Кислицын С.А. История России в вопросах и ответах
Подождите немного. Документ загружается.
его реализации. Все это порождает иллюзию того, что «власть всесильна», если она
опирается на модель управления, построенную по логике: «цель — средства — принуж-
дение».
Основу российской (евразийской) цивилизации составлял мобилизационный тип
социального развития.
В литературе неоднократно обращалось внимание на то, что Россия время от
времени под влиянием внешних факторов попадала в чрезвычайные обстоятельства, и
необходимость выживания общества вынуждала российское правительство обращаться к
чрезвычайным средствам. Отмечая эту характерную черту российской истории, П.
Милюков подчеркивал, что именно она обусловила возникновение на необозримых
просторах между Востоком и Западом «военно-национального государства».
Преобладание внешних факторов роста над внутренними, по мнению П. Милюкова,
определило специфику политической эволюции России, без уяснения которой трудно
понять развитие других сторон русского общества. Эти факторы обусловили также к по-
следующий рост Российского государства, опережавшего в своей эволюции потребности
внутренней социально-экономической жизни.
Доминантой и основной движущей силой развития «военно-национального
государства» была перманентная потребность в обороне и безопасности, которая
сопровождалась политикой внутренней централизации и внешней экспансии. Такая
политика обеспечивала территориально-государственную целостность и блокировала
тенденции к дезинтеграции за счет прежде всего авторитета власти и насилия, с
помощью которых политический режим принуждал население принимать любые
лишения при решении задач мобилизационного развития. Этот массированный
потенциал насилия, которым обладала государственная власть в России, выдвигал
политические факторы на первое место среди прочих источников этого развития.
Таким образом, одной из особенностей мобилизационного развития России было
доминирование политических факторов и, как следствие, гипертрофированная роль
государства в лице центральной власти. Это нашло выражение в том, что правительство,
ставя определенные цели и решая проблемы развития, постоянно брало инициативу на
себя, систематически используя при этом различные меры принуждения, опеки, контроля
и прочих регламентации. Неэффективные с социально-экономической точки зрения
методы экстенсивного хозяйствования компенсировались в России природными
ресурсами, широким использованием принудительного труда и военными
приобретениями.
В современной литературе отмечается, что на протяжении всей российской
истории природные ресурсы представляли собой мощнейший источник компенсации
разорительных методов хозяйствования. Эксплуатация природных богатств страны в
периоды острых экономических и социальных потрясений позволяла включать
практически неисчерпаемые факторы стабилизации и в существенной мере тормозить
сползание страны к кризису.
Большую роль в качестве фактора компенсации в России играл принудительный
труд. До отмены крепостного права в 1861 г. в стране преобладали его открытые формы,
причем не только в сельскохозяйственном, но и в промышленном производстве.
Обращение к принудительному труду в широких масштабах было обусловлено тем, что
государство, начиная с Петра I, насаждая фабрично-заводскую промышленность,
стремилось к достижению своих целей при отсутствии соответствующих социально-
экономических условий и платежных средств.
В пореформенный период в условиях быстрого развития капиталистических
отношений резко возросла численность вольнонаемных рабочих, однако роль скрытых
форм принудительного труда еще долгое время оставалась значительной. Это находило
свое выражение не только в сохранении целого ряда государственных повинностей и
общинных работ в деревне, выполнявшихся бесплатно, но и в артельных формах найма
рабочих, натуральных видах заработной платы, значительных штрафах, низкой
стоимости рабочей силы. Характерно, что даже южные горнопромышленники, стол-
кнувшись с проблемой нехватки рабочей силы, стремились решить ее
внеэкономическими методами, обратившись за разрешением к правительству об
открытии при шахтах за счет предпринимателей тюрем с правом использования заклю-
ченных на подземных работах.
Одним из крайних средств компенсации мобилизационной экономики выступали
военные приобретения.
Другая особенность мобилизационного развития России состояла в том, что
особая роль внешних факторов вынуждала правительство выбирать такие цели развития,
которые постоянно опережали социально-экономические возможности страны.
Поскольку эти цели не вырастали органическим образом из внутренних тенденций ее
развития, то государство, действуя в рамках старых общественно-экономических
укладов, для достижения «прогрессивных» результатов прибегало в институциональной
сфере к политике «насаждения сверху» и к методам форсированного развития эконо-
мического и военного потенциала.
Третьей особенностью была тесная связь между мобилизационным типом
развития России и потенциалом военной угрозы, которая оказывала огромное влияние на
проведение государственных реформ в России, прежде всего в области управления,
финансов и военного дела. Кроме того, внешняя опасность заставляла правительство
постоянно сохранять высокий уровень затрат на военные нужды.
Еще одна особенность мобилизационного типа развития России была обусловлена
ее социокультурной спецификой, которая в современной литературе получила название
«раскола культуры» «Раскол — патологическое состояние общества, характеризуемое
застойным противоречием между культурой и социальными отношениями, между
субкультурами одной культуры... Для раскола характерен «заколдованный круг», то есть
активизация позитивных ценностей в одной из двух частей расколотого общества, что
приводит в действие силы другой части общества, отрицающие эти ценности.
Активизация ценностей прогресса и развития, стремление идти по пути модернизаций
может активизировать статичные традиционалистские ценности определенной части
народа. Вместе с тем активизация ценностей традиционализма толкает часть общества к
просветительским ценностям, к напряженной борьбе за прогресс. Иначе говоря, стрем-
ление каждой из расколотых частей общества порождает двойной эффект бумеранга, то
есть обоюдное стремление этих частей действовать в противоположном направлении, «в
лоб» друг другу, парализуя и разрушая друг друга» (А. Ахиезер).
В России, как мобилизационном обществе, эта социокультурная специфика
обнаруживает себя прежде всего в различиях между культурой управляющих и
культурой управляемых. Культура держателей государственной власти в России
основывалась, с одной стороны, на вотчинной манере ее державного отправления, а с
другой, — начиная с Петра I, на периодически усиливавшихся политических идеях
«вестернизации» страны. Культура «безмолвствующего большинства», напротив,
базировалась на традиционных ценностях этатизма, патернализма, примитивного
утилитаризма, социального утопизма и эсхатологизма.
Раскол культуры приводит к поляризации ценностей в разных социальных
группах, что затрудняет взаимопроникновение ценностей и, соответственно, диалог
культур. Культурное взаимонепонимание порождает социальный конфликт, который не
может разрешился в форме консенсуса, договора, согласования интересов. Конфликт в
условиях раскола культуры не завершается типичным для западных стран переговорным
процессом, он как бы откладывается, то ли в результате «сговора» о взаимном
временном «уважении» ценностей друг друга, то ли в ходе «бегства» одной из сторон в
иное социальное пространство. Но чаще всего такие конфликты заканчиваются
подавлением культурных ценностей проигравшей стороны.
Интенсивность мобилизационного развития России на разных этапах российской
истории была неодинаковой. Например, в пореформенную эпоху, в период быстрого
развития капитализма и индустриального бума черты мобилизационного развития
проступают менее явно в силу появления целого ряда инновационных процессов. Но
даже в это время российское общество в целом сохраняло мобилизационный характер, и
государство продолжало играть доминирующую роль в его истории. Крупные
государственные инвестиции в железнодорожное строительство, оборонную
промышленность, затем сельское хозяйство, привлечение иностранного капитала
выполняли важнейшую динамизирующую роль в хозяйственной жизни страны.
Развитие мобилизационного общества носит «пульсирующий», циклический
характер. В России это нашло выражение прежде всего в территориальной пульсации.
Для России одним из важнейших условий ее существования была внутренняя
колонизация. Однако территориальная экспансия хотя и носила систематический
характер, проходила «всплесками», пик которых падал на конец стабилизационных эпох
российской истории.
Циклический характер развития России проявлялся в периодически
повторяющихся «взлетах» и «падениях» российского государства на протяжении всей
его более чем тысячелетней истории. В ней можно выделить, три глобальных цикла-
периода, продолжительностью примерно в 375—380 лет. Первый период (862 — 1238
гг.): от образования древнерусского государства до татаро-монгольского нашествия.
Второй период (1238—1613 гг.): от татаро-монгольского нашествия до «Великой смуты».
Третий период (1613 — 1990 гг.): от воцарения династии Романовых до распада СССР.
Каждый из этих циклов-периодов включает в себя три стадии — «стабилизации»,
«нормального развития» и «упадка» . Начало каждого цикла связано с обострением
системного кризиса российского общества, для преодоления которого приходилось
искать принципиально новые формы его государственного устройства, идеологам и
культуры при сохранении в целом социального генотипа мобилизационного характера.
Этот поиск и составлял основное содержание «стабилизационного» этапа,
длительностью примерно в 110 лет. В конце каждого такого этапа появляются
выдающиеся «собиратели» русских земель (Святослав, Иван Калита, Петр I),
проводившие активную территориально-экспансионистскую политику.
Стадия «нормального развития» (около 150 лет) характеризуется быстрой
колонизацией новых территорий и «взлетом» Российского государства. На этой стадии
мы встречаем таких крупных государственных строителей, преобразователей России, как
Ярослав Мудрый и Владимир Мономах, Дмитрий Донской и Иван III, Екатерина II и
Александр II.
Последние же 100— НО лет каждого цикла (стадия «упадка») — это период
территориального сжатия, нарастания кризисных явлений в обществе и «падения»
российской государственности. На этой стадии появляются государственные деятели,
которые предпринимают попытку с помощью радикальных преобразований остановить
сползание общества в ситуацию кризиса и добиваются поначалу определенных успехов,
но в целом все их реформаторские преобразования заканчиваются глубоким системным
кризисом общества (Андрей Боголюбский и Всеволод «Большое Гнездо», Иван IV и
Борис Годунов, Николай II, Иосиф Сталин и Михаил Горбачев).
Литература
1. Ахиезер А. С. Социокультурные проблемы развития России. М, 1992.
2. Белл Д. Социальные рамки информационного общества // Новая
технократическая волна на Западе. М., 1986.
3. Васильев Л. С. История Востока, т. 1. М., 1993.
4. Гумилев Л. Н. От Руси к России. М., 1992.
5. Гуревич А. Я. Теория формаций и реальность истории // Вопросы философии,
1990. №11.
6. Данилевский Н. Я. Россия и Европа. М., 1991.
7. Дьяконов И. М. Пути истории. М., 1994.
8. Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры, т. 1.
М., 1993.
9. Мир России — Евразия: Антология. М., 1995.
10. Платонов О. А. Русская цивилизация. М., 1992.
11. Проблемы социально-экономических формации (историко-типологические
исследования). М., 1975.
12. Ростоу У.-У. Стадии экономического роста. Нью-Йорк, 1960.
13. Семенникова Л. И. Россия в мировом сообществе цивилизаций. М., 1994.
14. Тойнби А. Дж. Постижение истории. М., 1991.
15. Турен А. От обмена к коммуникации: рождение программированного
общества // Новая технократическая волна на Западе. М , 1986.
16. Флиер А. Цивилизация и субцивилизации России // Общественные науки и
современность, 1993. № 6.
17. Фонотов А. Г. Россия: от мобилизационного общества к инновационному. М.,
1993.
18. Цивилизация. М., 1992.
19. Шпенглер О. Закат Европы, т. 1. М.-Пг., 1923.
20 Яковец Ю. В. У истоков новой цивилизации М , 1993. 21. Ясперс К. Смысл и
назначение истории. М., 1991.
Раздел 2. Сущность, формы, функции исторического сознания.
2.1. Что такое историческое сознание?
В современной отечественной литературе под историческим сознанием довольно
часто подразумевают «свод накопленных наукой знаний и стихийно возникающих
представлений, всевозможных символов, обычаев и других явлений духовной сферы, в
которых общество воспроизводит, осознает, то есть запоминает свое прошлое». При
таком подходе историческое сознание, во-первых, отождествляется с исторической
памятью. Во-вторых, историческое сознание рассматривается только как
надындивидуальная реальность, то есть в данном определении элиминирован
личностный аспект. Историческая память, отражая прошлое, является составной частью
исторического сознания, в котором представления об обществе интегрируются в
единстве его прошлого, настоящего и будущего. Историческое сознание наряду с
культурными архетипами является «связующей» времен и поколений. Историческое
сознание может быть как массовым (групповым), так и индивидуальным. Массовое
историческое сознание представляет собой способ рационального воспроизведения и
оценивания социумом движения общества во времени. Индивидуальное историческое
сознание является результатом, с одной стороны, приобщения к знанию о прошлом, а с
другой, — осмысления прошлого и генерации чувства сопричастности с ним. Поэтому
индивидуальное историческое сознание выступает также формой осмысленно-
преображенного прошлого как «со-знание» и «событие» .
Поскольку историческое сознание — это осмысление, то можно выделить два его
вида: целе-рациональное и ценностно-рациональное. В первом виде сознания
доминирует ориентация на конкретный исторический результат, на осмысление хода
исторических событий, их причин и следствий. Целе-рациональное историческое
сознание не только всегда конкретно, оно и теоретично. Ценностно-рациональное со-
знание, наоборот, ориентируется не на конкретный результат, а прямо на стоящую за ним
ценность. Такое сознание в большей степени этично, чем теоретично. В нем доминируют
не вопросы — почему, с какой целью, а — каков смысл, кто виноват. Поскольку
групповые цели на уровне личности выступают как ценностно-рациональные, то для
ценностно-рационального индивидуального исторического сознания характерна
значительная степень конформизма по отношению к массовому историческому
сознанию. Поэтому ценностно-рациональное сознание в значительной степени под-
вержено воздействию извне, оно более податливо для трансформации и манипуляции.
Человек с таким сознанием способен легко менять свои взгляды в пользу других, не
испытывая при этом особых неудобств и сомнений.
Если исходить из способа осмысления и особенностей фиксации представлений о
движении общества во времени, то историческое сознание может принимать форму
мифа, хроники или науки. Отличительной чертой мифического сознания выступает
синкретизм исторических представлений. В них мышление сливается с аффективностью.
В мифическом сознании одновременно присутствуют два пласта исторического времени
— сакральное и текущее. В сакральном времени происходят события, предполагающие
«знание-веру». В таком знании, например, часто присутствует «легенда о золотом веке»
(в прошлом или будущем) как идеале человеческого существования. Исторический миф
— это эмоционально окрашенное представление об исторической действительности,
вымышленный образ, замещающий в сознании эту действительность. Исторические
мифы создаются коллективным воображением или навязываются массовому ис-
торическому сознанию извне, формируя при этом определенное историческое
мироощущение, социально конформное в данных условиях и призванное формировать
желаемые образцы социального поведения. Входя в структуру культурных архетипов,
мифы активизируют историческое сознание в периоды разочарований и краха иллюзий,
алармизма и фрустрации. Современная публицистика дает немало примеров активизации
мифологизированного сознания: разочаровавшись в советской истории, ищут
нравственное утешение и вдохновение в историческом прошлом России.
В отличие от мифического хронистическое сознание в значительной мере
ориентировано на фиксацию реальных событий прошлого. Однако в таком сознании
отсутствует представление о причинно-следственных связях в истории. Эти связи в
хронистическом сознании замещаются изложением исторических событий в
хронологической последовательности, скрепленной провиденциалистскими идеями и
моральными сентенциями. Отсюда истолкование истории сквозь призму божественного
провидения, дихотомию добра и зла, Бога и дьявола, добродетелей и пороков, замыслов
и происков. Как и мифическое, хронистическое сознание формирует, подобно
мифическому, историческую реальность, соответствующую идеалу своего времени,
Прошлое изображалось не таким, каким оно было, а таким, каким оно должно было бы
быть.
Развитие потребности общества в самосознании, в глубоком понимании логики
исторического процесса привело к становлению истории как науки о прошлом, что
оказало огромное влияние на усиление рефлексивного начала в историческом сознании.
Оно обращается прежде всего к реальным фактам истории, «земным» корням тех или
иных событий и процессов, стремясь осмыслить причинно-следственные связи и
выяснить сущность исторических явлений. Достижением научного сознания стал
историзм, требующий рассматривать исторические явления в развитии, в связях с
другими историческими событиями, с учетом конкретных условий определенного этапа
общественного развития. Научное историческое сознание имеет специализированный
характер, его источником и носителем является научный этнос. Поэтому в массовом
историческом сознании научная его компонента причудливо переплетается с худо-
жественным вымыслом и историческими мифами. Кроме того, если научное сознание
ориентировано на поиск истины, то массовое сознание занято прежде всего поиском ис-
торической «правды» как результата эмоционально-ценностного отношения к
действительности.
В историческом сознании, присущем той или иной социокультурной среде, можно
выявить также доминантные и временные его формы. Так, например, к доминантным
формам можно отнести монументальное или антикварное, этатистское или либеральное,
имперское или провинциальное историческое сознание. К временным формам —
критическое или апологетическое, толерантное или ригористское. Различные социальные
группы в обществе обладают капиталом разного рода, в том числе и символическим, то
есть располагают возможностями по внедрению и культивированию устойчивых
принципов восприятия исторической реальности, конформных их собственным
структурам, трансформируя внутренний мир людей, в том числе и их историческое
сознание. При этом изменяются, как правило, не доминантные, а временные его формы,
способные к осуществлению полной инверсии: стать, например, из апологетического
критическим, а затем в модифицированном виде — вновь апологетическим.
Трансформация исторического сознания происходит обычно в условиях кризиса
общественной системы, при смене политических режимов, при резком изменении курса
общественного развития, когда в ситуации «переоценки социально значимых ценностей»
начинается «переписывание истории».
2.2. Какую роль играет историческое сознание в жизни народа?
Массовое историческое сознание является структурой нормативно-ценностного
пространства, задающего определенный способ существования общества,
индивидуальное историческое сознание — составляющей духовной интенции жиз-
недеятельности человека. Историческое сознание, определяя пространственно-
временную ориентацию общества, содействует его самопознанию. Общество в целом
заинтересовано в формировании непротиворечивого взгляда на свое прошлое и связь его
с настоящим и будущим. Целостное историческое сознание выступает в качестве одного
из факторов социальной стабильности, выполняя функцию интеграции, консолидации
различных поколений, социальных групп и индивидов на основе осознания общности
своей исторической судьбы. Эта функция исторического сознания предопределяет его
связь с господствующей в данном обществе идеологией. Нормативное историческое
знание, отражающее «общепринятую», или официальную точку зрения на прошлое,
санкционируется, как правило, государственной пропагандой, и выступает поэтому
составной частью господствующей в данном обществе идеологии. В сфере нормативного
исторического знания формируются представления об оптимальных, с точки зрения
господствующей идеологии, формах разрешения социальных противоречий, нормах
поведения. Каждая эпоха стремится найти в прошлом своих героев, чьи деяния
соответствуют ее духу и ценностям. Например, героизированное историческое сознание
советской эпохи освящало революцию как высшую форму исторического прогресса,
рассматривало «насилие как повивальную бабку истории». Историческими героями эпо-
хи социализма стали великие бунтари и пламенные революционеры. В настоящее время
в историческом сознании все более актуализируется интерес к созидающим деяниям про-
шлого, к людям, чья деятельность была направлена на укрепление государства
Российского и была пронизана пафосом созидания, а не разрушения.
Роль исторического сознания как одного из регулятивов социального поведения
особенно возрастает в переломные моменты общественного развития. Оказавшиеся в
кризисной ситуации люди обращаются к своему прошлому, стремясь постичь смысл
происходящих событий. Сложившиеся формы исторического сознания испытывают в
такие эпохи мощное давление извне, поскольку идеологии инноваций усматривают в
сложившихся представлениях о прошлом, его связи с настоящим духовную основу
консерватизма, препятствующего преобразованиям. Кризис официальной идеологии и
связанной с ней системы нормативного исторического знания сопровождается
мучительной ломкой исторического сознания, попадающего в ситуацию когнитивного
раскола. Сторонники преобразований стремятся разрушить сложившиеся стереотипы
массового исторического сознания, консерваторы — сосредоточить свои усилия на
защите сложившихся взглядов. В такие времена массовое историческое сознание не
утруждает себя поиском истины. В нем доминируют страсти и аффекты, ригоризм и
популизм. Ситуация раскола типична как для массового, так и для элитарного
исторического сознания в России. Так, в середине XIX в., когда в самосознании
российского общества пробудился огромный интерес к прошлому, возникла ситуация
раскола, отразившаяся в духовном противоборстве западников и славянофилов. Первые,
в стремлении осмыслить логику исторического процесса в России, обращались к опыту
Европы. Обнаруженные несоответствия между исторической эволюцией России и
европейских стран рождали негативное отношение к отечественной истории. Это нашло
крайнее выражение в пессимистическом суждении П. Я. Чаадаева: «Опыт времен для нас
не существует. Века и поколения протекли для нас бесплодно. Глядя на нас, можно
сказать, что по отношению к нам всеобщий закон человечества сведен на нет».
Славянофилы, в отличие от западников, высоко ценили своеобразие российской истории,
самобытность исторического пути России. Другая ситуация раскола возникла после
революции 1917 г. Идеология большевиков формировала негативное отношение к
дореволюционным историческим эпохам, разрывала или упрощала связь между
прошлым и настоящим. Абсолютизация классового подхода привела к забвению той
части прошлого, которая не вписывалась в марксистские догмы или считалась
исторически несущественной. Так возникла проблема «белых пятен» в истории нашего
Отечества, породившая недоверие массового исторического сознания к официальной
истории, ее выводам.
Сложные, противоречивые процессы характеризуют развитие исторического
сознания в наше время: научно взвешенные подходы соседствуют с историческим
дилетантизмом, эмоциональной экспрессивностью и нигилизмом. В расколотом
историческом сознании угадываются контуры «расколотого» общества в России. В таких
условиях особая роль отводится исторической науке, которая должна преодолеть раскол
массового исторического сознания, его все более усиливающийся мифологизированный
характер.
Литература
1. Барг М. А. Эпоха и идеи. Становление историзма. М., 1987.
2. Гулыга А. В. Искусство истории. М., 1980.
3. Ионов И. Кризис исторического сознания в России и пути его преодоления //
Общественные науки и современность. 1994, № 6.
4. Левада Ю. А. Историческое сознание и научный метод //
Философские проблемы исторической науки. М., 1969.
5. Кора П., Афанасьев Ю. Память, история // 50/50: Опыт словаря нового
мышления. М., 1989.
Раздел 3. Типы цивилизаций в древности. Проблема взаимодействия
человека и природной среды в древних обществах. Цивилизация древней Руси.
3.1. Какова специфика цивилизаций Востока?
Интерес на Западе к Востоку возник благодаря свидетельствам христианских
миссионеров XVI —XVII вв., которые первыми обратили внимание на существенные
различия между ними в политическим устройстве и ценностных ориентациях людей. Эти
свидетельства положили начала двум направлениям в оценке Востока —
панегирическому и критическому. В рамках первого Восток, прежде всего Китай —
страна всеобщего благоденствия, учености и просвещенности, — ставился в пример
европейским монархам как образец мудрости в управлении. В рамках второго направ-
ления внимание акцентировалось на духе застоя и рабства, царившем в восточных
деспотиях.
Однако до глобальной встречи западной и восточной цивилизаций, которая
состоялась в результате колониальной экспансии Запада, европейские ученые в
большинстве своем не отказывали восточным народам в праве занимать свое место в
мировой истории. С другой стороны, и на Востоке в отношении европейцев практически
до конца XIX в. господствовала такая идеологическая и культурная установка, основу
которой составляло представление о подавляющем морально-этическом превосходстве
восточной цивилизации, о том, что у «западных варваров» заимствовать нечего, кроме
машинной технологии.
При непосредственном столкновении двух типов цивилизационного развития,
восточного и западного, в условиях, когда сила государства определялась технико-
экономическими и военно-политическими преимуществами, обнаружилось явное
превосходство европейской цивилизации. Это породило иллюзию «неполноценности»
восточного мира, застойного характера его общества, обусловленных спецификой его
социального генотипа.
Вместе с тем одни исследователи обратили внимание на то, что примерно до XIV
— XVII вв. вообще не приходится говорить об отставании Востока, "что так называемый
его застой «есть одно из созданий европейской химеры, старающейся романтически
окрасить экзотические страны и их быт». Другие ученые считают, что вообще не стоит
говорить об отставании Востока или замедленных ритмах его развития. Они считают, что
Восток не шел медленно по той лее дороге, что и Европа, он шел другой дорогой и шел в
нормальном для своего пути ритме.
Востоковеды указывают также, что европейцы привыкли измерять степень
развития общества уровнем развития техники, точной науки, но могут быть и другие
критерии, например" этические. Может быть, Европа будет выглядеть отсталой; если
приложить к ней те высокие критерии, которые на протяжении нескольких тысячелетий
вырабатывал восточный культурный ареал.
Кроме того, все более утверждается мысль о том, что Восток вообще не является
альтернативой Западу, а выступает исходным пунктом всемирно-исторического
процесса. Первые цивилизации возникли на Востоке, где возникли деспотические
государства с «азиатской» структурой.
Определяющими чертам восточных обществ является отсутствие полноценной
частной собственности; неразделенность собственности и административной власти при
несомненном доминировании последней; властные отношения как всеобщий эквивалент,
как мера любых социальных отношений; экономическое и политическое господство —
часто деспотическое — бюрократии; подчинение общества государству; отсутствие
гарантий частной собственности и прав граждан, действенных стимулов для
производственной, экономической деятельности; перманентные переделы собствен-
ности, поскольку собственность в определенном смысле — лишь атрибут власти.
По мере эволюции этого общества появились товарные отношения и частная
собственность. Многие восточные государства древности и средневековья имели
процветающее хозяйство, большие города, развитую торговлю. Однако новые явления с
момента своего возникновения сразу же ставились под контроль власти и потому
оказывались полностью от нее зависимыми и как бы лишенными органической потенции
для саморазвития. Но все эти зримые атрибуты частнособственнической рыночной
экономики были лишены того главного, что могло бы обеспечить их саморазвитие:
правовых гарантий собственности и правового обеспечения рынка. Все агенты рынка
были заложниками власти и не имели не только прав и привилегий, но даже уверенности
в завтрашнем дне.
В «азиатских» обществах господствовал принцип власти—собственности:
существовал такой порядок, при котором власть рождала собственность. Социальную
значимость в государствах Востока имели лишь причастные к власти, тогда как
богатство и собственность без власти мало что значили. Утратившие власть становились
бесправными. На Востоке сложился и особый тип человека, со специфическим стилем
мышления и поведения, характерной чертой которого является «универсальность»
(«безвкусность»;. В восточной культуре «безвкусность» — пример мироощущения,
ориентированного на сохранение гармонии мира, обладающего внутренним динамизмом
развития, поэтому не требующего произвола человеческого вмешательства. В морально-
религиозном плане «безвкусность» — это признак совершенного вкуса, его
универсальности, это высшая добродетель, ибо «вкус» есть предпочтение, а любая
актуализация — ограничение. В культурной традиции Востока «безвкусность» является
положительным качеством. Это — ценность, которая в жизни реализуется в практике
неосознанного социального оппортунизма, что означает принятие или устранение от дел
с максимальной гибкостью и ориентацией исключительно на требование момента.
Поэтому добродетелями восточного человека являются точная середина и
посредственность, бесшумность и увядание.
Восточному человеку более свойственен предметно-образный стиль мышления.
Для него истиной является не то что подвластно уму и воле человека, а само бытие.
Поэтому истина не зависит ни от ума, ни от воли человека. Поэтому восточный человек
нуждается в истинах, которым можно служить всю жизнь. Поэтому процесс познания у
восточного человека — это не столько анализ свойств объекта, сколько его духовное
постижение на уровне, недоступном рациональному исследованию. На Востоке
доминировали иные, не дискурсивные стили мышления и познания, где идеи выражались
не столько в понятийной, сколько в художественно-образной форме, опорой которой
служат интуитивные решения, непосредственные эмоции и переживания. Это придавало
большую значимость интерпретации, а не трансляции накопленного мыслительного
материала и социального опыта.
Восточный человек, предполагая в основе мироздания некую трансцендентную
волю, стремится распознать ее, «войти» в нее и творить ее как свою собственную,
преодолевая тем самым конечность своего бытия.
Большую роль на Востоке всегда играло государство, но око не выступало
доминантной формой цивилизационной интеграции. Государство на Востоке было не
объединяющим, а усмиряющим началом. Интеграционные функции выполняла религия.
Поэтому государственность и нормативно-ценностный порядок (религии) на Востоке
были автономными. Государственность являлась, часто искусственной, формой
национальной интеграции, а религия задавала нормативно-ценностный порядок для
всего цивилизационного ареала.
В связи с этим в цивилизационном отношении Восток никогда не был единым.
Там в древности возникло несколько религиозно-культурных цивилизационных
регионов, не только весьма своеобразных, но и в различной степени открытых вовне. Это
— исламская, индо-буддийская и конфуцианская цивилизации.
Исламская цивилизация — наименее открытая для внешних воздействий, что
обусловлено прежде всего особенностями религии, охватывающей все стороны жизни,
включая экономику и политику. Мусульманский образ жизни не только градационен, но
и самоценен. Для исламской ментальности за пределами мусульманского мира нет
ничего достойного внимания и подражания. Вместе с тем это — традиционалистски
активная цивилизация.
Индо-буддийская цивилизация — нейтральная по отношению к внешним
воздействиям, что вызвано явным религиозным уклоном в сторону потусторонних
проблем (поиски Абсолюта, забота об улучшении Кармы и т. п.). Процветание в
посюсторонней жизни не является сколь-нибудь значительной ценностью в рамках этой
цивилизации, которая в связи с эти является традиционалистски пассивной
цивилизацией.
Конфуцианская (дальневосточная) цивилизация — более открытая по отношению
к внешним воздействиям и внутренним трансформациям, что обусловлено
конфуцианским культом этики и самоусовершенствования, установкой на
посюсторонние поиски гармонии в обществе (культ знаний, повышенное чувство долга и
ответственности, крепкие патерналистские связи в семье и обществе, постоянная забота о
повышении культуры и дисциплины труда). Это — активно-инновационная
цивилизация.
Восточный тип цивилизаций, особенно мусульманский и конфуцианский, при
соприкосновении с другими цивилизациями обнаруживал имперские политические
тенденции при толерантности к социокультурным различиям. (Синдром авторитарно-
властного господства и подчинения.)
3.2. В чем состоит специфика древнерусской цивилизации?
Существуют различные подходы к выделению временных рамок древнерусской
цивилизации. Одни исследователи начинают ее от образования древнерусского
государства в IX в., другие — от крещения Руси в 988 г., третьи — с первых
государственных образований у восточных славян в VI в. О. Платонов считает, что
русская цивилизация принадлежит к числу древнейших духовных цивилизаций мира,
базовые ценности которой сложились задолго до принятия христианства, в первом
тысячелетии до н. э. Эпоху древней Руси доводили обычно до петровских
преобразований в XVIII столетии. В настоящее время большинство историков
независимо от того, выделяют ли они древнюю Русь в особую цивилизацию или
рассматривают ее в качестве российской субцивилизации, считают, что эта эпоха
завершается в XIV — XV вв.
А, Тойнби полагал, что по многим культурно-религиозным и ценностно-
ориентационным чертам древнюю Русь можно рассматривать как «дочернюю» зону
византийской цивилизации. Некоторые современные исследователи считают, что эти
ориентации носили формальный характер, и по большинству сущностных форм
общественного устройства и жизнедеятельности древняя Русь была, скорее, ближе к
Центральной Европе (А. Флиер).
По мнению некоторых историков, к основным чертам древнерусской цивилизации
отличающим ее прежде всего от западной, можно отнести преобладание духовно-
нравственных основ над материальными, культ добротолюбия и правдолюбия,
нестяжательство, развитие самобытных коллективных форм демократии, воплотившихся
в общине и артели (О. Платонов).
Рассматривая этнокультурные истоки древнерусской цивилизации, многие ученые
отмечают, что древнерусская народность складывалась в смешении трех субэтнических
компонентов — земледельческих славянского, и балтского, а также охотничье-
промыслового финно-угорского при заметном участии германского, кочевого тюркского