Бибихин В. Лес (hyle)

Подождите немного. Документ загружается.

5(7.10.1997)

Загадку, которую поставил Платон, у которого на месте мате-

рии чистая геометрическая фигура, я догадываюсь как можно и

нужно решить, как вообще мы о многом догадываемся: как Аве-

ринцев говорит, что русские не то что сообразительны, но догад-

ливы. — Но лучше бы я не догадывался. Без догадки, конечно, не-

ясно где искать и главное незачем искать, ведь скорее всего ниче-

го не найдешь. Но с догадкой хуже тем, что начнешь подгонять

решение под ответ. — Моя догадка в том, что Платон всем телом

отдает себя лесу, т.е. перестает ставить себя отдельно, лес как объ-

ект отдельно, а догадывается о сплошной, через воздух, воду,

пищу, род, принадлежности всего всему; он перестает ставить

себе вопросы, почему всё именно так, вверху небо, внизу земля:

пьянеет как пифагорейцы и Парменид от самой такости всего, что

всё именно такое какое оно есть; всё что он видит, всё что думает,

сливается в опыте последнем, успокаивающем, опыте покоя и

мира, что всё что есть, есть так, как оно есть, и всё что было было

именно так как оно было, и всё что будет, как бы оно ни стало, бу-

дет именно так как будет. Этот опыт одновременно нравственный,

принятия всего что есть, мистический, потому что открывает ко-

ридор в последнее, окончательное, полное божественное знание,

предельное. У Бога в начале Книги бытия, когда Он говорит «Свет

стань! Свет стал. Бог увидел свет, что он хорош», и то же обо

всём, «стань» не конструирующее, инженерное, свету дается не

дефиниция, чтобы возникло то, что отвечает дефиниции, по спе-

цификации, по описанию, а свет уже есть, раз говорят, Свет

стань. Бог сам захвачен экстазом тождества.

Слияние тут не только не ведет к стиранию всякой отчетливо-

сти, а наоборот, создает структуру тождества самому себе, того,

того самого, именности, т.е. мы — опять-таки догадываемся —

потонув в лесу, оказались в пространстве логики. Но логика, ее

В. в. БИБИХИН

основания те же что математики, или нет? Хороша была догадка,

но мы вдруг в середине проблемы. Витгенштейн предупреждал,

что с тождеством будет трудно, трудность начинается с ловушки,

когда кажется, что в тождестве нет проблемы. Иметь в виду кроме

этой еще и проблему отношения тождества к единству, а единства

к числу я тоже должен, но вот уж взять и разобраться в этом — до-

гадка перестает помогать.

Или сильно мешает, как в другом намеке, намеке креста. Крест

дерево; ну конечно, скажут нам осведомленные люди, он кроме

того знаменитое мировое дерево всех мифологий мира. К лесу по-

этому он не только имеет отношение, но он вроде лес и есть. Of all

discovered relics the most impressive was the True Cross, found in

September 335 (or in 326, according to other accounts). Prompted by a

dream, Helena, mother of the emperor Constantine, located the place

where the Cross lay buried and had the wood unearthed. The power of

the Cross, the history of the wood, and the story of its discovery beca-

me legendary. In Christian myth this relic of Christ's death dated back

to the mortal origins of humanity. Innumerable cures attested to the

authenticity of the Cross. Through the symbolism of the Cross early

Christian imagery perpetuated, and at the same time transformed, the

myths of the World Tree. The sacred drama of Christ's birth, death, and

Resurrection participates in the rejuvenating rhythms of the fecund

cosmos. Early Christians identified the Cross of Christ as the World

Tree, which stood at the centre of cosmic space and stretched from

earth to heaven. The Cross was fashioned of wood from the Tree of

Good and Evil, which grew in the Garden of Eden. Below the tree lies

Adam's buried skull, baptized in Christ's blood. The bloodied

Cross-Tree gives forth the oil, wheat, grapes, and herbs used to prepare

the materials administered in the sacraments that revitalize a fallen

world. The Italian Renaissance painter Piero della Francesca later de-

picted the myth of the True Cross in his frescoes in Arezzo, Italy. They

portray the death of Adam, fallen at the foot of the Tree that provides

wood for the crucifix on which Jesus is slain. But the wood of the Cross

becomes the instrument of salvation and the holiest matter in Christen-

dom. Fabulous accounts and fantastic historical episodes surround the

Cross

* Перевод: Из всех найденных реликвий самой впечатляющей был Крест,

обнаруженный в сентябре 335 (или в 326 г., согласно другим источникам). Еле-

на, мать императора Константина, увидела во сне место под землей, где лежал

Крест, и извлекла Древо на свет. Сила Креста, история Древа, и обстоятельства

его обнаружения стали легендой. В христианском мифе эта реликвия, связанная

со смертью Христа, восходит к началу существования смертного человечества.

ЛЕС. 7 (21.10.1997) 71

Продолжим этот краткий экскурс в мировое дерево, миф пер-

вобытных, а мы уже не первобытные, ушли вперед и можем поэ-

тому свысока посмотреть на лес, мировое дерево. Мы замечаем с

высоты науки, что мировых деревьев два типа, одно вертикаль-

ное, другое горизонтальное. Различение это правда скорее для

удобства описания и классификации, горизонтальное и верти-

кальное в мировом дереве переплетается, сливается. В Библии, в

Книге Бытия оба дерева есть: древо познания вертикальное, по

нему общение с Богами, и священность этого дерева только затем-

нена запретом, необязательным для мифологии нравственным от-

тенком. Офиты, змеепоклонники что сделали, просто сняли с биб-

лейского рассказа эту нравственную поверхность, оттенок пре-

ступления и восстановили вертикальное дерево в его вечной роли,

связывать земной мир с божественным, подниматься до предель-

ного знания, мудрости, знания добра и зла. Горизонтальное — это

райское дерево жизни, источник плодовитости. Правда около него

тоже запрет, срубать его: тогда прекратится размножение, изоби-

лие. Не так давно по телевизору можно было видеть интервью с

одним из немногих сохранившихся первобытных мудрецов: для

него жизнь это лес, европейцы, всей повадкой, манерой, одеждой

уже не люди леса, для него мертвые и вестники смерти.

В скандинавской, норвежской мифологии Yggdrasill, в старом

норвежском говорили не Иггдрасил a mimameidr, гигантский

ясень, впитался корнями в три мира, Niflheim нижний мир мрака,

Jotunheim мир гигантов и Asgard город асов, богов. Так же и три

ключа у корней мирового ясеня, Urdarbrunnr ключ предсказания,

Mimisbrunnr мудрости и Hvergelmir страсти, Кипящий Котел, мес-

то жительства чудовища, которое странным образом занято тем,

Бесчисленные исцеления свидетельствовали о подлинности Крестного Древа.

Раннее христианство со своей символикой Креста продолжило и вместе с тем

трансформировало миф о Мировом Древе. Сакральная драма рождения, смерти

и Воскресения Христа встраивается в ритмически обновляемую жизнь космоса.

Ранние христиане отождествляли Крест Христов с Мировым Древом, помещав-

шимся в центре вселенной и простиравшимся от земли до неба. Крест отожде-

ствлялся с древом познания добра и зла, которое росло в Эдемском саду. Под

деревом погребен череп Адама, крещенного кровью Христа. Истекшее кровью

Крестное Древо с тех пор дает елей, хлеб, вино и травы — вещества, используе-

мые в приготовлении таинств, призванных оживить павший мир. Художник

итальянского Возрождения Пьеро делла Франческа изобразил миф о Кресте на

своих фресках в Ареццо (Италия). Они представляют смерть Адама, павшего к

подножию Древа, а оно прообразует дерево распятия, на котором умер Иисус.

Но Крестное Древо становится инструментом спасения и самой почитаемой

святыней в христианстве. Его окружает множество удивительных легенд и фан-

тастических исторических эпизодов.

В. в. БИБИХИН

что грызет — Nidhogg подтачивает корни мирового дерева. По

основной классификации это будет конечно дерево вертикальное.

Как в Библии, норны, которые находятся у Иггдрасила вблизи Ur-

darbrunnr, связаны с добром и злом; как Сократ, они помогают

при родах.

Когда будет конец света, Rognarök, могут погибнуть и боги,

как в «Гибели богов» Вагнера, но хотя и пострадавшее, мировое

дерево останется, космическое дерево, и родит двух существ, Lif,

Жизнь, и Lifthrasir, Жизненную силу, от которых снова пойдет че-

ловечество. Дерево прочнее богов — как в офитском прочтении

Библии Бог создает собственно только горизонтальное дерево ма-

терии, жизни, а вертикальное дерево, которое дает угадать предел

божественного, Богом не открыто и открыто быть не может.

Обычно дерево пронизывает, одновременно сцепляет разные

ярусы, уровни жизни. В сибирских религиях, на Алтае, дерево

устанавливается в отверстии в крыше шатра, оно под крышей в

человеческом мире, выше крыши в космическом и божественном,

и дым от печи внутри, оплетая дерево, поднимается в верхние яру-

сы. Сам шаман тогда путем, указанным дымом, поднимается к

верхнему миру по мировому дереву. Конечно он при этом рискует

вдвойне, как бы умирает для человечества на дереве.

Шаман при этом приникает к дереву, сливается с ним или мы

можем сказать распинается — поскольку он страшно рискует и

физически и духовно — на нем. Это приникание шамана к дереву

наводит на мысли об отношении Распятого к дереву креста. Дере-

во его поднимает, они становятся одно. Вместо того чтобы стре-

миться прочь от креста как орудия смерти Христос льнет к нему,

соединяется с ним. — Эта тема слияния, даже тождества Христа с

крестом есть в необычной деревянной из вяза скульптуре

1939 года Осипа Цадкина, или Задкина во французском произно-

шении — он родился в 1890 в Смоленске и умер в Париже в 1967,

все его знают по знаменитой скульптуре «Разрушенный город»

1951 г. в Роттердаме, разорванная человеческая фигура с протяну-

тыми в ужасе руками. «Христос» Задкина из вяза как будто бы в

позе судорог, но его руки похожи на голые ветви дерева. Это слия-

ние с крестом было больше на совсем ранних дошедших до нас

распятиях. На них Христос и живой и не с опущенными в смерт-

ном томлении, а раскрытыми глазами; крест как бы место прояв-

ления его божественности, и руки он раскидывает намеренно.

Этому соответствует, с другой стороны, со стороны креста, то,

что сейчас скорее забывается и что Флоренский в своих мыслях о

божественности креста должен уже реконструировать: дерево

ЛЕС. 7 (21.10.1997)

креста имеет божественные черты, оно животворит, т.е. сам крест,

это дерево, как божественное тело. Крест был вообще главной

ведь реликвией христианства, от знания слияния божества с его

деревом.

В кресте видят оба дерева, часто говорят о его горизонтали как

норме человеческого мира, о вертикали — норме человеческого

стояния перед Богом, которое не зависит от горизонтали и подни-

мает ее уровень, здесь могут быть разные благочестивые и краси-

вые схемы. Из всего этого веера схем, соображений, мифологем,

или еще какого-нибудь мистического знания, нам важно, мы цеп-

ляемся за одно-единственное: крест неожиданным образом указы-

вает в ту же сторону, что Платон с его тетраэдром на месте первой

материальной стихии, огня: крест явно дерево, или мировое дере-

во, и он же отчетливая геометрия. Дешевое, в общем-то распро-

страненное решение: дерево материал, крест форма; форма при-

внесена к материи, наложена на нее. Пойти на такую дешевку —

и мы сбросили одну проблему, можем перейти к другой. Беда в

том, что тогда и любую другую задачку мы сможем так же быстро

решить, т.е. мы окажемся в незавидном, несчастном положении

историка культуры, историка мысли, для которого проблема толь-

ко «в охвате и презентации материала».

Ну и что, что если мы упрямо откажемся принять дуализм ма-

терии-формы, то прощай вся привычная история философии, ис-

тория культуры. Бог с ними, останемся с пустыми руками, это

лучше чем с целым музеем на руках, в роли музейных смотрите-

лей. Лучше с пустыми руками под открытым небом. — Не будем

делать простой глупости, думать, что Платон сначала выбрал в

схеме материализм-идеализм один полюс и всё что говорил уже

подгонял под него. Деление на материализм-идеализм много по-

сле и мельче глубины Платона. Его загадка с материей как чистой

геометрией — та же самая что тайна креста. Крест не схема, эле-

ментарный рисунок мирового дерева, его абстракция, а крест и

есть лес; не его надо объяснять из мирового дерева, а наоборот,

что-то понять в мировом дереве, если удастся, то из креста, или

вовсе не удастся.

Итак, опять будем топтаться на месте лучше там, где мы спот-

кнулись. Лес первобытный, беспросветный, лес поздний, мегапо-

лисов, табак, вино, наркотик одинаково выводят из метрического

пространства, в лесу нельзя ориентироваться. Лес в кресте, в тет-

раэдре чистая гео-метрия. Мы пробиваемся путем различения

числа и числа, онтологического и арифметического. Математика

оказывается не знает что такое число и отдает его философии. Тем

В. в. БИБИХИН

лучше, проще для нас. Мы тогда обязаны построить теорию чис-

ла. Расхожая теория числа, обобщения из опыта, — мы якобы счи-

таем пальцы, овец, потом отвлекаемся от пальцев и овец и получа-

ем чистое число, — мы это отбрасываем сразу как одну из путаю-

щихся под ногами глупостей. Во-первых, чтобы начать считать

пальцы или овец, надо уже чтобы с ними была сделана нивелиру-

ющая операция, т.е. они уже должны быть вогнаны в пространст-

во счета, абстрактный счет стало быть был СНАЧАЛА, раньше чем

конкретный. Во-вторых, если счет абстрагирование от конкретно-

го счета, то откуда взялся бесконечный натуральный ряд? Ведь на

опыте никто ничего бесконечного не насчитывал, и количество

любых вещей в мире скорее всего ограничено, так что в опыте

никакого основания для бесконечного ряда чисел нет, он взялся из

другого источника, мы прошлый раз начали его разбирать.

Мы говорили о приглашающей, втягивающей силе целого:

оно хочет быть названо, перечислено, при том что заведомо пере-

числением не может быть исчерпано. На каждом шагу эта недо-

статочность перечисления для целого ощущается. Например: в

коллективе столько-то членов; тут же добавляется: он коллектив

конечно больше чем механическая сумма, прибавляется новое ка-

чество. Оно прибавляется оттого что количество переходит в ка-

чество? Это плохой закон диалектического материализма, от пло-

хого зрения: новое качество получается не от количественного

прибавления, а оттого что рассматриваемое множество незаметно,

нечаянно подтягивается к единству; целое начинает в нем светить

больше.

Точнее сказать, зрение переключается, происходит смена ас-

пектов: с одного единства на другое. Охватывающая, втягиваю-

щая мощь единства однако не может быть охвачена перебором со-

ставных частей. Вселенная это такая куча, что сколько в нее ни

клади составных частей, она вмещает всё равно больше. Так же по

существу со всяким единством. В семье просвечивает род. Здесь

надо искать причину «неисчерпаемости природы». Клетка не мо-

жет быть сконструирована из элементов, потому что она единст-

во. Почему она единство, другой вопрос; на него так же трудно от-

ветить, как невозможно создать единство, целое: оно должно быть

найдено, угадано. Само себя высветить. Найти элементарные час-

тицы, нейтрино или кварки, невозможно из-за «естественного»

метода физики: она потому естествознание, что просто не умеет,

не должна, не училась иметь дело иначе как с чем-то целым; це-

лое, единство — всякое — по определению не может быть меха-

нически сложено из частей. Так странно устроено всякое целое в

ЛЕС. 7 (21.10.1997)

природе. Вопрос о неуловимости целого в природе и другой во-

прос о целом в технике, например в отношении колеса очень пре-

красно можно перечислить и сказать, из скольких каких частей

оно состоит, я сейчас просто не могу поднять. До другого раза.

Пока будем держаться нашей ниточки, почему, как лес оказал-

ся геометрией. — Заполнить единство количеством и хочется, и

колется, ведь на единство как-то надо откликнуться, оно вызыва-

ет — но едва ли не самый целомудренный путь, спасения мысли,

это оставить единство в покое.

Мы его и оставим в покое, но всё равно, возимся ли мы с ним

или оставляем в покое как мир, так и так оно остается неприступ-

ным, но мы понимаем происхождение числового ряда и его силу,

его бесконечный запас: от негативного не обязательно осознанно-

го, а может быть интуитивного знания, что перечислением силу

единства всё равно не вычерпаешь. Поэтому спокойно, перечис-

лению конца не будет.

Происхождение числа таким образом негативное. Числовой

ряд с бесконечным счетом имеют в своей основе скрытую интуи-

цию, что можно спокойно без конца заниматься перечислением, у

единства хватит силы для обеспечения любого перечисления.

Перечислили все составные части и способности клетки, но мало,

есть более дробные и есть открытые, неисследованные. — Анало-

гичное мы встречали в счете механического времени. Его беско-

нечность обеспечена непоправимостью нашего опоздания к собы-

тию мира. Сколько бы ни прибавлять лет себе или человечеству,

мы можем делать это уверенно, именно из-за тайного знания неве-

домого происхождения, что у события мира хватит запаса для его

бесконечно долгого вычерпывания. Равномерное движение уни-

фицированного или официального времени надежно обеспечено,

опять же негативно, нашим опозданием (тем что земля, мир уже

были, когда мы пришли), его счет не может никогда кончиться.

Как кроме официального, нивелированного времени негатив-

ного происхождения есть позитивное время-бытие, так кроме не-

гативно обоснованной единицы счета есть единство целого. Поль-

зуясь выражением Витгенштейна, всякая единица счета это проба,

или мера целого, неприступного: мы к нему подходим и так и так,

именуя его числом нашим пробным. Чем больше мы оперируем

этими мерами, пробами единства, тем больше опыт единства ото-

двигается в непривычное, чем мы обычно не заняты, с чем не уме-

ем иметь дело. Платон уже должен вспоминать, что опыт числа

нас касается ближе и полнее, чем скажем опыт встречи с ослом.

Тот задевает скажем живое, вегетативное в нас, и не всегда; а

В. в. БИБИХИН

опыт единства задевает нас всегда и в целом. Опыт единства одно-

временно и редчайший и всё определяющий, как точки мы ставим

после всякой фразы, везде можем поставить и где угодно, а обес-

печение точки, опыт сосредоточенности, мы из-за полной отвыч-

ки оперировать с ним даже и не замечаем. Молитва как предъявле-

ние всего тому, что ничто из всего, бывает нашим делом крайне

редко, мы заняты обычно другим; но на самом деле мы показыва-

емся всегда, позируем всегда, только запутались в том, кто мы, по-

зирующие, и перед кем позируем. Для ребенка например лицо

того, кому он всё сообщает и перед кем позирует, до эмансипации

от семьи сливается с лицом родителя, просто потому что родитель

навязал себя, свою тематизацию постоянно, а Бог себя не навязы-

вает.

Итак, число это мера единства как целого. Не наоборот, не

единство мера числа, мерное число от единства отличается дру-

гим пространством, негативным; тень ориентируется на дерево, а

не дерево на тень. Но, увидев это, мы всё равно пока не видим,

как эта всеохватывающая единица может двигаться, образовывать

порядок, ряд или счет. Мы пока видим только одну единицу, а

ведь пифагорейцы и Платон говорят о субстанциальных числах,

не только о субстанциальной единице. Я понимаю одно целое. Два

целых, поскольку два, целым быть вместе и по отдельности сразу

перестанут, разве не так?

Субстанциальные числа трудный вопрос, у меня совсем нет

уверенности, что удастся его решить; может не хватить внимания,

оно рассеется на другое. Подвертывается сказать, что нет вовсе

никаких таких чисел. Главное, нет и догадки о том, как он решает-

ся. Поэтому я буду пока ходить вокруг да около. Негативная до-

гадка всё же есть, вот какая. Аристотель явственно и отчетли-

во говорит о числе как материи, άριθμόν ... ΰλην τοις οΰσι (986а

16—17), но — в контексте критики пифагорейцев и Платона!

Число и эйдос для него как бы одно, см. перемежающееся приме-

нение этих терминов в Мет. А 6 и др. Так по крайней мере счита-

ется. Считается, что прислушавшись, как мы сделали, к мысли

Платона, что лес число, мы получаем в критики Аристотеля.

Эта проблема вот уж действительно от которой нам не отвер-

теться сейчас. Потому что сказать «мы в данном случае встаем на

точку зрения Платона и против Аристотеля», вот уж это было бы

* См.: Аристотель. Сочинения в 4-х тт., т. 1. M., 1975, с. 76. В цитатах из

этого и других изданий Аристотеля в квадратных скобках — уточнения

переводчиков.

ЛЕС. 7 (21.10.1997) 77

противно, пускаться в переборы мнений. Или мы с аристотелев-

ской критикой Платона должны согласиться, или не согласиться.

Возразить Аристотелю мы опять-таки не можем по типу «Аристо-

тель ошибся в том, что...не учел того...не понимал этого». Смер-

тельной тоской нам свяжет язык, «опровергать» так мыслителя,

который жил две тысячи триста лет назад. Единственный достой-

ный, красивый выход из положения перед аристотелевской крити-

кой пифагорейства — или честно выбросить раз навсегда из голо-

вы всё, что наговорено о числе внутри леса, о лесе как числе,

или —у самого Аристотеля увидеть именно это, лес как число,

лес как крест, чистую геометрию.

И как будто бы сразу за нашу смелость мы получаем какое-то

вознаграждение, хотя тема материи у Аристотеля относится к са-

мым трудным. Трудности двух родов: Аристотель не обязывает

себя, если он предложил какой-то тезис, всегда помнить об этом и

не предлагать другого, его истина в движении; и второе, для само-

го Аристотеля трудность та, что первая материя должна быть не

«такая-то», потому что тогда будет мыслима и «другая», т.е. мате-

рий окажутся две и больше; первая материя тогда стало быть

одна; откуда же берется различие веществ. От разной структуры

этой первой материи? Но сказать, что в ней уже готовы для даль-

нейшего формирования какие-то ранние структуры, значит опять

уже иметь дело со... структурами, а мы хотели иметь дело с чистой

материей. Разная материя у Аристотеля действительно есть, но

разница создается глубиной нашего вглядывания в нее: ближай-

шая материя для болезни например человек, но сам человек это

эйдос, и материя отдаляется.

В чем Аристотель будет, как это понятно и как мы можем

предвидеть, определенен, это в отказе выносить материю куда-то

за пределы вещей и отдельно от них. Как нет никакой ослиности

иначе как воображаемой вне вот этого осла, так и материя будет

или вот эта или она будет мыслительным конструктом. Мы по-

нимаем тогда, почему Аристотель будет определенно и резко воз-

ражать, как в начале кн. 2-й (В) «Возникновения и уничтожения»:

«Ошибаются те, кто помимо названных нами [четырех элементов]

признают одну-единственную материю, телесную и отдельно су-

ществующую» (329 а)

*. Главное аристотелевское возражение

тут же против нее: такая материя продублирует уже известные

стихии, она будет или легкая как воздух, как огонь или тяжелая

как земля и так далее, может быть еще более простая чем стихии,

* См. там же, т. 3. M., 1981, с. 417 сл.

В. в. БИБИХИН

но во всяком случае не другого рода чем они. Почему? Разве Ари-

стотель не может себе представить неощутимую материю?

Мы как будто бы очень даже можем — скажем радиация неощути-

мая. Ультрафиолетовые и инфракрасные лучи неощутимые. Кван-

товые скачки неощутимые. Почему для Аристотеля тело, а любая

материя первая будет тело, «не может существовать без восприни-

маемых чувствами противоположностей» (329 а). Потому что чут-

кость была тоньше. Радиация из-за ее последствий для тела счи-

талась бы безусловно ощутимой: граница ощущения проходила

дальше. То же — ультрафиолет: «другой» свет, или «другой»,

«верхний» огонь, эфирный, ощущался, так сказать, сменой на-

строения раньше, чем замечали, что он вызвал загар. И мы непра-

вильно думаем, что квантовая механика как мыслительный {это

другое чем математический) аппарат не разрабатывалась антич-

ной мыслью в теме автомата и самопроизвольности: мыслитель-

ная постройка такой сложности была, скажем в учении о душе.

Когда Аристотель говорит «восприятие чувствами», он включает

интуицию, настроение, во всяком случае больше чем только сей-

часное воздействие на органы чувств. Если душа есть неким обра-

зом всё, то всё по-разному и по-своему ее коснется. Наше сов-

ременное опасение, что где-то втихую и втемную кем-то инопла-

нетянами правительством мафией международным заговором

делается что-то, что мы не слышим, не знаем, не чувствуем, на

что не можем повлиять, или в глубинах вещества происходят про-

цессы нам недоступные, Аристотель назвал бы наведенным, суе-

верием. Всё меня по-своему задевает, на всё я по-своему и эффек-

тивно отвечаю, «влияю», лишь бы я не закрывал глаз, не заглу-

шал себя шумом. Возражение Аристотеля против геометрической

материи Платона именно то, что материя будет тогда отдельно от

задевающего меня так же, как абстрактные величины меня не за-

девают. Но, мы говорили, тождество, единство как раз задевают

всего меня больше чем близкий встречный осел? Опять мы воз-

вращаемся к проблеме так называемых субстанциальных чисел.

Вот оказывается в чем дело. Числа для Аристотеля отдельные, как

геометрические фигуры. Поэтому он без объяснения отвергает

снова и снова: «невозможно, чтобы плоскости были „кормили-

цей" и первой материей», против платоновских тетраэдров

(329 а). Бытие — это полное бытие, т.е. вещей. Тогда вещи надо

понимать как-то иначе! Так они и понимаются: они не отслаи-

ваются от эйдосов. Тогда там надо искать то, что мы угадываем

у Аристотеля, всё-таки бытийные числа, числа как бытие? На-

верное.