Бибихин В. Лес (hyle)

Подождите немного. Документ загружается.

ЛЕС. 2 (9.9.1997)

Здесь в самой глубине леса Странник наконец доверился себе

и стал искать «непрестанной самодействующей молитвы в серд-

це» (51). Он ее получил, опять при хороших знаках, радость, лег-

кость, свобода и утешение, слезы благодарения (55).

Одно замечание о технических приемах: по сравнению с про-

стотой и естественностью той «самодвижности», к которой при-

дет странник, его приемы, 12-тысячекратное произнесение фразы

из пяти слов, особенный способ сидеть во время молитвы, собира-

ние внимания на сердце — мало того что явно не «само-движ-

ные», наоборот, как и сказано, заведомо «понудительные» обра-

щения, причем специально с телом и чувством, а то, чего он ищет,

не специальное и ограниченное. Переход от механической молит-

вы к самодвижной отмечен в Страннике кричащим и намеренным

парадоксом. Этому перепаду, или парадоксу, можно уже прямо в

тексте Странника найти уже совсем кричащее соответствие, при-

чем и не одно. Вот он учит слепого человека, который уже и занят

постоянной молитвой, но еще не умеет «найти умом сердце»

(118) (или у Феодосия Карульского будет «место сердечное»

«Ведь можешь умом вообразить и представить [запомните:

именно вообразить и представить] себе то, что ты прежде видал,

то есть человека, или какую-нибудь вещь, или свой какой-нибудь

член... Так же вообрази свое сердце, наведи свои глаза, как бы

смотрел на него сквозь грудь, и как можно живее представь его,

а ушами то внимательно слушай, как оно бьется

ударяет раз за

разом... С первым ударом скажи или подумай Господи, со вторым

Иисусе... Втягивая в себя воздух, скажи, вообрази [!]: Господи

Иисусе Христе, а испуская из себя: помилуй мя!» Это с. 118, а

с. 119 продолжение того же абзаца: «Но при сем всемерно осте-

регайся от представлений в уме, и являющихся каких-либо видов.

Не принимай вовсе никаких воображений; ибо св. отцы крепко за-

поведуют при внутренней молитве сохранять безвидие, дабы не

попасть в прелесть».

Что, писавший «Странника» не заметил этого лексического

абсурда «вообрази, представь — остерегайся представлений, во-

ображений»? Интересно, что если бы и заметил, то всё равно на-

писал бы так, как если не заметил. Оттого что парадокс дается

почти тупо в лоб, задачка, между прочим важная или даже решаю-

щая, какую он задал, становится только отчетливее или красивее.

Кто-то уже решил?

«Непрестанно молитесь...», с. 130*.

* И в «Откровенных рассказах...» есть «сердечное место», на с. 54.

В. В. БИБИХИН

Добавлю для легкости решения два случая «воображения».

Пока идут эти разговоры, Странник и слепой ведь движутся по си-

бирским лесам, «шли мы лесом» (120). «Вдруг он сказал мне: как

жалко! Горит уже церковь, вот упала и колокольня. Я сказал ему:

перестань воображать пустое, это тебе искушение, надо все мечты

скорее отвергать». Да, тот же святоотеческий запрет, не так ли?

призыв к трезвости, против мечтаний? Слепой смиренно послу-

шался, замолчал, продолжал молитву. Пройдя 12 верст, вошли в

город и увидели несколько свежесгоревших домов и упавшую ко-

локольню, слепой увидел ее падение как раз во время падения.

Строжайший запрет на представление и воображение служит

для того, чтобы высвободить другое представление и воображе-

ние, восстановить видение вещее. Тогда и понудительные приемы

служат для освобождения? Высвобождается не меньше как ве-

щий, умный человек из-под грязи и запекшейся корки гнилого.

«Душа человеческая... может видеть и во тьме, и весьма отда-

ленное, как вблизи происходящее. Только мы не даем силу и ходу

сей способности душевной, и подавляем ее или узами одебелевше-

го нашего тела, или запутанностью наших мыслей и рассеянных

помыслов» (121). Или здесь с запятой, т.е. узы тела это и есть запу-

танность наших мыслей, вспомним об узах из Мф. Тело становится

дебелым не когда ему дана свобода, само тело умное, а когда невер-

ными связями оно приковано к рассеянным помыслам. Всё дело

Странника в собирании себя в ежеминутном, ежесекундном сбере-

жении, этим тело возвращается телу, ум уму. Это важное место

маркировано в тексте между прочим, опять нечаянно и незаметно,

тем, что язык становится хорошей русской философской класси-

кой; без настоящей работы мысли такого не бывает, слово иначе не

дается: «Когда мы сосредоточиваемся в самих себе, отвлекаемся от

всего окрестного и утончаемся в уме, тогда душа входит в свое на-

значение и действует в высшей степени» (там же).

В курсе «Узнай себя», потом в «Витгенштейне»

* и еще, толь-

ко кратко, в других местах мы касались, вернее нас задевала сво-

им крылом тема двойника, для меня такая центральная, что я до

сих пор так и не решаюсь развернуть ее на людях. Но вот и здесь, в

продолжении абзаца, из которого взята последняя цитата о вхож-

дении души в свое назначение, сейчас эта тема тоже как будто

кратко обжигает, и проносится мимо. Продолжается речь о вы-

рвавшейся из тюрьмы душе, «и не молитвенные люди, а или спо-

собные к тому, или болезненные, в самой темной комнате видят

* См. книги В.В. Бибихина: Узнай себя (СПб.: Наука, 1998); Витгенш-

тейн: смена аспекта.

ЛЕС. 2 (9.9.1997)

свет, как он исходит из всех вещей [это то же, что раньше о лого-

сах вещей], различают предметы [!] [невидимые, значит уже в из-

лучении их сути], ощущают своего двойника

* [!] и проникают в

мысли другого» (там же).

Вышедшая из тюрьмы душа в надежном, постоянном праздни-

ке. «Я не полагал, есть ли кто счастливее меня на земле, и недо-

умевал, какое может быть большее и лучшее наслаждение в царст-

вии небесном... Всё влекло к любви и благодарению Бога... Ино-

гда чувствовал такую легкость, как бы не имел тела, и не шел, а

как бы отрадно плыл по воздуху; иногда входил весь сам в себя и

ясно видел все мои внутренности, удивляясь премудрому составу

человеческого тела; иногда чувствовал такую радость, как будто

сделан я царем и при всех таковых утешениях желал, когда бы Бог

дал поскорее умереть и изливаться в благодарности у подножия

Его в мире духов» (122 сл.). На это место обратила бы внимание и

O.A. Седакова, которую отталкивает Странник, она слышит в нем

«запах смерти» и обеспокоена тем, как он становится чем-то вро-

де священного писания.

О сути совершившейся со Странником перемены трудно гово-

рить, потому что она опять связана с темой двойника, мало разра-

ботанной. «...Ощущают своего двойника и проникают в мысли

другого...» «Сердечная, самодействующая молитва ничему не ме-

шала и ни от чего не умалялась. Если что работаю, а молитва сама

собою в сердце и дело идет скорее: если что внимательно слушаю,

или читаю, а молитва всё не перестает, и я в одно и то же время

чувствую и то, и другое [два!], точно как будто я раздвоился, или

в одном теле моем две души

*. Боже мой! Как таинственен чело-

век!..» (57) Это открытие двух стало возможно именно из-за их

прихода в согласие. А так бы они и не увидели друг друга и не

удивились своей разнице. Ведь двойник так же далек и странен,

читаем продолжение того же абзаца, не менее далек и странен,

чем волк в лесу. Волк в глубине леса набрасывается и убегает, по-

тому что его коснулась происшедшая в человеке перемена, он

ощутил ее силу. Двойник так же неприступен как волк в лесу.

Прикоснуться к двойнику можно «понудительно», как заста-

вить себя говорить 12 тысяч молитв в день? Опять отчетливый и

всё освещающий ответ. Двойник, мой, не будет понуждать себя

ни к этому ни к чему другому, не больше чем волк в лесу. Посто-

янная молитва совсем другое чем упражнение.

Курсив В. Б.

* То же.

3(23.9.1997)

Если постоянная молитва это раскапывание того, докапыва-

ние до того что уже есть во всех («Ей нечего учиться, она уже есть

во всех и во всём», Странник, с. 61) сращенная с дыханием, серд-

цебиением, едой, движением, то открывается простое понимание

веры: это доверие к тому, что уже есть. Закон нашего существа ре-

лигия в смысле внимания (re-ligio, внимание). Мы сначала отно-

симся (принадлежим и имеем отношение) к Богу. Это значит, что

нам не надо смотреть дальше чем в нас самих, в энциклопедии или

кого-то спрашивать что такое Бог. Это всё равно что я пошел бы у

кого-то разузнавать, кто такой я. Это в нас всегда, хотя чаще в

привативном модусе, когда мы дорого и по-разному платим за

наше отсутствие там, где всегда находится наша религиозная при-

рода.

Т.е. вера как обличение вещей невидимых. Мы ведь обычно не

замечаем даже что дышим, как бьется сердце и как мы едим. Ког-

да потом мы начинаем регулировать дыхание, заботиться о серд-

цебиении и следовать «диете», подчинять их мысли, то этим по-

дразумевается, подчеркивается: я начал, значит раньше ничего та-

кого не делал. Это отчаянная, откровенная неправда, как бы

забегающее вперед заявление алиби: нет нет, меня не было рань-

ше там где я был, я якобы только теперь.появился там где я есть.

На самом деле при рождении я человек закричал от страха дыха-

ния, утешился когда дыхание выровнялось и я заснул, снова за-

кричал в страхе и тревоге когда проголодался и успокоился от

пищи, от молока.

Но то было еще не в метрическом пространстве, в лесу, внутри

материи (а еще раньше внутри матери), а дыхательная гимнастика

и диета начались в метрическом. Недолжное связывание, недолж-

ная метризация того что в лесу, сложное спутывание сковываю-

щее тело и мысль как начались, так и кончатся. Упражнение в по-

ЛЕС. 3 (23.9.1997)

стоянной молитве не сковывает дыхание, а расковывает его, но

расковывает не в смысле абсурдной нелепой «широты и свободы

дыхания», это ведет к гипервентиляции легких и к расстройству

их работы в конце концов, а к оставлению тела телу: ведь Бог, с

которым беседуют в молитве, это тот самый, который сотворил

тело такое какое оно уже есть, мы не знаем какое именно и знаем

что оно именно такое вот, и такое вот какое есть оно подается

Богу. Ведь беседа не в том чтобы сообщать ему свои мысли, мысли

у него и так есть свои, а в исповеди, в том чтобы искренно подста-

виться: вот он я, смотри. Человек говорит с Богом всем собой, ка-

кой он есть, своим бытием, своим присутствием. Вот так, господа.

Еще раз: для нас важно, что в школе непрестанной молитвы

есть отчетливая граница, ступень, когда искание переходит в об-

ретение. Делатели непрестанной молитвы различаются между со-

бой не тем, что скажем старец Василиск Туровский был в непо-

движной молитве по 12 часов и совершал допустим по четкам

12 тысяч Иисусовых молитв в день, а старец Зосима Верховский,

основатель и духовник женского общежительного монастыря Бо-

гоматери Одигитрии под теперешним Наро-Фоминском, больше,

и теперь надо сравнить с ними степень продвинутое™ иеромона-

ха Боровского Пафнутиева монастыря Арсения Троепольского,

умершего в Наре 7 июля 1870 г. Суть в открытии: единственно

важна вера: не в человека, а в то, что человек такой именно, что в

его существо входит — не как случай, казус и удача, а как необхо-

димость — непрестанная, привязанная к дыханию, сердцебиению

и пище, вошедшая в тело молитва, она же внимание.

Допустим, сведения из вторых рук нам казались бы недосто-

верными, а сами молитвенники прямо о своей молитве говорят не-

полно, смиренно скупо. Странник, как его читали и знают, — ка-

залось бы литература, да еще и непоправимо анонимная (леген-

да?), и стало быть вроде бы уводит от действительности. Но это

литература русская, причем важное событие именно русской ли-

тературы, и ее чудом Странник оказывается самым прямым и убе-

дительным фактом, первоисточником непрестанной молитвы. То,

что в него как-то вошли, в нем слились кроме того почти все тра-

диции русского умного делания, и сибирская через Зосиму Вер-

ховского, и круга святителя Игнатия Брянчанинова через Арсения

Троепольского, и «официальная», «синодальная» через последне-

го и решающего редактора, Феофана Затворника, и косвенно Оп-

тинская, через внимание, пусть недоверчивое, к опыту учителя Зо-

симы Василиска Туровского, — это только уплотняет Странника,

подтверждает то, что и так все чувствуют: дело за ним.

В. В. БИБИХИН

Если постоянная молитва была достигнута в лесу, в глуши (Зо-

сима Верховский, придя под Москву из Сибири — и по Сибири в

основном ходит странник — нашел пожалуй самое глухое и боло-

тистое место), то надо спросить, а возможна ли она вообще без сы-

рого опыта. Она не умственное дело, возвращает к земле сердца,

к первой материи, к бездне начала Книги Бытия; иначе в чем трез-

вение.

Непрестанная молитва из встречи с самым близким, настоя-

щим Богом приходит, и в молчание же уводит. Строгость божест-

венного внимания воспрещает легкие решения, уводит собствен-

но в нерешаемое. Да и в самом деле, не человеку же решить свое

отношение к тому, что мощнее его. От человека зависит только не

убежать, выстоять, когда подступит ближайшее. Потому что воз-

вращение к правде леса, к сердцу, дыханию это приближение к

огню. Как уже в XX веке, в «Молитвенном дневнике» старца Фео-

досия Карульского на Афоне, запись 3 сентября 1937, за месяц до

смерти 2 октября 1937 г.: «...Начала... разгораться теплота от серд-

ца в груди, и до того усилилась, что сердце мое было, как в пламе-

ни... стал тревожиться от сей сильной теплоты, которая стала из

груди уже ударять в нижнюю часть живота... Хотя с великим на-

пряжением, но молитву с упованием на Бога я в это время искуше-

ния не оставлял. Пламень в сердце и во всём теле от этой теплоты

постепенно прошел...»

. Так рискованно, опасно возвращение к

телу.

Духовность можно определить так: это возвращение к телу,

только не к концепции тела, которая всегда останется мечтой о

теле, недолжной смесью тела с умом, а к телу как нашему непри-

ступному двойнику, который воспрещает заигрывание, всякую

коммерцию ума с ним.

Кровоточивая может быть исцелена вдруг, не человеческой

силой, а приближением божественного присутствия. Это прибли-

жение всегда уже произошло. Пс 15, 8: «Предзрех Господа предо

мною выну, яко одесную мене есть, да не подвижуся». Не движет-

ся создатель, он вечно близко; не подвинется и тот, кто его увидел.

Разве это вечное отношение касается только церкви, а не всякого?

Самим своим весом величина притягивает. Если бы солнце, с бу-

рями и протуберанцами, приблизилось вплотную к нам, было бы

страшно, но только отчасти. Приближение Бога страшнее. «Страх

Божий, рождающий непрестанную умиленную молитву к Богу и

соблюдение евангельских заповедей, вслед за чем приходит при-

Непрестанно молитесь..., с. 143.

ЛЕС. 3 (23.9.1997)

мирение с Богом, когда страх преображается в любовь и мучи-

тельность молитвы, превратившись в сладость, взращивает цветок

просвещения... познание Божиих тайн»

. Вера в том, чтобы пове-

рить что всё с человеком обстоит именно так. Вернуться к себе.

Откуда? Растерянность и глупость говорит: от свободы под иго.

Нет: из пустоты в историю.

Постоянная молитва открывает тогда старое дело человека,

через которое только и открывается происходящее. Поверившие,

достигнувшие непрестанной молитвы, вернувшиеся к человеку

как зерна настоящего, настоящей истории, ими размечена история

страны: ушедшие в молчание, начавшие считывать свою судьбу с

предстояния вечному, всегдашнему, Серафим Саровский, сибир-

ский Василиск, Странник увереннее, чем писатели внутри литера-

турного процесса, — там идет своя мастерская, но работа там

тоже высвечена только вдохновением, — размечают русскую ис-

торию. Они такие же звезды для ориентирования, как первые

древние мудрецы. «Созерцательные безмолвники суть как стол-

бы, поддерживающие благочестие Церкви [или не только Церк-

ви?] своими непрестанными молитвами: даже в самой древности

видно, что многие из благочестивых мирян, даже самые цари и са-

новники их, отправлялись на посещение пустынников и безмолв-

ников, дабы просить молитв их в подкрепление и спасение» (333).

Что я хочу: прекратить разделение веры и философии и, шире,

веры и культуры. Так же как и, конечно, «разных» вер. Разными

могут быть только языки. Все, кто противопоставляет свою веру

другим как лучшую, остаются язычниками, которые еще не дога-

дались, что их язык не единственный в мире, т.е. воображающи-

ми, что мир ограничен их селением, pagus. Хотят этого язычники

или не хотят, всё настоящее в их языке питается тем же, из чего

растут и другие языки. Отказываться от своего языка не нужно, но

не слушать чужого только за то, что он говорит на другом языке,

означает, что и своего тоже не слышат, и самих себя тоже не слы-

шат. Потому что у каждого лица, у каждого моего дня свой язык.

От лени, от усталости абсурдно костенеют языком, цепляются за

него. Только кажется, что противоположное, развязный язык, это

противоположность связному. В развязном языке, как и в скован-

ном, остается всё та же привязка к языку, то же язычество.

Порог молчания останавливает кровотечение, разбрызгивание

крови — разумеется, если кровоточивая остановить кровотечение

Палима. Триады 11,7. (См.: Св. Григорий Палама. Триады в защиту свя-

щенно-безмолвствующих. Пер. В. Бибихина. СПб., 2004, с. 15).

В. В. БИБИХИН

хочет, а не брызгает вокруг своей кровью, думая, что это и есть

«полет мысли» и еще «свободы мысли и слова».

Из-за того, что настоящая философия прошла через порог

молчания и внимания, она то же, что постоянная молитва. Внима-

ние — тоже молчание. Из уроков Странника: «Внимание — чтобы

всегда держать сердце свое не имеющим никакого помысла, хотя

бы он казался добрым» (165 сл.). О внимании Странник говорит

как о вере, религии: один из рассказчиков, Профессор, «пять лет...

был профессором в Лицее, проходя путь жизни мрачными стезя-

ми разврата, увлекаясь суетною философиею по стезям мира

, а

не по Христе, и, может быть, совершенно погиб бы, если бы меня

не поддерживало несколько то, что я жил вместе с благочестивою

матерью моею и родною сестрою моею, внимательною деви-

цею...» (274). «Внимательная» здесь как благочестивая, и на сле-

дующей странице: «сестра расположилась посвятить себя мона-

стырской жизни» (276). Внимание и то же что постоянная молитва

(303). Христианская аскетика подхватила философскую школу

внимания, сама тоже стала называться философией, переняла са-

мопознание, в смысле всегдашнего стояния, не перед зеркалом, а

перед Богом.

О единстве аскезы в философии и религии христианство по-

мнит, всё равно, признает ли оно что переняло философскую шко-

лу или наоборот что философы всё заимствовали из Библии. Оди-

наково и враги и друзья философов внутри христианства считают

одним и тем же библейское «внемли себе» (Втор 15, 9 в Септуа-

гинте) и дельфийское «узнай себя». Это схождение философии и

веры в одинаковом внимании к сожалению забыто. В Страннике

об этом напоминается: «Даже самые стихийные мудрецы сознава-

ли пользу безмолвия: философская школа неоплатоников, имев-

шая многих знаменитых последователей под руководством фило-

софа Плотина, глубоко развивала созерцательную, внутреннюю

жизнь, достигаемую преимущественно в безмолвии» (332).

Можно разрешить проблему постоянной молитвы, заметив то,

на что не всегда обращает внимание ее запоздалая критика («тех-

ника», «физиология», «грубость», «омфалопсихия», «обеднение

Это одна философия, которая везде суется в глаза, а есть другая: «Для

чего тщетную славу я предпочел всему?.. Для чего не любил благоухания боже-

ственных молитв и псалмов, не подклонял выю епископам, удалялся мира, свя-

тости небесного образа жизни, ангельской философии и немерцающей славы»

(Архимандрит Михаил (Козлов). Записки и письма. М., 1996, с. 53) (Подписы-

вает письмо: Грешный странник Макарий Козлов) (или просто «странник Ма-

карий Козлов»).

ЛЕС. 3 (23.9.1997)

молитвы»). Постоянная молитва в смысле Давида, 15, 8, «пред-

зрех Господа выну», как старая и обязательная дисциплина (спо-

собы ее могут быть разные) философии, как монашеской, так и не

монашеской аскезы, — охват всего существа человека, его тела,

внимания, дыхания, сердцебиения (внимание к сердцебиению и

вместе с тем сердцебиение, как и дыхание, в смысле бережного

вхождения, осторожного ощупывания в самой материи, в перво-

веществе, в мировом лесу, причем божественное присутствие в

живом лесу не может не ощущаться; само сердцебиение, дыхание

становится этим лесом, хотя чистое внимание остается отдельной

софией ни на что не похожей — этим впускает всё), — не может

не сделать действительной быстрой и чудесной перемены в чело-

веке, прервать кровотечение. Открывается другое дело другого

человека, собственно единственно настоящее. Здесь всякая «кри-

тика» непрестанной молитвы просто смешна, выдает «критика» за

непонимающего, о чем вообще идет речь.

Но именно из-за того, что уже успели сложиться, оформиться

другие привычки, чем постоянное внимание, в смысле уже упоми-

навшегося привыкания к кровотечению (а евангельская женщина,

Мф 11, 20, именно не привыкла, хотела вылечиться), из-за к сожа-

лению всеобщего уже распространившегося упущения дисципли-

ны у возвратившегося к себе, внимательного могут возникнуть

проблемы. Насколько возвращение к себе во внимании легко и

просто («Возьмите иго мое на себя, иго мое благо и бремя мое лег-

ко»), настолько проблемы преодоления этим новым духом сло-

жившихся старых привычек могут быть затяжными.

Надо различать. Только кажется соблазнительным расхожде-

ние между обещанием легкости постоянной молитвы (буквально

лишь несколько дней упражнений) и длительностью монашеского

подвига, т.е. всей жизни. Конечно внимание должно прийти легко

и быстро или уж оно действительно не придет — ведь его не надо

создавать тренировкой, настоящее внимание надо вспомнить, оно

такого же рода, как изменяющееся дыхание и сердцебиение пе-

ред большим и страшным, как горы, небо, красота, тем более че-

ловек с телом, сердцем; тем более род; тем более Сам Богочело-

век. Для постоянной молитвы достаточно только заметить, где

мы и кто мы. Молитва первое, она не нуждается в тренировке, с

нее начинают. Редакции вынули из первоначального Странника к

сожалению именно этот отчетливый протест против того, что буд-

то бы для обращения к Богу нужна какая-то подготовка: силь-

ное место начала Странника в рукописи: без молитвы, наоборот,

ничего нельзя начать. «Из всех молитв, изображенных в Библии,

В. В. БИБИХИН

видно, что они приносились для очищения от грехов, а не пред-

варительное очищение от грехов предшествовало молитве»

(343 сл.), с цитатой из Библии «Един Бог дает сердце ино, и дух

новый дает нам» (Иез 11, 19). Из любого положения человеку пер-

вым делом, как схватиться за поручни, раньше всего, во что бы то

ни стало, надо словно упасть, если отклонился, в непрестанную

молитву, внимание. «После всякого падения и греховного уязвле-

ния сердца, немедленно следует поставлять его в присутствие Бо-

жие для исцеления и очищения» (327).

Об этой прямой, первой, нулевого цикла задаче всякой фило-

софии по-настоящему теперь больше помнит монашеская филосо-

фия. (Поэтому начала русской мысли надо искать в Страннике, а у

Владимира Соловьева — в той мере, в какой он сам Странник.

В свете Странника и его непрестанной обязательной молитвы боль-

шинство рассуждений на философские темы кажется действи-

тельно беспризорным.)

Постоянная молитва, философия и вера в каждом, это онтоло-

гия. Какие трудности эта работа, легкое иго, встретит, какими

сложностями обернется, — биография.

Выход в божественное предстояние начало истории настоя-

щей свободы, которую дарит иго, скованность ужасом от слепоты.

От страха и вериг вины, стыда, изумления свобода, и еще какая.

Еще раз: кого же выставляет молящийся? себя конечно снача-

ла, говорящего я; потом своего ближнего, и кто ближе чем свое

дыхание, сердце, странная неведомая но такая близкая вещь

тело, — не мои мысли о теле, смотри какой я грязный какой чув-

ственный, и не положения тела представь, молитвенное, колено-

преклоненное, простертое на земле, истощенное постом, бессонни-

цей, в жесте верующего, крестного знамения, «все такие приспо-

собительные положения тела предписываются... пока не стяжется

чистая и не парительная в сердце молитва. Когда же благоволени-

ем и благодатью Господа нашего Иисуса Христа достигнешь сего,

тогда оставив многие и различные делания, пребудешь паче слова

соединенным с единым Господом в чистой и не парительной мо-

литве сердечной, не нуждаясь в тех приспособлениях» (163); по-

дается именно просто тело, смотри бьется сердце, движется неви-

димо кровь, дышат легкие. С мыслями расстанься, оставь их, они

тебе не нужны, твои соображения о себе своем теле о мире о Боге.

Они не нужны никому. Не нужны, если есть настоящее честное

предстояние, даже и чужие мысли, чужие молитвы. «Когда по

временам будет приходить тебе самоохотная чистая молитва, ни

под каким видом не должен разорять ее своими молитвословными