Дэвис Н. История Европы

Подождите немного. Документ загружается.

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

Дэвис, Н. История Европы — М.: ACT: Транзиткнига, 2005. — 943 с.

511

Вильянуэвой как Музей естественной истории. Первоначально экспозиция состояла из 311

картин. Отсутствовало множество шедевров, которые шестью годами раньше захватил с

обозом Жозефа Бонапарта герцог Веллингтон, да так и не вернул.

Первый каталог музея был издан в 1823 г. по-французски, поскольку незадолго до того в

Испанию вошел герцог Ангулемский с очередной французской оккупационной армией

(сыновья Людовика Святого), чтобы вызволить короля из рук его подданных. В 1838 г. музей

стал называться Национальным музеем после объединения с Коллекцией св. Троицы —

собранием произведений живописи, отобранных у закрытых монастырей. Свое имя Музей

Прадо он получил в 1873 г. после либеральной революции. Во время гражданской войны в

Испании в 1936-1939 гг. музей был закрыт, а многие его сокровища перевезены и

выставлялись в Женеве.

Королевская коллекция произведений искусства зароди-

лась во времена Хуана II Кастильского (ум. в 1445 г.), о котором известно, что он покупал

картины Рожера ван дер Вейдена. Но самый большой вклад в эту коллекцию внесли Карл V

и Филипп II, покровительствовавшие Тициану, Филипп IV, для которого работал Веласкес, и

Карл III, который в 1774 г. секвестровал всю собственность иезуитов. Несмотря на большие

потери в связи с пожарами и французской оккупацией, собрание музея выросло в одну из

первых коллекций мира и благодаря сухому воздуху Кастильского плато сохранялась в

идеальных условиях.

Среди жемчужин Прадо все великие имена итальянской, фламандской, немецкой,

датской и французской школ. Но, кроме того, это родина испанской школы: здесь

произведения Эль Греко (1541-1614) — критянина, осевшего в Толедо; Диего де Веласкеса

(1599-1660) и Бартоломео Мурильо (1618-1682) из Севильи; Хосе де Риберы (1591-1652) из

Валенсии и несравненного Франсиско де Гойи (1746-1828), который в момент открытия

Прадо был самым прославленным испанским художником своего времени.

«Художественные галереи сохраняют квинтэссенцию творческого гения человека.» Они

являют собой, может быть, самый простой путь в прошлое Европы, обостряя чувства и

возбуждая воображение, как этого не сделает ни одна книга по истории. Прадо среди лучших

национальных галерей первого класса, как Лувр в Париже, Рийксмузеум в Амстердаме,

Музей истории искусств в Вене,

Национальная галерея в Лондоне, Эрмитаж в Санкт-Петербурге, галерея Уффици во

Флоренции и собрания Ватикана. Ко второму разряду относятся «провинциальные» галереи

и музеи в Минске, Манчестере или Мюнхене, в Кракове или Оксфорде — часто эти музеи

просто великолепны, а также галереи современного искусства. На второстепенных ролях

выступают малоизвестные, но являющие необыкновенную преданность делу учреждения

культуры, такие, как художественно-исторический музей в Шоле (Cholet), музей в бывшем

цистерцианском монастыре Енджеюва или музей Далвичского колледжа (Лондон).

В 1784 г., когда родился Фердинанд VII и началось строительство Прадо, другой

европейский монарх планировал другую картинную галерею. Король Станислав Август

Польский отправил в Лондон торговца картинами, чтобы собрать коллекцию старых

мастеров для пополнения его частной коллекции в Варшаве. Затем наступила русско-

польская война и разделы Польши. Короля депортировали в Россию вместе с его картинами

(численностью 2 900), которым теперь предстояло украшать не польские, а русские галереи.

Он так и не увидел собранных для него в Лондоне картин, за которые уже не мог заплатить.

Эти картины стали основой коллекции Картинной галереи Далвичского колледжа (Лондон),

одной из тех небольших сокровищниц, которые заслуживают большей известности.

Мировой двигатель, 1815-1914 595

ГОТА

Тюрингское герцогство Саксен-Кобург-Гота было учреждено в 1826 г., когда герцогу

Саксен-Кобург-Заальфельдскому пришлось в связи с разводом обменять Заальфельд на

Готу. В конце концов, восемь его крошечных анклавов вместе с Саксен-Альтенбургом,

Саксен-Мейненгеном и Саксен-Веймар-Эйзенахом были вынуждены присоединиться к

Германской империи.

Герцог имел двух сыновей — Эрнста (1818-1893) и Альберта (1819-1861). Его брат

Леопольд ( 1790-1865) был некогда женат на наследнице Ганноверского дома (королевская

династия Великобритании - ред.) Шарлотте Августе. Его сестра Луиза (также замужем за

представителем Ганноверской династии) была матерью принцессы Виктории (1819-1901),

которая была зачата в Аморбахе во Франконии. Перспективы семьи значительно улучшились

в 1830 г., когда, подобно своей покойной тетке, Виктория неожиданно стала возможной

престолонаследницей Ганноверской династии, а Леопольд был избран королем Бельгии.

Дядя Лео был главным королевским сватом. Альберт Саксен-Кобург-Готский приходился

ему племянником, а Виктория Ганноверская — племянницей. В мае 1836 г. он устроил их

брак. Обоим было по 17 лет. Им предстояло стать отцом и матерью Европы.

Гановерская династия, которая некогда носила также титулы герцогов Люнебург-

Целльских и Брауншвейг-Люнебургских, правила одновременно с 1714 г. в качестве

курфюрстов, а потом королей Ганновера и королей Соединенного Коро-

левства. Живя в Великобритании, они, однако, всегда брали себе немецких невест, в то

время как их наследственными землями от их имени управлял штатгальтер, или наместник.

Поскольку закон Ганноверской династии не допускал женщин на престол, то, когда Виктория

взошла на британский трон в 1837 г., Ганновер перешел в руки ее дяди, а потом - к Пруссии.

Альберт и Виктория сочетались браком 10 февраля 1840 г. Господь дал им девятерых детей.

После 1858 г. трое старших сочетались браком: дочь - с Фридрихом Вильгельмом

Гогенцоллерном, будущим германским императором; сын — с принцессой датской

Александрой; а вторая дочь — с будущим великим герцогом Людовиком Гессен-

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

Дэвис, Н. История Европы — М.: ACT: Транзиткнига, 2005. — 943 с.

512

Дармштадским.

Великий герцог Гессен-Дармштадский занимал весьма скромное положение, пока дочь

великого герцога Мария не вышла в 1841 г. замуж за Александра Романова, будущего

русского царя Александра II. Двое из сыновей Марии взяли в жены принцесс из семейства

Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Глюксбургов. Ее дочь (тоже Мария) вышла замуж за принца

Альфреда (1844-1900), герцога Эдинбургского, адмирала Королевского флота и будущего

герцога Саксен-Кобург-Готского. Дармштадтско-Петербургский альянс укрепился сначала

браком Елизаветы Гессенской с русским великим князем, а потом браком младшей сестры

Елизаветы Аликc с будущим Николаем II, последним русским царем.

Немецкий дом Шлезвиг-Голыитейн-Зондербург-Глюксбу-ргских получил датский трон в

1853 г. Но вскоре они пошли еще дальше. Старший сын Христиана IX Фредерик (1843-

1912) стал основателем рода и датских, и норвежских монархов. Его второму сыну,

Вильгельму (1845-1913), предстояло жениться на русской великой княжне и под именем

Георга I основать греческую королевскую династию. Его дочь Александра (1844-1925), жена

Эдуарда, принца Уэльсского, стала королевой Англии. Его вторая дочь Мария (1847-1928),

жена Александра III Романова, стала русской царицей.

В эту вереницу немецких кузенов и кузин вошли и совершившие невероятный взлет к

вершинам власти Баттенберги. Гессенские графы Баттенберги вымерли еще в XIV веке.

Однако их титул послужил в 1858 г. одному морганатическому браку. Принц Александр

Гессенский (1823-1888) сопровождал свою сестру Марию в Россию и служил там в царской

кавалерии, но после бегства из России с фрейлиной двора Юлией Гауке (1825-1895),

дочерью убитого польского генерала, он получил офицерский чин в Вене. Его

морганатическая жена, получившая титул графини фон Баттенберг, наделила своих

отпрысков красивой внешностью и этим забытым титулом. Ее сестра была детской

писательницей. А брат служил в 1848 г. командиром польского легиона в Тоскане.

У Александра и Юлии было 4 сына. Второй из них женился на черногорской княжне.

Третий взошел на трон в Болгарии, но был низложен. Четвертый, Генри, женился на

младшей дочери Альберта и Виктории Беатрис. Но их старший сын действитель-

596 DYNAMO

но сорвал банк. Женатый на любимой внучке королевы Виктории — Виктории Гессенской,

граф Льюис Баттенбергский (1854-1921) был кузеном и Альфреда, герцога Эдинбургского, и

царя Александа III, а также зятем (мужем сестры) императрицы Аликc (Александры

Федоровны). Вступив в Королевский флот кадетом, он дослужился до адмирала, начальника

военно-морской разведки и, когда в 1914 г. началась мировая война, был первым лордом

адмиралтейства, то есть начальником Главного морского штаба Великобритании. К

несчастью, он был немцем, и ему пришлось выйти в отставку. К тому времени его старшая

дочь стала королевой Швеции, а его младшая дочь Элис — греческой принцессой. Его

племянница была королевой Испании. Его младшему сыну Льюису (1900-1979), известному

как Дики, ставшему впоследствии графом Бирманским, предстояло пойти по следам отца в

британское ад-

миралтейство. В июле 1917 г. фамильное имя снова изменили, на этот раз на

Маунтбэттенов. Их родственники — Романовы - были арестованы, а их родственники из

дома Саксен-Кобург-Гота-Ганновер-Теков спешно назвали себя Виндзорами. В свое время

адмирал Льюис Маунтбэттен обнаружил у себя такие же таланты свата, какими обладал

дядя королевы Виктории Лео. У него был любимый племянник — высланный из Греции юный

принц Филипп. Неожиданно в 1937 г. юная принцесса Елизавета Виндзорская стала

предполагаемой наследницей британского трона. "Дядя Дики" устроил их брак. Принц

Филипп Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Глюксбургский (род. 1921) и принцесса Елизавета

Виндзорская (род. 1926) поженились в 1947 г. Оба были потомками Саксен-Кобурга и Готы,

Ганновера, Гессена и Дании. За исключением шотландских родственников матери

Елизаветы, ни один не имел каких-либо английских предков. Оба дважды меняли имена.

Филипп взял новое имя дяди -Маунтбэттен. После коронации Елизаветы II в 1953 г. на

основании постановления Королевского Совета он и его семья приняли девичье имя

королевы — Виндзор. Умелые специалисты по генеалогии установили, что они — потомки

Плантагенетов, Тюдоров и Стюартов, даже Карла Великого, Эгберта и короля Альфреда.

Когда в 1917 г. в результате одностороннего правового акта был создан дом Виндзоров,

республиканец Г. Уэллс назвал его представителей «чужими и неинтересными» людьми. Их

кузен — германский кайзер, не был столь критичен. В редкую минуту проблеска чувства

юмора он сказал, что отправляется в театр на представление «проказниц Саксен-Кобург-

Готских» [намек на знаменитую комедию Шекспира Виндзорские проказницы - перев.].

где президент Луи-Наполеон вскоре начал борьбу с теми самыми республиканскими

институтами, которые привели ero к власти. Не прошло и трех лет, и французы, сбросившие

своего короля, оказались снова под авторитарной властью императора. Не выжила ни одна

из новых республик. Меттерних, этот символ прошедшей эпохи, вернулся в Вену из

лондонской ссылки. С ним вернулись новые репрессии, теперь уже при новых лидерах.

Однако очень скоро 1848 г. стали рассматривать как водораздел в европейских делах.

Реакционные режимы хотя и победили, но такой высокой ценой, что не могли надеяться на

вторичную победу. Конституции, которые были дарованы, навязаны, а в некоторых случаях

отняты, постепенно вводились вновь и расширялись. И если отвергались насильственные

методы революционеров, то предлагаемые ими политические и социальные реформы

рассматривались все более пристально.

С некоторым опозданием монархи поняли, что разумные уступки народным

требованиям предпочтительнее бесконечных репрессий. Постепенно получал всеобщее

одобрение основной принцип либерализма — правительство, формируемое на основе

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

Дэвис, Н. История Европы — М.: ACT: Транзиткнига, 2005. — 943 с.

513

свободной игры политических сил. Один за другим победители 1848 г. в последующие 20

лет оставили свои неколебимые позиции. На передний план снова выходили национальные

и конституционные притязания. Начинали гнуться даже самодержавные империи востока. В

1855 г. с вступлением на престол Александра II (правил в 1855— 1881 гг.) Романовы

начинают либерализацию à la russe (по-русски). В 1867 г. посредством Ausgleich —

«Соглашения об уравнении в правах», Габсбурги наконец откликаются на давние чаяния

венгров и устанавливают двуединую Австро-венгерскую монархию, Kaiserliche und

Königliche [ «императорскую и королевскую» — с этого времени — официальный эпитет

всех государствен-

Мировой двигатель, 1815-1914 597

ных австро-венгерских учреждений - перев. ], с которой они и доживут до конца своего

правления.

Экономический либерализм, конечно, не был крепко связан с политическим.

Германский Zollverein, или Таможенный союз, например, был создан по инициативе

Фридриха Вильгельма III Прусского в 1818 г., в то время, когда политический либерализм

переживал поражение. Первоначально задуманный исключительно для прусских

территорий, он постепенно распространился на все государства Германского союза за

исключением Австрии. Упразднение здесь всех внутренних пошлин сформировало зону

свободной торговли, внутри которой могла развиваться нарождавшаяся германская

промышленность. В 1828 г. создаются еще два таможенных союза-соперника: один,

включавший Баварию и Вюртемберг, другой — Саксонию, однако в течение 4 следующих

лет они были поглощены первым. В 1852 г. Австрия пытается прорвать свою изоляцию

предложением распространить таможенный союз на всю Центральную Европу и северную

Италию, однако Пруссия воспротивилась этому плану. Со вступлением в союз Ганновера в

1854 г. победа Пруссии стала окончательной, если не считать непокорные города Бремен и

Гамбург. Таким образом были заложены основания общей экономики Германии (исключая

Австрию) в то время, когда политическое объединение казалось весьма далекой

перспективой.

ЕСЛИ принимать континентальные мерки либерализма, то Великобритания была и более

либеральной, и менее либеральной, чем ее главные соперники. С одной стороны, она могла

с полным правом претендовать на то, чтобы считаться «матерью парламентов», родиной

верховенства права, Билля о правах и свободной торговли. Британское общество намного

опередило Европу по части модернизации и индустриализации и считалось наиболее

открытым для либеральных идей. С другой стороны, британские институты сложились и

развивались в условиях исключительных, не зная ни революций, ни оккупации. В политике

здесь по-прежнему господствовал исключительный прагматизм. Монархия продолжала

править по законам и обычаям, установленным в конце XVII века, еще до Французской

революции. В королеве Виктории (правила в 1837-1901 гг.) и ее большой семье

Великобритания нашла идеальное об-

рамление для парламентской формы правления, гарантию стабильности и инструмент

разумного влияния на другие страны. В Великобритании тоже имелись республиканские

симпатии, но не было никаких серьезных попыток уничтожить монархию или ввести

конституцию. [ГОТА]

Старинные английские институты не торопились реформироваться. Радикалы-

реформаторы часто десятилетиями бились головами в стену. Переформированный

парламент, доживший в таком виде до 1832 г., был таким же скандальным анахронизмом,

как и его французский собрат при Июльской монархии. Хлебные законы удерживали свои

позиции против свободной торговли до 1846 г. Гражданский брак и развод стали возможны

только в 18З6 г. и 1857 г., соответственно. Требование всеобщего избирательного права,

впервые выдвинутое чартистами в 1838-1848 гг., так и не было удовлетворено полностью.

Англиканская церковь была отделена от государства только в Ирландии (1869 г.) и Уэльсе

(1914 г.). Феодальные привилегии Палаты лордов не были даже ограничены до 1911 г.

Никогда не было полной веротерпимости. Двухпартийная система, видевшая еще времена

вигов и тори, которые теперь переоделись в либералов и консерваторов, сдерживала

развитие сильного социалистического движения и затрудняла во многом социальное

законодательство. При Уильяме Гладстоне (1809-1898) и Бенджамине Дизраэли (1804-

1881), которые были главными фигурами на политической сцене третьей четверти века и

отличались оба либеральными склонностями, внутренние реформы отходили на второй

план перед заботами об империи. Уэльс оставался административной единицей Англии.

Шотландия получила собственного государственного секретаря-министра в 1885 г.

Ирландия так и не добилась гомруля (автономии) (см. ниже). Хотя политика но отношению

к англоязычным доминионам была вполне либеральной, но не обнаруживалось никакого

желания распространять ее на колонии в целом. Англичане любили похваляться

толерантностью и либерализмом, но в значительной степени им уже нечем было гордиться.

В последние десятилетия XIX века они отставали от Франции в отношении внутреннего

демократизма, от Германии — в социальном законодательстве и от Австро-Венгрии — в

национальной политике. [ДОСУГ]

598 DYNAMO

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

Дэвис, Н. История Европы — М.: ACT: Транзиткнига, 2005. — 943 с.

514

Историки часто ставят либеральную политику в зависимость от укрепления власти

буржуазии, ссылаясь, в частности, на различия в этом отношении между Англией и

Германией. Особое внимание обычно уделяется успехам Англии и провалу Германии в

построении стабильной парламентской системы, а затем и различиям в структуре и духе

средних классов этих стран. Считается, что, в отличие от британских, немецкие

капиталисты, «повернувшись к государству», якобы уклонялись от своего

"демократического долга" и поддавались руководству со стороны просвещенных, но

принципиально нелиберальных министров и государственных чиновников императорской

Пруссии. Тезис о Sonderweg (особом пути) Германии появился гораздо позднее в связи с

приходом к власти Гитлера, а также в связи со слабостью немецкого либерализма,

вылившегося в «коллаборационизм капиталистов» в 1930-е гг.

Пруссия, конечно, была

примером Rechtsstaat (правового государства), где почитали законные формы, но сами

конституции подчинялись авторитарным традициям двора, армии и бюрократии. Вот

почему германское имперское правительство стали называть после 1871 г, «государством с

демократическим фасадом». Но, с другой стороны, не следует забывать, что Германская

империя была федеративным государством, где не все королевства были так же

авторитарны, как Пруссия.

Во всяком случае, слегка расширив сравнение, мы увидим, что германский путь не был

таким уж особенным. Швеция, например, соединяла расширяющуюся парламентскую

систему британского образца с просвещенной бюрократией и не таким уж либеральным

капиталистическим классом германского типа. Шведский двухпалатный парламент был

организован по инициативе либерально настроенной бюрократии в 1866 г.

Капиталистическая буржуазия, которая росла вместе с быстрой индустриализацией в

последние десятилетия века, выступала против расширения избирательного права и не

участвовала в Либеральной партии, поднявшей факел либерализма на пороге нового века.

Шведские капиталисты интересовались либерализмом не больше своих германских

собратьев. Шведский либерализм родился из коалиции государственных министров,

некапиталистического Bildungsbürgertum — «просвещенного среднего класса», и даже

крестьянства, и они вме-

сте обеспечили сохранность и развитие демократии в Швеции

. [НОБЕЛЬ]

Из всех великих держав особенно сопротивлялась либерализму Россия. Неоднократные

приступы реформаторства — после 1815 г., 1855 г. и 1906 г. — дали внушительные

результаты в некоторых, очень ограниченных, областях. После учреждения

Государственного совета и создания государственной системы образования при Александре

I, а также освобождения крепостных крестьян (1861 г.) при Александре II, существенная

автономия была дарована «миру» (то есть крестьянскому сходу) и земству (местному

самоуправлению), университетам и уголовным судам. Со второй попытки было наконец

организовано законодательное собрание — Государственная дума, с консультативными

полномочиями. Государственная дума очень нестабильно функционировала в период с 1906

г. по 1917 г. и сулила России выход на путь конституционализма. Но прогресс был скорее

видимым, чем действительным. Ни один царь-реформатор не мог долго придерживаться

либерального курса. Кажется, и Александра II, и Николая II на путь либерализма толкали

военные поражения: один потерпел поражение в Крыму, другой — в русско-японской войне

и последовавшей затем «революции» 1905 г., и оба были вынуждены изменить

направление. Каждый раунд реформизма заканчивался «форс-мажорными

обстоятельствами»: восстанием декабристов в 1825 г., польским восстанием 1863-1864 гг. и

началом первой мировой войны. Во всех случаях за реформами следовали периоды

жестокой реакции с подавлением либеральных сил. И через 100 лет после Венского

конгресса российское самодержавие и ero полицейский режим оставались в основном без

изменений. Ничего не было сделано, чтобы лишить самодержавие права отнимать любые

сделанные уступки. Более того, Россия часто прибегала к интервенции с целью остановить

продвижение либерализма за границей. И хотя Александр III отказался от прямых

интервенций, Россия сохраняла давнюю привычку действовать как «жандарм Европы».

Когда Николай I услышал во время придворного бала в феврале 1848 г., что Луи-Филипп

свергнут, он провозгласил: «Господа, седлайте коней! Во Франции — республика».

Так или иначе, но ветер либерализма проносился над всеми европейскими монархиями.

Одна-

Мировой двигатель, 1815-1914 599

ко порывы этого ветра были непостоянными, а производимый обычно эффект — в

лучшем случае частичным. Европейский либерализм накапливал силы в реакционные

десятилетия после 1815 г., а наибольшее действие произвел на волне революций 1848 r. B

последний отрезок века либерализм, хотя и продолжал борьбу, но неразрешенные им задачи

теперь но необходимости соперничали с требованиями консерватизма, национализма,

социализма и империализма.

Консерватизм начал складываться в последовательную идеологию в борьбе с

либеральными течениями. Консерватизм не противостоял демократии или переменам как

таковым, и его не следует смешивать с просто реакционными взглядами. Консерватизм

лишь требовал направлять и управлять всеми изменениями таким образом, чтобы не было

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

Дэвис, Н. История Европы — М.: ACT: Транзиткнига, 2005. — 943 с.

515

угрозы согласованному развитию существующих институтов государства и общества:

монархии, Церкви, общественной иерархии, собственности и семье. Отсюда и его название,

от лат. conservare — «сохранять». Характерно, что отец консерватизма Эдмунд Бёрк (см.

выше) сначала приветствовал Французскую революцию, а потом решительно обратился

против ее крайностей. Подобно либералам, консерваторы ценили личность, были против

всемогущества государства и стремились ограничить центральную исполнительную власть.

Вот почему они нередко становились самыми удачными реформаторами, отвергая

предложения крайних радикалов и выступая в роли посредников в связях с правящим

двором. Ведущим деятелем искусства консерватизма в Англии были сэр Роберт Пиль (1788-

1850) и ero ученик Дизраэли. На континенте у них было много поклонников.

Демаркационная линия между либеральными консерваторами и умеренными либералами

очень тонка. Во многих демократических обществах широкое поле согласия между ними

определяли как «политику центра».

Национализм, то есть совокупность представлений о народе, нации, чьи интересы

представлялись главными, стал буквально стихийной силой Нового времени. Национализм

был вынесен на поверхность Французской революцией, а затем сформировался благодаря

социальным и полити-

ческим переменам в Европе XIX века. С тех пор он путешествует по всем континентам.

Национализм приходит обычно в двух своих разновидностях. Один — государственный,

или гражданский, национализм — есть порождение учреждений государственной власти.

Другой — народный, или этнический, национализм возникает в ответ на требования

сообществ, живущих внутри государств, и вопреки политике правительств этих государств.

Вот почему некоторые историки различают процесс «строительства, создания государства»

и процесс «строительства или создания нации». Главное различие этих двух процессов

заключается в том, что именно является источником идей и деятельности. Государственный

национализм инициируется «сверху» политической элитой, которая стремится насадить

свои ценности внизу, в обществе в целом. Народный национализм зарождается «внизу», в

широких массах простых людей, он стремится привлечь на свою сторону широкие массы

прежде, чем пытаться повлиять на существующий порядок или его изменить

. Другое

важное различие — это выделение мирного культурного национализма (типа национализма

по Гердеру), который ограничивается пропагандой или сохранением культуры

национальной общности, и агрессивного политического национализма, претендующего на

право самоутверждения путем создания национального государства

. Национальное

государство (государство-нация) — это государство, где преобладающее большинство

граждан сознают свою общую принадлежность к одной нации и имеют общую культуру.

Теорий о существе нации так же много, как теоретиков. Однако главные черты нации —

черты духовные. «Нация — это душа, — писал Ренан, — духовный принцип. [Он1 состоит

из двух вещей. Одна — это богатое наследие воспоминаний прошлого. Другая — согласие,

единодушие настоящего, желание жить вместе...» Чтобы достичь такого согласия, многие

члены нации должны забыть прежние притеснения и несправедливости, некогда их

разделявшие. «L'oubli — акт забвения и даже, можно сказать, исторической фальсификации

— необходим для создания наций»

Государственный национализм, подстегиваемый интересами правящей элиты, лучше

всего проде-

600 DYNAMO

монстрировать на примере Великобритании, но еще лучше — на примере США. В 1707

г., когда появилось Соединенное Королевство, не было британской нации. Население

Британских островов мыслило себя как англичане, валлийцы, шотландцы или ирландцы. С

годами, однако, через пропаганду господствовавшей культуры англичан, через поощрение

протестантской лояльности и лояльности англоговорящих подданных постепенно

консолидировалось сильное чувство все перекрывающей британской идентичности. В XIX

в., когда либеральные учреждения стали поощрять массовое образование, неанглийские

культуры начали быстро глохнуть. Так, если валлийские дети осмеливались говорить по-

валлийски, то их наказывали. Также и все британцы должны были выказывать преданность

символам новой британской национальности — говорить на общепринятом английском

языке, вставать при звуках королевского гимна и подпевать God Save Our Noble King

("Боже, храни нашего короля") (1745 г.), равно как и почитать «Юнион Джек»

(государственный флаг Великобритании с 1801 г.). Так постепенно отливалась новая

британская нация. Составлявшие ее прежде национальности, хотя и не были уничтожены,

но перешли на положение младших и подчиненных партнеров. (См. главу VIII.)

Аналогичным образом правительство США вынуждено было принять официальную

национальную культуру взамен разных культур своих иммигрантов. Во время Гражданской

войны конгресс, говорят, проголосовал за объявление обязательным государственным

языком английского, а не немецкого с перевесом всего в один голос (хотя источники

расходятся в количестве). С тех пор, прежде чем новым гражданам позволяли присягнуть на

верность «звездам и полосам», от них требовалось знание английского языка, которое было

так же важно, как знание конституции. Новая англоговорящая американская нация ковалась

на деньги правительства, особенно на вложения в просвещение. Овладение американским

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

Дэвис, Н. История Европы — М.: ACT: Транзиткнига, 2005. — 943 с.

516

вариантом английской культуры стало главным на пути иммигрантов к успеху.

Разные варианты государственного национализма имеют общую характерную черту:

понятие гражданства приравнивается к понятию национальности. В официальном

использовании этих

понятий «nationality» стало означать «гражданство, подданство», то есть нечто, что

дается на основе британского права. В американском словоупотреблении «nation» означает

«страна, государство». Такая терминология только путает понятия, возможно, намеренно.

Отсюда постоянные ошибки, например, когда всех жителей Российской империи или

Советского Союза мы называем русскими. Гораздо лучше дело обстоит в тех странах, где

гражданство определяется более точно

. Государственный национализм доверяет

правительствам определять национальность и в то же время не допускает мысли, будто

нации образуют государства. Лорд Актон писал: «Государство может иногда создать

нацию, но противно природе, чтобы нация создавала государство».

Большинство европейских правительств стремилось укрепить национальную

сплоченность своих граждан церемониями, символами, интерпретацией истории, но

главное — через образование и насаждение общей культуры. Всякое правительство в XIX

в., которое планировало введение всеобщего начального образования, прежде всего, решало

вопрос выбора языка или языков преподавания детям.

Своеобразным исключением была Османская империя, которая неизменно

предоставляла своим меньшинствам автономию, одновременно отказываясь от попыток

навязывания общей государственной культуры. Она единственная никогда не пыталась

навязывать гражданам общую государственную культуру. Австро-Венгрия оставила такие

попытки после 1867 г., поскольку здесь восторжествовали противоположные течения

народного национализма.

Проявления народного национализма, зарождавшегося в широких массах, напоминали

россыпи желудей у подножия династических государств и многонациональных империй

того времени. Получивший глубокое обоснование в доктрине о народном суверенитете

Руссо, народный национализм видел свой истинный форум, область приложения общей

воли, в национальной и этнической общности, а не в государстве с ero искусственными

границами. У народного национализма была богатая мифология, где кровь нации неизменно

смешивалась с почвой национальной территории. Таким образом, если итальянцы жили

Мировой двигатель, 1815-1914 601

на территории полудюжины государств от Швейцарии до Сицилии, то считалось, что

итальянская нация справедливо борется за уничтожение этих государств и замену их на

одно итальянское государство. Конечно, самые трезво мыслящие националисты понимали,

что существование вполне развившейся нации во всеоружии единой национальной

культуры — это из области мечты. Как только итальянское государство было создано,

многие итальянские лидеры поняли, что должны последовать примеру других правительств

и, используя силу государства, консолидировать культуру и сознание своих граждан. Как

заметил Массимо д'Азельо на открытии парламента объединенной Италии в 1861 г.:

«Теперь, когда мы создали Италию, мы должны начать создавать итальянцев».

В дискуссиях XIX века о национальности преобладало убеждение, что народы Европы

можно поделить на «исторические» и «неисторические» нации. Впервые это представление

появляется у Гегеля. Затем его переняли социальные дарвинисты, считавшие соревнование

наций процессом эволюции, где есть те, что приспособлены для выживания в виде

самостоятельных наций, и другие — обреченные на уничтожение. С Марксом на первый

план в понимании государства выходит экономический фактор. Однако критерии и цифры

были разными, так что и СПИСОК потенциальных государств-наций широко варьировался.

Впрочем, к середине века удалось достичь некоторого согласия. В основном всеми

признавалось, что существующие великие державы — Франция, Британия, Пруссия,

Австрия и Россия — имеют свое историческое предназначение, так же, как и уже

признанные Испания, Португалия, Бельгия, Нидерланды, Швеция, Дания и Греция, а также

претендующие на создание национального государства итальянцы, немцы и поляки.

Мадзини нарисовал карту будущей Европы с 12 государствами-нациями .

На самом деле понятие историчности абсолютно субъективно, если не ложно вообще.

Три из пяти великих держав, которые тогда казались самыми надежными твердынями

европейского пейзажа, исчезнут еще до конца столетия. Несколько стран, таких как Дания

или Великобритания, считавших себя крепкими национальными государствами, вскоре

обнаружат, что это не так. Многие

нации, считавшие, что имеют безусловное право на самоопределение, вскоре утратят эти

иллюзии. И здесь решающими факторами окажутся не размеры, не жизнеспособность

экономики, не основательность исторических претензий, но политические обстоятельства.

Немецкие националисты, имевшие мало шансов перед лицом оппозиции со стороны

могущественной Пруссии, стали надеяться на успех, как только настроения в Пруссии

переменились. Надежды итальянцев питались активной поддержкой Франции. Поляки,

историческая государственность которых до 1860-х гг. была еще живым воспоминанием, не

имели поддержки извне и потому не имели успеха. Только политики решали успех

национальной борьбы греков, бельгийцев, румын и норвежцев и не увенчали успехом до

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

Дэвис, Н. История Европы — М.: ACT: Транзиткнига, 2005. — 943 с.

517

поры до времени борьбу ирландцев, чехов или поляков. Поначалу крушение Оттоманской

империи, казалось, давало простор переменам. А национальности царской и габсбургской

империй, которые co временем дадут множество национальных государств, до конца века

еще не проснулись. [АБХАЗИЯ]

Тем не менее, национализм процветал не только там, где у него были наибольшие

шансы на успех. Напротив, он расцветал и в условиях лишений и гнета. Можно сказать, что

горячая приверженность национальной идее увеличивалась пропорционально

невозможности ее победы. И на протяжении всего столетия преданные национальной идее

деятели боролись за то, чтобы пробудить сознание народа, который они хотели поднять на

борьбу за эту идею. Поэты, художники, ученые, политики обращались к шести основным

источникам идей, стремясь создать такой образ, который бы вдохновил на поддержку

национальной идеи.

Историю прочесывали в поисках доказательств, что нация веками вела борьбу за свои

права и за свою землю. Излюбленным предметом была доисторическая эпоха, поскольку

там черпались доказательства в поддержку притязаний на исконное владение территорией.

Где не было фактов, там обращались к мифам или прямо к выдумкам. Национальные герои

и героини, далекие национальные победы — все выкапывалось и прославлялось. То, что

представляло универсальный интерес, игнорировали. Все, что дискредитировало нацию или

прославляло врагов, не замечали.

602 DYNAMO

АБХАЗИЯ

Абхазы — маленькая народность, не больше четверти миллиона человек, живущая на

черноморском побережье примерно в 300 милях восточнее Крыма. Главный их город —

Сухум, или Сухуми. Их язык и мусульманская культура, напоминающие черкесские, имеют

мало общего с русскими соседями с севера или с грузинами на востоке. Они говорят о себе,

что «живут на краю Европы».

Занимая территорию средневекового царства, процветавшего под византийско-греческим

влиянием, Абхазия всегда располагалась в жизненно важном месте, где юг России

встречается с Кавказом. В 1810 - 1864 годах русские цари завоевали Абхазию, и множество

жителей бежало. С 1931 г. она становится но-

минально автономной республикой в составе Грузинской ССР, а большой наплыв русских

и грузин-менгрелов превращает местное население в абсолютное меньшинство на их

собственной земле. Берия, начальник тайной полиции при Сталине, бывший сам менгрелом,

депортировал всю общину понтийских греков и инициировал жестокую политику

«огрузинивания».

Вот почему, когда Грузия отделилась от Москвы в 1991 г., абхазы надеялись получить от

Грузии некую долю подлинной автономии. Однако их конфликт с Тбилиси во время

опустошительной грузинской гражданской войны (1992-1993 гг.) только открыл путь к новой

оккупации Абхазии российской армией. Как сказал один каза-

чий атаман иностранному репортеру, судьба окраинных территорий вроде Абхазии или

Курильских островов станет подлинной проверкой величия России. «Они наши — вот в чем

правда».

Распри между народами бывшего Советского Союза становились очагом опасной

разновидности русского национализма. В Москве раздавались голоса, призывающие к

новому завоеванию «ближнего зарубежья» Россией. И после Абхазии новых интервенций

России ожидали и другие нерусские районы внутри Российской Федерации, включая

Татарстан и Чечню. Рано или поздно России придется выбирать между демократией в новом

стиле и старым империализмом.

Язык реформировался и стандартизировался в доказательство исключительности и

неповторимости нации. Составлялись словари и грамматики, собирались библиотеки там,

где их никогда не было. Разрабатывались учебники для национальных школ и

университетов. Лингвисты изо всех сил старались показать, что народные наречия,

которыми раньше пренебрегали, были не менее богаты, чем греческий и латынь; что

чешский, каталонский, гэльский или норвежский — такие же действенные средства

общения, как другие государственные языки. Особенно интересен случай с норвежским. В

противовес существовавшему в Дании и Норвегии риксмоль, или болмоль

(«государственный язык», "книжный язык») было придумано ложное сооружение из

крестьянских диалектов нюношк, или ланнсмоль («новонорвежский», «деревенский язык").

Движение за новонорвежский достигло пика в 1899 г., причем эта борьба за язык была

естественным союзником движения за политическую независимость. Но новонорвежский,

как и гэльский в Ирландии, завоевал лишь относительный успех. [NORGE]

Из фольклора извлекли все, что могло послужить национальной идее. Во-первых,

считалось, что фольклор связывает современный народ, нацию с их древнейшими

культурными корнями; во-вторых, нелегко было проверить аутентичность фольклора. В

отличие от Гердера, включавшего в свои собрания песни от Гренландии до Греции (1778 г.),

националистически настроенные ученые ограничивались только национальным

фольклором. Новаторскими в этом отношении оказались труды братьев Якоба (1785-1863) и

Вильгельма Гриммов (1786-1859). Их огромное наследие включает такие труды, как «О

поэзии старонемецких мейтерзингеров», «Немецкие сказания», «Немецкая грамматика»,

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

Дэвис, Н. История Европы — М.: ACT: Транзиткнига, 2005. — 943 с.

518

но главное — всемирно известные «Сказки братьев Гримм» (1812-1815 гг.). Сербский

современник братьев Гримм Вук Караджич (1787-1864) издал не только широко известное

собрание сербско-славянских сказок, но также грамматику и словарь, и реформировал

кириллический алфавит. [КАЛЕВАЛА]

Религия также была привлечена к освящению национальных чувств, а во многих случаях

религия

Мировой двигатель, 1815-1914 603

КАЛЕВАЛА

Калевала ("Земля богатырей") повсеместно считается финским национальным эпосом.

Эта поэма, состоящая из 50 рун (песен), или 22795 стихов, была впервые издана в 1835 г.;

второе издание окончательной версии датировано 1849 годом. Однако ее следует признать

не настоящим эпосом, а литературной компиляцией из народного фольклора. Главным

компилятором стал Элиас Лёнрот (1802-1884), который использовал классические образцы,

преобразуя и улучшая суровые устные сказания, собранные среди крестьян восточной

Финляндии и российской Карелии. Сама по себе эта поэма принадлежит не только

языческому фольклору Европы, но и является достижением деятелей XIX в., которые

использовали полузабытые народные сказания для формирования национального

самосознания.

Иоганн Готфрид Гердер (1744-1803) придерживался убеждения, что для процветания

современных народов необходима отдельная культурная тождественность, основанная на

родном языке и народной традиции. Калевала является опытом в стиле Гердера par

excellence*.

Во времена Лёнрота финны перешли из-под власти Швеции под власть царской России и

чувствовали жгучую потребность в отрыве от культуры своих шведских и российских владык.

Рассказ строится вокруг фигуры Вяйнямёйнена (Вечного Мудреца), который владеет землей

Калева, возглавляя борьбу против заселенной богами, великанами и невидимыми духами

Похьолы.

Все народы Европы прошли через фазу компиляции, романтизации и сочинения своего

фольклора. Переиздание сказа-

ний о короле Артуре Кретьена де Труа и сэра Томаса Мэлори были элементом той же

тенденции. Даже американцы хотели принять в этом участие; труд Лёнрота оказал сильное

влияние на Песнь о Гайавате (1855 г.) Генри Лонгфелло, который был знаком с изданным в

1851 г. одним из членов Императорской Академии наук в Санкт-Петербурге немецким

переводом Калевалы.

Народные эпосы типа финской Калевалы или валлийского Мабиногиона имели особое

значение для тех народов, стремление которых к культурной самобытности замедлялось

отсутствием политической независимости. Неудивительно, что уже в 60-е годы XIX века как

Песнь о Гайавате , так и Кале-валу перевели на польский язык.

* по преимуществу - ред.

воздвигла барьеры между этнически однородными группами. Религиозный сепаратизм

издавна был характерен для протестантских и православных церквей. Но даже католицизм

мог быть использован, вопреки своей универсальной миссии, для разделения, например,

хорватов и сербов, для сопротивления литовцев русификации или поляков — германизации.

В некоторых странах христиане с удивлением обнаруживали, что возрождаются языческие

ритуалы и поклонение национальным идолам. В Уэльсе на ежегодном празднике Eisteddfod

(состязание бардов) баптистские проповедники одевались друидами; боги древних

германцев появлялись на страницах книг и театральных подмостках в имперской Германии.

[ШАМАН]

Становились очень привлекательными расовые теории. В конце XIX в. было придумано

понятие «кавказская раса». Связанное с ней понятие «арийская раса» впервые появилось в

1848 г. и было произнесено немецким профессором в Оксфорде Максом Мюллером. Каждая

европейская национальность поддалась искушению считать себя уникальной в расовом

отношении родственной группой с отчетливо определенной общей и отличной от других

кровной наследственностью. Исключительный интерес вызывала этнография, изучение

«расовых типов», которые, как предполагалось, соотносились с каждым из современных

народов. Королевское историческое общество в Лондоне финансировало исследования,

которые

604 DYNAMO

ШАМАН

Шаман, или племенной врачеватель, —хорошо известная фигура у туземных народов

Сибири, и дальше на восток у эскимосов (самоназвание — инуиты) и у американских

индейцев. Врачеватель, колдун и мудрец, он является представителем древней профессии,

и его снадобья, заклинания и высказывания дают ему уникальный в своем роде авторитет.

Часто одетый в маску с рогами и с характерным инструментом своего ремесла — барабаном,

посредством которого он общается с духами деревьев, камней и воздуха, он может быть

проводником как добрых, так и злых сил. Он пу-

тешествует невидимо для остальных в верхний и подземный миры и доставляет оттуда

людям мудрость Великого Духа. Шаманизм уцелел до наших дней во многих отдаленных

районах России, но не следует слишком удивляться, обнаружив его в Центральной Европе.

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

Дэвис, Н. История Европы — М.: ACT: Транзиткнига, 2005. — 943 с.

519

Женщины также могут быть шаманками.

В Венгрии на протяжении всего XIX века шли споры о происхождении мадьяр. В народе

их считали потомками гуннов. [ЧАБА] НО ученые придерживались другой точки зрения. Одно

академическое направление искало истоки среди иранских и хазарских предков. Другое,

основанное Яношем Сайновичем (1733-1785), устремляло свои взгляды еще дальше на

восток. С тех пор финно-угорские связи были не только выявлены, но и обоснованы

филологами, археологами и антропологами. Доказано, например, что могильник около села

Большие Тиганы на р. Каме, открытый в 1974 г., был одной из больших стоянок мадьяр на их

пути на запад. Кроме того, современные исследования венгерского фольклора

обнаруживают в нем многочисленные следы шаманизма, что также указывает на связи с

Сибирью, о которых ранее никто не подозревал.

должны были продемонстрировать, что строение черепа носителей кельтских имен

уступает строению черепа тех, кто носит англосаксонские имена

. (Никакой надежды для

Дэвисов!). К аналогичным результатам в Германии пришла евгеника. Хьюстон Стюарт

Чемберлен (1855-1927), англичанин, живший в Германии, сузил понятие творческой расы с

«арийской» до «тевтонской». «Настоящая история, — писал он, — начинается с того

момента, когда германец взял наследие античности в свою крепкую руку.» И дальше:

«Всякий, кто считает, что Христос был евреем, — или невежда, или обманщик»

[КАВКАЗСКАЯ РАСА]

Панславянское движение в РОССИИ также было полно расовых обертонов. Выступая за

объединение всех славян под эгидой царя, панслависты часто полагали, что политическое

единство возникнет на почве некоего (несуществующего) национального родства славян.

Панславизм не находил отклика у католиков-поляков и хорватов, у которых были

собственные, более ранние версии панславизма и которые теперь выдвигали теорию, что

русские — это славянизированные финны

. Панславизм особенно популярен был у сербов,

чехов и болгар, смотревших на Россию как на освободительницу. Русский национализм,

слившийся с панславизмом, проявлял черты бес-

примерного мессианства. Достоевскому удавалось извлечь нотку оптимизма из самого

неподходящего материала: «Великий народ наш был взращен, как зверь, претерпел мучения

еще с самого начала своего, за всю свою тысячу лет, такие, каких ни один народ в мире не

вытерпел бы... , а наш только окреп и сплотился в этих мучениях... Россия вкупе со

славянством и во главе его скажет величайшее слово всему миру, которое тот когда-либо

слышал; и это слово будет заветом общечеловеческого единения... У нас, несмотря на всю

разноголосицу, все же сходятся и сводятся к этой одной окончательной общей мысли

общечеловеческого единения»

Писатель принимал желаемое за действительное в грандиозном масштабе, как

грандиозна и сама страна, о которой он говорил.

Все виды литературы и искусства но всей Европе были призваны в то время

иллюстрировать и расцвечивать национальные темы. Поэты стремились быть

посвященными в национальные барды. У прозаиков обнаружилась склонность писать

исторические или псевдоисторические романы о национальных героях и национальных

обычаях. Романы сэра Вальтера Скотта (1771-1832) были признаны образцовыми в этом

жанре, хотя Вальтер Скотт не был первым. Широкое признание

Мировой двигатель, 1815-1914 605

получил роман «Тадеуш из Варшавы» (1803 г.) Джейн Портер (1776-1850) о жизни

Костюшко. Той же романтической тяге к национальному колориту следовали художники и

скульпторы. Многими гранями сиял беспримерный талант главного романтика Франции

Виктора Гюго (1802-1885).

Музыканты, обращаясь к национальным фольклорным мелодиям и ритмам, создавали

своеобразные и проработанные национальные стили, которым предстояло в будущем стать

особыми приметами многочисленных национальных школ. От изысканных мазурок и

полонезов Шопена и «Венгерских рапсодий» Листа начинается череда великолепных

достижений чехов Бедриха Сметаны (1824-1884), Антонина Дворжака (1841-1904) и Леоша

Яначека (1854-1928); норвежца Эдварда Грига (1843-1907), финна Яна Сибелиуса (1865-

1957) и датчанина Карла Нильсена (1865— 1931); испанцев Исаака Альбениса (1860-1909),

Энрике Гранадоса (1867-1916) и Мануэля де Фальи (1876-1946); венгров Белы Бартока

(1881-1945) и Золтана Кодаи (1882-1967); англичан Эдварда Элгара (1857-1934), Фредерика

Делиуса (1862-1934) и Ралфа Воанил-Вильямса (1872-1958); знаменитой русской «Могучей

кучки»: Цезаря Кюи (1835-1916), Милия Балакирева (1836-1910), Александра Бородина

(1833-1887), Николая Римского-Корсакова (1844-1909) и Модеста Мусоргского (1839-1881

). Все эти национальные школы расширили социальную почву музыки как искусства. Более

того, те народы, которые не могли обратиться ко всей Европе из-за языковых барьеров,

обрели свой голос в концертных залах.

Примечательно, что абстрактная природа музыки пробуждала самую разную реакцию на

одни и те же созвучия. Такой композитор, как Шопен, привлекал не только тех слушателей,

которые разделяли его политические взгляды, но и тех, кто был к ним совершенно

безразличен. Не было никакого противоречия между национальным и универсальным

аспектами его гения. Изумительная двойственность настроя горько-сладких польских

мелодий сплеталась у него то с растущим протестом, то с томной грустью. Одним ка-

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

Дэвис, Н. История Европы — М.: ACT: Транзиткнига, 2005. — 943 с.

520

залось, что он положил на ноты польскую историю; у других он пробуждал острые

чувства исключительно личного, интимного свойства. Как сказал Роберт Шуман о, может

быть, самом знаменитом произведении Шопена «Революционном этюде», он. 10 N° 12, он

рассказывает о «ружьях, спрятанных в цветах».

В мире оперы национальные мифы, соединяясь с грандиозной музыкой, породили

музыкаль-

ные драмы невиданной силы. Публика буквально не могла пошевелиться, слушая

«Бориса Годунова» Мусоргского или «Кольцо Нибелунгов» Вагнера, и ей были уже

безразличны исторические ошибки и СМЫСЛ. Национальные оперы оказались тем

поприщем, где волшебство музыки было тем пронзительнее, чем невероятнее было

либретто. [НИБЕЛУНГИ] [ОПЕРА] [СУСАНИН] [ТРИСТАН]

Несомненно, что рост национализма был тесно связан с модернизацией европейского

общества. И некоторые историки марксистского толка заходят так далеко, что считают эту

зависимость полной. «Главная черта современной нации и всего, что с ней связано, —

пишет один из них, — это модернизированность»

. В этом утверждении неверна его

чрезмерность, крайность. Политическое притеснение совершенно так же порождало

национализм, как и социально-экономическая модернизация, и нам известны примеры,

когда национальные движения развивались задолго до модернизации. Чего нельзя отнять у

модернизации, так это изменения природы национализма — исключительного, дотоле

неизвестного расширения его социальной базы. «Перерождение, трансформация

национализма» в начале периода модернизации после 1870 г. — вот реальность, которую

нельзя отрицать.

Национализм составляет также важное отличие цивилизации от культуры. Цивилизация

—

606 DYNAMO

это сумма всех идей и традиций, которые были унаследованы от древнего мира и

христианства; цивилизация наложилась на национальные культуры народов Европы извне,

составляя в то же время их общее наследие. Культура

, напротив, выросла из

повседневной жизни людей. Она образовалась из всего, что было особенного у

определенной нации: родного языка, фольклора, религиозных особенностей, своеобразных

обычаев. И если раньше цивилизация превозносилась, а культура презиралась, то теперь

национализм произвел обратное действие. Теперь превозносились национальные культуры,

и принижалась общая цивилизация. Утратила свое значение образованная, многоязыкая,

космополитичная элита Европы; окрепли полуобразованные национальные народные

массы, считавшие себя только французами, немцами, англичанами или русскими.

Теоретизирование по поводу национализма со временем не ослабевало. И среди идей,

которые были в ходу в конце XX в., надо рассмотреть как упомянутую уже

социологическую связь «национализма» с «модернизацией», так и психологическое

понятие «нации» как воображаемого сообщества, к которому лишенный корней или

недавно получивший образование индивидуум себя сознательно относит, а также понятие

«придуманной традиции» — механизм, которым пользовались складывающиеся нации для

создания собственной мифологии. Интересно, что все эти очень современные идеи можно

обнаружить в работах малоизвестного польского социалиста и социолога Казимежа Келлес-

Крауза (1872-1905)

Националистические страсти неотвратимо порождали конфликты. Почти повсюду в

Европе имелись этнические меньшинства, чей народный, популярный национализм

неизбежно приходил в столкновение с государственным национализмом власти. В

Великобритании было три потенциальных сепаратистских движения; в Российской империи

— семьдесят. Даже в Германской империи, которая этнически была замечательно

гомогенной, проявились давние конфликты в бывших польских провинциях, на датской

границе в Шлезвиг-Гольштейне и в Эльзас-Лотарингии. [ЭЛЬЗАС] [ШЛЕЗВИГ] Немалые

конфликты возникали также между лидерами национальных движений и лидерами

социалистов или либералов, которые или отверга-

ли национализм как таковой, или возражали против приоритета национальных целей.

В этом отношении хорошим примером может быть Россия, где создание империи

династией Романовых пришло в противоречие не только с интересами нерусских народов,

но и с народным национализмом самих русских. На исторической территории старого

Московского государства «империи» было нелегко уживаться с «нацией». Имперские