и

тается вызвать сочувствие богов, убеждая и

чем меньше останется в живых людей, т<

меньше будет жертвоприношений, и боги стан

голодать (с помощью такого же довода бог

в хеттско-хурритском эпосе убеждает Кумарб

что не надо уничтожать всех людей).

Сам Мурсилис II, как и все другие цари в

вохеттского времени, был оплетен сложнейш

сетью архаических обрядов, окружавших св

щенную личность царя. Каждый шаг цар

мельчайшие бытовые подробности его жиз;

подчинялись строжайшим обрядовым предпис

ниям. Это видно, например, из рассказа о тс

как Мурсилис II вернул себе дар речи (расск

представляет интерес как новохеттский обр

зец лаконической повествовательной прозь

Мурсилис II или писец, сочинявший от е

имени, развил жанр летописи — анналов, нам

ченный еще Хаттусилисом I в древнехеттск

литературе и продолжавшийся в средпехеттск

ХЕТТСКАЯ И ХУРРИТСКАЯ ЛИТЕРАТУРЫ 129

(в летописи Тудхалняса). От имени Мурсили-

са II составлены два варианта его собственной

летописи и летописи его отца Суппилулиума-

са II. Составитель летописи Суппилулиумаса II

и Мурсилиса II проявил себя как выдающийся

писатель-историк. В ряде случаев он выходит

за рамки однообразного официального перечня

военных побед и ритуальных поездок царя и

сообщает поучительные сведения (например, о

сватовстве вдовы фараона и об общественном

строе племен каска).

К жанру царских анналов близка автобио-

графия Хаттусилиса III (1282—1260 гг. до

н. э.) — одна из первых автобиографий, извест-

ных в литературе Передней Азии. Из предшест-

вующей традиции, кроме египетских надписей

вельмож, можно указать лишь надпись из Ала-

лаха (Северная Сирия), которая на 200 лет

старше автобиографии Хаттусилиса (часто от-

мечается сходство этой последней с библейской

историей Иосифа). В ряду тех произведений

хеттской литературы, где внимание сосредото-

чено на самом авторе, автобиография Хаттуси-

лиса III выделяется особенно индивидуальным

характером содержания и формы текста, преж-

де всего рассказа о детстве царя и о его любви

к жене Пудухепе. Язык и стиль автобиографии

близок, по-видимому, к разговорной речи. Но

именно на примере этого текста можно видеть,

в какой степени писцы новохеттского времени

были во власти литературных штампов, унасле-

дованных от далеких времен хеттской истории.

Целью автобиографии было прославление хур-

ритской богини Иштар-Шаушки. Культ этой

богини был нововведением Хаттусилиса III и

его жены — царицы Пудухепы. По мысли авто-

ра, вмешательство Иштар все время помогало

Хаттусплису III и оправдывало его действия,

достаточно сомнительные и с точки зрения

обычной нравственности, и с позиций хеттского

правосознания. Но эта мысль о покровительстве

новой богини изложена дословно в тех же са-

мых выражениях, в каких за 400 лет до того

составитель летописи Хаттусилиса I описывал,

как ему покровительствовала «его госпожа» —

хаттская (и древнехеттская) Богиня Солнца

священного города Арипны (отождествление

хурритской богини с древнехеттской отчетливо

проводится и в молитве жены Хаттусили-

са III — Пудухепы): богиня так же «держала

его за руку» и устремлялась перед ним в битве.

Особенно любопытно, что автобиография начи-

нается формулой славословия богини, выделяе-

мой среди других богов. Эта формула воспроиз-

водит древнехеттскую передачу соответствую-

щих обрядовых выражений ритуальной поэзии

хатти.

Некоторые из самых поздних хеттских исто-

Царь Аррас с сыном Каманасом.

Рельеф из, Каркемиша

Базальт. 850—700 гг. до н. э.

Анкара. Археологический музей

рических текстов, например рассказ о морском

сражении за Кипр, производят впечатление сти-

лизации под древний текст. Возможно, что та-

кие тексты переведены на клинописный хетт-

ский язык с иероглифического лувийского. Про-

блематично, в какой степени новохеттский язык

(уже сильно изменившийся по сравнению с

древнехеттским) оставался обиходным живым

языком Хаттусилиса III, не говоря уже о пери-

ферийных областях империи.

После гибели столицы хеттов Хаттусаса (ок.

1200 г. до п. э.) прежние вассальные области

с лувийским населением на юге Малой Азии и

севере Сирии превратились в небольшие само-

стоятельные государства, которые иногда не без

оснований называют «позднехеттскими». В их

искусстве продолжаются традиции лувийско-

хурритского монументального стиля, важную

часть которого составляли иероглифические лу-

вийские надписи. В этих надписях местные

царьки, носящие громкие имена древнехеттских

и новохеттских царей (Суппилулиумас, Хатту-

силис), иногда используют стандартные форму-

лы, напоминающие о старых штампах хеттской

9 История всемирной литературы, т. 1

130

ДРЕВНЕЙШИЕ ЛИТЕРАТУРЫ АЗИИ II АФРИКИ

литературы (в частности, здесь снова упомина-

ется божество-покровитель, берущее царя за

руку, как в летописи Хаттусилиса I и в авто-

биографии Хаттусилиса III). Самая обширная

лувийская иероглифическая надпись этого рода,

найденная в Каратепе в сопровождении парал-

лельной финикийской, носит следы воздействия

стиля семитской поэтической прозы с характер-

ными для нее фигурами повторений. Около

700 г. до н. э. такие надписи прекращаются, хо-

тя отдельные иероглифические знаки встреча-

ются и позднее в качестве священных симво-

лов.

Уже после того как на иероглифическом лу-

вийском языке перестают писать, память о хет-

тах в Сирии и даже Палестине еще сохраняет-

ся. Это видно из нескольких упоминаний хеттов

(скорее всего, лувийцев) в Ветхом Завете;

встречающееся в «Книге Бытия» выражение

«сыновья Хета», вероятно, представляет собой

видоизменение старинного оборота «сыновья

страны Хатти», которым сами хетты (и все

жители Хетского царства, в том числе лувий-

цы) себя обозначали; после гибели страны Хат-

ти это выражение потеряло прежний смысл.

Языки, являющиеся продолжением лувийско-

го (ликийский) и хеттского (лидийский), на

западе Малой Азии существовали вплоть до ан-

тичного времени, когда на них были сделаны

немногочисленные надписи буквенным письмом

типа древнейшего греческого. Среди надписей

на этих языках есть поэтические, видимо сохра-

няющие некоторые следы традиции, связанной

с хеттской и лувийской литературами.

Найденная во время раскопок 1973 г. трехъ-

язычная надпись IV в. до н. э. на ликийском,

арамейском и греческом языках в ликийской ча-

сти содержит обороты, точно соответствующие

хеттским формулам времени Древнего царства.

Такая устойчивость традиции делает вероятным

предположение, что и лидийские жрецы (kave,

родственно древнеиндийскому kavi — поэт-

жрец) в своих стихотворениях использовали

размеры, в конечном счете восходящие к хетт-

ским.

Историю Лидии подробно изложил Геродот,,

вероятно опиравшийся на не дошедшие до нас

туземные повествовательные источники. Из

его рассказа видно, что и лидийские цари (как

раз ие хеттские — лувийские) носили такие

традиционные хеттские имена, как Мурсилис.

Можно думать, что благодаря лидийской тради-

ции наследие хеттского царства еще раз дошло

до античной Греции, хотя теперь его воздей-

ствие не было столь заметным.

Вероятно, с лидийской и ликийской культур-

ной традицией связана и этрусская (предание

о малоазиатском происхождении этрусков от-

ражено в «Энеиде»). Этим можно объяснить

такие культурные связи между древней Малой

Азией и Италией, как, например, сходство пе-

реданного греческим поэтом-лидийцем Гиппо-

нактом мифа о Кандавле — герое (боге), убив-

шем пса (подобно ирландскому Кухулину), с

аналогичным мотивом в мифологии этрусков и

римлян.

Исследование хеттской и в особенности хур-

ритской литератур позволяет установить тесные

связи литературного творчества на протяжении

III

— I

тыс. до н. э. во всем Восточном Средизе-

мноморье и выявить звенья, соединяющие об-

щеевропейский мифологический фон литерату-

ры, унаследованный от Греции, с месопотам-

ской литературной традицией.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

УГАРИТСКО-ФИНИКИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Северную часть восточного побережья Среди-

земного моря (современный Ливан и часть Си-

рии) в древности занимала населенная семит-

скими племенами ханаанеев страна, которую

вслед за греками мы называем теперь Фини-

кией.

Финикийская литература, несомненно бога-

тая и оказавшая значительное влияние на

письменность соседпих стран и народов (в том

числе и прежде всего на стилистику и некото-

рые сюжетные мотивы библейского повество-

вания), до сих пор мало известна и почти не

изучена. К концу 20-х годов текущего столетия

исследователи располагали лишь случайными

упоминаниями о книгах, приписывавшихся —

во многих случаях едва ли достаточно обосно-

ванно — финикийским авторам, а также отрыв-

ками из сочинений эллинизованных финикиян.

Только после того как в результате археологи-

ческих раскопок начала 30-х годов в Древнем

Угарите (Северная Финикия) было обнаружено

значительное количество письменных памятни-

ков, которые, однако, плохо сохранились, поя-

вилась возможность судить, хотя все еще весь-

ма приблизительно и неточно, о переднеазиат-

ской семитоязычной словесности середины

II тыс. до н. э. Одновременно появился и свое-

образный ориентир, который позволяет хотя бы

пунктирно определить основные направления

развития финикийской литературы.