Дугин А.Г. Мартин Хайдеггер. Философия другого начала

Подождите немного. Документ загружается.

22 Ф

Раздел /. Seyn und Sein

лософия Хайдеггера — это развернутый реквием по запад-

ноевропейской философии, основанный на презумпции, что

«нечто было», «нечто началось» и «нечто закончилось»,

«завершилось», «умерло» (мы еще подойдем

тому,

что

для

Хайдеггера означает «начало»,

что

значит «нечто было»,—

«быть»

для него вообще главное пойятие, — и что значит,

что «того, что было, больше нет»).

Хайдеггер предлагает обратиться

западноевропейской

философии, во-первых, как к тому, что было, а во-вторых,

как

тому,

чего больше нет, поскольку

то,

что есть сейчас,

это не западноевропейская философия. Последняя закан-

чивается, согласно Хайдеггеру, на Ницше. Сам Хайдеггер

стоит на границе, на черте. С этого могильного обрыва

(Abgrund)

{7)

Хайдеггер

ведет свое повествование, посвя-

щенное тому, что умерло.

Здесь было бы некорректно примешивать религию,

традиционализм или мистику. Для Хайдеггера только фи-

лософия имеет решающее значение, только ее процессы и

изгибы, ее стоянки

постулаты, ее высоты

падения пред-

ставляют интерес. В этом его своеобразный аскетизм:

чтобы справиться с глубочайшим кризисом современного

нигилизма, Хайдеггер не ищет точки опоры ни в экзотиче-

ских культах, ни в инициации, ни в тайных доктринах. Он

мужественно берет на себя ответственность за судьбу все-

го

западноевропейского мышления

в его

наиболее западных,

логосных, аспектах, чему нельзя найти аналогов в других

культурах и что составляет сущность и судьбу именно

западной цивилизации.

МЫСЛИТЬ СЛОВАМИ: ИНДОЕВРОПЕЙСКИЕ

ЗОНЫ МЫШЛЕНИЯ

Чтобы понять Хайдеггера, мы должны научиться про-

изводить две операции, к которым подводят отмеченные

ранее особенности его мышления. В первую очередь надо

вслушаться в его язык. Хайдеггер мыслит не концептами,

не категориями, но словами. Не идеями, не принципами,

не началами, но корнями слов. Его мышление

—

словесное

и корневое. Это надо учитывать, прикасаясь к его текстам.

Их чтение и осмысление требует известной (пусть началь-

Глава

Встреча с

Хайдеггером:

приглашение...

• 23

ной) лингвистической и филологической подготовки

(8)

Кроме того, мы, так же как и сам Хайдеггер в случае с не-

мецким языком, должны учиться мыслить словами и кор-

нями своего родного русского языка. Поэтому, читая Хай-

деггера, мы одновременно:

• вслушиваемся (в немецкие слова);

• постигаем (смысл, замысел, интенцию мысли);

• переводим (ища русских соответствий

словах, способ-

ных передать смысл).

Чтение Хайдеггера должно стать для нас дорогой к

нашему собственному русскому языку как языку мысли,

языку философии. Это ставит перед нами серьезную про-

блему.

Дело

том,

что, если рассмотреть ареал распростра-

нения индоевропейских языков, мы увидим, что каждая

большая языковая группа имеет свои философские системы

с более или менее развитым аппаратом, основанным на

вскрытии философского значения основных слов этого

языка либо полностью, либо частично вперемежку с заим-

ствованием понятий из близких языков.

Так обстоит дело и с европейской культурой, где име-

ются три базовые лингвистические группы: греческая

(включающая язык начала философии), латинская (куда,

кроме латыни, входят французский, испанский, итальян-

ский, румынский и другие языки) и германская. Все три

группы обладают устоявшимся философским языком с

давней традицией перевода основных значений. Хайдеггер

ломает эту норму, предлагает ввести новые смыслы, вслу-

шиваясь в корни слов. При этом работа по «слому» фило-

софского метаязыка составляет едва ли не львиную долю

его текстов, посвященных европейской философской тра-

диции, родной и понятной для Хайдеггера.

Этот континент европейских смыслов — с тремя язы-

ковыми основами — для нас сегодня не является чем-то

само собой разумеющимся. Все реже мы качественно изу-

чаем греческий

латынь, не факт, что достаточно владеем

современными европейскими языками (хотя бы немецким

и французским). Но это было бы не фатально, обладай мы

хотя бы наброском русского философского языка. Прово-

дя параллели с европейскими смыслами, мы ломали бы

старые значения вместе с Хайдеггером, понимая, что де-

24 •

Раздел

Seyn and Sein

лаем, что ломаем, и строили бы вместе с ним новое, следя

за траекторией разрушения и обогащая новое начинание

сокровищницей русских корней. Так в принципе

следует

поступать,

тем лишь исключением, что нам нечего ломать,

т. к. устоявшегося метаязыка русской философии

конвен-

циональными переводами европейских значений наша

культура так и не выработала. Это создает определенные

проблемы.

Чтобы отказываться вместе с Хайдеггером от европей-

ской метафизики, мы должны ее понимать корректно и

однозначно.

противном случае мы не поймем ни смысла,

ни масштаба его философствования. Это серьезное пре-

пятствие. Прежде чем наметить выход из такого положе-

ния, посмотрим, как обстоит дело с иными индоевропей-

скими культурами: есть ли там свои метаязыки философии?

В случае индоевропейского Ирана имеется обширная

традиция специфического языка философии,

где

собственно

персидские

корни

сочетаются

гигантским пластом арабской

терминологии, привнесенной

ходе исламизации. Француз-

ский философ и историк религии Анри Корбен

(9)

(которому

принадлежат первые переводы фрагментов главной книги

Хайдеггера «Sein und Zeit» на французский язык) в своих

многочисленных

документированных трудах показал раз-

мах и специфику иранского мышления — с его специфиче-

ским метаязыком, собственными смыслами и особыми лин-

гвистическими и герменевтическими правилами и практи-

ками. Корбен дает нам проникновенное и развернутое

представление о «Res Iranica», об «иранской вещи». Почти

то

же самое сделал Хайдеггер относительно

«Res

Europea»

(10)

Еще одна индоевропейская, а именно индуистская,

культура также обладает предельно развитым

отточенным

философским аппаратом, основывающимся на санскрите.

При этом санскрит может быть рассмотрен как своего рода

метаязык Веданты

ведантистского цикла,

такое направ-

ление, как индусская миманса, представляет собой отде-

льную область в рамках индуистской религии, отведенную

под

систематизацию санскритских звуков, букв, корней, их

сочетаний и т. д.

(11)

Среди индоевропейских культур

(12)

только славянский

мир,

не уступающий по социально-политическим, демогра-

Глава /.

Встреча с

Хайдеггером:

приглашение...

• 25

фическим, территориальным и историческим параметрам

другим великим народам индоевропейского происхождения,

не имеет своего философского метаязыка, который был бы

чем-то устойчивым

сложившимся, однозначным

понят-

ным для каждого, кто мыслит по-русски. Это заставляет

задуматься о смысле такой аномалии: почему безусловно

существующая русская вещь (Res Russica) столь же безу-

словно не имеет своего собственного логоса?

Попытки восполнить этот пробел предпринимались и

славянофилами, искавшими русский логос,

западниками,

пытавшимися искусственно перенести логос европейский

на русскую культурную почву. Их старания следует оценить

по

достоинству,

но в

результате большевистской революции

они были перечеркнуты, и «Россия философская» вновь

вступила в зону сумеречного сознания, как и на многих

предыдущих периодах ее истории, когда в ней было все, что

угодно, кроме полноценной и адекватной философской

мысли.

•Я.

рискну предположить, что среди всех индоевропей-

ских культурных зон русская зона стоит «под паром» не

случайно и не из-за нашей неполноценности и отсталости.

других вопросах (государственность, экономика, техника,

наука, военная мощь)

мы

вполне адекватны. Просто русские

ждали того момента, когда придет время творить новую

философию, а старую европейскую метафизику, которую

упорно навязывали

Запада,

мы

отвергали не

по

неразумию,

а специально, не желая в ней участвовать, соблюдая и со-

храняя себя для чего-то более интересного и важного, для

чего-то более фундаментального. Если это подозрение

верно, то мы дождались своего часа: старая европейская

метафизика рухнула, и наиболее глубокий, серьезный и

ответственный из европейских мыслителей, удостоверив

этот факт, призывает мыслить радикально иначе. Быть

может, самое время включаться в процесс настоящего фи-

лософствования и распечатать девственное сокровище

славянской русской речи для творения новых смыслов и

новых интеллектуальных горизонтов с опорой на заново

осмысленную русскую старину

(13)

. Быть может, мы стояли

«под паром» именно в предчувствии и ожидании как раз

такого поворота мировой истории мысли

(14)

26%

Раздел

Seyn und Sein

МЫСЛИТЬ ПО-ВЕЧЕРНЕМУ

Вместе с тем следует ни на мгновение не упускать из

виду глубоко европейскую сущность мышления Хайдегге-

ра. Для Хайдеггера Европа и Запад являются синонимами

и означают особую форму философствования, историче-

ского бытия и культурного пути, которые выражают в себе

идею «вечера». Хайдеггер подчеркивает: «Европа — это

вечерняя страна» (немецкое «Abendland»). Соответствую-

щая ей философия

—

это «вечерняя философия», «вечерняя

метафизика». Задача западноевропейской философии —

«упаковать бытие ко сну».

книге Хайдеггера «Die Geschichte des Seyns»

сноске

к третьему разделу «Европейская философия» читаем:

«Der seynsgeschichtliche Begriff des Abendlandes. Das

Land

des

Abends.

Abend VollendungeinesTages des Geschich-

te und Ubergang zur Nacht, Zeit des Ubergang und Bereitung

des Morgens. Nacht und Tag».

«Seynsgeschichtliche понимание Запада (страны вече-

ра).

Страна вечера. Вечер (Запад) — исполнение дня исто-

рии и переход к ночи, время перехода и подготовки утра

(завтрашнего дня). Ночь

день»

(15)

Ясно осознавая свою идентичность как европейца и

европейского мыслителя, Хайдеггер, как, впрочем, и все

европейцы, не сомневается в том, что путь Запада, его «ве-

черний путь», выражает

себе универсальную траекторию

бытия, по которой следуют все народы и культуры, но где

европейцы идут первыми и, значит, первыми не только

спустятся в ночь, но и увидят рассвет. Хайдеггер говорит:

«Сегодня вся планета стала европейской (западной) (...).

Под

„европейским" (западным) надо понимать

не

географию

и не расширение влияния, но историю и изначальность

исторического в ней»

(16)

Под «историей» Хайдеггер имеет в виду западную исто-

рию,

т. е. историю западной философии как квинтэссенцию

истории, и наиболее важным ее моментом полагает «нача-

ло» — эпоху возникновения философской мысли в Греции.

Приравнивание западноевропейской культуры к уни-

версальной отражает

общий

для людей Запада «культурный

расизм», который

полной мере был свойственен

Хайдег-

Глава

Встреча с

Хайдеггером:

приглашение...

# 27

геру

(17)

. Однако, к его чести, надо сказать: сам он никогда не

заблуждался, полагая, что Запад несет другим не «прогресс»

и «развитие», но нигилизм, «пустыню», «забвение вопроса

о бытии», разложение

гибель (все прелести ночи). Совре-

менный Запад универсален, но так, как универсальны раз-

ложение и гибель. Самую яркую форму этого вырождения

Хайдеггер видел в «американизме», который он рассматри-

вал как «планетаризм» (сегодня

мы

сказали бы «глобализм»

и «глобализация»). «Планетаризм же есть переворачивание

начала (западной философии) в безбытийности своего

развития»

(18)

. В истоках своего вечернего пути Запад еще

освещал другим культурам мир лучами заходящего солнца.

последнюю эпоху «американизм», «прагматизм», «техни-

ка» и «расчетливость» несут человечеству лишь

тление.

Но

и в этом тлении, извращении и ничтожности современного

Запада Хайдеггер видел смысл и вселенское значение.

Будучи мыслителем Запада, Хайдеггер мыслит по-ве-

чернему. Даже более чем по-вечернему — по-ночному. Он

видит свою миссию в том, чтобы подвести итог всей запад-

ной философской традиции. В каком-то смысле его книги

суть последнее, что можно сказать на «вечернем языке».

Язык Хайдеггера — это не язык Хайдеггера как личности,

это финальный аккорд западноевропейского языка. Хайдег-

гер — последняя точка западноевропейского мышления.

Он и его философия не частный случай — это судьба, рок

(в смысле исполнения про-реченного). «В начале языка

лежит поэма», — говорит Хайдеггер. В конце языка лежит

философия Мартина Хайдеггера. И она же хочет стать

началом нового языка, предвестием языка утра.

Хайдеггер считал, что в последние века среди всех ос-

тальных европейцев, начиная с Гете, Лейбница, Канта,

романтиков, Шеллинга, Фихте, Гегеля и вплоть

до

Ницше,

ответственными за мир («миром», die

Welt,

он называет

совокупность сущего в целом — das Seiende im Ganze)

являются немцы. От древних греков он прослеживает пря-

мую линию к

немецкой классической философии,

—

к себе самому.

ГЛАВА

БЫТИЕ

СУЩЕЕ

РАЗЛИЧЕНИЕ («ONTOLOGISCHE DIFFERENZ»)

В основе философии Хайдеггера, в основе всей его

мысли лежит представление об онтологическом различе-

нии

(«ontologische

Differenz»). Это понятие (французское

«ladifference»

il9

\ немецкое «Unterschied») для Хайдеггера

становится фундаментальным философским

действием:

не

всякое различение, но различение всех различений, а имен-

но

различениемежду сущим (dasSeiende)

бытием (das

Sein).

Сущее

бытие суть не одно и то

же.

этом зазоре, в

наличии тождества и нетождества (одновременно), в паре

(и непаре) этих двух понятий, заключается вся острота

философии

Хайдеггера.

Получив «помазание» Хайдеггером,

вникнув в природу мысли, в природу метафизики, в глуби-

ну человеческого бытия, затронутых этой важнейшей диа-

дой «бытия и сущего», как ее понимал Хайдеггер, мы от-

ныне в каждой ситуации, при решении любой проблемы,

при прочтении любого философского труда будем мыслить

по-хайдеггериански.

Очень важно определить, какие немецкие слова соот-

ветствуют этим фундаментальным русским словам. «Бы-

тие» по-немецки Хайдеггер называет

<<das

Sein», исходя

из неопределенной формы глагола «sein» (т. е. славянское

«бытие» или греческое «sivai» есть нечто среднее между

отглагольным существительным

герундием).

немецком

языке есть форма образования отглагольного существи-

тельного, подразумевающего присовокупление к глаголу

артикля среднего рода. Если бы мы переводили «das Sein»

абсолютно строго, то должны были бы употребить не вы-

чурное

довольно позднее и искусственное русское отгла-

Глава

Бытие

сущее

• 29

гольное существительное «бытие», весьма удобное для

перевода богословских текстов и западной философии, но

церковнославянский глагол «быть» в неопределенной

форме, т. е. «быти». У нас нет прямой возможности ис-

пользовать неопределенную форму глагола, поэтому мы

пользуемся существительным

«бытие»,

но сказанное надо

всегда иметь в виду, иначе мы впадем в ту ошибку, смысл

которой будет понятен в последующем изложении. Мы не

поймем Хайдеггера, если точно не уясним себе, о чем идет

речь.

DAS SEIN И DAS SEIENDE

Итак, «das Sein» — это то, что мы переводим как «бы-

тие»,

подразумевая под ним «быти». И «сущее», которое

по-немецки выражается активным причастием от того же

глагола «sein — das Seiende».

Что такое «сущее»}

церковнославянском языке была

такая форма, как

«сый»

подразумевающая:

«тот,

который

есть».

Различие между сущим, с одной стороны, и быти-

ем—с другой, различие между das Seiende и das Sein

является смыслом и основой всей философии Хайдеггера.

И поэтому здесь снова следует обратиться к грамматике,

Хайдеггер подчеркивает, что спряжение глагола или обра-

зование различных форм — это всегда его наклонение, его

со-пряжение с чем-то, его упругое нагибание. В чистом

виде, в инфинитиве, глагол «sein» (или глагол «быти»)

существует сам по себе и ни к кому

ни к чему не относит-

ся,

ничего не обозначает, никому не «поклоняется» и ни

перед кем не «склоняется».

Задумаемся над более простым глаголом: что такое

«делать»} Мы понимаем, что означает «он делает», мы

можем знать «делающего», мы видим «сделанное». Но

разве мы способны представить, вообразить, что такое

«делать» в чистом виде? Инфинитив не имеет четкого об-

раза, ему напрямую ничего из сущего не соответствует.

«Делать» («деяти» по-старославянски) — это будет что-

то,

что осуществляется неизвестно кем и неизвестно по

отношению к чему, а такая степень абстракции непредста-

вима. Если мы все же попытаемся отнестись

инфинитиву

30 •

Раздел I. Seyn und Sein

глагола «делать» в поисках соответствий и образов, то

сразу окажемся

странной ситуации.

одной стороны, нам

это что-то скажет, с другой — мы не сможем ухватить то,

о чем идет речь, сколько бы ни старались. Деяние приобре-

тает наглядность только

ходе спряжения, «со-пряжения»,

когда оно идет в упряжке с местоимением или существи-

тельным, т. е.

лицом (персоной, субъектом) или объектом.

Мы постигаем смысл глагола, когда он прояснен лицом и

числом, когда он уже «нагнут».

чистом виде, когда глагол

существует сам по себе как pfjjia, как инфинитив,

мы

его не

схватываем,

он

от нас ускользает

—

даже такой конкретный

глагол, как «делать».

Что же тогда можно сказать

гораздо более сложном и

ускользающем в силу своей мнимой очевидности глаголе

«быть»?

Если попытаться схватить смысл этого глагола (по

аналогии с глаголом «делать») в его неопределенной фор-

ме,

в инфинитиве, он от нас уклонится еще решительнее-.

Инфинитив есть фундаментальная операция сознания по

развоплощению наглядного сущего

действии; она сопря-

жена с самими корнями мышления, и от того, как она осу-

ществляется, во многом зависит вся структура мышления,

надстраиваемая над своим изначальным базисом, где оно

еще обретается в тесном соседстве с сущим.

этом-то как раз

состоит вся трудность

вся пробле-

матика философии Мартина Хайдеггера.

СУЩЕЕ ЛЕГКО ПОНЯТЬ: ОСНОВАНИЕ

МЫШЛЕНИЯ

Что такое сущее, das Seiende? Это мы как раз отлично

понимаем. Речь идет о том, что наличествует, о том, что

присутствует, о том, что есть перед нами. Сущее есть,

и то, что оно есть как сущее, наличествующее, делает его

наглядным и очевидным. Сущее понятно, и прямота такой

понятности, т. е. строгого соответствия первой операции

мышления, констатации наличия, лежит в основании мыш-

ления как такого. Мышление может принимать различные

формы, самые причудливые, но во всех своих изгибах и

парадоксах оно постоянно отсылает нас к сущему как сво-

Глава

Бытие и сущее

• 31

ей главной констатации. Мышление констатирует, что

сущее есть. С этого оно начинается. Если есть сомнение в

том, что сущее есть, что оно есть сущее, то мышление

немедленно сбивается, смысл утрачивается, приходит без-

умие.

Опыт сущего — это главный и стартовый опыт мысли.

Есть — это третье лицо, это вполне конкретная вещь. Вся

совокупность вещей

каждая из вещей, включая нас самих,

вполне и без проблем может присвоить себе статус сущего,

того,

что есть. В этом нет никаких сложностей: с сущим

можно легко столкнуться. Все, что

мы

видим, все, что было,

все,

что мы мыслим или о чем мы помним, это сущее. Су-

щее

—

это, пожалуй, самая внятная и самая базовая идея

отношения человека к миру, к самому себе. Понять сущее

очень

просто:

оно представляет собой

то,

что дает себя нам,

то,

что наличествует, то, что при-сутствует.

Конечно,

философии может возникнуть вопрос, инте-

ресовавший в свое время античных софистов, Канта и фе-

номенологов: знание о том, что сущее есть, относится к

самому сущему или

знанию? Является ли существование

присущим самому сущему, или оно есть предикат разума,

которым сущее награждается в базовой операции мышле-

ния?

Кант отчетливо сформулировал эту проблему, поставив

вопрос о «вещи-в-себе» и «вещи-для-нас», т. е. о ноумене и

феномене. Гуссерль, основатель феноменологии

учитель

Хайдеггера, чтобы обойти этот вопрос, предложил ввести

понятие «ноэмы», т. е. сущего, которое является сущим в

сфере мышления и является интеллектуальным объектом,

феноменом мышления, соответствующим не самому суще-

му, но мышлению о сущем, включая приписывание ему

свойства сущего.

При всем видимом усложнении, по сути, все остается

довольно простым. Не столь уж важно, является ли сущее

сущим само

по

себе

правомочно ли вообще ставить вопрос

чем-то «самом по себе», когда речь идет

философии, т. е.

об области мышления, где безусловны и фундаментальны

лишь законы мышления, определяющие то, как оно посту-

пает со всем остальным. Существует ли сущее само по

себе как ноумен, или его существование является пре-ди-