Дэвис Н. История Европы

Подождите немного. Документ загружается.

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

Дэвис, Н. История Европы — М.: ACT: Транзиткнига, 2005. — 943 с.

431

IX. REVOLUTIO. Буря на Континенте, ок. 1770-1815

гг.

Есть во Французской революции нечто всемирно-историческое, чего не было ни в каких

других политических потрясениях Европы. И в самом деле, именно события во Франции в

полной мере наделили слово революция тем значением, которое мы ему придаем теперь: не

просто политического переворота, но полного ниспровержения всей прежней системы

правления — ее политических, экономических и социальных оснований. В наши дни книги

по истории полны революций. Была, например, попытка рассматривать Гражданскую войну

в Англии как Английскую революцию, еще чаще пытались возвести революцию в России в

ранг третьего раунда серии мировых революций. Есть также римская революция, научная

революция, революция в военном деле, промышленная революция, американская революция

(и даже в последнее время) — сексуальная революция. Но не все они заслуживают такого

титула.

В 1789 г., однако, были основания думать, что происходят события, которые повлияют

на жизнь народов далеко за пределами Франции и далеко за пределами собственно

политики. Париж был столицей ведущей державы и центром интернациональной культуры.

Революционеры унаследовали от эпохи Просвещения веру в универсальную абстракцию —

человека. Они считали, что, выступая против универсальной тирании, действуют от имени

всех людей вообще. Самым благородным памятником им стала Декларация прав человека

(cм. ниже) — а не только прав французов. «Раньше или позже, — заявил Мирабо

Национальному собранию, — влияние нации, которая... свела искусство жить к простым

понятиям

равенства и свободы — понятиям, имеющим великую притягательную силу для

человеческого сердца и распространившимся по всему миру, — влияние такой нации, без

сомнения, покорит всю Европу идеалами правды, умеренности и справедливости, хотя,

возможно, и не сразу, не в один день...».

Благодаря именно таким убеждениям события во Франции вошли в историю не как

нечто исключительно французское, но как первая европейская революция

Это чувство причастности событиям мирового значения разделяли даже иностранцы.

Молодой энтузиаст-англичанин, позднее покаявшийся, в то время писал в экстазе: «Это

была заря, и благословенны жившие тогда». Немолодой государственный муж сокрушался:

«Эпоха рыцарства прошла. Ей на смену пришла эпоха софистов и подсчитывающих все

экономистов. Слава Европы закатилась навсегда». «С этого места и с этого дня, — заметил

ведущий писатель той эпохи после битвы при Валь-ми, — начинается новая эпоха

всемирной истории»

. Историки, независимо от того, были ли они за или против, неизменно

прибегали к высокопарным выражениям. Томас Карлейль, ужаснувшийся тем, что он

назвал санкюлотством, говорил о Французской революции как о «самом ужасном из того,

что когда-нибудь породило время»

. Жюль Мишле, испытывавший противоположные

чувства, начинает так: «Суть Революции я вижу в стремлении воскресить Закон, вернуть

человеку его Права и утвердить Справедливость»

Французская революция погрузила Европу в самый глубокий и продолжительный

кризис, ка-

Буря на Континенте, ок. 1770-1815 499

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

Дэвис, Н. История Европы — М.: ACT: Транзиткнига, 2005. — 943 с.

432

Карта 20

кой та когда-либо знала. Эта революция своими бунтами, войнами, нововведениями

поглотила целое поколение. Из своего эпицентра в Париже она посылала волны

потрясений, достигавшие самых отдаленных уголков Континента. От берегов Португалии

до внутренних районов России, от Скандинавии до Италии вслед за первоначальным шоком

приходили солдаты в ярких мундирах с сине-бело-красными кокардами на головных убо-

рах и словами Свобода, Равенство, Братство на устах. Своим борцам Революция

обещала освобождение от вековой монархии, дворянства и институциональной Церкви. Для

ее противников гнет самой Революция означал правление темных сил толпы и террор. Для

Франции Революция стала началом национального самоопределения Нового времени. Для

Европы в целом она стала наглядным уроком того, как опасно заменять одну

500 REVOLUTIO

форму тирании другой. Французская революция началась с надежд на относительно

мирные перемены; «она окончилась клятвенными обещаниями сопротивляться всяким

переменам вообще». Непосредственным ее итогом было поражение, но в долгосрочной

перспективе она оказалась важнейшим и непреходящим вкладом в мир социальных и

политических идей.

В мистерии этой Революции имеются персонажи и клише, известные каждому

школьнику в Европе. Здесь торжественным парадом проходят и главные революционные

вожди — Мирабо, Дантон, Марат, Робеспьер и Бонапарт, и долгая череда их противников и

жертв: вот Людовик XVI и Мария Антуанетта на эшафоте, вот крестьянка, убивающая

Марата в ванне

, чтобы «спасти сотни тысяч людей»; вот по приказу Бонапарта хватают за

границей и казнят эмигранта герцога Энгиенского. Вокруг главной процессии толпами

кружат тени второстепенных по колоритности и размаху деяний фигур: радикальный Томас

Пейн, высланный английский философ, который «видел революцию на двух континентах»,

неподражаемый Шарль де Талейран-Перигор, «Его непреподобное преподобие» ci-devant

[бывший] епископ Отенский — «самый блестящий из тех, кто уцелел во всех передрягах»;

Антуан Фукье-Тенвиль — абсолютно хладнокровный генеральный прокурор. В каждой

европейской стране нашлись во множестве собственные герои и злодеи, бывшие за или

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

Дэвис, Н. История Европы — М.: ACT: Транзиткнига, 2005. — 943 с.

433

против революции. В Британии это Нельсон, умирающий на борту «Виктории», корабля

флота Его королевского величества, Германии Г. Шарнхорст и А. Гнейзенау, в Австрии

патриот-мученик Андреас Хофер, в Польше благородный маршал Понятовский, скачущий

навстречу смерти верхом на своем белом коне, в России неукротимый Кутузов, упрямо

бредущий по заснеженным просторам. В европейских искусстве и литературе Революция

оставалась в незабываемых словесных и живописных картинах: от Бедствий войны Гойи

или портрета Наполеона работы Давида до Пармской обители Стендаля, Повести о двух

городах Диккенса, Пана Тадеуша Мицкевича и Войны и мира Толстого.

Описывая революционную эру, следует взглянуть сначала на причины, затем на сами

революционные события и, наконец, на следствия. Рассказ, придерживающийся хронологии

событий,

должен начинаться с прелюдии, с предреволюционного брожения. Затем надо

исследовать процесс, в ходе которого умеренные требования привели к чрезвычайным

переменам, а конфликт во Франции привел к континентальным войнам. Кризис начинается

вместе с упадком Просвещения в 1770-х гг. и кончается Венским конгрессом, который

открылся в 1814 г.

Прелюдия.

Причины Французской революции составляют предмет бесконечных споров. Следует

различать обстановку накануне (каковая иногда превращается в историю до... вообще),

глубинные причины или скрытые источники нестабильности и события, послужившие

непосредственным толчком, или искры, из которых разгорелось пламя. Обстановку в

последней четверти XVIII в. можно вкратце охарактеризовать как состояние общего,

непрерывно растущего беспокойства по всей Европе. Не все причины этого неспокойствия

сосредоточились во Франции, но Франция была и его участником, и его свидетелем. В

условиях политического паралича и финансового напряжения Франция оказалась менее

способной выдерживать стрессы, чем ее соседи. «Революция была неизбежна почти по всей

Европе. Она разразилась во Франции, потому что там Ancien Regime [Старый порядок]

особенно износился, его там особенно презирали и легче разрушили, чем где-нибудь еще»

Мощное политическое землетрясение произошло и по другую сторону Атлантики.

Великобритания, которую les philosophes всегда считали самой стабильной из стран,

погрузилась в пучину войны co своими американскими колониями, которые (при помощи

Франции) вознамерились освободиться от британского правления. Но американская Война

за независимость (1776-1783 гг.) имела важные последствия в Европе. Во-первых, она

подтолкнула к пропасти переживавшую финансовый кризис Францию. Она также заставила

французов и другие народы задуматься о собственном положении: если считать тираном

несчастного безумного старика Георга III, то кем же считать других монархов Европы?

Если американцы взбунтовались против обложения чая пошлиной в 3 пенса, то как же

оправдать страшные налоги и

Буря на Континенте, ок. 1770-1815 501

пошлины, под тяжестью которых стонали европейцы? Если американцы, не получив

представительства в британском парламенте, вынуждены были создать США, что же тогда

думать всем тем европейцам, которые и парламента-то не имели? Конституционные

воззрения американцев были удивительно простыми и общезначимыми: «Мы считаем

самоочевидными следующие истины: что все люди созданы равными, что они наделены

Создателем определенными неотъемлемыми правами, среди которых право на жизнь,

свободу и на стремление к счастью»

Участие Европы в Американской революции получило формальное признание в виде

статуй и других памятников. С меньшей готовностью признают наличие американского

фактора в Европейской революции. Но за те немногие годы, которые отделяют Декларацию

независимости (4 июля 1776 г.) от инаугурации первого президента США Джорджа

Вашингтона (29 апреля 1789 г.) именно создание США до крайности обострило споры о

правлении.

Томас Пейн (1737-1809 гг.), норфолкский квакер из Тетфорда, стал живой связью

Америки с Европой. Известный как «Радикальный Том», он посвятил себя делу Америки

после того, как был объявлен вне закона в Англии. Его Здравый смысл (1776 г.) был самым

лучшим и точным разбором Американской революции; его Правам человека (1791 г.)

предстояло стать самой радикальной реакцией на Французскую революцию. Ему

предстояло также заседать во французском Конвенте, он едва избежал гильотины. Его Век

разума (179З г.), деистский трактат в жанре зажигательной прозы, вызвал большой скандал.

«Моя страна, — писал он, — мир, моя религия — делать добро».

В Восточной Европе в это время три великие державы осваивали результаты первого

раздела Польши (см. глава VIII). Было чувство облегчения, что удалось избежать войны, но

весь пропагандистский дым не мог скрыть факта беспримерного насилия. Больше того, в

самом Польско-Литовском государстве раздел только разжег сопротивление русской

гегемонии. Дух польского Просвещения неумолимо вел к конфронтации с царицей. Таким

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

Дэвис, Н. История Европы — М.: ACT: Транзиткнига, 2005. — 943 с.

434

образом, русская сфера влияния, двигаясь параллельно с влиянием французским,

неотвратимо вела к столкновению тиранов с друзьями свободы. Не случайно именно

эра революции, наконец, привела к столкновению гигантов: Франции и России.

Многое происходившее внутри общества или за пределами повседневной политической

жизни свидетельствовало, что какие-то глубинные силы, скрытые за фасадом

упорядоченной жизни Европы конца XVIII в., выходят из-под контроля. Одним из

источников напряжения была техника: появление машин на механической тяге с

громадным разрушительным или созидательным потенциалом. Вторым был источник

социальный: постепенное осознание существования масс, понимание, что неисчислимые

миллионы, в основном не допускаемые в благородное общество, могут взять свою судьбу в

собственные руки. Третий источник был интеллектуальным: растущая озабоченность

литературы и философии иррациональным в человеческих действиях. Историкам

необходимо ответить на вопрос, были ли эти новые явления связаны между собой: были ли

так называемая промышленная революция, коллективистское направление в социальной

мысли и зарождавшийся романтизм элементами единого процесса; были ли они причинами

революционного взрыва или только сопутствующими и благоприятствующими ему

факторами?

Промышленная революция — очень широкий и общий термин, который обычно

употребляется для описания целого ряда технологических и организационных изменений,

отнюдь не сводящихся к одному наиболее известному — изобретению машин на паровой

тяге. Больше того, после долгих споров историки стали понимать этот термин как

обозначение лишь одной стадии в целой цепи сложных изменений, теперь называемых

Модернизацией — изменений, результат которых начал проявляться в полную силу только в

следующем столетии.

К тому же следует еще принять во внимание немалое число элементов прото-

индустриализации: это появление рационального сельского хозяйства фермерского типа,

мобильной рабочей силы, парового двигателя, машины, развитие рудников, металлургии,

фабрик, городов, коммуникаций, финансов, демографические изменения.

Деятели Просвещения, в особенности физиократы, были буквально одержимы научным

ведением сельского хозяйства. Начав с рационализации, сельское хозяйство дошло по пути

прогрес-

502 REVOLUTIO

сивного развития до такого положения, когда механизмы на конной тяге (но еще не

использующие топливо) значительно увеличили производства. Английский фермер из

Хангефорда Джетро Талл (1674-1741 гг.) рекламировал применение конной сеялки в своем

хозяйстве еще в 1703 г.; обитый сталью ротерхамский плужный лемех выходит на рынок в

1803 г. В течение столетия, разделявшего эти два события, в сельском хозяйстве шло

бурное экспериментирование, а прогресс шел медленно и болезненно: средний уровень

сельскохозяйственного производства определялся не темпами изобретений, но тем, как их

использовал средний крестьянин. [КАПИТАЛИСТИЧЕСКОЕ СЕЛЬСКОЕ хозяйство]

По мере того, как в деревне производилось больше продуктов, увеличивалось

количество людей, которых можно было прокормить этой продукцией. Люди, которые

раньше были нужны, чтобы обрабатывать поля, теперь высвобождались для других работ.

Рост производительности труда в сельском хозяйстве сопровождался ростом рождаемости,

складывалось избыточное предложение рабочей силы, по крайней мере, в тех странах, где

крестьяне не были прикреплены к земле. Однако наличие необученных ремеслу свободных

крестьян решало проблему только наполовину. Промышленности были нужны

квалифицированные рабочие. Поэтому предпочитали рабочих из тех районов, где были

больше развиты традиции ремесел.

Энергия пара была известна уже в античности. Но она никогда не находила

практического использования, пока ее не укротил в 1711 г. Томас Ньюкомен (1663-1729 гг.),

умело применив ее в неуклюжем и громоздком паровом насосе, отка-

чивавшем воду из шахты в Девоншире. Паровой двигатель существенно

усовершенствовал Джеймс Уатт (1736-1819 гг.), шотландский мастер по изготовлению

инструментов из Глазго, которого в 1763 г. пригласили починить образчик

ньюкоменовского монстра; он также усовершенствовал конденсатор пара. С этого времени

паровой двигатель уже можно установить на самых разных машинах.

Машины вообще были в ходу с тех пор, как придумали водяную мельницу и печатный

станок. В руках часовщиков XVIII в. они достигают высочайшей точности. Однако с

появлением источника энергии, гораздо более мощного, чем руки человека, вода или

пружина, изобретения полились безудержным потоком. Все они первоначально появились в

текстильной промышленности. Три ланкаширца — Джеймс Харгривс (1720-1778 гг.) из

Блэкберна, Ричард Аркрайт (1732-1792 гг.) из Престона и Сэмюэл Кромптон (1753-1827 гг.)

из Фервуда, Болтон — создали, соответственно, прядильную машину «Дженни» (1767 г.),

прядильно-ткацкий станок (1768 г.) и мюль-машину (1779 г.). «Дженни» годилась только

для работы вручную дома; ткацкий станок и мюль подходили для паровой тяги на

фабриках. Нового уровня механизации достигли во Франции в шелкоткачестве (1804 г.)

[ЖАККАРД].

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

Дэвис, Н. История Европы — М.: ACT: Транзиткнига, 2005. — 943 с.

435

Однако в широкое употребление паровая тяга и машины вошли только тогда, когда

стали широко использовать бесполезный прежде уголь — самое эффективное топливо для

образования пара, чрезвычайно увеличив его добычу. Этого удалось достичь посредством

целого ряда изобретений, включая подземные помпы, шахтерскую лампу англичанина

Хэмфри Деви (1816 г.) и использо-

ЖАККАРД

В 1804 г. Жозеф-Мари Жаккард (1752-1834), инженер по текстилю из Лиона,

усовершенствовал ткацкий станок, так что можно было производить ткань любого заранее

заданного узора, используя перфорированные карточки, которые контролировали уток и

челнок. В истории текстильной промышленности ткац-

кий станок Жаккарда стал новым крупным усовершенствованием после изобретений

Аркрайта, Харгривса и Кромптона. В истории техники вообще это был важный шаг в

направлении автоматизированных машин — предшественник всякого рода хитроумных

штучек от пианолы и шарманки до систем хранения дан-

ных на перфокартах. Но самое главное, устанавливался тот принцип двоичного кода, на

основе которого позднее будут работать компьютеры. Каркас и другие рабочие части

жаккардова станка — это своего рода жесткий диск протокомпьютера, наборы перфокарт —

программное обеспечение.

Буря на Континенте, ок. 1770-1815 503

вание пороха для подрыва породы. В свою очередь, для производства машин

требовалась прочная сталь, и рост производства машин был невозможен без

соответствующего роста выплавки железа и стали. Потребовались значительные

усовершенствования, как введение в строй Карроновского металлургического завода в

Шотландии (1760 г.) и придуманные Генри Кортом пудлингование и прокат стали (1783-

1784 гг.).

Сосредоточение промышленных рабочих под одной крышей на фабрике началось

намного раньше, чем появились приводные машины

. Шелковые фабрики, ковровые

фабрики и фарфоровые фабрики были совершенно обычным явлением на протяжении всего

XVIII в. Но с появлением заводов, требовавших постоянного обслуживания и регулярных

поставок горючего и сырья, фабричная организация труда превратилась из возможности в

необходимость. Вид этих «чертовых мельниц» — громадных, жутких строений величиной с

королевский дворец, возведенных совершенно несообразно на берегу какого-нибудь ручья,

воду которого они потребляли, и выбрасывающих едкий черный дым, который поднимался

из труб столбом величиной с колонну Траяна — впервые утвердился в текстильных

поселках Ланкашира и Йоркшира. Появление фабрик вызвало неожиданный рост новых

городских центров. Первым из них стал Манчестер — столица хлопчатобумажной

промышленности Ланкашира. Первая перепись населения в Великобритании (1801)

показала, что за четверть века Манчестер вырос в десять раз, превратившись из населенного

пункта размером с один приход в город с населением в 75275 зарегистрированных жителей.

И если население устремлялось в новые фабричные города, то верно также и то, что

фабрики тяготели к немногим большим центрам со значительным населением. Лондон и

Париж, где было множество ремесленников и бедноты, привлекали к себе

предпринимателей, искавших рабочую силу.

Решающую роль играло состояние внутренних сухопутных коммуникаций: их следовало

сделать столь же дешевыми и эффективными, как морская торговля. Громадные грузы угля,

железа и других товаров, как хлопок, шерсть или глина, надо было перевозить из шахт и

портов к фабрикам. Произведенные товары следо-

вало перевезти к отдаленным местам сбыта. Речной транспорт, дорожный и

железнодорожный — все участвовали в этом. И снова в Великобритании появляются

величайшие нововведения. В 1760 г. инженер герцога Бриджуотера Д. Бриндлей (1716-1772

гг.) улучшил систему каналов, построив замечательный водный путь, который пересек реку

Ирвелл (Ланкашир) вблизи акведука в Бартоне (1760 г.). В 1804 г. в Мертир-Тидвиле

(Южный Уэльс) корнуэльский инженер Ричард Тревитик (1771-1833 гг.) добился того,

чтобы локомотив на паровой тяге под высоким давлением протащил несколько вагонов с

углем по коротенькой чугунной дороге. Это оказалось дороже лошадей. В 1815 г.

шотландец Дж. Л. Мак-Адам (1756-1836 гг.) дал свое имя (которое повсеместно пишется и

произносится с ошибкой) системе строительства дорог с использованием основания из

отесанных камней с гудронированным покрытием — макадамов.

Для всего этого нужны были деньги. Колоссальные суммы вкладывали инвесторы,

принимавшие на себя громадный риск для получения громадных же, хотя и не

гарантированных и неопределенных, доходов. Такие деньги можно было найти только в тех

странах, где другие формы до-индустриального предпринимательства позволили накопить

достаточный капитал, который можно было пустить на рискованное предприятие, то есть

инвестиционный капитал.

Важны были и демографические факторы. Не трудно понять, как именно работал

демографический мотор там, где процессы индустриальной революции обеспечивали

прирост населения, а растущее население шло к революции. Трудно увидеть, как этот мотор

был установлен и пущен в ход. Конечно, во Франции долго продолжался период

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

Дэвис, Н. История Европы — М.: ACT: Транзиткнига, 2005. — 943 с.

436

демографического бессилия, когда эта la grande nation [огромная нация] Европы с

населением в 20 млн. не увеличивала численность населения в течение трех столетий.

Великобритания, напротив, имела множество преимуществ: процветающих фермеров,

подвижную рабочую силу, умелых ремесленников, запасы угля и железа, развитую

торговую сеть, небольшие расстояния, облегчавшие перевозки внутри страны,

предпринимателей, растущее население и политическую стабильность. Пройдут еще

десятилетия, прежде чем у нее появятся соперники.

504 REV0LUTIO

Понятие коллективизм — убеждение, что у общества в целом тоже могут быть свои

нрава и интересы — в то время еще не было сформулировано. Коллективизм выступает

противником индивидуализма, которому придавалось особое значение со времени

Ренессанса и протестантской Реформации. Но это был важный шаг. Имплицитно он

содержался и в идее современного государства, которая подчеркивала единство всех его

подданных, и в новых идеях физиократов и экономистов о деятельности общественно-

политического организма. Впервые в явном виде он был сформулирован в идее Руссо об

общей воле и был главным принципом утилитаристов. Вполне возможно, что идея

коллективизма рождалась у черни растущих городов Европы при виде огромного потока

рабочих, поглощаемых воротами фабрик. Как бы то ни было, но сила коллектива,

управляемого или неуправляемого, могла восхищать не только философов, но и

военачальников, демагогов и поэтов.

Романтизм же питался растущим напряжением. Вслед за ero первоначальными набегами

на Германию романтизм в следующем поколении уже изобиловал поэтами и публицистами

в Англии — здесь особенно прославилась троица из Озерного края: Сэмюэл Тейлор

Кольридж (1772-1834 гг.), Уильям Водсворт (1770-1850 гг.) и Роберт Саути (1774-1843 гг.),

а также удивительный Уильям Блейк — поэт, гравёр, иллюстратор. Все еще плодотворен в

эту пору и немецкий романтизм. Друг Гете Фридрих фон Шиллер (1759-1805 гг.) публикует

исторические драмы Валленштейн (1799 г.), Мария Стюарт (1800 г.) и Вильгельм Телль

(1804 г.), в то время, когда Гете уже идет в ином направлении. И к тому времени, когда

Водсворт одолел утесы в окрестностях Тинтерна в 1798 г., ведущее положение занимает

английский романтизм. Европа уже погрузилась в ужасы войны и Революции. Казалось,

человечество утратило разум настолько, что готовится уничтожить себя. Никогда еще мир

не представлялся столь непостижимым. Окончилось время безграничного владычества

логики и разума:

И каждый взгляд меня клянет,

Хотя молчат уста.

И мертвый Альбатрос на мне

Висит взамен креста.

О роза, ты больна!

Во мраке ночи бурной

Разведал червь тайник

Любви твоей пурпурной

И он туда проник,

Незримый, ненасытный,

И жизнь твою сгубил

Своей любовью скрытной.

Если вообще возможны фрейдистские стихи, то вот они — за сто лет до Фрейда.

[FREUDE] . Дерзкая, бунтарская молодежь все больше раздвигала границы романтизма. В

1797 г. в Германии Фридрих фон Харденберг (Новалис, 1772-1801 гг.) сочиняет

мистические Гимны ночи, в которые он, подобно Данте, обращавшемуся к Беатриче,

сублимировал свою давно утраченную любовь. В 1799 г. Фридрих Шлегель (1772-1829 гг.),

младший брат известного переводчика Шекспира, Данте и Кальдерона, пишет скандальный

роман Люцинда, где называет высшим идеалом любовь к прекрасному. Во Франции

Франсуа Рене Шатобриан (1768-1843 гг.) публикует Эссе о революциях (1797 г.) и книгу

Гений христианства (1801 г.) — обе в протесте против господствующих обычаев. В 1812 г.

в Англии неистовый лорд Джордж Гордон Байрон (1788-1824 гг.) издал Паломничество

Чайлъд-Гарольда, положив начало всеевропейскому культу своего героя.

Важную роль играли салоны и другие центры распространения новых идей. В Германии

выдающуюся роль играл Йенский кружок братьев Шлегелей. Однако самое почетное место

следует отдать Жермене Неккер (мадам де Сталь, 1766-1817 гг.), дочери главного министра

Людовика XVI — этой, может быть, самой усердной распространительнице идей

романтизма. Будучи и сама писательницей, мадам де Сталь имела при себе двор, сначала на

Рю дю Бак в Париже, а затем — в ссылке, в которой перебывали все literati ее времени. Ее

роман Дельфина (1803 г.) полон феминистских идей; Коринна (1807 г.) была истинным

манифестом страсти; трактат О Германии (1810 г.) открыл французам мир немецких

романтиков.

Впрочем, разум был укрощен только тогда, когда против него восстали сами философы.

Иммануил Кант (1724-1804 гг.) в малоподходящих условиях Восточной Пруссии развил

более ранние отступления Дж. Вико от Просвещения. Кант, без

Буря на Континенте, ок. 1770-1815 505

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

Дэвис, Н. История Европы — М.: ACT: Транзиткнига, 2005. — 943 с.

437

FREUDE (РАДОСТЬ)

В 1785 г. в деревушке Гохлис недалеко от Лейпцига Фридрих Шиллер сочинил Оду к

Радости [An die Freude]. В этом пеане он восхвалил духовное освобождение, пришедшее к

нему после несчастной любви и зимы, проведенной в нужде в Мангейме. Стихи были полны

политических и личных намеков: ходят упорные слухи, что первоначально Ода назвалась

Гимн Свободе:

Радость, чудный отблеск рая,

Дочерь милая богам,

Мы вступаем, неземная,

Огнехмельные, в твой храм,

Власть твоя связует свято

Все, что в мире врозь живет:

Каждый в каждом видит брата

Там, где веет твой полет.

Обнимитесь, миллионы!

В поцелуе слейся, свет!

Братья, над шатром планет

Есть Отец,

к сынам склоненный!

Спустя семь лет Бетховен объявил о своем намерении положить Оду на музыку. Он

обдумывал этот замысел более тридцати лет.

Бетховен задумал грандиозную Немецкую симфонию где-то в 1817 г. Ему казалось, что

она должна заканчиваться хоральной кульминацией. В его ранних записях упоминается

Adagio Cantique — «религиозная песня в симфонии в старых ладах ... в Adagio текстом будет

какой-нибудь греческий миф (или) Cantique Ecclésiastique (кант)». В Allegro — «Карнавал

Бахуса». Только в июне-июле 1823 г. он окончательно принимается за Оду, одержимый

мрачными предчувствиями. В эти годы, горькие и мрачные годы надвигавшейся глухоты,

Бетховен сумел одолеть свои несчастья в Missa Solemnis и изумительных сонатах для

фортепьяно, Ор. 109-11.

Однако Симфония No. 9 (с хором) в D minor (Ор. 125) должна была подняться на новые

высоты композиционной изобретательности и эмоциональной дерзости. После короткого

(шепотом) пролога первая часть allegro ma non troppo, приводится в движение необычным

звуком целого оркестра, исполняющего нисходящее арпеджио D minor в унисон. Во второй

части molto vivace, «самом божественном из всех скерцо», музыка то и дело совсем

прекращается, а затем возобновляется с удвоенной силой. Третья часть adagio строится

вокруг двух переплетающихся благороднейших мелодий.

При переходе к финалу звучавшие дотоле в разных предшествующих частях темы

соединятся между двумя вспышками знаменитой какофонии или хаоса. Причем хаос, в свою

очередь, прерывается звонким и призывным басом: О Freunde, nicht diese Toene! [О друзья,

не надо больше этих звуков! Давайте споем что-нибудь полное радости!] Вскоре новый

мотив возникает в партии духовых. Повторенный в торжествующем ре мажоре тональности

труб, он образует простейшую и в то же время самую мощную из всех симфоническую

мелодию. В строчке из 56 нот почти все удвоены последовательно в партии труб. Для этой

именно мелодии были перегруппированы строфы Шиллера.

Невероятная сложность, возникшая в итоге, требует от исполнителей и слушателей

чрезвычайных усилий и воображения. Помимо расширенного оркестра необходим большой

хор и четыре солиста. Этот квартет певцов развивает тему в двух вариациях. Тенор поет:

«Рад, рад, что солнца сквозь эфир идут» под военный марш с турецкими ударными

инструментами. Оркестровая интерлюдия в форме двойной фуги подводит к гремящему хору

«О, миллионы, я обнимаю вас!» Солисты беседуют с хором в начале шиллеровых строф, а

затем еще одна двойная фуга подводит к моменту, когда сопрано берут верхнее ля и держат

его бесконечные 12 тактов. В коде солисты сливаются в своего рода универсальный круг,

клубок пышной полифонии, а затем пропевают уменьшенную версию главной темы. В конце

слова «Дочь Элизия, Радость, о Радость, сошедший Бог» повторяются maestoso, пока в

заключение не происходит утвердительного перехода из ля мажора в ре мажор.

Девятая, хотя и написана по заказу Лондонского филармонического общества, была

впервые исполнена в Вене 7 мая 1824 г. Дирижировал сам композитор. Поскольку он не

слышал, то совершенно потерял контроль над оркестром и продолжал дирижировать, когда

музыка уже кончилась. Один из оркестрантов повернул его лицом в зал, чтобы он мог

увидеть рукоплескания.

Гений Бетховена неизменно служил всем народам. Во вре-

506 REVOLUTIO

мя WWII начальные аккорды Пятой симфонии стали позывными радиостанции ВВС в ее

передачах на оккупированную нацистами Европу. Через 150 лет после смерти гения его пе-

реложение An der Freude становится официальным гимном Европейского сообщества.

Слова, прославляющие братство людей, связали век донационалистический с веком по-

стнационалистическим. А музыка, казалось, отвечала упованиям жителей целого

континента, только что вышедшего из какофонии двух мировых войн.

сомнения, величайший из философов, как бы перебросил мост через пропасть,

отделявшую Разум от романтизма. Набожный человек, холостяк, педант, он был особенно

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

Дэвис, Н. История Европы — М.: ACT: Транзиткнига, 2005. — 943 с.

438

шокирован бурными событиями своего времени. Ни разу не покинул он свой Кенигсберг и

еще более укрепил стену вокруг себя тем стилем плотной, сугубо академической,

предназначенной не для всех прозы, каким он писал свои труды. («Кантианский период в

творчестве Кольриджа, — писал один критик, — не сделал его поэзию лучше»

.) Тем не

менее три Критики Канта представили систему идей, которая потом была усвоена почти

всеми последующими философами.

В Критике чистого разума (1781 г.) он отрицал возможность считать

рационалистическую метафизику такой же наукой, как, например, математика. Всякий

феномен, существующий вне времени и пространства, имеет собственный непостижимый

источник бытия. Каждый такой источник был назван das Ding-an-sich [вещью в себе]. «Я

должен упразднить знание, — писал он, оправдываясь, — для того, чтобы освободить место

вере». Размышление следовало дополнить верой и воображением. Критика практического

разума (1788 г.) — это трактат о нравственной философии, развивающий теорию

категорического императива Канта. В этом труде, сочувственном по отношению к

традиционной христианской этике, подчеркивалось, что долг является высшим критерием

нравственного поведения. Критика способности к суждению (1790 г.) — это трактат по

эстетике; именно здесь Кант проводит знаменитое различие между Verstand [умом,

рассудком] и Vernunft [разумом] как инструментами суждения. Кант заявлял, что искусство

должно служить морали и избегать изображения отвратительных предметов. «У красоты

нет иной ценности, кроме как служить человеку».

Кант очень интересовался философией истории; как и на его современника Гиббона, на

него

производили глубокое впечатление та «сплошная ткань глупости», «ребячливое

тщеславие» и «страсть к разрушению», которыми полна история. Но в то же время он

стремился найти среди хаоса смысл. Он нашел его в идее, что конфликт является учителем,

который извлекает рациональное зерно из опыта немногих благородных личностей,

распространяя его на поведение всех людей. Он писал в своей Концепции всемирной

истории (1784 г.): «Человек, может быть, и хочет согласия, но Природа знает лучше, что

хорошо для этого вида. [Природа] желает несогласия». В политике Кант выступал за

республиканскую форму правления. Он приветствовал Французскую революцию, но не

террор; отвергал патерналистское правление и наследственные привилегии. В книге О

вечном мире (1795 г.) он призывал к созданию Weltbürgertum. [Мирового сообщества],

которое займется разоружением в мире и покончит с принципом «равновесия сил». Все эти

взгляды мало подходили подданному Его величества Прусского короля. [GENUG]

Иоганн Готфрид Гердер (1744-1803 гг.), который родился в Морунгене (Восточная

Пруссия), в начале своей деятельности был восторженным почитателем Руссо и даже

оставил службу в Риге, чтобы побывать во Франции. Позднее он осел в Веймаре под

покровительством Гете.

Его плодотворный ум породил великое множество оригинальных идей о культуре,

истории и искусстве. В гносеологию он внес антирационалистское представление, что

восприятие является функцией всей личности как целого. В своей книге Идеи к философии

истории (1784-1791 гг.) он развивает представление Вико о циклическом развитии

цивилизации от рождения через зрелость к смерти; но он считал прогресс чем-то большим,

чем простое линейное движение вперед. Сам, впрочем, он считал своей самой большой

заслугой дело, которым он занимался всю жизнь: собирание и изучение фольклора, как

Буря на Континенте, ок. 1770-1815 507

«GENUG» («ДОВОЛЬНО»)

Когда Иммануил Кант умер в Кенигсберге 12 февраля 1804 г., его последним словом

было «Genug» [довольно]. Самые важные и точные слова, вообще, говорятся перед

смертью.

Агриппина, мать Нерона AD 59 «Рази мое чрево»

Пьер Абеляр, философ 1142 «Не знаю»

Папа Александр VI Борджиа 1503 «Погодите минуточку»

Шевалье де Байяр 1524 «Бог и родина»

Мартин Лютер 1546 «Да»

Король Генрих VIII 1547 «Монахи, монахи, монахи!»

Франсуа Рабле 1553 «Ухожу в великое может быть»

Вальтер Ралей 1618 (палачу) «Руби, человек!»

Король Карл I 1649 «Помните»

Томас Гоббс 1679 «Громадный прыжок в темноту»

Юлия де Леспинас 1776 «Я еще жива?»

Вольтер 1778 «Ради Бога, дайте мне умереть в

мире»

Император Иосиф II 1790 «Здесь покоится Иосиф,

которому не везло во всех ero

предприятиях»

В. А. Моцарт 1791 «Я писал это для себя»

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

Дэвис, Н. История Европы — М.: ACT: Транзиткнига, 2005. — 943 с.

439

Наполеон Бонапарт 1821 «Жозефина!»

Людвиг ван Бетховен 1827 «Комедия окончена»

Георг Вильгельм Гегель 1831 «И он не понял меня»

И. В. фон Гете 1832 «Света!»

Натан Ротшильд 1836 «И все из-за моих денег»

В. Тернер, художник 1851 «Солнце — Бог»

Генрих Гейне 1856 «Бог простит меня. Это его

ремесло»

Чарльз Дарвин 1882 «Я нисколько не боюсь умирать»

Карл Маркс (когда его попросили сказать

последнее слово)

1883 «Пошли вон!»

Ференц Лист 1886 «Тристан»

Император Франц Иосиф 1916 (напевая) «Боже, спаси

императора!»

Жорж Клемансо 1929 «Пусть меня похоронят стоя —

лицом к Германии«

Генрих Гиммлер 1945 «Я Генрих Гиммлер»

Герберт Уэллс 1946 «Со мной все в порядке»

немецкого, так и иностранного. Вот чему предстояло сыграть главную роль не только в

литературе романтизма, но и в национальном самосознании вообще.

Все искусства отозвались на изменение климата. В музыке Моцарт и Гайдн сохраняли

преданность классическому канону строгой формы, изящества и гармонии. Бетховен,

быстро овладев классическими условностями, непрерывно шел впе-

ред к некоему музыкальному эквиваленту революционной бури и напряжения. Он

достиг его уже ко времени Симфонии N 3, Героической (1805 г.), первоначально

посвященной Наполеону. Но самым типичным деятелем романтизма стал Карл Мария фон

Вебер (1786-1826 гг.), некогда руководивший оперой в Дрездене. В его первой имевшей

успех опере Немая лесная девушка (1800 г.) рассказывается трогательная история немой

девуш-

508 REVOLUTIO

ки, которая общается с загадочными лесными существами. Мелодический гений Франца

Шуберта (1797-1828 гг.) угас до времени, как не была завершена из-за болезни и

преждевременной смерти и его Незаконченная симфония, впрочем, он успел завершить не

имеющее себе равных собрание песен — более 600. Рядом с признанными мастерами

трудились во множестве другие, ныне почти забытые, как Я. Дуссек (1761-1812 гг.), Муцио

Клементи (1752-1832 гг.), М.К. Огинский (1765-1833 гг.), И. Н. Хуммель (1778-1837 гг.),

Джон Фильд (1782-1837 гг.), Мария Шимановска (1789-1831 гг.), бывшая в то время одной

из очень немногих женщин-исполнительниц и композиторов.

В живописи неоклассицизм оставался привлекательным для художников течением и

лишь отчасти уступил место романтизму. Самым влиятельным французским художником

был Жак-Луи Давид (1748-1825), постоянно обращавшийся к классическим темам.

Романтические настроения, впрочем, видны даже в его очень ранних полотнах, как Св. Рох

молит Богоматерь о прекращении чумы (1780 г.), написанном под впечатлением чумы в

Марселе. Романтизм был важной составляющей и его героических портретов

Наполеоновской саги. Однако повсюду происходят самые радикальные перемены. В

Германии портретист Филипп Отто Рунге (1777-1810 гг.) занят поисками «символов

вечного ритма вселенной». В Англии животные Дж. Стаббса (1724-1806 гг.) больше не

пребывают в безмятежном покое на пастбищах классицизма, но становятся участниками

очень волнующих сцен, как, например, всеми любимая Лошадь, на которую нападает лев.

Дж. М.В. Тернер (1775-1851 гг.) вступает на тот путь, который приведет его вплотную к

импрессионизму. В 1802 г. он впервые посетил Швейцарию и написал Райхенбахские

водопады. С самого начала его увлекали бурные проявления сил Природы, в особенности,

моря. Его современник Джон Констебль (1776-1837 гг.) с неменьшим талантом исследовал

нрав Природы, хотя имел более спокойный темперамент. Уильям Блейк, иллюстратор, был

погружен в мир фантастического и сверхъестественного. В его иллюстрациях к Данте ясно

чувствуется та мода на романтизм, которая распространилась по всей Европе. В Испании

Франсиско Гойя (1746-1828 гг.),

придворный художник с 1789 г., сделал своим metier [ремеслом] изображение ночных

кошмаров и ужасов войны и народных бедствий. «Сон Разума, — сказал он об одной из

своих картин, — рождает чудовищ»

Долгое время историки искали корни Революции прежде всего в интеллектуальных и

политических конфликтах предшествующей эпохи. Считалось, что les philosophes

подорвали идеологические основания Ancien Regime, а министры Людовика XVI — Тюрго

(1774-1776 гг.), Неккер (1776-1781 и 1788-1789 гг.), Каллон (1783-1787 гг.) вместе с

архиепископом Ломени де Бриеном, (1787-1788 гг.) довели Францию до национального

банкротства. Историки считали, что созыв Генеральных штатов и последовавший затем

штурм Бастилии стали следствием народных бедствий, злоупотреблений и излишеств

двора, Церкви и аристократии, а также реформ, которыми занялись «слишком мало и

слишком поздно». Бёрк подозревал заговор со стороны «толпы хамов»; Тьер, который

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

Дэвис, Н. История Европы — М.: ACT: Транзиткнига, 2005. — 943 с.

440

писал, когда еще были свежи воспоминания о Революции, подчеркивал злоупотребления

абсолютизма; Мишле делал упор на горестях «народа».

Все мастерски подытожил Алексис де Токвиль (1805-1859 гг.). В книге Старый порядок

и Революция (1856 г.) он показывает, что динамика реформ и революция — не простые

линейные процессы. При Людовике XVI, который всегда был искренне предан реформам,

правление во многом улучшилось. «Общественный порядок, который разрушает

Революция, — писал он, — почти всегда лучше того, который ему предшествовал; и опыт

показывает, что самый опасный момент для плохого правительства — тот, когда оно

вступает на путь реформ...»

Малейшие проявления своевластия Людовика XVI было

перенести тяжелее, чем «весь деспотизм Людовика XIV»

Новейшие исследования уточнили многие из этих утверждений. Выявлена была роль

парижского Парламента в препятствии реформам короля и роль парламентских

памфлетистов в распространении идей les philosophes, a также идеи об идеологии как о

полноценной и полноправной силе. Одно исследование даже утверждает, что Неккер в

первый срок своего министерства сумел сбалансировать бюджет. Из этого следует, что

финансо-

Буря на Континенте, ок. 1770-1815 509

вый кризис, последовавший за американской Войной за независимость (собственно, и

ускоривший созыв Генеральных штатов), был результатом не столько коллапса системы,

сколько обычных ошибок в управлении

На одном этапе этих ученых споров особенно заостряли внимание на экономических и

социальных проблемах, которые, как считалось, лежали в основе политического

переворота. Маркс был одним из тех историков-социологов, для кого Французская

революция была фокусом всех исторических споров; в этом за ним следовали многие

марксисты и квазимарксисты. В 1930-х гг. Э.К. Лабрус опубликовал статистическое

доказательство и цикличности аграрных депрессий во Франции в конце XVIII в., и острой

нехватки продовольствия и ценовой катастрофы в 1787-1789 гг

. В 1950-х гг. длительная

полемика по поводу интерпретации этих данных между Лефевром и Коббаном послужила

только тому, что преимущественное значение стали уделять социологическим

исследованиям

. Согласие, кажется, было достигнуто только в том, что главенствовали

интересы буржуа. «Это была их революция, — заключает Коббан, — и, по крайней мере,

для них это была успешная революция»

. «Французская революция, — пишет другой

историк, — есть высшая точка длительного социально-экономического развития,

вследствие которого буржуазия стала хозяйкой мира»

. Затем «буржуазная теория»

ставится под сомнение, и исследователи начинают заниматься больше ремесленниками и

санкюлотами. Многое в таком классовом анализе сильно отдает марксизмом, особенно, у

тех, кто отрицает всякую связь с марксизмом. Есть даже мнение, что война профессионалов

по поводу Французской революции стала настоящей Божественной Комедией современного

секулярного мира

Но, как всегда при кризисе, самыми главными были психологические факторы. Королю

и его министрам не надо было говорить, что приближается катастрофа; просто у них, в

отличие от историков, не было в запасе 200 лет для изучения обстановки. За неимением же

народного представительства у них не было возможности оценить народные настроения.

Аналогично ни в глубинке — в крепостной деревне — ни в пролетарском Париже не было

средств регулировать волны страха перед нуждой и слепого гнева. Это сочетание

нерешительности в центре и паники среди громадных слоев населения — вот точный

рецепт катастрофы. Сверх же всего, насилие рождало насилие. «С самого начала... насилие

было двигателем Революции»

Многое можно сказать о международных измерениях Революции, причем с самого ее

начала

. Когда размышляешь о том, как же фермент превратился в революционную

взрывчатку, следует принимать во внимание и политическую и военную логистику. В

погребе Европы в то время было несколько бочек, у которых вот-вот должна была вылететь

пробка. Так и случилось. Если бочка была невелика, то и пробку вставить на место было

легче. И лишь когда какая-то большая бочка была готова взорваться, весь погреб

оказывался в опасности. Вот почему историки занимаются почти исключительно

событиями в Париже. А ведь, отдавая дань действительной последовательности событий,

следовало бы обратиться к некоторым другим центрам брожения. Чрезвычайно важными

были события в Нидерландах (которые не всегда и упоминают): сначала с Соединенных

провинциях, а позднее в австрийских Нидерландах. Также важно было растущее

недовольство в нескольких французских провинциях, особенно в Дофине. Решающим для

всей Восточной Европы был Великий сейм Польско-Литовского государства, принявший

курс на реформы любой ценой. Каждая из этих «точек напряжения», в свою очередь, влияла

на другие; все вместе они указывают на то, что революционный фермент приобрел

трансконтинентальные размеры еще до взрыва.

В Соединенных провинциях старинный конфликт штатгальтера с его противниками

достиг новой точки кипения в октябре 1787 г., когда для поддержания status quo была

приглашена прусская армия. Голландцы очень страдали от своей приверженности