щах человеческого мира есть внутренняя связь, некая
истина, некая сила, которая, чем она больше и таинст
>
веннее, тем сильнее провоцирует мыслящий дух позна
>
комиться с ней и обосновать ее.
Здесь сразу же возникает второй ряд вопросов; во
>
просов об отношении индивида к этой силе истории, об
его месте между ней и нравственными силами, которые
наполняют его и влекут, об его обязанностях и его выс
>
шем долге; соображения, которые выходят далеко за
пределы непосредственной сферы наших исследова
>
ний, и должны породить уверенность, что их задачи
следует обсудить не иначе, как на фоне самого широко
>
го контекста. Не стоит ли рискнуть и предпринять та
>
кие дискуссии, исходя из совокупности знаний и выво
>
дов, каковые для ревнителя истории возникают на ос>
нове его занятий? Неужели историки не могут отва>
житься по примеру исследователей природы, сделав>
ших такие блестящие открытия, встать на собственные
ноги? Если историк, приняв к сведению со своей исто>
рической точки зрения то, что разработали философия,
теология, природоведение и т. д., взялся за такие труд>
ные проблемы, то он должен ясно отдавать себе отчет,
что он не имеет права заниматься спекуляциями, а дол>
жен на основе своего исторического метода продвигать>
ся вперед, отталкиваясь от простого и достоверного ба>
зиса, ставшего и познанного.
В исследованиях Вильгельма фон Гумбольдта я на
>
шел те мысли, которые, как мне казалось, открывали
новый путь; Гумбольдт казался мне Бэконом историче
>
ских наук. О его философской системе мы не будем го
>
ворить; но теми качествами, которые античность при
>
писывает величайшему историку ² sänesiV politikº ka]
² dänamiV ªrmhneutik¹,
3
он обладал в высшей степени в
удивительном гармоническом сочетании; в его мышле
>
нии и исследовании, а также в великолепном знании
света и деятельной жизни сложилось у него мировоз
>
зрение, в центре которого находится сильное и идеаль
>
ное чувство этического. Исследуя практические и иде
>
альные образования рода человеческого, главным обра
>
457