Иоганн Густав Дройзен. Историка

Подождите немного. Документ загружается.

риалы, в этом не отражается целиком, без остатка и в

чистом виде его Я, познаваемое нами. Только до опреде

ленной степени, только в определенных направлениях

историческое исследование может найти достоверные

данные об этой личности. Но за оставшиеся непознан

ные белые пятна наше исследование вознаграждается

чем>то иным, появившимся у него. Из рассматривае

мых здесь двух пунктов я приведу главное.

Отношение личности к тому, что она делает, можно

разложить на несколько моментов, которые, какими

бы нераздельно едиными они ни были, все же в той или

иной степени познаваемы.

1. Если действия суть волевые акты, то совершенное

прежде всего есть произведение воли, какой бы повод

ни возбудил ее; сила или слабость, твердость или ту>

пость воли проявляются очень ясно и отчетливо. Подоб>

ная удару сила воли, возникающая из внезапного аф>

фекта, будет разительно отличаться от спокойной энер>

гии воли чего>то заранее продуманного и глубоко обо>

снованного убеждения.

2. Мы очень хорошо знаем, что сильная воля может

служить как добру, так и злу, как преступлению, так и

исполнению высшего долга, так что сила воли отнюдь

еще не есть оправдание того, чего хотят. Но сила воли

сама по себе есть высокое нравственное богатство, ибо

оно приобретено, а не только даровано природой. Сле

довательно, в том, что совершено, можно будет вновь

познать энергию воли, великий момент в сущности

личности.

Тем более не должно ускользнуть от нашего наблюде

ния то, какими средствами действовали, как то: благо

разумие, прозорливость, правильная и точная оценка

обстоятельств. Впрочем, эти свойства частично можно

выработать путем упражнения и труда, но, в своей ос

нове, они прежде всего есть врожденная одаренность

духа, данный природой талант, по которому можно

оценивать нравственную значимость человека лишь

постольку, поскольку он без устали развивал этот дар,

не дав ему зачахнуть из>за лености и рассеянности.

264

Но от таких интеллектуальных средств человека необ

ходимо отличать то, что он с их помощью пытается дос

тичь, как бы он высоко или низко ни понимал свою цель.

Как и сила воли, энергия интеллекта является лишь

средством, с помощью которого должно осуществляться

то, что в глубине души определяет их и движет ими.

Можем ли мы постичь и это, и с этой стороны познать

человека? Если бы мы, как историки, могли это, то уж

тем более могли бы в повседневной жизни, в живом об

щении людей. В быту мы можем наблюдать, как некто

направляет свою волю, свой талант на цель, энергично

и умно преследуя и достигая ее; мы можем увидеть, как

он относится, скажем, к своей семье, ведет себя в офи

циальной сфере, в других нравственных ситуациях,

как высоко или низко он их понимает, что ему кажется

важнее, самым важным, на что направлены все его по>

мыслы и желания; мы можем так или иначе предста>

вить его умственный кругозор, определяющий его дей>

ствия, как бы ближайшую и самую интимную сферу, в

которой движется его Я. Но проникнуть глубже наше

наблюдение, даже основанное на личном общении, не

может.

Только здесь имеет место еще другое. Не поддается

объяснению, как это происходит, что ты любишь как

друга именно этого человека, завоевываешь как бы не>

посредственные чувства его души; веря в него. Не пото

му, что он такой высокоодаренный, такой умный, та

кой волевой, зачастую все наоборот. Но ты чувствуешь

его душу, знаешь, что ее волнует, на что она надеется и

чего боится. И узы дружбы, любви представляют собой

непосредственное единение душ, которое все снова по

вторяется и обновляется. И тот образ друга, который я

ношу в душе, есть представление и понимание его са

мой подлинной сущности. Для меня это чувство неиз

бывно и неколебимо, даже если он колеблется или за

блуждается; и на него оно оказывает благотворное, об

лагораживающее воздействие; оно говорит: такой ты

есть настоящий, ибо такой ты должен быть всегда, ибо

это твое лучшее, твое истинное Я. Именно в этом момен

265

те и заключена сильнейшая власть человека над чело

веком, зиждется тайна воспитания.

Я привожу такие примеры, чтобы стало ясно, чего

историческая интерпретация не может достичь. В «свя

тая святых» человеческого сердца проникает лишь

взор того, кто «испытывает сердца и утробы», и до неко

торой степени взор взаимной любви и дружбы, но не су

дьи, не судьи>юриста, не судьи>историка. Но в «святая

святых» любого человека есть тайна и животворный

родник его желаний и помыслов, подлинная побуди

тельная причина его действий, те моменты, которые его

оправдывают или осуждают перед самим собой и перед

Богом, и только они выносят приговор его нравствен

ной ценности, т. е. дают ему оценку.

Итак, историческая интерпретация не может дос>

тичь той точки, из которой берет начало нравственное

поведение человека и к которой оно возвращается как к

своей совести, что всякий носит в себе самом. Ибо толь>

ко его совесть является для него абсолютной совестью;

она для него есть его истина и средоточие его вселенной.

Это лишь парафраз того, что мы говорим; личность

как таковая имеет мерило своей ценности не в истории,

а во всем том, что она в ней делает, творит или терпит.

Ей дано лишь собственное замкнутое пространство, в

котором она, и только она — будь она бедна или богата

духом и дарами, значительна или незначительна по

своему воздействию и успехам,— общается сама с собой

и своим Богом. Она есть не малая молекула всеобщего

исторического мира, а мир в себе, совокупность всевоз

можных нравственных отношений, которые в нем взаи

мосвязаны, взаимообусловлены, взаимомотивирова

ны, тем самым стоят над своим миром и своим настоя

щим. В этом настоящем она живет и действует, проде

лывая свою часть работы; она заботится не о том, будут

ли когда>нибудь исследовать, оценивать, рассматри

вать эту часть как фрагмент истории. Индивидуум име

ет в лице государства, народа и церкви свою сопричаст

ную им жизнь, имеет жену и детей, собственность, свой

труд, свою профессию, свою долю в заботах и уповани

266

ях настоящего, во всем что справедливо, добро и пре

красно. Мы можем сказать: так или иначе он участвует

во всех нравственных отношениях и связях, близких и

опосредствованных; именно такие отношения и детер

минируют всесторонне его личность. Он из всех нравст

венных сфер составляет для себя свой мир и в нем про

должает трудиться и творить. Для него и его совести

все, что его волнует и чем он живет, должно соизмерять

и поощрять то, что его лично связует и поддерживает в

этой совместной жизни; это его право, его долг, его сво

бода. И очень важно всегда помнить об этом. В качестве

только исторического или статистического материала,

лишь физиологических соединений люди были бы чер

нью, а в силу своих талантов были бы зверьми, хуже

зверей.

Выводы из вышеизложенного подводят ко второму

соображению. Мы знаем, что все нравственные связи

присущи лишь людям, имеют в них свою действенность

свое Здесь и Теперь, свое настоящее. Но то, что государ>

ство, народ, наука, ремесло и т. д. стали таковыми, как

они есть, это свершилось не только в этом индивиде и

его личности. Все это пришло к нему и другим, минуя

длинную цепь рук; так сложилось, стало таковым в бес>

конечной общности настоящего; все это перейдет в дру>

гие руки, продолжая развиваться, в то время, как этот

индивидуум состарится и умрет. Историческое иссле

дование знает, что люди являются посредниками, и

только посредниками, через руки которых проходят,

вещи, события, что талант индивидов, их воля и жела

ния, весь их внутренний мир есть лишь этапы, лишь

звенья бесконечной цепи становления вещей, что вещи,

говорится в нашем «Очерке», «идут своим путем не

смотря на добрую и злую волю тех, благодаря которым

они совершаются». Ибо эти нравственные сферы имеют

свою собственную силу и течение, они творят и распо

ряжаются как нравственные силы, которые реализуют

ся только благодаря труду людей.

И таким образом мы подошли ко второму пункту.

Если мы говорили, что психологическая интерпрета

267

ция все же относительно верна, то она относительно

верна постольку, поскольку мы, познавая, должны

признать, что ход исторических событий можно объяс

нить не только мотивами доброй или злой воли дейст

вующих лиц.

Ибо чтобы объяснить процесс какой>либо причи

ной, надо, чтобы она определяла его целиком и полно

стью. И это уже потому невозможно, что даже силь

нейшая воля и самый гениальный ум, имеющие самые

мощные рычаги власти, действуют не в одиночку, а за

висят от людей, которые хотят того же или не хотят,

помогают или тормозят процесс, зависят от бесчислен

ных индивидов, каждый из которых обладает своей

частичкой прозорливости и совести. Их помощь или

сопротивление обусловливают его деяние, ограничи>

вая сферу его влияния, разрушая всевластие его воз>

действия. Даже самый могущественный правитель

есть только момент в неудержимом потоке истории,

лишь одно из средств, благодаря которым продолжа>

ются и совершаются преобразования нравственного

мира, однако на своем месте он особо действенный и

характерный. Как такового, и только как такового мы

его интерпретируем; не ради его личности, а ради его

исторического значения.

Для меня, индивида, моей истиной является совесть,

и история оставляет ее индивиду; она не может своими

средствами найти и понять ее. Она рассматривает инди

вида, который ее интересует, не по его истине. Для нее в

отношении индивида истинными являются его место и

обязанности в больших нравственных общностях и в их

поступательном движении вперед. Историческое ис

следование не намерено заниматься чем бы то ни было,

касающимся его частных дел и отношений; оно выбира

ет лишь тех, кто имеет историческое значение, т. е. чьи

жизнь и деяния имели подобающее место в этом боль

шом контексте исторических событий, и именно поэто

му их надлежит исследовать в этом контексте.

В тех случаях, когда интерпретация с помощью пси

хологии также оказывается бессильной и не может про

268

двигаться вперед, она обращается к другому средству.

И это четвертый раздел интерпретации.

г) Интерпретация по нравственным началам,

или идеям

§ 42, 43, 44

Мы можем оставить без внимания то, употребляем

ли мы слово «идея» в общепринятом сегодня смысле.

Аристотель по крайней мере употребляет слово Çd¯a для

обозначения различных образований и форм (eÉdh)вих

совокупности. Мы же подразумеваем под этим поняти

ем следующее.

Нет ни одного условия человеческого бытия и деяний,

которое не было бы выражением и формой проявления

чего>то хорошо продуманного, лежащего в основе его, в

котором есть истина и сущность именно этого отдельно>

го образования. Любое супружество является более или

менее удачным осуществлением идеи брака, и супруги,

вероятно, имеют представление об идеале, реализуемом

в их отношении друг к другу, этот идеал живет в их со>

вести. Труд, даже самый тяжелый и унизительный, об>

лагораживается, поскольку работник, вкладывая в него

свою волю, тем самым перестает быть рабочим автома>

том. У него идея труда не от природы, ибо дети должны

сначала научиться трудиться, т. е. получить понятие о

цели приобретения ими трудовых навыков и примене

ния сил, чтобы служить этой цели. Труд негра>раба по

тому и безнравственный и скотский, что в нем отсутст

вует этот человеческий момент. Любовь родителей к де

тям без осознания той задачи, которую задают им их

дети, без идей родительского долга есть лишь инстинк

тивная, так называемая слепая любовь.

И так повсюду. Недостаточность отдельных реализа

ций мы по свойству человеческой природы восполняем

в этих идеях: мы познаем и чувствуем, что в каждом от

дельном явлении выражение этой идеи никогда не бы

вает адекватным и окончательным, а только приблизи

269

тельным, общим выражением, вытекающим из непре

рывности стремления ко все новому ее осуществлению.

Иными словами, стремление к совершенному, поступа

тельное движение и есть то, что ближе всего к совер

шенству.

И любой индивидуум строит для себя свой мир, стре

мится реализовать свое Я в той мере, насколько он при

частен к этим идеям, трудится вместе со всеми над сво

ей частичкой работы в осуществлении нравственных

сил. Ибо последние живут и действуют в нравственных

устремлениях и деяниях людей, и любое Я имеет в них

содержание своего внутреннего мира.

Как видим, каким бы неповторимо индивидуальным

для всякого ни было его самое сокровенное, его со

весть,— у любого другого, живущего в то же время и

принадлежащего к тому же народу совесть в основном

имеет одинаковую наполненность, точно так же, как

эти люди по языку, вере, обычаям и представлениям

схожи друг с другом. Именно поэтому и может сущест>

вовать их социальное, правовое, политическое сообще>

ство, поскольку они подчиняются одному и тому же

праву, тем же государственным законам, исповедуют

верность в супружестве, преданность отечеству, чест>

ность во всех повседневных делах и поступках и при>

знают их хотя бы в качестве своего долга.

Итак, нравственные взгляды у них одни и те же. По

ним всем можно увидеть, какую форму приобрело или,

лучше сказать, какого уровня достигло в их среде раз

витие нравственных начал.

Ибо для человека важно, что эти нравственные нача

ла существуют и что они действуют. Но они растут и рас

крываются лишь благодаря людям, в поступательном

движении истории; то обстоятельство, что они таким об

разом идут вперед и возвышаются, является сущностью

истории и ее самым подлинным содержанием.

И в самых низших формациях — будь то в давно про

шедшее время или в современности,— которые иссле

дование обнаруживает у народов, стоящих на самой

низшей ступени, имеются религия, семья, право, об

270

щинный дух и т. д., пусть даже в самых примитивных

формах, например, государство как разросшаяся се

мья, право, подчиненное религии и т. д. Только с про

грессивным развитием эти сферы обособляются и про

ясняются, и в зависимости от достигнутого уровня раз

вития самосознание народа найдет свое спекулятивное

выражение в познании этого, будь то в религиозной или

философской форме.

Брак и семья, государство и право и прочие, как бы их

ни называть, нравственные силы не определены раз и

навсегда в качестве нормы этикой, преподаваемой ныне

как наука, так чтобы можно было положить в их основу

какую>либо систему, например Аристотеля или Св.

Фомы, чтобы по ним регулировать суждение или исто

рическое исследование. Аристотель мог еще оправды>

вать рабство как этически необходимое состояние, а Св.

Фома рекомендовать в качестве долга истребление всех

не верующих в Христа. Этическая система того или ино>

го времени есть только спекулятивный вариант и обоб>

щение достигнутого до сих пор познания нравственных

сил; есть лишь средство, только попытка познать и вы>

сказать нечто ставшее и сущее по его этическому содер>

жанию, в его единстве и истине, конечно, лишь относи>

тельной истине по мере достигнутого до сих пор.

Но это единство и истина присутствуют, насколько

простирается взгляд исторического исследования, на

любой ступени развития рода человеческого. Любая из

этих ступеней, любой народ и любое время есть ком

плекс реализаций нравственных сил. Ибо только бла

годаря им люди являются людьми, и не ранее, чем они

появлялись. Были ли они раньше и чем они были, со

вершенно беспочвенный вопрос, как бы над его реше

нием ни корпела сбитая с толку гордыня человеческого

рассудка.

Позднее мы поговорим о различных формах и катего

риях, в которых представляются нам эти нравственные

силы и которые следует искать путем интерпретации.

Для начала достаточно выделить два общих пункта, яв

ляющихся для этой интерпретации главными.

271

Нам не надо бояться упрека в том, что мы с помощью

этой интерпретации, проводя исследование на основе

нравственных идей, искали то, что в определенное время

было в сознании людей совсем иным. Во всяком случае

не в такой абстрактной форме, как мы это сформулиро

вали, а, вероятно, как обычай, закон, веру и т. д., а имен

но в той мере, что каждый индивид вращался в кругу

идей своего настоящего, сверял и корректировал свои

мысли и дела, исходя из него, имея норму в своей сове

сти. Если мы найдем какой>нибудь метод, чтобы всякий

раз, вычитая особое и индивидуальное, проецировать

его на общее и всеобщее, соответствующее времени и на

роду, то удастся, может быть, познать ступень развития

идей о государстве, семье, праве, церкви и т. д., как она

выражается в еще имеющемся материале.

Здесь надо учесть еще и другое. То, что индивидуум

хочет, делает и создает, является его частным делом и

направлено на настоящее, оно не есть история, а лишь

станет историей благодаря тому, что мы будем его рас>

сматривать и воспринимать. Только для истории дела

индивида есть момент в непрерывности становления и

нравственных сил, и в этом контексте становления и не>

прерывности понимает их историческое исследование.

Таким образом, исследование получает перекрещи>

вающиеся линии, твердые точки опоры. Если Георг По>

дебрад, король>утраквист Чехии, противился Риму, то

он делал то, чего требовали от него его королевский сан

и обстоятельства, как нам показала прагматическая

интерпретация его правления и его личных мотивов.

Но те же обстоятельства показывают нам, что он защи

щал — и делал это сознательно — право государства от

посягательств церкви, защищал первое некатоличе

ское христианское государство, тем самым он одновре

менно основал национальную самостоятельность Че

хии. Идея государства, церкви, нации благодаря ему

обрела совершенно новую форму, поднялась на новую

ступень развития, которая затем вместе с Лютером рас

пространилась по всему западному миру. Лишь в этом

контексте, в этой непрерывности мы понимаем цели

272

ком и полностью, что означает в историческом плане

правление короля Георга. В этих двух линиях, линии

его времени и множества одновременных событий и ли

нии дальнейшего развития государства, нации, церк

ви, на перекрещивании этих двух линий, мы находим

историческую точку, определяющую значение этого

короля. Конечно же, могут возразить: но всего этого нет

в источниках, как можно приписывать Подебраду по

добный ход мыслей? Он>де хотел лишь отразить напад

ки своих врагов, как того требовал текущий момент. Но

то, что он воззвал к национальным гуситским настрое

ниям Чехии, видя возможность воспользоваться ими в

свою защиту, свидетельствует, что такие настроения и

идеи в тот момент были и действовали; и историческое

значение Подебрада заключается не в том, чем он зани>

мался каждодневно, а как его деяния вторгались в ве>

ликое течение. Мы не собираемся лично с ним знако>

миться, а будем исследовать и разъяснять его историче>

ское значение.

Таким образом, будет ясно, что мы ищем путем ин>

терпретации идей и можем найти. В разнообразии

нравственных сфер, в которых коренится и движется

человеческая жизнь, у нас возникает ряд вопросов, с

помощью которых мы можем и имеем право присту>

пить к уже имеющемуся у нас материалу, поскольку

мы знаем, что любое человеческое бытие и деятель

ность есть выражение и форма проявления этих нравст

венных сил. Мы в нашей повседневной жизни ведем

себя по>простому, не особенно ломая голову над различ

ными вопросами. Из какого>либо происшествия, слу

чившегося между мужем и женой, наблюдателями ко

торого мы являемся, мы делаем вывод об их отношении

друг к другу, т. е. о высокой или низкой ступени нравст

венной идеи супружества, царящей в этом доме. Ежели

мы к тому же наблюдаем, как в этой семье воспитывают

детей, как содержат прислугу, как здесь зарабатывают

на жизнь, экономят или транжирят, как ведут себя по

отношению к религии и политике и т. д., то у нас будет

ряд отдельных точек, которые, соединенные между со

273