Коэн Д.Л., Арато Э. Гражданское общество и политическая теория
Подождите немного. Документ загружается.
340
ГЛ 5
зом, выбор между двумя моделями этатизации общества (публично-де
мократической и манипулятивно-демократической) оказывается наделе
отсутствием всяческого выбора. Парадокс состоит в том, что аналитик,
сделавший так много в плане идентификации нормативного идеала со
временной публичной сферы с обособлением государства и гражданско
го общества, пришел к выводу, что этот идеал можно спасти, только при
няв то, что уже произошло, а именно дедифференциацию и уничтожение
независимого гражданского общества.
Примечания
1
Jiirgen Habermas, Th e Structural Tr ans/ormation о/ the Public Sp here [1962]
(Cambridge: MlТ Press, 1989; далее цитируется как Public Sp here) .
2 Тем не менее исходное положение Шмидта в его попытке оживить тему пуб
личности, Т.е. его утверждение, что принципами парламентаризма являются дис
куссия и открытость, можно проинтерпретировать двояко. Одно толкование, по
видимому, указывает на модель государства (парламентарного государства, осно
ванного на публичной дискуссии) и приводит к Арендт. Другое, анализирующее
появление в рамках государства некой социальной, аполитичной сферы, ведет к
Хабермасу.
3 Car1 Schmitt, Th e Crisis о/ Pa ramenta Democracy [1923] (Cambridge: MIТ
Press, 1985; далее - Crisis), 2-5.
4 Ibid., 5, 34.
5 Он не видит фундаментального раичия в том, осуществлять ли интегра
цию путем стратегического расчета или путем взаимного убеждения. (То же спра
ведливо и относительно либералов, говорящих о «рынке идей».) Более подробно
об этом различии см.: J. Habermas
,
Th eory о/ Communicative Action, уо1.1 (Boston:
Веасоп Press, 1984), chaps. 1, 4.
6
Crisis, 35; Car1 Schmitt, Th e Соnсер! o/ the Po litical [1932] (New Brunswick, NJ:
Rutgers Uniyeгsity Press, 1976), 71-72.
7 Crisis, 3. Кроме того, он утверждает: «Важные политические решения ... уже
не яв
ляются теперь [в 1923 г. ] (если они
в
ооб
щ
е
к
огда-ли
б
о
яв
лиС) результатом
в
звешенных сбалансированных мнений,
вы
ра
б
отанных
в
пуб
личных
дис
к
усс
(49,
курсив наш). Дело в том, что Шмидт рассматривает идею принятия решений в
процессе публичных дискуссий в качестве нормативного контрфактического (но
не лишенного, впрочем, определенны1x институциональных оснований) принци
па легитимации. Таким образом, нет смысла критиковать его принцип дискуссии
через сопоставление его с реальностями XIX В., равно как через обращение к до
либеральным, недискурсивным типам парламенrаризма. См., например, John
Кеапе, Democracy and Civil So cie (London: Verso, 1988), 164- 170. Оба эти элемен
та существенным образом противоречат собственному тезису Шмидта.
ИСРИЦИСТС КРИ: РЛ ШМ
Т, РЕйн КЕЛЛЕК И ЮРГЕН
341
8
Der Hter der Ve rfassung, 2. Auf1. (Ber1in: Duncker & Humblot, 1931, далее -
Hiiter), 78. Нет смысла отрицать, что эти вторичные нормы, обусловленные пер
вичными, обрели в условиях XIX в. свое институциональное воплощение.
Шмидт недооценивает того факта, что их значение сохраняется и в ХХ в., но он
все-таки сознает, что только в таком контексте могла ПОЛИ.азвитие доста
точно широкая практика партийной политики, способствовавшая драматичес
кому падению значимости норм, связанных с метанормой публичности. Макс
Вебер прав, считая, что корни партийной политики нужно искать в XIX в., но он
тоже отличает демократическую партийную политику от классического парла
ментаризма.
См., например, Pa rliament and vement in а Reconstructed Germany
в оnоту and Society, уо1. 2 (Berke1ey: Uniyersity of Ca1ifornia Press, 1978). Тезис
Шмидта о фундаментальных изменениях в парламентаризме нельзя опроверг
нуть, ссылаясь на эмпирическое наличие или отсутствие подлинного публично
го дискурса, неизменно носящего контрфактический хараер, сделать это мож
но только путем опровержения веберовского тезиса о трансформации партийной
политики, который и послужил первоисточником утверждений, рассматривае
мых в Crisis.
9 Crisis, 3-4.
1
0
Ibid., 47.
11
Hiiter, 73-74.
1
2 Этот анализ не слишком подходит я Англии, абсолютизм которой был
парламентарным, а государство даже в либеральную эпоху являло собой образец
самоорганизации общества (разумеется, в узком понимании последнего терми
на). См.: We rner Conze, Die Sp annungs/e ld von Staat und Gesellschaft im Vo rm в
We rner Conze, Hrg., Staat und seschaft im deutschen Vo rm 1815-1848 (Stuttgaгt:
Юеtt, 1962), 208-210. Полемическое противопоставление в англоязычном кон
тексте наилучшим образом осуществил То мас Пейн в своем Соттоп Sense, про
тивопоставляя позицию колониальных «парламентов» позиции парламентарно
го государства.
1
3 H(iter, 73-74. Обратите внимание на переход от дискуссионной модели
публичности к драматургической.
1
4
Это положение освещено, правда, не столь четко, как у Маркса, в его рабо-
те «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта».
1
5
Crisis, 36, 39.
1
6
Ibid.,
49-50.
1
7
Ibid., 50.
1
8
Ibid.,
38.
1
9 Reinhart Koselleck, Kritik und Kr ise [1959] (Frankfurt: Suhгkamp, 1973); англ.
издание: Critique and Crisis: En /igh tenment and the Pathogenesis о/ Mode So cie
(Cambridge: MlТ Press, 1958).
2
0
К рассматриваемым государствам Козеллек не причисляет Англию, хотя и
подчеркивает, что Го ббс и Локк бьmи первыми, кто тематизировал дуалистичес-
2
ГЛАВА 5
кие последствия абсолютизма. По его мнению, к началу эпохи Просвещения ан
глийское элитарное общество, представленное в парламенте, успешно избегало
полемических разногласий с королевской исполнительной властью (46). См.
также: Conze, Ше Sp annungsle ld, 208. Ни Конце, ни Козеллек не заметили очевид
ной непоследовательности этого исключения англичан в нарисованной
Шмтом картине политиче.скаЙ стабилизации либерального парламентаризма.
2
1 К
r
itik und Kr ise, 46-54.
22
I
bid.,
65-68.
23
I
bid., 81-97.
24 Козеллек мог бы ответить на это, что все, что случилось во Франции за
очень короткий период подъема и последующего краха революционного парла
ментаризма на его пути к демократии, должно было произойти В германских
княжествах в течение гораздо более продолжительного периода просто потому,
что германское военно-бюрократическое государство держалось до 1918 г. Это
было бы убедительно, но такое развитие аргументации оказалось бы несовмести
мым с тезисом Шмидта. Действительно, за исключением нескольких территори
альных образований, оказавшихся временными, современное государство,
созданное абсолютизмом, не распалось, а его парламентскиt (социетально-пуб
личные) структуры оказались исключительно приспособленными к современ
ным условиям. Те зис об упадке парламентаризма, хотя в эмпирическом плане он
и выядит правдоподобным, нуждается в анализе в терминах, не связанных с
идеей подчинения государства обществу.
2
5
Это сходство С понятием, введенным Вальтером Беньямином в его работе
Dialektik im Sti/lstand вряд ли случайно. См. статью Арендт, в которой она знако
мит читателя с работой Беньямина: w. Benjamin, Illuminations (New Yo rk:
Schocken, 1969).
2
6
Мы оставляем в стороне тот факт, что в то время Хабермас был еще сторон
ником ассического марксизма, для которого становление современного госу
дарства являлось функцией развития капитализма, а либеральный аспект совре
менной публичной сферы на раннем ее этапе полностью зависел от буржуазных
тенденций. На деле же проведенный им обстоятельный анализ, сосредоточен
ный на борьбе деятелей Просвещения против абсолютизма, во многих отноше
ниях противоречит упрощенной марксистской схеме.
27 Причины столь предвзятого отношения к семье мы рассмотрели в гл. 2.
2
8
Publie
Sp here, 53-55.
29
Ibid., 46.
30 Ibid., 55-56.
31 Сюда относится и феминистская критика идеологии буржуазной модели
интимной сферы семьи, а также критика либерально-буржуазной публичной
сферы.
32 Остается надеяться, что и они могут быть иыституционализированы в се
мье непатриархального типа.
ИСТОРИЦИСТСКАЯ КРИ: КАРЛ ШМИДТ,
РЕйн КОЗЕЛЛЕК И ЮРГЕН
ЕРМ
343
33 См. феминистскую дискуссию по этому вопросу: Joan Landes, Wo men and
the Publie Sp here in the Age ol the Freneh Revolution (Ithaca: CorneH University Press,
1988). Ее тезис сводится к тому, что вместе с появлением новых форм дискурса
сами идеалы буржуазной публичной сферы оказались пронизанными глубоко
патриархальной республиканской идеологией, сконструироващfой в противовес
и вопреки женской манере изъясняться и властвовать, характерной для добуржу
азного салонного общества. Объектом критики со стороны буржуазной публич
ной сферы являлись иерархическая структура, привилегии, лицемерие, корруп
ция и ограничительные механизмы сословного общества; салонное общество,
руководимое preeieuses, стало символизировать собой все, что было плохого в
старом режиме. Таким образом, распад салонов вместе с исключением женщин
из всех областей общественной жизни, изолирование их в пределах заново воз
никающей домашней сферы представлялись крайне необходимыми с точки зре
ния создания условий для развития новых форм публичности за пределами этой
сферы. Лэндс утверждает, что уже само формулирование такой общей нормы
буржуазной публичности, как свободная от господства интеракция, в виде ряда
дихотомий, таких, как универсальное - особенное, объективное - эмоциональ
ное, отражает жесткое гендерное разделение публичной и частной (домашней)
сфер. Этот лишь внешне универсальный символический код был на самом деле
кодом мужчин: он исключал женщин и заставлял их молчать (отчасти выставляя
их попытки отстаивать собственные интересы как партикуляристские и даже ир
рациональные). В общем и целом женщины потеряли власть, привилегии и юри
дический статус по сравнению со старым режимом, тогда как буржуазная пуб
личная сфера, основанная на республиканской идеологии, оказалась в высшей
степени гендерной, а именно мужской, причем не в частностях, а по существу.
34 Publie Sp here, 33.
3
5
lbid., 53, 55.
3
6
Ibid., 28, 82.
37 См. Alfred СоЬЬап, Th e So eia! lnterpretation 01 the Freneh Revo!ution
(Cambripge, England: Cambridge University Press, 1964); Fгащоis Furet, ln terpreting
the Freneh Revo!ution (Cambridge, England: Cambridge University Press, 1982).
3
8
Publie Sp here, 67ff.
39 Е. Thompson, Th e Making 01 the English Wo rking C!ass (NewYork: Random
House, 1963).
РиМе Sp here, 59-64. Для того чтобы уяснить характер соотношения частных
интересов и общих норм, следует внимательно рассмотреть изображаемое Хабер
масом развитие английской модели политической публичной сферы. По его мне
нию, это развитие включало в себя возникновение общественного мнения как
института (историчес в чем -то связанного с <бществом
кафе»)
в таком контек -
сте, в котором политическая журналистика и нарождавшаяся
«оппозиция»
нахо
дились в состоянии взаимозависимости. Политическая пресса, первоначально
созданная как правительственный орган, обрела свою силу в руках чередовавших-
4
ГЛАВА
5
ся оппозиций вигов И тори, которые пытались, иногда вполне успешно, влиять на
политику за пределами парламента, мобилизуя для этого об
щ
е
с
т
в
енное мнение и
манипулируя им. В самом деле, оппозиция во аве с Болингброком впервые ин
ституционализировалась в период продолжительного правления вигов, руководи
мых Уолполом, именно благодаря политической журналистике, а не публичным
митингам и организациям. Сфера публичной полити впервые возниа в каче
стве некоего инструмента, что можно проследить на примере рналистской де
ятельности Дефо, Свифта и Болингброка; таким образом, общественное мнение
играло роль инструмента, с помощью которого оппозиция могла получить и со
хранить какую-то власть; правящая партия (обладавшая не надежной элеораль
ной базой) без особой охоты позволяла оппозиции пользоваться этим инструмен
том, надеясь, однако, с его пdмощью избежать возврата к открытому конфликту,
Т.е. к гражданской войне. Но Хабермаса в первую очередь интересует не этот ин
струментальный аспект. Чтобы мобилизовать общественное мнение, уже сфор
мированное в сфере литературы и искусства критичес настроенной аудитори
ей, даже Болингброк был вынужден доказывать справеИВОСТЬ и истинность
взглядов оппозиции, выступающей против коррумпированной правящей партии.
Еще важнее то, что институционализация форм публичного надзора за действия
ми правительства, стимулируемая оппозиционной журналистикой, приводит к
созданию таких институтов, которые связывают руки и самой оппозиции, стоит
ей прийти к власти. Постепенная трансформация дискуссий парламента в обще
ственные дискуссии, занявшая по времени почти полтора столетия, позволила
мыслящей публике, некоа бывшей инструментом партий, превратиться в глав
ного агента политического надзора и контроля. В этой связи утверждение Хабер
маса, что парламент после Пер
в
ого Б о реформе стал <рганом общественного
мнения», представляется несколько преувеличенным. Вероятно, правильнее бы
ло бы считать «критически настроенную публику», социально более многочис
ленную, чем парламентсе представители - даже после Б о реформе, - по
стоянно расширяющейся авансценой для парламентских дискуссий, на которые
она была способна оказывать ияние.
41 Public Sp here, 84-85.
42 Ibid., 65.
43
Ibid., 4: «Тенденции, ведущие к краху публичной сферы, несомненно, име
ют место, ибо, несмотря на постоянное расширение этой сферы, функциональ
но она становится все более незначительной,>,
44 Ibid., 66-67.
45 См. Cohen, Class and Civil So cie, 34.
46 Public Sp here, зо.
47 Дальнейшая возможность обособления гражданского общества от буржу
азной экономики и государства (впервые предложенная Гр амши и взятая на во
оружение самим Хабермасом) в работе РиМ
с
Sp here еще не упоминается.
4
8
Public Sp here, 55-56.
ИСРИЦИСТС : Л ШМ
Т,
Н КОЗЕЕК И Юн ЕР
345
49 Это модиФицированный вариант той же схемы (ibid., 30).
5
0
Ibid., 55-56.
5
1
Ibid.
52 Ibid., 19.
5
3 Ibid., 4.
54 Ibid., 51-52.
55
Ibid., 54.
56
Ibid., 82-83.
57
Ibid., 84.
58
Ibid., 136-138.
59 Ibid., 55.
6
0
Поражает ирония подобного развития событий. Конечно же, идеал гуман
ности, при внесенный из интимной семейной сферы и пронизавший собой лите
ратурную публичную сферу, был нравственным, универсалистским и аполитич
ным, явно отражая положение женщин в буржуазном гражданском обществе.
Женщины стали представительницами «нравственности» И «интересов гуманиз
ма»
именно благодаря своей отрешенности от власти и
«незаинтересованности»
(предположительного отсутствия у них сильного эго и реальных партикулярных
интересов), но самих их считали неспособными к выработке универсалистских,
обоснованных нравственных взглядов; их присутствие в качестве аудитории в
литературной публичной сфере и в качестве символа нравственного гуманизма
'
связывалось с их исключением из всех сфер граанского общества и государст
ва, за исключением семьи. Поэтому они могли символизировать, но не выраба
тывать эти универсалистские нравственные критерии и поэтому же сама норма
гуманизма отражала проблематичное положение женщин: то был бессильный гу
манизм. Та кой идеал моралистического гуманизма, стремящегося упразднить
власть любых институтов - как институтов гражданского общества, так и госу
дарственных, - кажется нам, мягко выражаясь, двусмысленным. Соответствен
но, отождествление l'homme и citoyen идеологично вдвойне.
6
1
Public
Sphere, 55-56.
62
Ibid., 74-75.
63 Ibid., 81-82.
Ibid., 83.
65
Ibid., 84.
66
Ibid.,
85.
67 Сюда следует добавить и гендерные интересы.
6
8
РиМ
с
Sp here, 88.
69 Ibid" 123-124.
7
0
Ibid., 125.
7
1
Ibid., 127-128.
72 Ibid., 161.
73 Ibid., 129.
346
ГЛАВА 5
7
4
Он однако ничего не сообщает нам о том, какая судьба ожидает патриар
хальный характер буржуазной семьи. Не считал ли Хабермас в 1962 Г. , что, когда
семья будет уже не буржуазной, когда прекратится вторжение в интимную сферу
со стороны экономических сил, проблема патриархьности исчезнет сама со
бой? Подобная стандартная марксистская позиция весьма неубедительна.
75 Public Sp here, 129.
7
6 I
bid.
77
Было бы ошибкой вслед за Хабермасом изображать их как либералов, хотя
в отличие от Маркса они в полной мере поерживают концепцию либеральной
публичной сферы.
78
Public Sp here, 136.
79 Для То квиля и Милля �астие в эгалитарных и демократических доброволь
ных ассоциациях и других совещательных организаци гражданского общества
(таких, как жюри присяжных) означает обретение опыта свободы частными лица
ми. Согласно этой модели, первые ассоциации, в которых накапливается и усва
ивается этот опыт, конечно, должны иметь вид небуржуазной, непатриархальной,
эгалитарной семьи. Однако, в отличие от Ге геля, То квиль и Милль никоа не
предполагали, что, будучи членами ассоциаций, индивиды откажутся от своих
особых интересов: они проникаются (в той или иной мере) более широкими ин
тересами ассоциаций, но не теряют при этом из виду свои частные заботы и цели.
8
0
Public
Sp here, 128-129.
8
1
«Сегодня.) означает здесь «в эпоху Веймарской республики.).
8
2
Crisis,
6-7.
8
З НШег, 89. Здесь Шмидт описывает данное объединение как реально имев
шее место. В других местах он утверждает, что это бьша не более чем видимость
объединения. Подобная двусмысленность соответствует двойственности его ар
гументации, доказывающей, что в условиях либерализма государство стало де
монстрировать одну (показную) волю вместо двух (реальных).
8
4 В представлении Шмидта эта модель Руссо совершенно нереалистична.
85 Crisis, 8-9, 13- 14, 26-27.
86
I
bid.,
15.
87
НШег, 83-88. о положение противоречит представлению о полемическом
характере отношений между парламентом и исполнительной властью. Вопрос со
стоит в том, присутствуют ли, по мнению Шмидта, в либеральной парламентской
системе две частично антагонистические государственные воли. Подобный взгляд
трудно при мирить С другими его положениями, в частности с его квазигегельян
см постулатом о государстве как о едином центре лояльности (см. НШег, 90).
88
См.: We ber, Parliament and Govement in а Reconstructed Germany. Анализ Ве
бера аналогичен анизу Шмидта, касающемуся заката либеральной парламент
ской модели, связанной с ролью сильных лидеров. Однако в отличие от Шмидта
нормативной заботой Вебера являл ось отыскание противовеса бюрократическо
му государству.
ИСРИЦИСТС КРИТИ: РЛ шмт, РЕйн КОЗЕЛЛЕК И ЮР
347
89 Crisis, 7, 49-50.
9
0
См.: Claud Lefort, Politics and Ниmаn Rights в Th e Political Fos о/ Mode
Socie (Cambгidge: M
I
T Press, 1986).
91 Соn
с
ер! o/ the Po litical, 22-23.
9
2
НШег, 78.
9З Соn
с
ер! o/ the Po litical, 22.
94
I
bid., 23; Нйtег, 79.
95 Соn
с
ер ! o[ the Po litical, 23 (курсив наш).
9
6
Смешение двух форм дифференциации приводит к отмеченной Лео Строс
сом (без пони мания им истинной причины) амбивалентности отношения Шмидта
к функциональной дифференциации. Последняя защищается перед лицом той
формы сегментации, которая подразумевает первичность социального, что еще
больше угрожает суверенитету, и в то же время отрицается перед лицом функцио
нальной тотализации или дедифФеренциации, предполагающей приоритет поли
тического.
97 Carl Schmitt, Legalitt und Legitimitt, 3. ЛиП. (Berlin: Duncker & HumbJot,
1932, 1980), 96.
98
I
bid., 89-90. На с. 98 он доказывает, что фактическим результатом явилось
сушествование двух конституций в одной.
99 Отто Кираймер утверждал , что авторитарное государство в Ге рмании не
сумело справиться с внренней плюрализацией и фрагментацией. См.: Otto
Кirchheimer, Changes in the Structure о/ Po litical Compmise [1941] в Andrew Arato,
Eike Gebhardt, eds., Th e sential Fra nk/urt School Reader (New Yo rk: Uгizen, 1978),
49-70.
1
00
Представители Франкфуртской школы задолго до этого предвидели такую
возможность, о чем свидетельствует предложенное Фридрихом Поллоком разли
чие между демократическим и авторитарным вариантами государственного ка
питализма. См.: Friedrich Pollock, State Capitalism [1941] в Arato, Gebhardt, eds.,
Th e Essential Fr ank/u rt School Reader, 71-94.
1
0
1
Jiirgen Habermas, Te chnolo and Science as Ideolo в To ward а Rational Socie
(Boston: Веасоп Press, 1970); Legitimation Crisis (Boston: Веасоп Press, 1975); Claus
Offe, Strukturprobleme des kapitalistischen Staates (Frankfurt: Suhrkamp, 1972). Важно
отметить, что еще задолго до возникновения неоконсерватизма Оффе подчерки
вал, что государственное вмешательство вызвало нарушение в функционирова
нии административной рациональности (кризис кризисного управления.» , а
Хабермас настаивал на неизбежности срывов в плане демократической легитим
ности в связи с использованием такого средства, как вмешательство обществен
ности, ради достижения частных целей, - и все это в контексте сокращения ре
сурсов кулурной мотивации.
1
02
Otto
Кirchheimer, Changes in the Structure о/ Po litical Compmise; Jn Search о/
Sovereign в litics, Law and Social Change (New Yo rk: Columbia Univeгsity Press,
1969).
Г S
1
0
3
РиМе Sp here, 144.
1
04
См
.
его статью в: Contradietions о/ the We are State (Cambridge: MlТ Press,
19
84); Disorganized Cap italisт (Cambridge: MlТ Press
,
1985).
1
0
5
Publie
Sp here, 155.
1
06 I
bid.,
159, 162.
1
0
7
I
bid.,
169.
1
0
8
Ibid.,
175.
1
0
9
I
bid.,
198.
1
1
0 I
bid.,
203- 204
.
111
Ibid.
,
193.
112
I
bid.,
211, 213.
11
3
lbid.,
215.
114
I
bid.,
216.
11
5
I
bid.,
218-219.
11
6
Именно так все и было, потому что даже в 1960-х гг. Хабермас не исполь
зовал аргументы Вальтера Беньямина, касающиеся возможностей эмансипации,
заложенных в сегодняшней культурной ситуации.
11
7 Publie
Sp here, 176.
11
8
I
bid.
,
177.
1
1
9 Этот аргумент также не соответствует точке зрения Арендт, которая не ви
дела ничего положительного в нынешнем государстве всеобщего благосостоя
ния. Хабермас также критикует деполитизирующие последствия его существова
ния, но считает дедифференциацию государства и гражданского общества поло
жительной в том смысле, что она предполагает создание единого марксистского
общества-государства. Поскольку он противопоставляет эту предполагаемую
структуру не экономической интимной сфере, то в конечном счете у него получа
ется синтез идей Маркса и Арендт, являющий собой более дуалистическую кар
тину, чем утопия Маркса, и (в отличие от идей Арендт) делающий экономичес
кие вопросы предметом общественного рассмотрения.
1
20
Publie
Sp here, 222-225.
121
Ibid
.,
178-179.
122
Ibid., 224-225. Этот аргумент также был привнесен в дискуссии Франк
фуртской школы rо КирхгаЙмером. См. We iтar und was dann? (в английском
переводе Weiтar - and at Th en ? в Po lities, Law and Soeial Change. Впоследствии,
по мере развития авторитарного государства, Кирхгаймер отказался него, в ре
зулате чего критичесй отказ от негативных прав оказся неприеемым.
1
2
3
Publie
Sp here, 226.
124
Ibid.
,
229.
12
5
Ibid., 229. Очевидно, Хабермас интерпретирует термин Te ilhabeeehte
(права участия или права членства), сам по себе неопределенный, в смысле ак
тивного демократического «участия», а не простой пассивной принадлежности к
чему-либо.
ИСРИЦИСТС
: Л ШМИДТ
,
Р
Н КЛ И
349
12
6
I
bid.,
229-231.
12
7
Ibid
.,
177-178.
12
8
I
bid., 232-233. Согласно Хабермасу, этот конфликт в настоящее время
еще не решен
.
Нам не следует относиться слишком �ерьезно к его оптимистиче
ской оценке, соответствующей модели гегелевского «Списка здравого смысла»,
которая пытается помыслить <<публичную сферу, действующую в условиях госу
дарства всеобщего благосостояния, как процесс самореализации: при этом она
способна только к постепенному самоконституированию, соперничая с другой
тенденцией, которая, обращаясь на самое себя, снижает критическое влияние
принципа публичности в непомерно расширившейся публичной
сфере»
(233, пе
ревод наш).
129
См. гл
.
8.
6
Г
енеалогическ
ая критика:
М
и
ш
ель
Ф
уко
Те орию Фуко можно интерпретировать как новую попытку критики го
сударства всеобщего благосостояния, подобную той, что была предложе
на Арендт, Шмидтом и Хабермасом, хотя и происходящую от иной тео
ретической традиции и использующую иные методы. Правда, для нас
важнее всего тот факт, что у Фуко мы находим более беспощадную кри
тику современного гражданского общества, чем у кого-либо из его пред
шественников или современников. Хотя он и разделяет идеи Арендт, ка
сающиеся происхождения и функционирования социального, хотя его
генеалогическое описание современных властных отношений имеет ту
же цель, что и историцистская критика Шмта - создание либерально
демократической модели права и нормативной концепции гражданско
го общества, - пафос его анализа не анти- и не проэтатистскиЙ. Его
цель - скорее, категории гражданского общества. Им принадлежит
основное место и ключевая роль в роении, развитии и динамике со
временных властных отношений. Конечно, современное государство
всеобщего благосостояния играет определенную роль в глобализации и
углублении современных форм господства, но не является при этом ни
их источником, ни основным участником этой драмы.
Фуко, конечно, согласился бы с мнением Хабермаса относительно
путей фионирования деформированной публичной сферы, равно
как и с тезисом о взаимопроникновении социетальных и государствен
ных властных отношений. Но при этом он отверг бы само понятие
деформации, которому Хабермас противопоставляет неизменную реле
вантность норм гражданского общества. По крайней мере, в этом отно
шении анализ Фуко соответствует позиции Никласа Лумана. Оба счита
ют, что нормативная концепция легитимации, закона, публичности и
ГЕНЕОГИЧЕСЯ КРИТИ: МИШЕЛЬ ФУКО
351
прав представляет собой исчезающий пережиток аристократическо-мо
нархической системы. Отдавая себе отчет в том, что данные понятия
(вместе с демократией) были приняты реформаторами и революционе
рами в конце восемнадцатого и начале девятнадцатого столетий, оба
настаивают на том, что эти понятия не при мени мы к СО"ременным де
центрированным обществам. Но при этом Луман и Фуко предлагают
различные объяснения этого тезиса. Как мы увидим в . 7, Луман осно
вывает свое объяснение на модификации основного принципа
происходящей в общества дифференциации - на преобразовании соци
альной системы стратификации в функциональную дифференциацию. В
современных дифференцированных социальных системах более невоз
можно репрезентировать единство общества. Репрезентация и норма
тивные категории гражданского общества утратили связь с реальностью.
Однако, с точки зрения Фуко, нормативная юридическая модель стано
вится анахронизмом по причине появления новой формы стратифика
ции и новых властных отношений, а вовсе не по причине функциональ
ной дифференциации. Если в работе Лумана проблема господства отхо
дит на второй план, то у Фуко, напротив, ей принадлежит центральное
место. Соответственно, в отличие от Хабермаса, версия Фуко касательно
возникновения и развития современного гражданского общества с само
го начала носит явную негативную окраску. Более того, поскольку эти
явления рассматриваются как продукт современных технологий власти,
ни одна из категорий ажданского общества не может предоставить
ориентир для проекта, подвергающего сомнению структуры господства,
пронизывающие наши общества. К этой навевающей тревогу концепции
гражданского общества мы и обратимся.
Обобщение идей Маркса
Самым !ажным критерием понимания критики граанского общества
у
Фуко являются работы не кого-либо
из современников, Карла Маркса.
Если Маркс был непревзойденным критиком гражданского общества
современной эпохи' в XIX столетии, то в ХХ в. этот титул заслуженно
унаследовал Мишель Фуко. Как и Маркс, он ставит своей целью рассмо
трение различных форм и технологий той модальности власти, которая
является специфически современной. Его анализ, напоминающий ана
лиз Маркса, обращается к основным категориям граанского общест
ва - закону, правам, автономности, субъективности, публичности, плю
ральности, социальному началу, - чтобы показать, как, вместо того что
бы ограничивать господство, они поерживают его. Хотя мы намерены
показать, что этот анализ односторонен, ведь его автор оказался под воз
действием того самого аспекта модальности власти, который он анали-
352
ГЛАВА 6
зирует (стратегический разум), тем не менее совершенно ясно, что ни од
на теория гражданского общества не может игнорировать идей Фуко, ес
ли не хочет выродиться в пустую апологию.
Несмотря на ряд важных различий, Фуко анализирует специфику со
временного общества с опорой на основную интуицию Маркса: совре
менность предполагает появление новых всепроникающих форм гос
подства и расслоения. Но не стоит считать, будто Фуко ограничен марк
систским дискурсивным универсумом. Ведь такие понятия как диалек
тика, экономический детерминизм, исторический материализм, модель
базис/надстройка, забота об идеологии, стратегия имманентной крити
ки и классовая борьба п�лностью отсутствуют в его работах
2
. Фо де
монстративно избегает этого дискурса по нескольким причинам. Во
первых, марксистское внимание к экономике ведет к неадекватному опи
санию властных отношений - ни формы, ни стратегии, ни реального
функционирования власти невозможно поместить в область экономики
или подчинить еЙ3. Во-вторых, диалектическая теория истории, которая
постулирует освободительный потенциал макросубъекта, способного
превратить местные очаги сопротивления в тотальное революционно
политическое движение, - а это может раз и навсегда положить конец
социальному господству, - является совершенно необоснованной и
опасно утопическоЙ4. Более того, тотализирующая теория, какое бы об
личье она ни принимала, представляется одновременно и препятствием
для дальнейшего исследования и политически невыгодным фактором.
По мысли Фуко, глобальная систематизирующая теория стремится при
украсить детали, местные формы и специфику механизмов власти, одно
временно пытаясь удержать все на своих местах, вместо того чтобы осла
бить хватку унитарных дискурсов, завладевших нашим мышлением5.
Фуко отвергает марксизм не для того, чтобы подчеркнуть позитивные
достижения современного гражданского общества. Наоборот, он посту
пает так для того, чтобы лучше описать появление новых видов властных
отношений, которые проникают в жизнь общества намного дальше и
глубже, чем это мог представить Маркс.
Фуко не использует термин «гражданское
общество», но он, несо
мненно, исходит из того обособления друг от друга общества и государ
ства, которое, по Марксу, явил ось признаком современности
6
. Более то
го, подобно Марксу, он утверждает, что центр современных властных от
ношений - это общество, независимое и обособленное от суверенного
государства. Фуко не низводит общество до его экономического базиса и
не рассматривает межклассовые отношения в качестве парадигматичес
кой формы властных отношений или борьбы в современном обществе.
Вместо этого он развивает марксистское понимание «анатомии» граж
данского общества7• Если Маркс обнаружил властные отношения на
ГЕНОГИЧЕСКАЯ КРИТИ: МИШЕЛЬ ФУКО
353
производстве, конституированные и замаскированные юридическими
тонкостями трудового контракта, то Фуко, в свою очередь, обнаружива
ет асимметричные властные отношения внутри других важнейших ин
ститутов современного общества: больниц, школ, тюрем, приютов, ар
мий, семьи и т.д. Причем то, что говорит Маркс относительо рыночных
отношений и договорного права, Фуко признает верным описания
всех юридических форм и основных институтов современного общества:
норма, легальность и права сочетаются с дисциплиной, властными отно
шениями и подчинением:
«Исторически процесс, благодаря которому буржуазия стала на протяжении
XYIl
I
в. политически доминирующим кпассом, был замаскирован установлени
ем эксплицитной, кодифицированной и формально эгалитарной юридической
структуры. Это стало возможным благодаря созданию парламентского, предста
вительною режима. Но развитие и распространение механизмов обеспечения
дисциплины привело к формированию другой, темной стороны этих процессов.
Общая юридическая форма, гарантирующая систему прав, эгалитарных в прин
ципе, поддерживалась теми крошечными каждодневными физическими меха
низмами - всеми теми системами микровласти, которые по сути неэгалитарны
и асимметричны, которые мы называем дисциплинами. И хотя ... представитель
ная система делает возможным ... волей большинства сформировать фундамен
тальную власть суверенитета, в сущности, гарантию подчинения различных сил
и групп обеспечивают дисциплины. Реальные,
ве
щ
е
с
твенные дисциплин
ы
консти
туир
у
ют обр азо
в
ание фор
м
ьных, юр иди
ч
е
ских
с
в
обод»
8
.
(Курсив наш)
Таким образом, Фуко также видит за юридическими отношениями
либерально-демократических режимов и внешне эгалитарного рыноч
ного общества систематические (неакцидентальные) формы господства
в обществе. Ведь основной задачей Фуко было раз и навсегда покончить
с тем, ч�о он называл «юридической моделью
власти», все еще господст
вующей в нашем мышлении, и направить наше внимание на трудно уло
вимую, но распространенную форму власти, типичную для современных
обществ и не поающуюся определению в юридических категориях9.
Поскольку судьба категорий гражданского общества, связана с вводи
мым Фуко противопоставлением, ДВ моделей власти, имеет смысл
рассмотреть последние подробнее.
По мнению Фуко, юридическая модель власти и правовая система в
нашем обществе заимствованы из старого режима (ancien regime). Воз
рождение римского права началось в ХП В., вместе с дискурсами суве
ренности, легитимности и прав, сыгравшими основную роль в установ
лении абсолютной власти и авторитета монархии. На Западе права, по
Фуко, даны лишь монархам. Даже когда юридический дискурс оборачи-
12. Заказ NQ 832.
3
ГЛ б
вается против монаршего контроля (во имя, например, сохранения фео
дальных прав или укрепления прав индивида перед лицом государства),
под вопросом всегда оказываются именно пределы суверенной власти,
обычно оспариваются именно ее прерогативы. Направлен ли юридичес
кий дискурс субъективных прав на оаничение или, напротив, на под
держание абсолютного характера королевской власти, целью его остается
утверждение власти как монаршьего права. «Основная роль теории прав,
от средних веков до наших дней, заючалась в установлении легитим
ности власти. Это и есть основная проблема, вокруг которой и вращает
ся вся теория прав и
суверенности»lО.
Короче говоря, суверенность опи
сывается в юридических терминах, в то время как закон конституирует
власть как легитимное право суверенности.
Отчасти, конечно, эта юридическая конструкция служила для зату
шевывания ПРИСуШего власти господства, представляя власть как леги
тимное право суверена и вводя как правовое обязательство подчиняться
ей. Отчасти оно тае служило инструментом и оправданием создания
крупномасштабных административных монархий. Та ким образом, юри
дическое начало утверждает форму ОСуШествления власти в рамках абсо
лютных монархий, Т. е. в отношениях между сувереном и подданнымll.
Действительно, юридическая модель утверждает особую концепцию пу
тей осуществления власти. Она основана на модели власти, действую
щей посредством механизмов закона, табу, цензуры, ограничений, пови
новения и правонарушения.
«Какую бы форму ей ни придавали: формулирующего ли право государя, за
прещающего ли отца, цензора ли, заставляющего молчать, или же учителя, дик
тующего закон, власть всегда схематизируют в юридической форме, а результаты
ее действия определяют как повиновение. Перед лицом власти, являющейся за
коном, субъект, который конституирован в качестве такового, Т. е. «подчинею>, _
есть тот, кто повинуется ... Законодательная власть - с одной стороны, и повину
ющийся субъект - с
дрой».
l2
Короче говоря, модель власти, соответствующая юридическому нача
лу, по сути своей репрессивна. Следовательно, власть оказывается
«странно
ограниченной»:
она бедна ресурсами, скупа в методах, однооб
разна в тактике. И единственная сила воздействия, которая есть у нее, _
это сила отказа, возможность сказать «нет,). Она не созидает новое, а
лишь устанавливает ограничения. Эта власть не способна ни на что, кро
ме как запрещать то, что не разрешено. Суверенная власть как таковая
действительно ограничена, поскольку предусматривает право над жиз
нью и смертью только в связи с ОСествлением права убивать или воз
держиваться от убийства, позволить жить или лишить жизни. Не случай-
ГЕНЕОГИЧЕСКАЯ КРИТИКА: МИШЕЛЬ ФУКО
355
но символом такого рода власти стал именно меч, поскольку юридико
политическая модель действительно осуществляется как средство
отторжения, как механизм лишения, как право присвоить себе долю бо
гатства, налог на продукцию, товары, услуги, труд и кровь, взыскивае
мый с субъектов. Та кая форма власти заушает, подавляет, запрещает,
захватывает, конфискует - и все lЗ.
•
Излишне напоминать, что центральный тезис Фуко заключается в
том, что новый тип власти, который начал развиваться в XVII-XVIII вв.
и приобрел всеобщий и законченный характер в XIX-XX столетиях, не
совместим с отношениями суверенитета и во всех аспектах являет собой
антитезис механиз власти, описанному теорией суверенитета. Новый
тип власти как дисциплины, одно из величайших изобретений буржуаз
ного общества (SiC) l4, не сводится к репрезентации права: юридическое
начало не может служить системой его репрезентацииl5. Не может и мо
дель подавления объяснять метод, технологии и ОСуШествление этой фор
мы власти. И тем не менее данная модель остается господствующей и в на
стояшее время, отчасти в виде идеологии прав, отчасти как организующий
принцип правовых кодексов, которые Европа, получила в XIX столетииi•
Она сохраняет главенство в сфере политической теории, формируя как
либеральную, так и радикальную демократическую версию теории обще
ственного договора.
Действительно, Фуко в духе Маркса (и Карла Шмидта) высмеивает
либеральную политическую теор, которая усматривает в уверсальном
легализме общества (соблюдение формального равенства, прав, парла
ментская демократия) ограничение, налагаемое свободным социеталь
ным сообществом (состоящим из суверенных индивидов) на ОСуШеств
ление власти. Те ория договора создает иллюзию, что власть может быть
зримой, локализованной и ограниченной рамками политического госу
дарства, пределы которого точно определены права ми юридического
субъек-а. Данной теории, безусловно, принадлежит своя роль в построе
нии модели парламентской демократии, противополоой администра
тивной, авторитарной, абсолютистской монархиям. Но при этом она оста
ется пленницей юридической модели власти, впервые выдвинутой именно
этими монархиями. В XVlII столетии критика монархии с позиций теории
общественного договора бьmа направлена отнюдь не на юридическую сис
тем Скорее, она бьmа направлена на более полное и тщательное соблюде
ние законности, которой подчиняются все механизмы власти. Политиче
ская критика воспользовалась тогда всей юридической мыслью, которая
сопровождала развитие монархии, чтобы этой последней вынести приго
вор; однако же она не усомнилась в самом принципе, согласно которому
само право должно быть формой власти, а власть дона всегда ОСуШе
ствляться в форме праваl7. Ни руссоизм, предполагавший радикальный
12*
356
ГЛАВА 6
демократический переход верховной власти от короля к народу, ни либе
ральная ея первичности прав по отношению к форме правления, не
преодолевают юридической концепции власти, доктрины верховной вла
сти или акцента на легитимности. Оба предполагают, что господство за
кона и кодификация прав делают власть легитимной и контролируемой.
Оба говорят о власти в терминах государства, суверенитета, согласия, до
говора и прав, подразумевая, что власть является зримой, локализуемой в
едином месте, ограничиваемой и непременно должна осушествляться в
соответствии с фундаментальной законностью.
Сама идея договора среди индивидов, договора, устанавливающего
легитимность власти путем ограничения последней рамками закона и
прав, интерпретирует власть как исконное право суверенности, которое
передается, с установлением политического общества, некоему искусст
венному суверену. Подобная модель объясняет угнетение как нарушение
ограничений, установленных условиями договора. Право восстать про
тив власти, преступившей свои пределы и как следствие нарушившей
права других, - это право восстановить легитимную, юридически огра
ниченную власть. Соответственно,
« ... несмотря на различия эпох и целей, представление о власти продолжает
неотступно преследоваться монархией. В том, что касается политической мысли
и политического анализа, король все еще не обезглавлен. Отсюда и то значение,
которое в теории власти все еще прается проблемам права и насилия, закона и
беззакония, воли и свободы, особенно же - государства и суверенитета (даже ес
ли в случае этого последнего обращаются уже не к суверенному индивиду, а к не
коему коллективному существу). Мыслить власть исходя из этих проблем -.зна
чит мыслить ее исходя из некой исторической формы, весьма характерной для
наших обществ: формы юридической монархии. Весьма характерной и, несмот
ря ни на что, - переходной. Ибо даже если многие прежние ее формы дожили до
нынешнего дня и продолжают существовать и сегодня, все же мало-помалу в нее
проникли новые механизмы власти, не сводимые, по всей вероятности, к пред
ставлению о праве»
18
.
Конечно, Фуко рассматривает эту модель власти как анахроничную.
Но почему же ее все еще считают приемлемой? Помимо вышеупомяну
тых сугубо исторических причин, Фуко говорит и о тех трех ролях, кото
рые юридическое начало играет в современном обществе. Первая из
них - сугубо идеологическая, несмотря на неприятие Фуко самого по
нятия идеологии. В самом деле, он неоднократно утверждал, что дис
курс закона и субъективных прав скрывает определенные действия вла
сти, отвлекая наше внимание от вновь появившихся дискурсов самих
дисциплин и скрывая те механизмы власти как дисциплины, которые
ГЕНОГИЧЕСКАЯ КРИТИ: МИШЕЛЬ ФУКО
357
действуют вне закона, под маской и посредством закона. Другими сло
вами, нас ориентируют на вопросы законности и незаконности, а не на
проблемы борьбы и подчинения, на отношения суверенитета, а не гос
подства:
«Теория суверенитета и организация основанного на ней правовоro кодекса
допустила, чтобы система прав наложилась на механизмы обеспечения дисцип
лины, скрывая их действительные процедуры и присущий их технологиям эле
мент господства, а также гарантируя каждому, в силу суверенитета Го сударства,
осуществление его собственных суверенных прав,) 19.
На самом деле, механизмы обеспечения дисциплины обладают собст
венным дискурсом, который относится не к нормам, а к нормализации. За
дискурсом субъективных прав скрывается гораздо более важная дисцип
линарная дискурсивность. Так связь между дискурсом субъективных прав
и реальными властными отношениями становится связью между формой
и содержанием. Кроме того, современное общество начиная с XIX в. и до
наших дней, характеризуется, с одной стороны, законодательством, дис
курсом и организацией, основанными на публичных правах, главный
принцип формулирования которых зиждется на социальном организме и
делегативном статусе каждого гражданина; с другой стороны, жесткой
структурой дисциплинарного принуждения, цель которого, по сути, -
обеспечить сплоченность того же социального организма. Анахроничный,
но все еще полезный нормативный дискурс субъективных прав и сувере
нитета маскирует новые властные отношения современности2О•
Фуко, конечно, рассматривает новое, современное развитие прин
ципов обсуения закона и прав и их организацию. Но, как подчерки
вает Хабермас, реорганизация прав, которую особенно выделяет Фуко,
не имеет ничего общего с нормативными преобразованиями внутри за
кона наиная с XVlII в. или с бурным развитием системы гражданских
прав в нашем столетии21• Фуко совершенно игнорирует развитие нор
мативных структур в связи с современной структурой власти. Более то
го, в своих рассуждениях о
«юридическом» ,
составляющем неотъемле
мую часть «феодальной
монархической» власти, он упускает из виду
различие между старой концепцией привилегий и современной кон
цепцией прав. Похоже, он действительно убежден, что современные
структуры прав, имеющие основополагающее значение для различных
областей гражданского общества и для нового типа связи между граж
данами и публичной сферой, остались по существу теми же, что и при
абсолютистских формах правления. Судя по всему, нам остается только
заключить из его исследований, что забота о процедурных принципах
демократического правления: о гражданских, политических и социаль-
358
ГЛ 6
ных правах, короче, о конституционализме - это наследие периода аб
солютизма
22
:
«По отношению к обществам, которые были известны дО III в., мы вступи
ли в фазу регрессии юридического; Конституции, написанные во всем мире, начи
H с Французской революции, составляемые и пере писываемые Кодексы - вся
эта законодательная деятельность, беспрерывная и шумная, не должна вводить в
заБЛение: все это - лишь формы, которые делают приемлемой власть - по
преимуществу
нормализующую»
23
.
Если права служат лишь установлению законности суверенной влас
ти, одновременно скрывая господство, тогда метод Фуко, судя по всему,
демистифицирует первую с тем, чтобы выявить второе.
Но у дискурса о правах и юридической концепции власти есть и дру
гая функция. Это не только идеологическая оболочка для новой формы
господства, но и само создание ее: «Система прав и область закона пред
ставляют собой постоянные факторы этих отношений господства, этих
многообразных способов подчинения. Я убежден, что права должны рас
смаиваться не в категориях законности, а, скорее, в категориях спосо
бов подчинения, провоцируемых
ими»
2
4.
Как бьmо указано ранее, реаль
ные вещественные дисциплины создают основу для формальных юриди
чecKиx свобод. Действительно, новое, неанахроничное (ненормативное)
развитие юридического дискурса и юридической формы влечет за собой
их «колонизацию» со стороны процедур установления нормы, со стороны
эмпирических дисциин (от социологии и медицины до психологии).
Права личности, закон, ориентированный на личность, и проникновение
этих дисциплин в прежнюю нормативную суктуру закона превращают
последний в весьма эффективного посредника и соучастника дисципли
нирующих, нормализующих технологий господства, несмотря на край
нюю неоднородность уровней дисциплины и суверенитета
2
5. Более того,
именно эти ненормативные процессы в рамках права и юридических дис
курсов и вовлекают закон в современную С1РТУРУ власти. Использова
ние медицинской, психологической, социологической экспертизы,
статистических данных, одним словом, эмпирической информации и не
правовых языков, в рамках правового дискурса с целью обоснования не
коей точки зрения доказывает, что нау давно про никли в юридические
структуры, делая их позитивными, эмпирическими, функциональными,
придавая им квазидисциинарй характер. Та ким образом, право в
XIX- столетиях далеко не обязательно отходит на задний план, но те
перь оно все больше и больше действует в интересах нормизации, так как
юрический институт вошел в среду аппаратов (мединского, админи
стративного и т.д.), фи которых большей частью регулирующие26.
ГЕНЕОГИЧЕСКАЯ КРИТИ: МИШЕЛЬ ФУКО
359
Идея основополагающей роли права по отношению к подчинению
вызывает в памяти прежнюю марксистско-Функционалистскую крити
ку прав и юридических форм. Здесь также юридические структуры пред
ставлены как определяющие современную модальность власти, а юри
дический субъект выступает в роли не ограничителя, а ПDЬдукта власти.
Здесь налицо аналогия с трудовым соглашением, ·которое зашифровы
вает, скрывает и создает асимметричные властные отношения в сфере
производства. Однако для Фуко современные формы власти не проти
воречат эгалитарным нормам гражданского общества и не нарушают их,
явцяясь, скорее, их основой. Эта нормализующая функция все более по
зитивистской и эмпирической концепции колонизированного права
совершенно отсутствует у Маркса. Та ким образом, в отличие от некото
рых версий марксизма, Фуко утверждает, что нормативные принципы
гражданского общества не могут служить основанием для критики гос
подства или обеспечивать значимые ориентиры для социальных движе
ний, которые могли бы стремиться к их более полной реализации. А
оставаясь нормативными, принципы прав, господство закона, легитим
ности и Т. Д. являются анахроничными. Закон становится колонизиро
ванным со стороны наук и, так сказать, эмпирическим в той мере, в
какой он служит господству. Короче говоря, Фуко открыто отвергает
путь имманентной критики.
Тр етья причина живучести юридической модели власти, которую
выделяет Фуко, носит квазипсихологический характер. Контрактная
модель интерпретирует власть как простое ограничение чьих-либо же
ланий или свободы: легитимная власть оказывается сама ограничена
ввиду сохранения прав и свобод за народом. По этой модели, мы сво
бодны делать то, что не запрещено законом. Власть как простой огра
ничитель свободы подразумевает, что мера этой свободы (негативная
свобода) остается неприкосновенной. Такова в действительности об
щая фQрма приемлемости власти в нашем обществе. Следовательно,
социально-психологическое объяснение привлекательности юридиче
ской модели власти основывается на том факте, что «лишь при условии
сокрытия значительной своей части власть вообще может быть перено
сима. Ее успех пропорционален тому, что из своих механизмов ей уда
ется спрятать. Будь власть целиком и полностью циничной - прини
мали бы ее?»
2
7
Хотя данное объяснение слишком напоминает теорию легитима
ции, Фуко не согласился бы с подобной интерпретацией. Юридическая
модель власти - не легитимирующий дискурс дисциплинарной власти,
а отвлекающий маневр. Дискурсы дисциплин совершенно различны.
Даже если мы продемонстрируем, что Фуко, невзирая на все его отри
цания, все же нуждается в теории легитимации, и в своих утверени-