79
огорчать, что они глупо выглядят или допускают ошибки. Многое в репетициях
непостижимо для постороннего — эксцессы не только бывают дозволены, но иногда и
спровоцированы, к удивлению и негодованию тр уппы, пока не настанет момент всему этому
положить конец. И тем не менее даже в период репетиций приходит день, когда присутствие
посторонних людей необходимо, когда те из присутствующих, чьи лица, казалось бы,
выражают недоброжелательность, могут вызвать новое напряжение в работе, а напряжение в
свою очередь — новый подъем. В процессе репетиций неизбежно должны меняться формы
работы. И еще
ОДЕЮ
требование к режиссеру: он должен безошибочно почувствовать тот
момент, когда исполнители, упоенные собственным талантом и взвинченные процессом
творчества, теряют из виду саму пьесу. В одно прекрасное утро работа в корне меняется:
самым важным становится результат. Шутки и вольности безжалостно устраняются, все
внимание обращено на спектакль, на манеру произнесения текста, па исполнение, технику,
дикцию, контакт с публикой. Глупо было бы режиссеру вставать на позицию доктринера, то
есть либо употреблять технические термины, говоря о темпе, полноте звучания и т. д., либо
вовсе избегать таких понятий, поскольку они антихудожественны. Режиссеру ничего не
стоит оказаться завязшим в системе. Наступает такой момент, когда разговор о темпе,
точности, дикции оказывается единственно важным, «Быстрее», «продолжайте так же»,
«скучно», «меняйте темп », «ради бога» становится единственно понятным для актеров
языком, тогда как еще неделю назад такие устаревшие термины могли свести на нет весь
процесс творчества. Чем глубже актер вникает в стоящую перед ним задачу, тем больше
указаний он обязан отобрать, воспринять и выполнить одновременно. Он должен
мобилизовать свое подсознание, целиком подчинив его требованиям рассудка. Результат в
целом неделим. Однако эмоций постоянно высвечивается интеллектом, так что и зритель, на
которого воздействовали то убеждением, то натиском, то отчуждением, заставляя его менять
оценки, в результате испытывает нечто в равной степени неделимое. Катарсис никогда не
может быть просто эмоциональным очищением: он должен быть обращен к человеку в
целом.
На спектакль, если он состоится, попадают двумя путями — через фойе и через выход на
сцену. Являются ли они, выражаясь метафорически, связующими звеньями либо
символизируют разобщенность? Если сцена связана с жизн ью , если публика связана с
жизнью, тогда нужен и свободный доступ в театр, задача которого — упростить переход из
внешнего мира к месту встречи. Но раз театр, по сути, искусствен, тогда выход на сцену
напоминает актеру, что он не только попадает в особый мир, требующий костюма, грима,
перевоплощения, но что и публика тоже одевается специально для того, чтобы вырваться из
будничной жизни и по красному ковр у пройти в святилище. И для актеров, и для зрителей
это в равной степени справедливо, поскольку в том и другом случаях речь идет о совершенно
различных возможностях, связанных с разными социальными условиями. Единственное, что
объединяет все виды театра, — потребность в публике. И это не просто трюизм: в театре
публика завершает акт творчества. Когда речь идет о других видах искусства, художник
может возвести в принцип идею работы для самого себя. Как бы ни было велико его чувство
социальной ответственности, он всегда может сказать, что лучшим критерием ему служит
собственное чутье, и, если он испытывает удовлетворение, оставшись наедине с
завершенной работой, есть надежда, что и другие тоже будут испытывать от нее
удовлетворение, В театре дело обстоит иначе вследствие того, что невозможно одному
окинуть последним взглядом завершенную работу. Пока не появилась публика, работа не
закончена. Ни автор, ни режиссер даже в момент приступа мании величия не захотят
представления для самих себя. Даже упивающийся собой актер не захочет играть для себя,
для зеркала. Для того чтобы автор или режиссер работали, только сообразуясь с
собственным вкусом и на основе собственных суждений, они должны работать почти что для
себя на репетиции и уж только для себя, будучи окруженными плотной стеной зрителей. Я
думаю, что каждый режиссер согласится, что его собственный взгляд на свою работу
полностью меняется, когда он находится среди зрителей.